Ослиный салат (Гримм; Снессорева)/ДО
| ← Неустрашимый царевичъ | Ослиный салатъ | Лѣсная колдунья → |
| Оригинал: нем. Der Krautesel. — Источникъ: Братья Гриммъ. Народныя сказки, собранныя братьями Гриммами. — СПб.: Изданіе И. И. Глазунова, 1871. — Т. II. — С. 97. |
Жилъ-былъ себѣ добрый молодецъ, да такой веселый, проворный и дѣятельный, что, бываю, чуть свѣтъ еще брезжитъ, а онъ уже на ногахъ, отправляется въ дремучій лѣсъ охотиться на дикаго звѣря. Вотъ одинъ разъ идетъ добрый молодецъ, идетъ да пѣсенку себѣ подъ-носъ мурлычитъ, а къ нему на встрѣчу старая-престарая старушенка, и такая изъ себя невзрачная; поровнявшись съ нимъ, она тотчасъ заговорила:
— Здравствуй, добрый молодецъ. Сейчасъ видно, что тебѣ весело и здорово живется на свѣтѣ; а я-то, бѣдная, горемычная сиротина терплю жажду и голодъ, — подай-ка мнѣ милостыньку.
Жалко стало доброму молодцу бѣдной старушенки, сунулъ онъ въ карманъ руку и подалъ ей милостыню, и вмѣстѣ съ тѣмъ пустился-было въ путь, но старушка опять остановила его, говоря:
— Послушай, добрый молодецъ, послушай, что старуха тебѣ скажетъ: за твое доброе сердце хочу я тебя наградить. Иди ты себѣ все впередъ по прямой дорогѣ; скоро дойдешь ты до высокаго дуба и увидишь на самой-то высокой верхушкѣ девять птицъ, дерущихся за епанчу, которую всѣ девятеро держатъ въ своихъ когтяхъ. Какъ увидишь ихъ, тотчасъ же заряди свое ружье и выстрѣли въ самую середину: птицы тотчасъ же выпустятъ изъ когтей епанчу, да и не только епанча, но и одна изъ птицъ тоже будетъ подстрѣлена и упадетъ вмѣстѣ съ епанчою на земь. Какъ упадетъ, такъ ты бери скорѣе эту епанчу, да и береги ее пуще глазу: это волшебная епанча. Какъ только тебѣ захочется перенестись въ какую-нибудь страну, какъ бы она не была далеко, тебѣ сто́итъ только закутаться въ эту епанчу и произнести свое желаніе — и ты въ ту же минуту очутишься тамъ. А изъ мертвой птицы вынь сердце и проглоти его. Если ты послушаешься моего совѣта, то всякое утро, какъ только ты проснешься, тотчасъ подъ своей подушкой найдешь золотой.
Добрый молодецъ поблагодарилъ старушенку, а самъ себѣ думаетъ:
«Вотъ намолола-то старуха турусы на колесахъ; а хорошо кабы правда была!»
Но не успѣлъ онъ сдѣлать и двадцати шаговъ, какъ вдругъ слышитъ крики птицъ надъ своею головою. Поднялъ онъ голову и увидѣлъ кучу птицъ, которыя клювомъ и когтями старались вырвать другъ у друга кусокъ сукна, какъ-будто каждая изъ нихъ желала завладѣть имъ.
«Смотри пожалуй, — подумалъ добрый молодецъ, — а старуха какъ будто и правду говорила!»
Онъ зарядилъ свое ружье, приложилъ его къ плечу и такъ хорошо прицѣлился, что какъ только выстрѣлилъ, множество перьевъ полетѣло на земь, птицы испугались и разлетѣлись, испуская жалобные крики, а одна изъ нихъ упала замертво на земь вмѣстѣ съ епанчою. Тутъ нашъ добрый молодецъ, видя, что старуха правду говорила, разрѣзалъ птицу, вынулъ ея сердце и разомъ проглотилъ его, потомъ поднялъ епанчу и взялъ ее съ собою.
На другой день, какъ только добрый молодецъ проснулся, сейчасъ вспомнилъ про обѣщаніе старухи, и захотѣлось ему удостовѣриться, дѣйствительно ли сбылось оно? Ну, такъ и есть: поднялъ онъ подушку, а тамъ блеститъ золотой. На другой и на третій день опять то же, и такъ каждый день пошло: просыпаясь, онъ бралъ изъ-подъ подушки золотой. Собралъ онъ цѣлую груду золота да и задумался:
«Ну, къ чему мнѣ все это золото, если я буду вѣкъ дома сидѣть? Уйду-ка я лучше изъ дома посмотрѣть на бѣлый свѣтъ и себя показать».
