[370]
Въ саду могущественной королевы были собраны цвѣты всѣхъ временъ года, всѣхъ частей свѣта; особенно же много было розъ, любимыхъ цвѣтовъ королевы, розъ всѣхъ родовъ и видовъ—отъ дикаго шиповника съ зелеными, душистыми листьями до прекраснѣйшихъ розъ Прованса. Онѣ вились по стѣнамъ дворца, обвивали колонны и окна, пробивались въ корридоры и тянулись къ самымъ потолкамъ дворцовыхъ покоевъ. Что за дивное разнообразіе запаховъ, формъ и красокъ было въ саду королевы!
Но въ самомъ дворцѣ царила печаль и горе. Королева лежала на смертномъ одрѣ; врачи объявили, что часъ ея кончины близокъ.
— Единственное средство спасти королеву,—сказалъ мудрѣйшій изъ врачей:—принести ей прекраснѣйшую розу міра, эмблему высшей, чистѣйшей любви. Королева не умретъ, если узритъ эту розу прежде, нежели сомкнетъ глаза навѣки.
И вотъ, старъ и младъ потянулись къ одру королевы съ самыми прекраснѣйшими розами, какія только цвѣли въ странѣ, но между ними не было той розы! Та роза цвѣла въ саду любви! Но какая же именно была эмблемой высшей, чистѣйшей любви?
И скальды пѣли о прекраснѣйшей розѣ міра, но каждый воспѣвалъ свою. Тогда кликнули кличъ по всей странѣ, воззвали ко всѣмъ сердцамъ, бьющимся любовью, обратились ко всѣмъ сословіямъ, всѣмъ возрастамъ!
— Никто еще не назвалъ настоящей розы!—сказалъ мудрецъ.—Никто не указалъ, гдѣ она цвѣтетъ во всей своей красѣ. Не изъ гроба Ромео и Юліи, не изъ могилы Вальборги[1] выросла она,—хотя розы съ ихъ могилъ и вѣчно будутъ благоухать въ преданіяхъ и пѣсняхъ—не изъ окровавленныхъ копій Винкельрида,[2] не изъ священной крови, брызнувшей изъ груди героя, умершаго за отечество,—хотя и нѣтъ смерти слаще этой, нѣтъ розы краснѣе пролитой за отечество крови! И не ей посвящаетъ свою молодую жизнь человѣкъ, проводящій, годы за [371]годами, цѣлые дни и долгія, безсонныя ночи, ухаживая за магическою poзой науки!
— Я знаю, гдѣ цвѣтетъ та роза!—сказала счастливая мать, явившаяся къ одру королевы съ крошечнымъ ребенкомъ на рукахъ.—Я знаю, гдѣ надо искать прекраснѣйшую poзy міра—эмблему высшей, чистѣйшей любви. Она цвѣтетъ на румяныхъ щечкахъ моего милаго крошки, когда онъ, подкрѣпившись сномъ, открываетъ веселые глазки и любовно улыбается мнѣ!
— Прекрасна эта роза, но есть еще прекраснѣе!—сказалъ мудрецъ.
— Да, куда прекраснѣе!—сказала одна изъ женщинъ.—Я видѣла ее. Священнѣе этой розы нѣтъ на свѣтѣ, но она была блѣдна, какъ лепестки чайной розы. Я видѣла ее на щекахъ королевы; она сняла свою королевскую корону и ходила всю долгую, томительную ночь, баюкая свое больное дитя, плача надъ нимъ, цѣлуя его и молясь за него, какъ только можетъ молиться мать въ часы смертельнаго страха за дорогого ребенка!
— Священна бѣлая роза скорби, велико могущество ея, но все же это не та роза!
— Я видѣлъ ее, прекраснѣйшую poзy міра, видѣлъ передъ алтаремъ Господнимъ!—сказалъ благочестивый старикъ-епископъ.—Она сіяла, какъ свѣтлый ликъ ангела. Молодыя дѣвушки шли къ причастію, возобновить обѣтъ, данный при крещеніи, и на ихъ свѣжихъ щечкахъ цвѣли алыя и бѣлыя розы. И вотъ, передъ алтаремъ стояла одна молодая дѣвушка; всею душою, полною небесной чистоты и любви, возносилась она къ Богу. Вотъ она—чистѣйшая, высшая любовь!
— Благословенна такая любовь, но все же никто не назвалъ еще прекраснѣйшей розы міра!—сказалъ мудрецъ.
Вдругъ въ комнату вошелъ маленькій сынокъ королевы; въ глазахъ его стояли слезы, щеки были влажны; онъ несъ въ рукахъ большую раскрытую книгу въ бархатномъ переплетѣ съ серебряными застежками.
— Мама!—сказалъ ребенокъ.—Послушай, что я сейчасъ прочелъ!
И дитя присѣло у постели больной и прочло изъ книги о Томъ, Кто добровольно умеръ на крестѣ ради спасенія всѣхъ людей, даже ради не родившихся еще поколѣній!
— Нѣтъ выше этой любви! [372]
И щеки королевы окрасились румянцемъ, глаза широко раскрылись: она увидѣла, что изъ листовъ книги выросла вдругъ прекраснѣйшая роза міра, живое подобіе той, что выросла изъ крови Христа, пролитой на крестѣ!
— Я вижу ее!—сказала она.—И вовѣки не умретъ тотъ, кто узрѣлъ передъ собою эту poзy, прекраснѣйшую розу міра!
