Я имѣю возможность сообщить довольно крупную новость, имѣющую, какъ мнѣ кажется, немаловажное общественное значеніе: знаменитая историческая тюрьма, находившаяся въ Соловецкомъ монастырѣ, — тюрьма, которая сыграла такую печальную роль въ исторіи религіозно-этическихъ, а отчасти и соціально-политическихъ движеній русскаго народа, — нынѣ прекратила свое существованіе.
При посѣщеніи минувшей осенью[1] Архангельской губерніи мнѣ удалось собрать нѣкоторыя свѣдѣнія о послѣднихъ дняхъ этой исторической тюрьмы.
Благодаря глубокой тайнѣ, облекавшей обыкновенно все, что касалось до ссылки въ Соловки и заточенія въ монастырской тюрьмѣ, въ общество, въ публику проникали лишь крайне отрывочныя и самыя скудныя свѣдѣнія относительно лицъ, подвергавшихся этой тяжелой карѣ, а также о тѣхъ условіяхъ, которыя окружали узниковъ въ Соловецкой тюрьмѣ.
Не уходя „въ глубь вѣковъ“ и не касаясь такихъ эпохъ русской исторической жизни, каковы, напримѣръ, царствованіе Ивана Грознаго или Петра Перваго, когда соловецкія башни, подземныя тюрьмы и „каменные мѣшки“, устроенные въ монастырскихъ стѣнахъ, были переполнены еретиками и государственными преступниками, — мы въ нѣсколькихъ словахъ напомнимъ читателямъ о болѣе близкой къ намъ эпохѣ, а именно о томъ, что происходило въ теченіе послѣднихъ трехъ царствованій.
Ссылка въ Соловки, — какъ мы уже говорили въ предыдущей статьѣ, — особенно широко примѣнялась во все продолженіе царствованія императора Николая Павловича, который охотно прибѣгалъ къ этому наказанію, подвергая монастырскому заточенію: сектантовъ, раскольниковъ, офицеровъ, монаховъ, студентовъ, священниковъ, помѣщиковъ, крестьянъ, чиновниковъ, купцовъ, солдатъ и т. д.
Преступленія, которыя карались ссылкою въ Соловки и заточеніемъ въ монастырской тюрьмѣ, отличались необыкновеннымъ разнообразіемъ и разнохарактерностью. Однако, не можетъ подлежать сомнѣнію, что огромное большинство арестантовъ Соловецкой тюрьмы составляли, такъ называемые, религіозные преступники, т.-е. преступники противъ господствующей религіи и церкви. Но прежде чѣмъ подробнѣе остановиться на этой главной группѣ, мы скажемъ нѣсколько словъ о другихъ, менѣе значительныхъ группахъ. Къ числу ихъ прежде всего слѣдуетъ отнести лицъ, ссылавшихся въ Соловки за политическія преступленія.
Изъ числа этой категоріи лицъ при Николаѣ Павловичѣ были, между прочимъ, заключены въ Соловецкую тюрьму бывшіе студенты Московскаго университета Николай Поповъ и Михаилъ Критскій, прикосновенные къ дѣлу декабристовъ. Затѣмъ, въ 30-хъ годахъ, былъ сосланъ въ ту же тюрьму священникъ Владимірской губерніи Лавровскій „по подозрѣнію на него въ подбрасываніи возмутительныхъ листковъ по разнымъ мѣстамъ Владимірской губерніи“. Въ этихъ листкахъ „порицалось крѣпостное право и совѣтовалось крестьянамъ писать письма къ дѣтямъ въ армію, совѣтуя имъ возмутиться для уничтоженія крѣпостного права“. Слѣдуетъ замѣтить, что Лавровскій все время самымъ рѣшительнымъ образомъ отрицалъ свое участіе въ этомъ дѣлѣ, и, судя по всѣмъ даннымъ, нужно думать, что онъ дѣйствительно совершенно не былъ причастенъ къ этому дѣлу и является жертвой ошибки со стороны тогдашняго правосудія, которое олицетворялъ собою жандармскій полковникъ Масловъ, производившій по этому дѣлу дознаніе и слѣдствіе.
