Я былъ еще дитя, но муза—чаровница Явилась мнѣ, и указала цѣль.
„Дары мои—со мной!“ промолвила царица,
„Бери любой изъ нихъ. Вотъ—звонкая цѣвница[1], 5 Вотъ скромная свирѣль.
„Но я молю тебя: бѣги соблазновъ міра, Гдѣ зло царитъ, какъ грозный властелинъ,
Гдѣ люди признаютъ лишь ложнаго кумира!
Когда настроена высокимъ строемъ лира— 10 Пусть вторитъ ей безмолвіе долинъ.
„Въ уединеніи живи съ душою ясной, Свѣтильникъ свой укрой въ его тѣни,
Далеко отъ толпы льстецовъ подобострастной,
Отъ злобной зависти, отъ похвалы пристрастной— 15 Не лучше ли окончить дни?
„Надъ дольнимъ и земнымъ твой духъ паритъ высоко, Ему нужна гармонія во всемъ,
Что окрыляетъ духъ и вдохновляетъ око;
И въ тайны бытія проникнетъ онъ глубоко— 20 Пытливымъ сердцемъ и умомъ.
„Скользя по озеру вечернею порою
И убаюканный движеньемъ челнока,
Любуяся лучей причудливой игрою,
И видя огонекъ, блеснувшій подъ горою, 25 И отраженныя волнами облака.
„Вдыхая нѣжное цвѣтовъ благоуханье,
Внимая, какъ шумятъ зеленые лѣса,
Постигнешь ты красу и прелесть мірозданья;
Поймешь душою ты и дивное молчанье, 30 И тайныя природы голоса.
„А утромъ на зарѣ, съ сіяніемъ денницы,
Напоминаніемъ о жизни трудовой—
Ворвется въ комнату простая пѣсня жницы,
И въ рощѣ запоютъ проснувшіяся птицы 35 Межъ ароматною зеленою листвой.
„Вдали отъ суеты, въ величьи одинокомъ
Тебѣ откроется священный идеалъ.
Явись же тѣмъ бойцомъ, тѣмъ пламеннымъ пророкомъ,
Который все провидя вѣщимъ окомъ— 40 Въ пустынѣ голосъ возвышалъ!“
Такъ говорила ты, о муза, о царица!
И все жъ я не ушелъ отъ шумной суеты,
Вокругъ меня—борьба, измученныя лица,
Вокругъ меня кипитъ, волнуяся, столица,— 45 И нѣтъ простора мнѣ для творческой мечты.
См. также одноимённые страницы.
