[261]III.
Петька рѣшилъ поступить въ балетъ. «Онъ мнѣ покоя не даетъ!» говорила мать. Наконецъ, бабушка пообѣщала внуку свести его къ балетмейстеру, прекрасному господину, владѣльцу собственнаго дома, какъ и коммерсантъ. Удастся-ли и Петькѣ когда-нибудь добиться того же? Для Господа Бога нѣтъ ничего невозможнаго! А Петька вдобавокъ родился съ золотымъ яблочкомъ въ рукѣ. Счастье, такъ сказать, было вложено ему прямо въ руки; отчего-жъ бы также и не въ ноги? Петька явился къ балетмейстеру и сразу узналъ его: это, вѣдь, былъ Самсонъ! Но глаза его ничуть не пострадали отъ филистимлянъ. Впрочемъ, Петька зналъ, что
[262]то была лишь комедія. Самсонъ ласково поглядѣлъ на мальчика, велѣлъ ему выпрямиться, вытянуть ногу и показать подъемъ. Петька показалъ даже колѣно. «Ну, вотъ его и приняли въ балетъ!» разсказывала бабушка.
Дѣло было слажено скоро, но еще до того, какъ свести мальчика къ балетмейстеру, мать и бабушка посовѣтовались съ разными свѣдущими людьми; прежде всего съ женой коммерсанта, и та нашла, что это прекрасная дорога для красиваго, славнаго мальчика «безъ будущаго». Потомъ обратились къ дѣвицѣ Франсенъ; эта знала толкъ въ балетѣ, сама въ дни бабушкиной молодости была прелестной танцовщицей, изображала богинь и принцессъ и пользовалась почетомъ всюду, гдѣ только бывала. Но вотъ она состарилась,—это, вѣдь, наша общая судьба—и ей перестали давать главныя роли; молодежь оттѣснила ее, пришлось ей танцовать на заднемъ планѣ, а потомъ и вовсе стушеваться, перейти въ уборную наряжать другихъ богинями и принцессами. «Такъ-то оно идетъ на свѣтѣ!» говаривала дѣвица Франсенъ. «Дорожка актера веселая, но поросла терніями и интригами! Ухъ, какими интригами!» Этого слова Петька еще не понималъ, но скоро просвѣтился на этотъ счетъ.
— Онъ во что бы то ни стало хочетъ въ балетъ!—сказала мать.
— Онъ набожный, честный мальчикъ!—добавила бабушка.
— И прекрасно сложенъ!—подхватила дѣвица Франсенъ.—Прекраснаго сложенія и хорошей нравственности! Да, поблистала въ свое время и я!
Петька сталъ ходить въ школу учиться танцовать по балетному. Ему выдали особое легкое, лѣтнее платье и башмаки на тонкихъ подошвахъ, чтобы легче было двигаться и прыгать. Старыя танцовщицы цѣловали его и говорили, что онъ просто сахарный мальчикъ.
И вотъ заставили Петьку держаться въ струнку, вывертывать носки наружу, стоять на одной ногѣ и размахивать другою, держась за палку, чтобы не упасть. Все это давалось ему легче, чѣмъ многимъ изъ его товарищей; балетмейстеръ трепалъ его по плечу и обѣщалъ скоро выпустить на сцену. Петька долженъ былъ изображать принца: на него надѣнутъ золотую корону, и солдаты поднимутъ его на щитъ. Балетъ сначала репетировали въ школѣ, а потомъ и на сценѣ.
Какъ было матери и бабушкѣ не пойти въ театръ полюбоваться на Петьку во всемъ его блескѣ! Онѣ и пошли, видѣли его, и обѣ прослезились, хотя зрѣлище было самое веселое. Петька съ высоты своего величія и не видѣлъ ихъ, зато видѣлъ коммерсанта съ его семьей. Они сидѣли въ крайней ложѣ у самой сцены. Феликса тоже взяли въ театръ; онъ былъ такой нарядный, въ перчаткахъ на пуговкахъ, какъ у взрослыхъ, и съ биноклемъ въ рукахъ. Онъ весь вечеръ смотрѣлъ въ него,
[263]точно большой, хотя и безъ того видѣлъ отлично. Петька смотрѣлъ на Феликса, Феликсъ на Петьку, а Петька-то сегодня былъ принцемъ, въ коронѣ! Благодаря этому вечеру, мальчики нѣсколько сблизились.
