Дикая утка с зелёными крыльями свила гнездо в осоке одного из прудков, окаймлённых травой, которыми пестрит солнечный склон Верховой горы.
Проезжавший на скрипучей телеге, запряжённой волами, метис видел только пруд с его обычной бахромой низко растущей травы, над которой рос ивняк и возвышался старый тополь.
Но маленькой дикой утке в камышах и её соседям, диким уткам другой породы на ближайшем прудке, приютивший их пруд представлялся целым царством, настоящим раем, ибо тут был их дом. Теперь созревали плоды медового месяца, а луна была под рукой во всей своей многообещающей полноте. Действительно, маленькие утята приготовлялись пробить свою прозрачную скорлупу, и яйца, эти десять сокровищ дикой утки, утратили уже значение интересных неодушевлённых предметов. Каждое из них уже в зачаточном, сонном состоянии проявляло черты живой будущей личности.
Маленькая дикая утка лишилась своего друга ранней весной. По крайней мере, он исчез, а так как местность изобиловала смертельными врагами, то предположение о его смерти было более чем правдоподобно. Всё её внимание теперь поглощалось гнездом и будущим потомством, заключённым в яйцах. Всю вторую половину июня она их особенно берегла, оставляя ежедневно только на самое короткое время, чтобы слетать за кормом, предварительно прикрыв их чучелкой, сделанной из пуха, выщипанного из собственной груди.
Однажды утром, когда утка улетала, предоставив чучелке охрану гнезда, она услыхала сильный треск в густом ближайшем ивняке, но стойко продолжала путь. Когда она вернулась, в голосе её соседки дикой утки ещё звучала испуганная нотка, а внизу, около её собственного гнезда оказались следы человеческих ног.
Чучелку потревожили, но, странное дело, яйца были налицо и нетронуты.
Враг был так близко и в конце концов потерпел неудачу. Дни шли, и по мере того, как великое дело, которому она себя посвятила, приходило к концу, маленькая Зелёное Крылышко ощущала в своём сердце растущую материнскую любовь к десяти крошечным пленникам, которые, благодаря её заботам, должны были получить свободу. Она чувствовала, что они перестали быть просто яйцами, и иногда заговаривала с ними тихим, сиплым голосом; тогда ей казалось, что они изнутри отвечали ей шепчущими «пи-и» или звуками, не передаваемыми на человеческом языке, — так они неуловимы для человеческого уха. И нет ничего удивительного, если, вылупившись, они уже знают те немногие несложные слова, которые составляют разговорный язык диких уток.
Все случайности раннего времени года, угрожавшие гнезду, были за плечами; но родилась новая беда. Весна ознаменовала своё дальнейшее шествие продолжительной засухой. Дождя не было в продолжение многих, многих дней, и, когда приблизился самый для неё важный день, она с ужасом увидала, что пруд быстро сокращается. Он уже был окаймлён большим пространством сплошной тины, и, если вовремя не пойдут дожди, крошкам на первых же шагах предстоит опасная переправа по суше.
Но было так же немыслимо ускорить высиживание, как вызвать дождь; и в последние дни своих материнских попечений она, как этого боялась, видела перед собой обширную равнину грязи на том месте, где раньше был пруд.
Наконец птенцы вылупились. Маленькие фарфоровые гробницы разбились одна за другой, выпустив на свет божий каждая по маленькому дикому утёнку: десять крошечных пятнистых, пушистых комочков, десять маленьких подушечек из жёлтого плюша, десять крошечных золотых бомбоньерок с глазками из драгоценных камней, заключающих в себе бесценную искру жизни.
Но судьба поступила так жестоко! Добраться до пруда было теперь для них вопросом жизни и смерти. О! Отчего старое солнце не дозволило этим пушка́м хотя бы три дня поплескаться в воде, чтобы набраться сил для такого страшного сухопутного путешествия? Мать обязана тотчас же разрешить эту задачу или потерять их всех.
Утята не нуждаются в пище в продолжение нескольких часов после того, как вылупились. Их тельца поддерживаются питательным веществом яйца, из которого они вышли. Но раз оно истощится, они непременно должны есть. Ближайший пруд находился в расстоянии полумили.
Главный вопрос заключался в следующем: могут ли крошки-утята выдержать такой долгий путь? Как они избегнут бесчисленных опасностей в дороге? Ведь всякая борзая собака, сокол, ястреб, лисица, ласочка, койот, тарабаган, белка и змея одинаково будут считать их своей естественной добычей.
Всё это мать инстинктивно чувствовала, хотя и не умела ясно выразить; как только десять птенцов согрелись и оживились, она повела их в траву. Там они карабкались, пищали, падали, стараясь проникнуть сквозь стебли травы, которая, как бамбуковый лес, преграждала им дорогу. Их мать должна была одним глазом смотреть за десятью, а другим — за всем миром, так как ни у неё, ни у них не было друзей. Бесчисленные живые существа, которые их окружали, были либо враждебны, либо равнодушны.