Онъ распростился съ своими родителями, надѣлъ на спину сумку и ружье и отправился въ путь-дороженьку. Вотъ онъ идетъ себѣ да идетъ, и въ одинъ день, идя по дремучему лѣсу, видитъ онъ высокій и богатый теремъ, а у самаго окна стоятъ тамъ старуха и распрекрасная дѣвица; стоятъ, да и смотрятъ въ лѣсъ. Старуха-то была колдунья. Вотъ и говоритъ она молодой красавицѣ:
— Видишь человѣка, который идетъ прямо къ намъ? въ его желудкѣ находится волшебное сокровище, которое непремѣнно намъ надо добыть, потому-что это сокровище намъ гораздо болѣе пригодится нежели ему. Въ его желудкѣ находится птичье сердце, по милости котораго у него подъ подушкой каждое утро является золотой.
Тутъ старая колдунья разсказала своей дочери, что надо дѣлать, чтобы добыть это сокровище, и покончила свою рѣчь угрозою:
— А если ты не послушаешься, то съ тобою приключится неминучая бѣда.
Между тѣмъ добрый молодецъ шелъ, да шелъ все впередъ, и былъ уже отъ терема на нѣсколько шаговъ; вдругъ онъ остановился и глядя на молодую красавицу, сказалъ себѣ:
«Давно, уже очень давно я хожу; пора мнѣ и отдохнуть. Хотѣлось бы мнѣ переночевать въ этомъ теремѣ, а денегъ у меня много, не занимать стать».
Но настоящая причина его желанія была не усталость, а волшебная красота молодой дѣвушки.
Вотъ идетъ онъ въ теремъ; хозяйки радушно и ласково встрѣчаютъ его и сажаютъ за богатый обѣдъ. Немного надо было времени, чтобы добрый молодецъ влюбился безъ ума въ волшебную красавицу. Всѣ думушки выскочили у него изъ головы, только и осталась одна мысль о ней, все о ней. Его взоры все искали только бы встрѣтиться съ глазами раскрасавицы-дѣвицы, и не успѣвала она выразить какого-нибудь желанія, какъ въ ту же минуту онъ все выполнялъ. Такъ прошло нѣсколько дней.
Вотъ однажды старуха и говоритъ своей дочери:
— Какъ хочешь, а надо добыть изъ молодца птичье сердце, только половчѣе надо приняться за дѣло, такъ, чтобы онъ не могъ подозрѣвать насъ въ похищеніи.
Сказавъ это, колдунья составила какое-то зелье и вскипятивъ его хорошенько на огнѣ, вылила въ стаканъ и потомъ отдала его дочери, строго-на-строго приказывая, чтобы та уподчивала добраго молодца этимъ зельемъ.
Вотъ красавица поднесла стаканъ доброму молодцу да и говоритъ ему:
— Ну-ка, дружекъ мой любезный, выпей-ка за мое здоровье.
Недолго раздумывалъ добрый молодецъ, взялъ стаканъ у нея изъ рукъ, да разомъ и выпилъ.
Но не успѣлъ онъ проглотить этого зелья, какъ въ ту жь минуту птичье сердце выскочило изъ его горла. Молодая дѣвушка тотчасъ же подхватила его и сама проглотила, для того, что такъ приказано было матерью колдуньей. Съ той поры золото являлось не подъ подушкою охотника, а подъ подушкою молодой красавицы.
Какъ настанетъ утро, колдунья скорѣе и суётъ руку подъ подушку красавицы и беретъ золото къ себѣ, а добрый молодецъ отъ любви совсѣмъ ошалѣлъ и сталъ дуракъ-дуракомъ, и въ головѣ-то у него не было уже никакой другой мысли, какъ все объ одномъ: какъ бы только провести времечко съ раскрасавицею-дѣвицею.
Между тѣмъ старая колдунья опять говоритъ молодой красавицѣ:
— Птичьимъ-то сердцемъ мы завладѣли, теперь намъ надо достать отъ него и волшебную епанчу.
На это молодая красавица въ отвѣтъ:
— Ну, епанчу-то ему слѣдуетъ оставить; мы и то ужь завладѣли его птичьимъ сердцемъ.
Какъ разсердится на это старая колдунья, да и кричитъ:
— Ахъ ты дура, прямая дура! Да, вѣдь, это волшебная епанча, а не что-нибудь другое, и ей слѣдуетъ быть въ моихъ рукахъ, а не у этого пустомели.