Дня черезъ два-три, они встрѣтились у себя на дворѣ; Феликсъ подошелъ къ Петькѣ и сказалъ ему, что видѣлъ его, когда онъ былъ принцемъ. Феликсъ зналъ, конечно, что теперь-то Петька не принцъ больше, но всетаки онъ былъ принцемъ, носилъ корону! «Въ воскресенье я опять ее надѣну!» сказалъ Петька. Этого представленія Феликсъ уже не видалъ, но продумалъ о немъ весь вечеръ. Хотѣлось бы ему быть на Петькиномъ мѣстѣ! У него, вѣдь, еще не было за плечами жизненнаго опыта дѣвицы Франсенъ, знавшей, что на дорогѣ артиста растутъ интриги. Не зналъ еще этого и Петька, но ему-то скоро пришлось узнать. Маленькіе его товарищи, ученики и ученицы балетной школы, не отличались добротой, даромъ что часто носили за плечами ангельскія крылья. Одна маленькая дѣвочка, Малле Кналлерупъ, играя пажа, вѣчно наступала пажу-Петькѣ на ногу и пачкала чулокъ, а одинъ злой мальчикъ постоянно кололъ его сзади булавкой и разъ даже съѣлъ его буттербродъ—будто бы по ошибкѣ. А какая тутъ могла быть ошибка, если Петька принесъ буттербродъ съ котлеткой, а тотъ одинъ хлѣбъ безъ всего? Да и не перечесть всѣхъ обидъ, что пришлись на Петькину долю за эти два года! Но самое-то худшее было всетаки впереди.
Поставили балетъ «Вампиръ»; участвовавшіе въ немъ дѣти были одѣты летучими мышами—въ сѣрыхъ трико, плотно облегавшихъ тѣло, и съ черными бархатными крылышками за плечами. Дѣтямъ велѣно было подражать полету летучихъ мышей, бѣгая на цыпочкахъ или кружась волчкомъ на мѣстѣ. У Петьки это выходило особенно хорошо. Но трико, что досталось ему, было уже старо и ветхо, не выдержало и лопнуло на немъ, какъ разъ въ то время, когда онъ кружился изо всѣхъ силъ; образовалась прорѣха отъ самой шеи до того мѣста, гдѣ у человѣка прикрѣплены ноги. Изъ прорѣхи выставился кончикъ куцой Петькиной рубашки. Зрители покатились со смѣху. Петька понялъ почему, почувствовалъ, что лопнулъ сзади, но не остановился, а продолжалъ кружиться. Дѣло, однако, шло все хуже и хуже, зрители хохотали все громче и громче, другіе вампиры тоже. Въ головѣ у Петьки кружилось, самъ онъ кружился, а публика апплодировала и кричала «браво». «Это они вызываютъ вампира съ прорѣхой!» сказали другіе дѣти и съ тѣхъ поръ такъ и прозвали Петьку «Петькой съ прорѣхой». Петька плакалъ, дѣвица Франсенъ утѣшала его. «Это все интриги!» говорила она. Теперь Петька узналъ, что такое интриги.
Кромѣ танцкласса, ученики театральной школы посѣщали еще научные классы, гдѣ ихъ учили письму, счету, исторіи, географіи и Закону Божію: на однихъ танцахъ да топтаньи балетныхъ башмаковъ
[264]далеко, вѣдь, не уйдешь! Петька и тутъ учился прилежно, прилежнѣе всѣхъ, и его хвалили, но товарищи продолжали звать его «Петькой съ прорѣхой». Конечно, это была шутка, но подъ конецъ Петька не вытерпѣлъ, сталъ отражать насмѣшки кулаками и разъ подставилъ одному изъ мальчиковъ такой синякъ подъ глазомъ, что шалуну пришлось замазывать его мѣломъ, когда надо было выступать вечеромъ въ балетѣ. Учитель сильно разсердился на Петьку, а еще пуще разсердилась на него метельщица половъ: Петька, вѣдь, отмелъ этакъ именно ея сынка.
Г. Х. Андерсенъ. Собраніе сочиненій Андерсена въ четырехъ томахъ. Томъ третій. Изданіе второе — С.-Петербургъ: Акціон. Общ. «Издатель», 1899, С.255—312