На другой день рано утромъ, чуть только занялась заря, вся шайка вышла изъ сарая на поляну и тронулась въ путь. Небо было покрыто тяжелыми тучами. Ноги вязли въ землѣ, намокшей отъ дождя, а въ воздухѣ вѣяло зимней стужей. Ни у кого въ шайкѣ нельзя было подмѣтить даже и тѣни вчерашняго веселья. Нѣкоторые шли угрюмо и молча впередъ, другіе обнаруживали раздражительность и наклонность къ ссорамъ; ни у кого не было кротости и добродушія, но всѣхъ, очевидно, томила жажда.
Атаманъ отдалъ «Джека» на попеченіе Гуго, получившаго краткія, но ясныя инструкціи относительно того, какимъ именно образомъ надлежитъ ему обращаться съ его величествомъ. Джону Канти приказано было держаться подальше отъ короля и ни подъ какимъ видомъ не осмѣливаться его обижать. Атаманъ объявилъ также и Гуго, что не потерпитъ слишкомъ грубаго обращенія съ мальчикомъ.
По прошествіи нѣкотораго времени погода стала теплѣе и тучи нѣсколько разсѣялись. Путники болѣе ужь не дрожали отъ стужи и расположеніе духа у нихъ начало улучшаться. Они становились все бодрѣе и веселѣе, такъ что подъ конецъ принялись дразнить другъ друга и приставать къ прохожимъ на большой дорогѣ, осыпая ихъ насмѣшками и оскорбленіями. Со стороны бродягъ и мошенниковъ это свидѣтельствовало, что они пробуждаются опять къ ясному пониманію жизни и ея радостей. О страхѣ, который они внушали простымъ смертнымъ, свидѣтельствовалъ тотъ фактъ, что всѣ и каждый давали имъ дорогу и смиренно выслушивали ихъ наглыя дерзости, не осмѣливаясь возражать на таковыя. Члены шайки хватали и уносили съ собой бѣлье, развѣшанное на дорогахъ. Это происходило иной разъ на глазахъ самихъ хозяевъ, которые не смѣли въ такихъ случаяхъ протестовать и, казалось, даже радовались, что бродяги не уносили вмѣстѣ съ бѣльемъ и заборовъ.
Часамъ къ девяти утра шайка зашла на маленькую ферму, стоявшую поодаль отъ другихъ избъ, и расположилась тамъ, какъ дома. Фермеръ и вся его семья, дрожа отъ страха, выложили всѣ запасы изъ кладовой, чтобы приготовить для бродягъ завтракъ. Въ благодарность за то, что фермерша и ея дочери разносили имъ пищу, бродяги хватали ихъ за подбородокъ, обнимали за талью и позволяли себѣ надъ ними разныя грубыя шутки, сопровождавшіяся оскорбительными эпитетами и взрывами громкаго хохота. Въ фермера и его сыновей они кидали костями и варенымъ картофелемъ, разражаясь громкими рукоплесканіями каждый разъ, когда какой-нибудь изъ снарядовъ мѣтко попадалъ въ цѣль. Подъ конецъ они расшибли голову одной изъ дочерей, вздумавшей найти обращеніе съ нею слишкомъ фамильярнымъ. Прощаясь съ хозяевами, шайка угрожала вернуться назадъ и сжечь ферму со всѣми ея обитателями, если только попробуютъ донести мѣстнымъ властямъ о подвигахъ бродягъ.
Около полудня, послѣ долгаго и утомительнаго перехода, шайка сдѣлала привалъ у забора, на окраинѣ большого села. Рѣшено было тамъ съ часокъ отдохнуть, а затѣмъ члены шайки разбрелись но сторонамъ, чтобы войти въ село одновременно съ разныхъ сторонъ и заняться тамъ каждый своимъ промысломъ. Джекъ долженъ былъ идти вмѣстѣ съ Гуго. Они бродили по селу въ теченіе нѣкотораго времени. Гуго высматривалъ случай чѣмъ-нибудь поживиться, но, не находя такового, сказалъ:
— Какое паскудное мѣсто! Тутъ даже ничего, повидимому, не украдешь. Намъ съ тобой поневолѣ придется просить милостыню.