И стала она учить молодую красавицу, какъ ей надо поступать, грозя ей, что если она не послушается, то быть съ нею худу.
Дѣлать нечего, надо было повиноваться старой колдуньѣ. Стала красавица у окна и смотритъ вдаль, а сама притворилась будто такая ужь у нея кручина на сердцѣ.
Увидѣвъ это, добрый молодецъ говоритъ ей:
— Что ты такъ пригорюнилась, раскрасавица моя?
— Ахъ, другъ ты мой любезный! — говоритъ она ему въ отвѣтъ, — вотъ тамъ, далеко-далеко отсюда, лежитъ Гранатовая гора, на которой родятся все только драгоцѣнные каменья. Мнѣ такъ хочется тамъ побывать, что, только подумаю о томъ, такъ тоска беретъ. Но какъ туда попасть? у однѣхъ только птицъ есть крылья, однѣ птицы только и могутъ туда летать, а человѣку никогда туда не попасть.
— О! если у тебя нѣтъ другой причины горевать, то я какъ рукой сниму твою кручину.
Тутъ онъ накрылъ ее концомъ своей епанчи и пожелалъ очутиться на вершинѣ Гранатовой горы. Не успѣлъ онъ пожелать, какъ въ ту жь минуту оба очутились тамъ.
А на горѣ этой со всѣхъ сторонъ блистаютъ драгоцѣнные каменья, такъ-что даже весело было смотрѣть. Вотъ и стали они отбирать самые что ни на есть крупные и драгоцѣннѣйшіе камешки. А старая колдунья все ворожила да ворожила, и глаза молодца стали смыкаться и онъ сказалъ красной дѣвицѣ:
— Не хочешь ли немножко поотдохнуть? Я такъ усталъ, что не могу на ногахъ держаться.
Вотъ они оба усѣлись. Добрый молодецъ положилъ свою буйную головушку на колѣни молодой красавицы, да и заснулъ непробуднымъ сномъ.
Пользуясь этимъ временемъ, красавица сняла съ него епанчу, забрала всѣ гранаты и каменья, которые они вмѣстѣ собирали и пожелала очутиться въ своемъ теремѣ.
Проснулся, наконецъ, добрый молодецъ и видитъ, что его возлюбленная красавица — вѣроломная обманщица, и что онъ остался одинъ на безлюдной горѣ.
«О горе, горе! — подумалъ онъ, — ну, кто могъ подозрѣвать, чтобы такое коварство могло существовать въ сердцѣ такой красавицы?»
И долго оставался онъ въ этомъ положеніи, предаваясь своей кручинѣ и тоскѣ, не зная что и начать.
Та гора, на которой онъ очутился, принадлежала царству великановъ безжалостныхъ и жестокихъ, которые всегда тамъ и жили. Пока добрый молодецъ предавался своимъ печальнымъ мыслямъ, прямо на него идутъ три великана.
«Самое надежное средство спастись отъ нихъ, — думаетъ добрый молодецъ, самъ про-себя, — это притвориться спящимъ».
И, недолго раздумывая, онъ растянулся во весь ростъ по землѣ и притворился будто крѣпко спитъ.
Скоро великаны подошли къ нему и одинъ изъ нихъ, толкнувъ его ногою, сказалъ:
— Что это за земной червякъ? и чего это онъ такъ задумался?
А другой закричалъ:
— Раздави его ногою!
Третій же сказалъ съ презрѣніемъ:
— Охота вамъ заниматься гадиной. Оставьте ему жизнь, не трогайте его, — вѣдь онъ не можетъ здѣсь жить: лишь только взберется онъ на верхушку — облака его подхватятъ и далеко умчатъ.
Послѣ этого разговора великаны пошли своей дорогой, но охотникъ не проронилъ ни слова изъ ихъ разговора, и только-что остался одинъ, скорѣе всталъ и взобрался на самую маковку горы.
Не успѣлъ онъ туда дойти, какъ тучка понеслась въ ту сторону и, подхвативъ его, мигомъ умчала съ собой. Долго носила она его съ собой по небу, потомъ все спускалась ниже и ниже, наконецъ разлилась ливнемъ надъ большимъ огородомъ, окруженнымъ заборомъ. Такимъ образомъ нашъ добрый молодецъ упалъ на рыхлую землю посреди капусты и другихъ овощей. Онъ вскочилъ на ноги, направо и налѣво озираясь, и говоритъ:
— Какъ же, однако, я проголодался. Хоть бы чего-нибудь поѣсть; но, кажется, чѣмъ дальше, тѣмъ будетъ хуже и хуже; здѣсь не видно ни грушъ, ни яблокъ, ни какихъ другихъ плодовъ.