Далѣе, въ 50-хъ годахъ, въ Соловецкую тюрьму попалъ бывшій студентъ Кіевскаго, а потомъ Казанскаго университета Георгій Андрузскій „за вредный образъ мыслей и злонамѣренныя сочиненія“. Судя по тому, что при обыскѣ у него найдены были разныя „бумаги и стихи мятежнаго содержанія, имѣвшія цѣлью возстановленіе малорусской народности“, можно думать, что Андрузскій принадлежалъ къ партіи украинофиловъ.
Въ царствованіе Александра II въ 1861 г. былъ сосланъ въ Соловки „подъ строжайшій надзоръ“ священникъ Пензенской губерніи Ѳедоръ Померанцевъ „за неправильное толкованіе манифеста 1861 года“, слѣдствіемъ чего произошло возмущеніе крестьянъ графа Уварова, для прекращенія котораго потребовались войска.
Въ 1864 году въ Соловки былъ присланъ студентъ Казанской духовной академіи священникъ Яхонтовъ за совершеніе панихиды по Антонѣ Петровѣ, убитомъ въ селѣ Безднѣ, Казанскаго уѣзда, во время усмиренія крестьянскаго возмущенія, вызваннаго введеніемъ уставныхъ грамотъ. Вмѣстѣ съ о. Яхонтовымъ ссылка въ Соловки угрожала тогда и студенту IV курса Казанск. дух. акад. іеродіакону Мелетію, но по ходатайству нѣкоторыхъ духовныхъ лицъ замѣнена назначеніемъ о. іеродіакона Мелетія (прямо съ IV курса академіи), на миссіонерское служеніе въ Восточную Сибирь, въ вѣдѣніе Веніамина, архіеп. Иркутскаго. Въ Сибири о. Мелетій дописывалъ и свое кандидатское сочиненіе. Архіеп. Веніаминъ принялъ горячее отеческое участіе въ судьбѣ злополучнаго инока и постепенно возводилъ его по ступенямъ іерархическаго служенія. Впослѣдствіи о. Мелетій сдѣлался преосвященнымъ Мелетіемъ, епископомъ Якутскимъ и Вилюйскимъ, скончался въ санѣ епископа Рязанскаго и Зарайскаго.
Затѣмъ, въ концѣ 1879 г. въ Соловецкой тюрьмѣ застаемъ крестьянина Тверской губерніи Якова Потапова за участіе въ извѣстной демонстраціи, бывшей въ Петербургѣ, на Казанской площади 6 декабря 1876 г., и крестьянина Ярославск. губерніи Матвѣя Григорьева, „осужденнаго особымъ присутствіемъ Сената 18—25 января 1877 года за государственное преступленіе“.
Къ этой же группѣ слѣдуетъ отнести лицъ, ссылавшихся въ Соловки „за произнесеніе дерзкихъ, неприличныхъ и оскорбительныхъ словъ на счетъ Высочайшихъ особъ и государственной власти“. За такіе именно поступки были заключены въ Соловецкую тюрьму, между прочимъ, поручикъ Горожанскій, крестьянинъ Скутинъ и многіе другіе.
Нерѣдко „дерзкія“ и „оскорбительныя слова“ противъ Высочайшей власти истекали изъ неправильнаго „превратнаго“ и „нелѣпаго“ пониманія священнаго писанія. Такъ, хорзчшій оренбургскаго казачьяго войска подвергся заключенію въ Соловецкой тюрьмѣ „за нелѣпыя толкованія священнаго писанія съ дерзновенными выраженіями противъ Высочайшихъ особъ и власти“.