— Ты совершенно напрасно говоришь во множественномъ числѣ. Занимайся своимъ промысломъ. Онъ для тебя приличествуетъ, я же попрошайничать не стану.
— Не станешь? — воскликнулъ Гуго, съ изумленіемъ глядя на короля. — Скажи на милость, какая это муха тебя укусила? Давно ты пересталъ заниматься нищенствомъ?
— Не понимаю, что ты хочешь сказать.
— Что я хочу сказать? Да вѣдь ты же всю жизнь собиралъ милостыню на лондонскихъ улицахъ.
— Я-то? Ахъ, ты, идіотъ!
— Не расточай такъ своихъ комплиментовъ, а то, чего добраго, израсходуешь весь запасъ. Твой отецъ говоритъ, что ты чуть не съ самаго рожденія просилъ милостыню. Быть можетъ, онъ лжетъ. Чего добраго, ты осмѣлишься сказать ему это прямо въ глаза? — насмѣшливо спросилъ Гуго.
— Человѣку, котораго называютъ здѣсь моимъ отцомъ, я, разумѣется, скажу, что онъ лжетъ.
— Можешь сколько угодно разыгрывать роль сумасшедшаго, но тольво совѣтую тебѣ всетаки держаться въ нѣкоторыхъ границахъ. Отчего не позабавиться малую толику, но при этомъ не слѣдуетъ накликать на себя побоевъ. Если я передамъ ему твои слова, онъ отлупитъ тебя такъ, что ты своихъ не узнаешь!
— Можешь избавить себя отъ этого труда. Я скажу ему самъ, что онъ лжетъ.
— Какой, подумаешь, удалецъ! Смѣлость твоя и въ самомъ дѣлѣ мнѣ нравится, но въ то же время я не могу сказать, чтобы особенно восхищался твоею разсудительностью. На долю нашего брата и безъ того приходится довольно зуботычинъ и палочныхъ ударовъ, и я не вижу ни малѣйшей надобности накликать ихъ на себя умышленно. Впрочемъ, къ чему намъ спорить изъ-за пустяковъ? Въ данномъ случаѣ я вѣрю твоему отцу. Не сомнѣваюсь, что онъ можетъ лгать и лжетъ не краснѣя, когда находитъ это для себя выгоднымъ, но теперь ему и лгать-то незачѣмъ. Мы всѣ умѣемъ при случаѣ втирать кому слѣдуетъ очки. Умный человѣкъ не станетъ тратить по пустякамъ такую драгоцѣнную вещь, какъ ложь. Послушай, однако, если ты не хочешь просить милостыню, чѣмъ же тогда мы займемся? Будемъ, что ли, съ тобой воровать цыплятъ?
Король съ нетерпѣніемъ возразилъ:
— Отстань, наконецъ, отъ меня съ такими глупостями! Ты мнѣ надоѣдаешь!
Гуго съ замѣчательнымъ долготерпѣніемъ замѣтилъ:
— Странный ты, однако, человѣкъ, любезнѣйшій. Ты не хочешь просить милостыню и отказываешься воровать! Пусть будетъ, впрочемъ, по твоему. Во всякомъ случаѣ тебѣ придется подманивать, пока я буду просить. Попробуй-ка только отказаться! Надѣюсь, что ты на это не рѣшишься.
Съ устъ короля хотѣлъ было уже сорваться презрительный отвѣтъ, но Гуго прервалъ его заявленіемъ.