Наконецъ пришла ему такая мысль:
«Когда нѣтъ ничего лучшаго, то поѣмъ-ка я хоть салату. Правда, салатъ не очень мнѣ по вкусу, все же, по-крайней-мѣрѣ, хоть немножко подкрѣпитъ меня».
Вотъ пошелъ онъ выбирать себѣ что ни на есть лучшій кусточекъ салату и ужь съ такимъ-то аппетитомъ принялся за него.
Но не успѣлъ онъ съѣсть нѣсколько листиковъ, какъ вдругъ почувствовалъ въ себѣ престранную перемѣну: вмѣсто двухъ ногъ у него очутилось четыре, да еще, кромѣ того, огромная голова съ предлинными ушами; и онъ съ ужасомъ увидѣлъ, что превратился въ осла, но между тѣмъ новое состояніе усилило только его голодъ, да и салатъ теперь приходился ему совсѣмъ по вкусу, и онъ продолжалъ еще съ большимъ аппетитомъ ѣсть его. Такимъ образомъ подошелъ онъ къ грядѣ съ другимъ родомъ салата, и не успѣлъ съѣсть нѣсколько листиковъ, какъ вдругъ, къ великой своей радости, почувствовалъ опять перемѣну въ себѣ и опять обратился въ человѣка. Тогда нашъ добрый молодецъ, чувствуя усталость, рѣшился лечь на траву и заснуть. На другой день, лишь чуть забрезжило, а онъ ужь проснулся и срѣзалъ по кустику хорошаго и ослинаго салата думая про-себя:
«Это можетъ мнѣ возвратить потерянное и наказать коварство».
Салатъ онъ спряталъ въ сумку, а самъ перелѣзъ черезъ заборъ и отправился въ ту сторону, гдѣ надѣялся найти теремъ своей возлюбленной. Долго онъ блуждалъ направо и налѣво, и наконецъ попалъ на желанную дорогу и увидѣлъ теремъ. Тутъ онъ остановился, запачкалъ себѣ лицо и до того обезобразилъ себя, что родная мать не узнала бы его, и въ такомъ безобразіи приблизился онъ къ терему и сталъ проситься на ночлегъ.
— Я такъ усталъ, — говорилъ онъ, — что силъ не хватаетъ идти дальше.
— А кто ты такой, — спрашиваетъ старая колдунья, — и чѣмъ ты промышляешь?
— Его царское величество, нашъ царь-батюшка приказалъ мнѣ принести салату такого драгоцѣннаго, какого въ мірѣ не найти другаго, — мнѣ удалось случайно отыскать такой кладъ; вотъ онъ у меня здѣсь, за пазухой, но отъ солнечнаго жара совсѣмъ завялъ, такъ я не знаю, удастся ли мнѣ донести его до батюшки-царя.
Какъ только колдунья провѣдала о драгоцѣнномъ салатѣ, такъ у нея и слюнки потекли отъ желанія присвоить его себѣ.
— Добрый человѣкъ, — сказала она, — не дашь ли ты мнѣ хоть крошечку попробовать этого салата?
— Съ великою радостью; вѣдь я несу два кустика, — отвѣчалъ тотъ, — такъ одинъ, пожалуй, могу пожертвовать для тебя.
И съ этими словами онъ открылъ сумку, вынулъ ослиный салатъ и подалъ ей.
Старая колдунья, не подозрѣвая хитрости со стороны добряка-прохожаго, и горя нетерпѣніемъ попробовать такого рѣдкаго кушанья, побѣжала скорѣе сама въ кухню, чтобы приготовить его, и какъ только приготовила, такъ даже терпѣнія у нея не хватило, чтобы дождаться, пока подадутъ его на столъ.
Взяла она нѣсколько листиковъ и положила въ ротъ. Но не успѣла она ихъ проглотить, какъ въ тотъ же мигъ потеряла человѣческій образъ и стала бѣгать по двору на четырехъ ногахъ, ослицей.
Приходитъ служанка въ кухню и видитъ: на столѣ стоитъ приготовленный салатъ; беретъ она его, чтобы снести въ столовую, но доро́гою ей тоже ужасно захотѣлось отвѣдать — какъ это всегда бываетъ со слугами, — что такое за кушанье будутъ кушать господа? Вотъ и она тоже съѣла нѣсколько листиковъ. Въ мигъ съ ней сдѣлалось превращеніе: она тоже стала ослицею, какъ и ея хозяйка, и точно такъ же бросилась за нею бѣжать по двору, выронивъ салатъ на полъ.
