В те самые дни один учёный муж, по имени Томаст, прослышав о гремевшей в мире и славной учёности Пантагрюэля, прибыл из Англии с тою только целью, чтобы повидать Пантагрюэля, познакомиться с ним и испытать, так ли велика его учёность, как о том гласила молва.
И действительно, прибыв в Париж, направился в дом вышеназванного Пантагрюэля, который жил в отеле Сен-Дени и в тот час гулял с Панургом по саду, философствуя на манер перипатетиков. И при первом взгляде на него вздрогнул от страха, увидя, как он велик и толст; затем поклонился, как водится, вежливо проговорив:
— Правду говорит Платон, царь философов, что если бы образ знания и науки воплотился и принял видимую оболочку в глазах смертных, он бы возбудил во всех восторг к себе. Уже один слух о нём, распространяющийся в воздухе, достигнув ушей учёных и любителей науки, именуемых философами, не даёт им спать и отдыхать спокойно, ибо волнует их и побуждает стремиться в то место и увидеть ту особу, в которой, как говорит молва, наука основала свой храм, как это нам было доказано Савской царицей, прибывшей с окраин Востока и Персидского моря, чтобы узреть порядок в доме мудрого Соломона и внимать его мудрости; Анахарсисом, прибывшим из Скифии в Афины, чтобы увидеть Солона; Пифагором, посетившим мемфисских прорицателей; Платоном, посетившим египетских магов и Архита Тарентского; Аполлонием Тианским, который добрался до гор Кавказа, проехал Скифию, землю Массагетов, Индию, проплыл по великой реке Физон до Браманов, чтобы видеть Гиархаса, и в Вавилон, Халдею, Мидию, Ассирию, Парфянскую землю, Сирию, Финикию, Аравию, Палестину, Александрию до самой Эфиопии, чтобы видеть гимнософистов. Подобный же пример видим мы в Тите-Ливии: чтобы видеть его и слышать, многие учёные люди приезжали в Рим из окраин Франции и Испании. Я не смею причислить себя к числу и разряду этих столь совершенных людей; но охотно допускаю назвать себя учёным и любителем не только наук, но и учёных людей. В самом деле, прослышав про твою несравненную учёность, покинул я родину, родных и свой дом и перебрался сюда, не останавливаясь перед продолжительностью пути, скучным морским плаванием, новостью стран, чтобы только познакомиться с тобой и побеседовать о некоторых вопросах по части философии, геометрии и кабалистики, которые наводят на меня сомнение и которыми не удовлетворяется мой ум; и если ты сможешь разрешить их мне, то я тут же признаю себя твоим рабом, себя и всё своё потомство; потому что иного дара, который бы я счёл достаточным, чтобы выразить мою благодарность, у меня нет. Я письменно изложу эти пункты и завтра оповещу о них всех учёных людей города, дабы мы могли публично при них диспутировать. Но вот каким образом, по-моему, должен происходить диспут: я не хочу говорить pro и contra, как это делают дураки софисты здесь и в других местах. Точно также я не хочу вести прения на манер академиков, путём декламации; не хочу прибегать и к числам, как делал Пифагор и как хотел делать Пик-де-ла-Мирандоль в Риме. Но я хочу объясняться только знаками, не прибегая к слову: ведь эти вопросы так затруднительны, что человеческих слов не достанет, чтобы их объяснить к моему удовольствию. Поэтому, если угодно будет твоему великолепию, то мы сойдёмся в большой Наварской зале в семь часов утра.
Когда он кончил, Пантагрюэль сказал ему милостиво:
— Господин! Я не хотел бы ни перед кем отрицать даров, которыми Богу угодно было наделить меня, потому что всё ведь от Него исходит и Его благости угодно, чтобы дары эти приумножались, когда попадёшь в общество людей достойных и способных принять небесную манну честного знания. И в настоящее время, как я замечаю, ты занимаешь в среде их первое место, а потому и заявляю тебе, что ты найдёшь меня во всякие часы готовым выполнить каждую твою просьбу, насколько это в моих слабых силах. Хотя мне следует скорее учиться у тебя, нежели тебе у меня; но так как ты это оспариваешь, то мы сообща обсудим твои сомнения и поищем их разрешения на дне неисчерпаемого кладезя, в котором, по уверению Гераклита, скрывается истина. И от души хвалю способ ведения прений, предложенный тобою, а именно: знаками, а не словами, потому что таким образом мы с тобой поймём друг друга и избавимся от рукоплесканий праздных софистов, которыми они часто прерывают прения в самом интересном месте. Итак, завтра я не премину явиться в назначенные тобою место и час; но прошу тебя, чтобы между нами не было ни спору, ни шуму, так как мы не ищем почестей или одобрения людей, но толь ко истину.