— Тише, сюда подходитъ человѣкъ, по наружности очень добродушный. Со мной сейчасъ сдѣлается припадокъ. Когда незнакомецъ подбѣжитъ ко мнѣ, начинай немедленно выть благимъ матомъ, стань на колѣни и залейся слезами. Надѣюсь, что ты умѣешь рыдать такъ, какъ еслибъ у тебя въ животѣ скреблись не то что кошки, а настоящіе черти. Покажи же теперь твою удаль, а затѣмъ начинай причитывать сквозь слезы: «Ахъ, сударь, это бѣдный мой братъ, страдающій падучей болѣзнью! Мы съ нимъ остались круглыми сиротами!.. Нѣтъ у насъ ни друзей, ни пріятелей. Ради Бога удостойте взглянуть съ состраданіемъ на больного, покинутаго несчастнаго юношу! Подайте хоть грошикъ отъ вашихъ избытковъ человѣку, убитому Богомъ, и находящемуся на краю гибели». Замѣть себѣ, что ты долженъ выть, не умолкая до тѣхъ поръ, пока мы не выманимъ у него хоть грошъ. Если ты этого не сдѣлаешь, то пеняй потомъ самъ на себя!
Гуго безотлагательно принялся ревѣть дикимъ голосомъ, стонать, неистово ворочать глазами, метаться изъ стороны въ сторону и шататься, какъ пьяный. Едва только незнакомецъ подошелъ достаточно близко, какъ юноша, взвизгнувъ, словно ужаленный змѣей, повалился наземь, растянулся поперекъ дороги и принялся валяться въ грязи, при чемъ подергивалъ руками и ногами, словно въ предсмертныхъ судорогахъ.
— Ахъ, Боже мой… Ахъ, ты, Господи! — вскричалъ добродушный незнакомецъ. — Бѣдняжка, какъ онъ страдаетъ. Ну, вотъ, дай я помогу тебѣ встать.
— Да благословитъ васъ Богъ за вашу доброту, сударь, но я всетаки попрошу васъ до меня не дотрогиватгься. Вы не можете себѣ и вообразить, какую страшную боль я терплю, если кто-нибудь хоть слегка прикоснется ко мнѣ во время припадка. Спросите у моего брата. Онъ разскажетъ вашему сіятельству, какія ужасныя муки приходится мнѣ тогда выносить. Подайте мнѣ, сударь, грошикъ, чтобы купить кусочекъ хлѣба, а затѣмъ оставьте меня на жертву ужасной моей неисцѣлимой болѣзни!
— Грошикомъ тутъ ничего не подѣлаешь. Я дамъ тебѣ цѣлый гривенникъ, несчастный бѣдняга, — возразилъ джентльменъ, засовывая съ нервной поспѣшностью руку въ карманъ и вытаскивая оттуда деньги. — Возьми ихъ, бѣдный мальчикъ, и пусть они пойдутъ тебѣ въ прокъ. Подойди же сюда, мальчикъ, и помоги мнѣ донести больного твоего брата вотъ до этого дома. Тамъ…
— Я вовсе не его братъ! — возразилъ король, прерывая джентльмена.
— Какъ, ты не его братъ?..
— Праведный Боже, этого еще только недоставало! — простоналъ Гуго, скрежеща вмѣстѣ съ тѣмъ отъ злости зубами. Онъ отрекается отъ родного своего брата, который стоитъ, если можно такъ выразиться, одной ногою уже въ могилѣ.
— Какое у тебя черствое сердце, мальчикъ! Развѣ можно отрекаться такимъ образомъ отъ родного брата, который не въ состояніи двигать теперь ногами и руками? Если онъ тебѣ не братъ, кто же онъ тогда?
— Попрошайка и воръ. Получивъ отъ васъ деньги, онъ успѣлъ обшарить вашъ карманъ, пока вы къ нему нагибались. Если хотите совершить чудо, которое вылечитъ его сразу, то примитесь обрабатывать вашею палкою ему плечи, а въ остальномъ положитесь на Бога.