После продолжительного ковыляния они взобрались на отмель, вошли в тополевую поросль и тут присели отдохнуть.
Один крошка, наравне с другими храбро прокладывавший себе путь, так ослабел, что трудно было рассчитывать, чтобы он достиг пруда, этой далёкой обетованной земли.
Когда они достаточно отдохнули, мать издала тихое, нежное «квэк», которое, несомненно, означало «пойдёмте, деточки»; и они опять пустились в путь, карабкаясь через ветки, тихо пища, если всё шло благополучно, и издавая жалобный писк, когда они попадали в чащу. Наконец они вышли на широкое открытое место. Идти было легко, но тут грозила большая опасность от ястребов. Мать долго сидела в чаще, исследуя небо со всех сторон, перед тем как отважиться выступить в открытое поле. Потом, когда убедилась, что врагов нет, она приказала своей маленькой армии направиться в большую пустыню, имевшую около ста ярдов протяжения.
Крошки изо всех сил старались поспеть за ней, выпрямляя углом свои маленькие тельца и растопыря, точно руки, свои тоненькие крылышки.
Ей страшно хотелось сделать за раз весь переход, но она вскоре поняла, что это невозможно. Более крепкие из её птенцов могли ещё держаться, но другие едва тащились, отставая каждый по степени своей слабости. Они теперь составляли целую процессию, длиной более двадцати футов, а самый слабый ковылял на десять футов позади.
Становился неизбежным опасный привал на открытом месте. Птенцы подбежали к матери с прерывающимся дыханием, и она в смертельной тревоге легла около них, пока к ним не вернулась способность идти дальше. Тогда она повела их, по-прежнему тихо шепча: «Не бойтесь, дорогие!»
Они не прошли ещё и половины пути к пруду, а путешествие уже сильно отозвалось на них. Птенцы снова вытянулись в линию, с большим расстоянием между последними, замыкавшими шествие, как вдруг, низко летя, почти касаясь земли, показался большой болотный ястреб.
— Сквэт! — прохрипела мать, Зелёное Крыло, и все крошки растянулись на земле, за исключением отставшего. Будучи слишком далеко, чтобы услышать тихое предостережение, он продолжал ковылять. Огромный ястреб спустился, схватил когтями и понёс пищавшего утёнка, поднявшись над кустами. Бедная мать могла только в немой печали наблюдать, как кровожадный пират безнаказанно и без всякого сопротивления уносил вдаль её жёлтый пушок. Но всё-таки нет — не совсем; потому что в то время, как он направлялся на отмель пруда, где жила его шайка молодых разбойников, он неосторожно пролетел над кустом, где гнездился королёк. Этот бесстрашный маленький воин с боевым кличем взвился в воздух, подавая сигнал к началу охоты. Пират уносился вдаль, за ним нёсся королёк; один из них огромный, тяжеловесный и трусливый, другой — маленький, ловкий и бесстрашный, как герой. Они летели всё дальше и дальше, а королёк с каждым взмахом крыла всё ближе настигал врага. Они скрылись из виду, и голоса их потонули в пространстве.
Материнское горе Зелёного Крыла, конечно, менее глубокое, чем человеческое, было тем не менее очень искренне. Но ей приходилось неусыпно заботиться о девятерых. Они поглотили все её помыслы. Она как только могла скорее укрыла их в кустах, и там им некоторое время дышалось свободнее.
С этой поры Дикая Утка решила путешествовать под прикрытием листвы. Более часа прошло в мелких тревогах и частых остановках. Теперь пруд был недалеко, и слава богу, потому что утята были совсем изнурены, их крошечные перепончатые лапы были исцарапаны в кровь и последние силы их оставляли. Они передохнули под тенью последнего высокого куста, прежде чем переправиться тесной кучкой через открытое место, неровную прогалинку среди тополей.
Для них всегда осталось тайной, что смерть всё время следовала за ними по пятам. Красная лисица напала на след маленького утиного выводка. Её острое чутьё подсказало ей, что стоило ей пойти по указанному направлению, чтобы немедленно полакомиться. И вот она ловко и беззвучно кралась по ясно намеченному следу, — она их даже видела. При обыкновенном ходе событий она очень скоро проглотила бы всех — и мать и птенцов; но иногда события резко отклоняются в сторону от прямого пути. Она была так близко, что могла, если бы умела, пересчитать маленьких пешеходов, как вдруг ветер донёс до неё звук, заставивший её остановиться, потом проползти несколько шагов; при следующем дуновении ветра она пустилась бежать без оглядки, стараясь скрыться незамеченной. И неминуемая опасность, вернейшая смерть, была отвращена невидимой силой, о которой даже чуткое материнское сердце дикой утки ничего не подозревало.