На это Томаст отвечал:
_p._45.png)
— Господин! да будет над тобой Божие благословение и благодарю тебя за то, что твоё великолепие удостаивает снизойти к моему ничтожеству. Итак, с Богом до завтра.
— С Богом, — сказал Пантагрюэль.
Господа, вы, читающие настоящее сочинение, знайте, что никогда ещё тюди не были так возбуждены и высоко настроены умственно, как Томаст и Пантагрюэль в продолжение всей этой ночи. По крайней мере, Томаст говорил привратнику отеля Клюни, где остановился, что в жизнь свою не чувствовал такой сильной жажды, как в ту ночь.
— Мне думается, — говорил он, — что Пантагрюэль засел у меня в горле; прикажите подать вина, прошу вас, и распорядитесь, чтобы не было недостатка в свежей воде, чтобы я мог полоскать рот.
С другой стороны, Пантагрюэль настроился на возвышенный лад и всю ночь справлялся с книгами:
С книгой Беды: De numeris et signis.
Книгой Плотина: De inenarrabilibus.
Книгой Прокла: De magia.
Книгами Артемидора: Peri Oneiro criticon.
Анаксагора: Peri Semeion.
Динария: Peri Aphaton.
С книгами Филистиона
И Гиппонакса: Peri Anecphoneton.
И с кучей других, так что Панург сказал ему:
— Господин, бросьте вы все эти думы и ложитесь спать: я чувствую, что ваш ум так возволнован, что вы можете заболеть лихорадкой от избытка мышления; но, выпивши хорошенько, ложитесь в постель и спите на здоровье, потому что завтра я буду отвечать и спорить с господином англичанином, и если только не поставлю его ad metam non loqui, то можете выругать меня.
— В самом деле? — отвечал Пантагрюэль; но друг мой, Панург, он удивительно учёный человек и каким образом можешь ты его переспорить?
— Отлично могу, — сказал Панург, — прошу вас, не говорите мне больше про это и предоставьте мне всё дело. Разве есть люди, которые были бы ученее чертей?
— Нет, разумеется, — отвечал Пантагрюэль, — без особенной милости Божией.
— Ну, и всякий раз, как я спорил с ними, — сказал Панург, — я. их ставил втупик. Уж будьте уверены, что я справлюсь завтра с этим хвастливым англичанином и оставлю его в дураках при всём честном народе.
Таким образом, Панург провёл всю ночь с пажами за кружкою вина и проиграл все застёжки на своих штанах в primas и secundus. И когда наступил назначенный час, он повёл своего господина Пантагрюэля в указанное место. И все от мала до велика в Париже собрались в том месте, воображая, что этот чёрт Пантагрюэль, победивший всех мэчтателей и софистов, теперь будет посрамлён; ибо англичанин был тоже малый не промах.
И вместе с собравшейся толпой ожидал их и Томаст. И когда Пантагрюэль и Панург вошли в залу, все эти школьники, художники и мастера принялись хлопать в ладоши, по своему глупому обыкновению.
Но Пантагрюэль вскричал громко, и точно пушечный выстрел пронёсся по зале:
— Тише, во имя диавола, тише, ради Бога, мошенники! Если вы не угомонитесь, я вам отсеку голову.
При этих словах все удивились и после того не смели даже чихнуть, хотя бы наглотались перьев. И всех одолела такая жажда от одного этого голоса, что они все языки повысунули, точно Пантагрюэль посолил им глотку.
Тогда Панург заговорил и сказал англичанину:
— Господин, затем ли ты пришёл сюда, чтобы препираться насчёт поставленных тобою тезисов, или для того, чтобы поучиться и убедиться в их истине?
На это Томаст отвечал:
— Господин, меня привело сюда не что иное, как желание учиться и узнать то, в чём я всю жизнь сомневался и до сих пор не находил ни книги, ни человека, которые бы удовлетворительно разрешили мои сомнения. А что касается того, чтобы препираться, то я вовсе этого не хочу: это дело слишком низкое, и я предоставляю его дуракам софистам, которые в диспутах ждут не истины, но противоречия и спора.
— Следовательно, — сказал Панург, — если я, ничтожный ученик моего учителя господина Пантагрюэля, смогу удовлетворить тебя и угодить по всем статьям, то было бы недостойным утруждать этим моего господина: гораздо лучше, пусть он будет судьёй нашего диспута и только тогда сам вступит в спор с тобою, если тебе покажется, что я не удовлетворил твоей жажде знания.
— Хорошо, — отвечал Томаст, — ты говоришь дело. Начинай же.
Надо заметить, что Панург прицепил к штанам красивый лоскут из красно-бело-зелёно-голубого шёлка и в нём спрятал прекрасный померанец.