Гуго не намѣренъ былъ ждать, пока совершится это чудо. Во мгновеніе ока онъ вскочилъ на ноги и пустился бѣжать съ быстротою молніи. Джентльменъ бросился бѣжать за нимъ, крича во все горло: «Лови! Держи!» Король вздохнулъ съ облегченнымъ сердцемъ и, благодаря Бога за собственное свое избавленіе, пустился улепетывать во всю прыть въ противоположномъ направленіи. Мальчикъ не замедлялъ своего бѣга до тѣхъ поръ, пока не очутился достаточно далеко отъ мѣста, гдѣ расположилась на привалъ шайка бродягъ, къ которой примкнулъ названный его отецъ. Свернувъ на первую попавшуюся дорогу, король вскорѣ оставилъ далеко за собою село. Онъ шелъ въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ съ величайшей возможной для него поспѣшностью, нервно оглядываясь отъ времени до времени, чтобъ убѣдиться, нѣтъ ли за нимъ погони. Подъ конецъ, однако, опасенія его разсѣялись и замѣнились пріятнымъ сознаніемъ безопасности. Вмѣстѣ съ тѣмъ, однако, мальчикъ замѣтилъ, что голоденъ и очень усталъ. Дойдя до отдѣльно стоявшей крестьянской избы, онъ остановился, но только-что открылъ ротъ, чтобъ попросить себѣ кусочекъ хлѣба, какъ его грубо прогнали, осыпавъ жесточайшей площадной бранью. Нищенскіе лохмотья мальчика, очевидно, не располагали въ его пользу.
Оскорбленный и негодующій король продолжалъ свой путь, твердо рѣшившись не подвергать себя болѣе подобному обращенію. Голодъ, однако, какъ говорится, не тетка. Въ данномъ случаѣ онъ оказался въ состояніи сломить даже и королевскую гордыню. День клонился уже къ вечеру, когда маленькій король рѣшился повторить свою попытку въ другой крестьянской избѣ. Попытка эта оказалась, однако, еще болѣе неудачной. Его не только всячески изругали, но обѣщали даже арестовать, какъ бродягу, если онъ сейчасъ же не уберется оттуда.
Наступила ночь, холодная и темная. Все небо заволокло тучами, такъ что не видать было ни мѣсяца, ни звѣздъ. Ножки у маленькаго короля были изранены и страшно болѣли, но онъ всетаки потихоньку шелъ впередъ. Ему приходилось во что бы ни стало идти, такъ какъ, если онъ пытался присѣсть, чтобъ отдохнуть, холодъ прохватывалъ его сейчасъ же до мозга костей. Пробираясь сквозь непроглядный мракъ и торжественную тишину беззвѣздной зимней ночи, молодой король испытывалъ совершенно новыя, странныя, невѣдомыя ему до тѣхъ поръ ощущенія. По временамъ слышались голоса, которые приближались, проносились мимо и снова замирали вдали. Людей, которымъ принадлежали эти голоса, мальчикъ не могъ разглядѣть. Они представлялись ему лишь какими-то безформенными черными тѣнями, скользившими мимо. Поэтому самые голоса казались ему какими-то призрачными и таинственными, такъ что его невольно бросало въ дрожь. По временамъ виднѣлся мерцавшій свѣтъ, но всегда такъ далеко, словно изъ какого-нибудь другого міра. Слышался иногда звонъ колокольчиковъ, которые привязываютъ въ Англіи овцамъ на шею, чтобы онѣ не затерялись, но этотъ звонъ доносился всегда неясно, какъ бы изъ туманной дали. Иногда слышалось также молодому королю прерывистое мычанье стадъ, долетавшее грустными отзвуками на крыльяхъ ночного вѣтра. По временамъ раздавалось жалобное завываніе собаки, разносившееся по необозримымъ пространствамъ полей и лѣсовъ. Всѣ эти звуки слышались изъ такого отдаленія, что маленькому королю казалось, будто вокругъ него все вымерло, и что онъ стоитъ одинъ безъ друзей и товарищей посреди громадной необозримой пустыни.