Между тѣмъ мнимый царскій посланный сидитъ за столомъ подлѣ красавицы, молодой хозяйки, которая не перестаетъ удивляться, что это салата не несутъ такъ долго: ей тоже очень хотѣлось покушать новинки; наконецъ она не вытерпѣла и говоритъ:
— Право я понять не могу, что это салатъ до сихъ поръ не несутъ?
А охотникъ думаетъ про-себя:
«А! салатъ-то видно ужь сдѣлалъ свое дѣло».
Потомъ отвѣчаетъ вслухъ на ея слова:
— А вотъ я самъ пойду посмотрѣть, что дѣлается на кухнѣ.
И выходитъ онъ за порогъ и видитъ двухъ ослицъ, бѣгающихъ по двору, а салатъ на землѣ.
«Дѣло сдѣлано, — подумалъ онъ про-себя, — обѣ получили награду за свои добрыя дѣла».
Потомъ, подобравъ разбросанные листики салата, онъ принесъ ихъ молодой красавицѣ.
— Вотъ я самъ принесъ тебѣ это драгоцѣнное кушанье, чтобы ужь не мучить тебя ожиданіемъ.
Красавица не заставила себя просить и скоро по двору забѣгала еще и третья, молодая ослица.
Тогда добрый молодецъ вымылся, обчистился такъ, чтобы его узнали превращенныя женщины, и сказалъ:
— Теперь вы должны получить наказаніе за свое коварство.
Онъ связалъ ихъ веревкой и погналъ передъ собою по дорогѣ прямо къ мельницѣ. Какъ пришелъ онъ къ мельницѣ, сейчасъ постучался въ окно: вышелъ мельникъ, а онъ и говоритъ ему:
— Вотъ это у меня три непокорныя и упрямыя ослицы; пожалуй, если ты согласенъ взять ихъ, содержать и кормить, какъ я тебѣ прикажу, то я буду платить за это все, что ты пожелаешь.
— Отчего же и не взять? — отвѣчалъ мельникъ. — Но какъ мнѣ съ ними надо обходиться?
— Старой ослицѣ давай три раза въ день кнутъ и одинъ разъ сѣна; ослицѣ среднихъ лѣтъ — одинъ разъ кнутъ и три раза сѣно, а молодой — три раза сѣна и ни одного кнута.
Хотя молодая ослица была столько же виновата, какъ и другія, но добрый молодецъ не могъ допустить мысли, чтобы кто-нибудь осмѣлился бить ее.
И съ этимъ онъ ушелъ въ теремъ, гдѣ нашлось все необходимое для прожитія.
Мельникъ же исполнялъ все то, что ему приказалъ хозяинъ ослицъ. Вотъ черезъ нѣсколько дней приходитъ онъ въ теремъ и говоритъ доброму молодцу:
— Старая ослица околѣла, а другія двѣ, хотя и живы еще, но мало даютъ надежды, что долго проживутъ.
Услышавъ это, добрый молодецъ почувствовалъ жалость и велѣлъ ихъ привести къ себѣ. Когда мельникъ привелъ ихъ въ теремъ, тогда добрый молодецъ далъ имъ поѣсть хорошаго салата — и онѣ опять превратились въ женщинъ, какими были прежде.
Тутъ молодая красавица бросилась предъ нимъ на колѣни и сказала:
— Прости мнѣ за всѣ мои злодѣйскіе поступки; но я ни въ чемъ не виновата: я дѣлала все то, что приказывала дѣлать и къ чему принуждала меня угрозами старая колдунья. Клянусь тебѣ, я поступала такъ противъ желанія вѣдь я люблю тебя. Твоя волшебная епанча виситъ въ шкапу и ты можешь взять ее сейчасъ же; а чтобы возвратить тебѣ птичье сердце — я выпью такого же зелья, которое тебѣ поднесла, и когда сердце выскочитъ изъ меня, возьми его опять себѣ.
Но онъ ей сказалъ на это:
— Не надо мнѣ его теперь: когда ты будешь моею женою, то мнѣ все-равно, гдѣ бы сердце ни находилось, у тебя ли, или у меня.
Вскорѣ послѣ того они сыграли свадьбу да стали жить себѣ да поживать, да много добра наживать.