Крошки, переваливаясь, шли за матерью, которая вела их скорыми шагом по открытому пространству. К счастью, длинный залив пруда был совсем под рукою, нужно было только перейти дорожку, лишённую деревьев. Она радостно туда направилась, крича: «Идите, мои дорогие!»
Но — увы! — пространство без деревьев было делом рук человеческих, называемым «проезжей дорогой». По обе её стороны находились два глубоких бесконечных оврага, которые люди называют «колёсными колеями», и в первый из них попало четверо из её птенцов. Пятеро ухитрились выкарабкаться, но другая колея оказалась ещё глубже и шире, и они там застряли.
Боже, ведь это было ужасно! Крошки были слишком слабы, чтобы оттуда вылезть. Колеи казались бесконечными, и мать не знала, как им помочь. Все они были в отчаянии, и в то время как она растерянно металась взад и вперёд, подбодряя их и умоляя напрячь последние силы, перед ней внезапно предстал тот, кого она боялась всего больше на свете, — смертный враг уток, большой, высокий человек.
Зелёное Крыло бросилась к его ногам, затрепетала и захлопала перед ним крыльями. Не для того, чтобы молить о пощаде! О, нет! Она только старалась, чтобы он поверил, что она ранена, и стал её преследовать, а она тем временем уведёт его от утят.
Но человек знал эту уловку и не пошёл на неё. Вместо того он посмотрел кругом и нашёл девять пушков с блестящими глазами, сидевших в глубоких колеях и тщетно пытавшихся спрятаться.
Он осторожно нагнулся и собрал их всех в свою шляпу. Бедные крошки! Как они испуганно пищали. Бедная мать! Как она горько плакала о своих детях! Она знала, что все они будут истреблены у неё на глазах, и в порыве отчаяния билась о землю грудью перед этим ужасным великаном.
Потом бессердечное чудовище пошло на берег пруда, без сомнения, для того чтобы глотком воды запить проглоченных утят. Он наклонился, и через минуту утята уже свободно плескались в воде. Мать вылетела на прозрачную поверхность. По её зову утята поспешили её окружить. Она и не подозревала, что этот человек её друг; она не знала, что это то божество, одного присутствия которая было достаточно, чтобы прогнать лисицу и избавить их от страшной опасности, — его племя слишком долго преследовало её племя, и она продолжала ненавидеть его до конца дней своих.
Её первыми побуждениями было увести утят от него подальше. Она поплыла с ними прямо через весь пруд, что было большой ошибкой, потому что тут-то она могла подвергнуть детей нападению других, действительно опасных врагов. Тот же громадный болотный ястреб увидал их и стал спускаться, рассчитывая захватить в каждую лапу по утёнку.
— Спасайтесь в камыши! — вскрикнула Зелёное Крыло; и все они туда устремились, быстро работая маленькими лапками, насколько позволяла им это сильная усталость. — Плывите скорей! Скорей! — кричала мать.
Но ястреб был уже совсем близко. Несмотря на их быстрый ход, он через минуту должен был их настичь. Они были ещё слишком малы и не умели нырять. Казалось, спасения не могло быть, как вдруг, в то самое мгновение, как ястреб нацелился, сообразительная мать окунулась и, зачерпнув воды и пустив в ход лапы и крылья, изо всей силы обдала ею ястреба. Тот был поражён неожиданностью и поднялся на воздух, чтобы отряхнуться, а мать тем временем подбодряла детёнышей. Они действительно крепились. Но ястреб опять нагрянул и опять был отражён потоком брызг. Три раза он налетал, и три раза она его окачивала, пока птенцы не укрылись в гостеприимных камышах. Свирепый ястреб тогда набросился на мать; но она умела нырять и, в последний раз разбросав брызги, легко скрылась под водой.
Она вынырнула в глубине камышей и тихо позвала: «Квээк, квээк!» Девять усталых крошек собрались около неё, и тут только они могли наконец спокойно отдохнуть.
Но это ещё не всё. Не успели они начать лакомиться личинками насекомых, как послышалось отдалённое «пи-и-пи-и». Зелёное Крыло снова издала материнское «кве-э-э-э-э-к-к». И сквозь осоку, перебирая ножками, как взрослый, важно выплыл недостающей птенчик, которого унёс ястреб.
Когти не причинили ему вреда. Доблестный королёк перехватил ястреба над прудом. При первом ударе его клюва ястреб закричал и выронил свою добычу; утёнок невредимо упал в воду и спасся в камыши, где дождался матери и братьев. Тут они все счастливо прожили на большом пруду, пока не выросли и не улетели на собственных крыльях.