Эта необычайная обстановка словно гипнотизировала мальчика. Онъ шелъ все впередъ, какъ бы въ полусонномъ состояніи, изъ котораго иногда пробуждалъ его тихій шелестъ сухой листвы надъ головою, напоминавшій человѣческій шепотъ. Подъ конецъ онъ совершенно неожиданно для себя набрелъ на мерцающій свѣтъ жестяного фонаря, стоявшаго неподалеку на землѣ. Свернувъ въ сторонку, чтобы выйти изъ полосы свѣта, мальчикъ началъ осматриваться кругомъ. Оказалось, что фонарь стоитъ у открытыхъ дверей сарая. Кругомъ все было тихо. Король ждалъ нѣсколько времени, но не слышалъ ни малѣйшаго шума, или шороха. При этомъ онъ до такой степени прозябъ и гостепріимный сарай имѣлъ такой заманчивый видъ, что мальчикъ подъ конецъ рѣшился рискнуть войти. Онъ быстро проскользнулъ въ двери неслышными шагами; но въ то самое мгновенье, когда перешагнулъ за порогъ, услышалъ за собою голоса, а потому поспѣшно спрятался за бочку, которая стояла въ сараѣ. Двое рабочихъ съ фермы вошли въ сарай, принесли съ собой фонарь и принялись тамъ молотить, бесѣдуя въ то же время другъ съ другомъ. Пока они ходили съ фонаремъ, маленькій король смотрѣлъ во всѣ глаза и сообразилъ, что находится въ овинѣ, за которымъ непосредственно слѣдуетъ хлѣвъ довольно большихъ размѣровъ. Мальчикъ рѣшилъ туда пробраться, какъ только рабочіе уйдутъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ замѣтилъ лежавшую на половинѣ дороги груду лошадиныхъ попонъ. Одной изъ нихъ онъ рѣшился воспользоваться на ночь для собственныхъ надобностей его величества, считая, что имѣетъ законное право произвести такую реквизицію.
Закончивъ молотьбу, рабочіе ушли, унесли съ собою фонарь и заперли двери. Дрожавшій отъ холода король пустился разыскивать попоны. Онъ шелъ настолько быстро, насколько это было возможно въ совершенной темнотѣ. Добравшись до попонъ, онъ захватилъ ихъ съ собою и затѣмъ благополучно прокрался ощупью въ хлѣвъ. Тамъ онъ сдѣлалъ себѣ изъ двухъ попонъ постель, а двумя другими покрылся вмѣсто одѣяла. Попоны были старыя и тонкія, такъ что не особенно грѣли. Кромѣ того, отъ нихъ несло лошадинымъ потомъ, такъ что его величество чуть не задыхался, но это не мѣшало ему чувствовать себя какъ нельзя болѣе счастливымъ монархомъ.
