леко, вѣдь, не уйдешь! Петька и тутъ учился прилежно, прилежнѣе всѣхъ, и его хвалили, но товарищи продолжали звать его «Петькой съ прорѣхой». Конечно, это была шутка, но подъ конецъ Петька не вытерпѣлъ, сталъ отражать насмѣшки кулаками и разъ подставилъ одному изъ мальчиковъ такой синякъ подъ глазомъ, что шалуну пришлось замазывать его мѣломъ, когда надо было выступать вечеромъ въ балетѣ. Учитель сильно разсердился на Петьку, а еще пуще разсердилась на него метельщица половъ: Петька, вѣдь, отмелъ этакъ именно ея сынка.
леко, ведь, не уйдёшь! Петька и тут учился прилежно, прилежнее всех, и его хвалили, но товарищи продолжали звать его «Петькой с прорехой». Конечно, это была шутка, но под конец Петька не вытерпел, стал отражать насмешки кулаками и раз подставил одному из мальчиков такой синяк под глазом, что шалуну пришлось замазывать его мелом, когда надо было выступать вечером в балете. Учитель сильно рассердился на Петьку, а ещё пуще рассердилась на него метельщица полов: Петька, ведь, отмёл этак именно её сынка.
Голова у Петьки все работала, да работала, и вотъ въ одно прекрасное воскресное утро, разряженный въ лучшее свое платье, не сказавшись ни матери, ни бабушкѣ, ни даже дѣвицѣ Франсенъ, которая вообще всегда снабжала его хорошими совѣтами, онъ отправился прямо къ капельмейстеру. Петька думалъ, что тотъ самый главный послѣ балетмейстера. Смѣло вошелъ Петька и заговорилъ:—Я учусь въ балетной школѣ, но тамъ столько интригъ, что мнѣ бы лучше хотѣлось въ актеры или въ пѣвцы—какъ вамъ будетъ угодно.—А есть у тебя голосъ?—спросилъ капельмейстеръ, ласково глядя на него.—Лицо твое что-то знакомо мнѣ. Гдѣ же это я видѣлъ тебя? Постой, это не ты-ли тогда лопнулъ?—И капельмейстеръ разсмѣялся. Петька покраснѣлъ, что маковъ цвѣтъ. Нѣтъ, право, онъ ужъ больше не Петька-Счастливецъ, какъ прозвала его бабушка! Онъ потупился, разглядывая свои собственныя ноги и желая одного—поскорѣе убраться отсюда.—Ну, спой же что-нибудь!—продолжалъ капельмейстеръ.—Да смѣлѣе!—Онъ взялъ мальчика за подбородокъ, Петька взглянулъ въ его ласковые глаза и запѣлъ арію изъ оперы «Робертъ», слышанную имъ въ театрѣ: «Сжалься надо мной!»—Это трудненько, но ничего, идетъ!—сказалъ капельмейстеръ.—У тебя прелестный голосъ, только бы и онъ не лопнулъ!—Тутъ онъ опять засмѣялся и позвалъ свою жену; послушала и она Петьку, покачала головой и сказала мужу что-то на иностранномъ языкѣ. Какъ-разъ въ это время въ комнату вошелъ хормейстеръ. Вотъ къ кому слѣдовало обратиться Петькѣ, разъ онъ хотѣлъ въ пѣвцы. Къ счастью, хормейстеръ пришелъ сюда самъ, «случайно», какъ говорится. Онъ тоже послушалъ «Сжалься надо мною!», но не засмѣялся и не смотрѣлъ на Петьку такъ ласково, какъ капельмейстеръ и его жена. Тѣмъ не менѣе было рѣшено, что Петька будетъ учиться пѣнію.
— Ну теперь онъ на вѣрной дорогѣ!—сказала дѣвица Франсенъ.—Голосъ вывезетъ лучше, чѣмъ ноги! Будь-ка у меня въ свое время голосъ, я бы стала знаменитой пѣвицей и, пожалуй, даже баронессой!
— Или переплетчицей!—вставила бабушка.—Будь вы богаты, вы бы
Голова у Петьки всё работала, да работала, и вот в одно прекрасное воскресное утро, разряженный в лучшее своё платье, не сказавшись ни матери, ни бабушке, ни даже девице Франсен, которая вообще всегда снабжала его хорошими советами, он отправился прямо к капельмейстеру. Петька думал, что тот самый главный после балетмейстера. Смело вошёл Петька и заговорил: — Я учусь в балетной школе, но там столько интриг, что мне бы лучше хотелось в актёры или в певцы — как вам будет угодно. — А есть у тебя голос? — спросил капельмейстер, ласково глядя на него. — Лицо твоё что-то знакомо мне. Где же это я видел тебя? Постой, это не ты ли тогда лопнул? — И капельмейстер рассмеялся. Петька покраснел, что маков цвет. Нет, право, он уж больше не Петька-Счастливец, как прозвала его бабушка! Он потупился, разглядывая свои собственные ноги и желая одного — поскорее убраться отсюда. — Ну, спой же что-нибудь! — продолжал капельмейстер. — Да смелее! — Он взял мальчика за подбородок, Петька взглянул в его ласковые глаза и запел арию из оперы «Роберт», слышанную им в театре: «Сжалься надо мной!» — Это трудненько, но ничего, идёт! — сказал капельмейстер. — У тебя прелестный голос, только бы и он не лопнул! — Тут он опять засмеялся и позвал свою жену; послушала и она Петьку, покачала головой и сказала мужу что-то на иностранном языке. Как раз в это время в комнату вошёл хормейстер. Вот к кому следовало обратиться Петьке, раз он хотел в певцы. К счастью, хормейстер пришёл сюда сам, «случайно», как говорится. Он тоже послушал «Сжалься надо мною!», но не засмеялся и не смотрел на Петьку так ласково, как капельмейстер и его жена. Тем не менее было решено, что Петька будет учиться пению.
— Ну теперь он на верной дороге! — сказала девица Франсен. — Голос вывезет лучше, чем ноги! Будь-ка у меня в своё время голос, я бы стала знаменитой певицей и, пожалуй, даже баронессой!
— Или переплетчицей! — вставила бабушка. — Будь вы богаты, вы бы