Мальчикъ былъ голоденъ и сильно прозябъ, но въ то же время онъ сильно усталъ и его клонило ко сну. Обѣ послѣднія побудительныя причины не преминули взять верхъ надъ первыми. Онъ задремалъ и погрузился въ полубезсознательное состояніе. Какъ разъ въ ту минуту, когда предстояло перейти изъ этой подготовительной стадіи въ крѣпкій здоровый сонъ, его величество почувствовалъ совершенно явственно, какъ что-то до него дотронулось. Король разомъ проснулся и широко раскрылъ ротъ, чуть не задыхаясь отъ ужаса. Чье-то таинственное прикосновеніе въ темнотѣ до того пугало мальчика, что сердце у него чуть не остановилось. Онъ лежалъ неподвижно и прислушивался, почти не смѣя дышать. Ничто, однако, не шевелилось, и августѣйшее его ухо было не въ состояніи уловить ни единаго звука. Маленькій король началъ подъ конецъ снова впадать въ дремоту, но тотчасъ же ощутилъ то же самое таинственнное прикосновеніе. Это легкое прикосновеніе чего-то незримаго и неслышнаго являлось положительно ужасающимъ. Бѣдный мальчикъ былъ внѣ себя отъ неизъяснимаго страха. Онъ спрашивалъ себя, какъ тутъ поступить? но не умѣлъ надлежаще отвѣтить на этотъ вопросъ. Ему удалось устроить себѣ на ночь сравнительно удобную постель. Неужели теперь придется ее бросить и бѣжать отъ невѣдомаго, загадочнаго страшилища? Да и куда еще бѣжать? Вѣдь дверь овина заперта снаружи, такъ что выбраться оттуда нельзя. Неужто онъ станетъ слоняться въ темнотѣ взадъ и впередъ по овину наединѣ съ привидѣніемъ, которое будетъ скользить за нимъ слѣдомъ неслышными шагами, пугая отъ времени до времени отвратительнымъ своимъ легкимъ прикосновеніемъ къ лицу или же къ плечу? Одна мысль объ этомъ казалась мальчику невыносимой. Но развѣ лучше было оставаться тутъ на мѣстѣ и всю ночь выносить такую смертельную пытку? Нѣтъ, это представлялось тоже немыслимымъ. Что же въ такомъ случаѣ дѣлать? Маленькій король совершенно явственно сознавалъ, что для него оставался всего только одинъ исходъ: надлежало протянуть руку и разыскать предметъ, дважды уже потревожившій его своимъ, прикосновеніемъ. Легко было это подумать, но не такъ-то легко выполнить! Надо было собраться съ духомъ, чтобы рѣшиться на такую попытку. Молодой король три раза потихоньку протягивалъ руку во мракѣ и каждый разъ внезапно отдергивалъ ее назадъ, чуть не вскрикивая отъ страха не потому, чтобы онъ что-нибудь ощупалъ, но вслѣдствіе увѣренности, что въ слѣдующее затѣмъ мгновеніе его рука непремѣнно коснется до невѣдомаго страшилища. При четвертой попыткѣ, однако, рука молодого короля, вытянувшись немного дальше, скользнула по чему-то мягкому и теплому. Мальчикъ совершенно оцѣпенѣлъ тогда отъ страха. Онъ былъ въ такомъ возбужденномъ состояніи, что невольно вообразилъ себѣ, будто дотронулся до мертвеца, еще не успѣвшаго остыть. Онъ думалъ, что скорѣе умретъ, чѣмъ попробуетъ дотронуться вторично. Такая ложная мысль могла явиться у мальчика лишь вслѣдствіе его молодости и неопытности. Непреодолимое могущество человѣческаго любопытства еще не было ему извѣстно. Вскорѣ его рука, безъ согласія разсудка и даже въ противность велѣніямъ таковаго, принялась опять ощупывать мракъ въ томъ самомъ направленіи, гдѣ находилось страшилище. Послѣ непродолжительныхъ тщетныхъ поисковъ она встрѣтила пучекъ длинныхъ волосъ. Король вздрогнулъ, но продолжалъ ощупывать дальше и нашелъ, что къ этому пучку примыкаетъ словно какой-то теплый канатъ. Дальнѣйшее изслѣдованіе, направленное вверхъ по канату, открыло ни въ чемъ, неповиннаго теленка. Самый канатъ оказался вовсе не веревкой а просто на-нросто телячьимъ хвостомъ.
Король совершенно искренно стыдился, что такое безобидное существо, какъ сонный теленокъ, могло привести его въ такой ужасъ и подвергнуть столь мучительной душевной пыткѣ. Стыдъ этотъ нельзя было признать, однако, вполнѣ основательнымъ. Маленькій король испугался на самомъ дѣлѣ вовсе не теленка, а невѣдомаго страшилища, которое, при дальнѣйшемъ изслѣдованіи, оказалось теленкомъ. Въ тогдашнія времена суевѣріе было до того распространено, что всякій другой мальчикъ, на мѣстѣ короля, точно также бы испугался и страдалъ бы совершенно такимъ же образомъ.
Маленькій король не только обрадовался тому, что испугавшее его страшилище оказалось просто-на-просто теленкомъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ, пришелъ положительно въ восторгъ, ощутивъ возлѣ себя присутствіе этого живого существа. Онъ чувствовалъ себя передъ тѣмъ до того покинутымъ и одинокимъ, что ему пріятно было теперь общество даже такого скромнаго животнаго, какъ теленокъ. Къ тому же, за послѣдніе нѣсколько дней, ему пришлось вытерпѣть отъ людей столько дерзостей и оскорбленій, что теперь онъ испытывалъ истинное удовольствіе, сознавая себя въ обществѣ созданія Божія, которое хотя и не отличалось выдающимися умственными способностями и талантами, но зато обладало добрымъ серцемъ и ласковымъ характеромъ. Король рѣшился поэтому снизойти съ головокружительныхъ высотъ своего ранга и вступить въ дружескія отношенія съ теленкомъ.
Его величество принялся гладить мягкую теплую спину теленка, лежавшаго тутъ же неподалеку, такъ что до него легко было достать рукою. При этомъ королю пришла счастливая мысль о возможности воспользоваться теленкомъ также и для нѣкоторыхъ иныхъ, какъ нельзя болѣе желанныхъ цѣлей. Ухватившись за эту мысль, король перенесъ свою постель какъ разъ къ самому теленку, прилегъ вплотную къ спинѣ четвероногаго своего пріятеля и накрылъ попонами и себя, и его. Черезъ минуту или двѣ ему стало также тепло и уютно, какъ если бы онъ лежалъ на пуховикахъ королевской спальни въ Вестминстерскомъ дворцѣ.
Какъ только мальчикъ согрѣлся, мысли его тотчасъ же пріобрѣли пріятную жизнерадостную окраску. Дѣйствительно, онъ освободился изъ узъ неволи и преступленія, отдѣлался отъ общества грубыхъ бродягъ и подлыхъ мошенниковъ; ему было тепло, онъ находился подъ кровомъ и, однимъ словомъ, чувствовалъ себя счастливымъ. Поднявшійся ночью вѣтеръ все болѣе усиливался. Онъ дулъ теперь страшными порывами, отъ которыхъ старый овинъ вздрагивалъ и сотрясался. Порою вѣтеръ какъ будто замиралъ и принимался жалобно стонать и завывать вокругъ угловъ и подъ стрѣхою крыши, но все это казалось пріятною музыкою маленькому королю, сознававшему, что онъ до чрезвычайности уютно и удобно устроилъ свой ночлегъ. Пусть себѣ свирѣпствуетъ хоть настоящая буря, пусть она рветъ и мечетъ, визжитъ и завываетъ, какъ хоръ адскихъ бѣсовъ, счастливому мальчику до нея теперь дѣла нѣтъ! Все это могло теперь его только забавлять. Чѣмъ сильнѣе завывалъ вѣтеръ, тѣмъ крѣпче прижимался король къ своему четвероногому пріятелю, наслаждаясь тѣмъ, что ему удалось, наконецъ, согрѣться. Это блаженное самочувствіе не замедлило перейти въ глубокій сонъ, полный мира и спокойствія и не тревожимый никакими грезами. Гдѣ-то вдалекѣ завывали собаки, порою примѣшивалось къ этому завыванію грустное мычаніе коровъ; вѣтеръ продолжалъ дуть бѣшеными порывами, послѣ которыхъ дождь ниспадалъ цѣлыми потоками на землю. Его британское величество спало, нисколько этимъ не тревожась. То же самое, впрочемъ, дѣлалъ и теленокъ, который былъ отъ природы простодушнымъ созданіемъ, не особенно смущавшимся бурями, или же высокою честью почивать рядомъ съ королемъ.