Случалось, что дерзкія и оскорбительныя слова произносились безъ всякаго злого замысла, „въ пьяномъ видѣ“, но и это обстоятельство не избавляло виновныхъ отъ знакомства съ монастырскимъ казематомъ. Такъ, священникъ Тульской губерніи Васильевъ „въ пьяномъ видѣ произносилъ дерзкія слова, относящіяся къ особѣ государя“. По доносу священникъ былъ преданъ суду Тульской уголовной палаты, которая приговорила его къ каторгѣ, но государь повелѣлъ заключить его въ Новосильскій монастырь. Такъ какъ по отзывамъ монастырскаго начальства священникъ Васильевъ и тамъ продолжалъ вести буйный и пьяный образъ жизни, то Св. Синодъ рѣшилъ послать его въ Соловецкій монастырь.
Наконецъ, въ Соловецкую тюрьму ссылались не только за дерзкія и оскорбительныя слова, но и за мнѣнія и разсужденія, разъ эти послѣднія расходились съ общепризнанными взглядами на церковь и государственную власть. Такъ, нѣкто Ѳедоръ Подшиваловъ былъ заключенъ въ монастырскую тюрьму „за мнѣнія его о религіи и гражданскомъ устройствѣ, обнаруживающія превратность идей его о сихъ предметахъ“. Крестьянинъ Ярославской губерніи Никитинъ — „за непреоборимое упорство въ своихъ вредныхъ мнѣніяхъ о благословенномъ крестѣ, духовной пѣсни аллилуія и другихъ религіозныхъ предметахъ и дерзкія политическія разсужденія“.
Помимо своего главнаго назначенія — служить мѣстомъ заточенія для преступниковъ противъ церкви и государства, Соловецкая тюрьма являлась въ то же время, въ извѣстной степени, смирительнымъ домомъ для разныхъ „буйныхъ“ и „дерзкихъ“ головъ. Такъ, подполковникъ Ганибалъ попалъ въ эту тюрьму „за буйство и дерзкіе поступки“; священникъ Семеновъ — „за произнесеніе дерзкихъ словъ“, губернскій секретарь Дыбовскій — „за дерзости и богохульство“ и т. д.
Нѣкоторыя лица ссылались въ Соловки по ходатайству своихъ родственниковъ за развратное поведеніе, буйство и пьянство. Такъ, напримѣръ, корнетъ Спечинскій „за развратное поведеніе, пьянство и буйство, — по жалобѣ отца своего“, былъ сосланъ въ Соловки до тѣхъ поръ, „пока утвердится въ доброй нравственности и особенно въ правилахъ нашей религіи“.
Далѣе, въ Соловецкую тюрьму ссылались лица, совершившія особенно тяжкія уголовныя преступленія, въ родѣ убійства близкихъ себѣ людей: отца, матери, жены, дѣтей, а также виновные въ такихъ противоестественныхъ преступленіяхъ, какъ, напримѣръ, кровосмѣшеніе и т. п. Московскій купецъ Кирьяновъ былъ заточенъ за убійство своей родной сестры. Особенно же часто заточались въ Соловки лица, совершившія убійство въ припадкѣ сумасшествія. Одинъ заводскій мастеровой былъ сосланъ въ Соловецкую тюрьму „на вѣчное содержаніе за убійство въ припадкѣ сумасшествія отца своего и жены“. Военный поселянинъ Псковскаго округа былъ сосланъ въ Соловки „для покаянія на всю жизнь за убійство въ скрытномъ сумасшествіи трехъ своихъ дочерей и родного брата, а также за покушеніе произвести многія (другія) убійства“.
Случайное, нечаянное убійство каралось съ той же суровостью, какъ и намѣренное, при чемъ даже дѣтскій возрастъ не освобождалъ отъ монастырскаго заточенія. Такъ, „малолѣтній казачій сынъ Иванъ Понасенко былъ заключенъ въ Соловецкую тюрьму за убійство 8-ми мѣсячной дѣвочки“. Въ моментъ совершенія этого убійства Понасенкѣ было не болѣе 10-ти лѣтъ. И хотя едва ли можно сомнѣваться въ томъ, что это убійство было совершенно случайное, по неосторожности, тѣмъ не менѣе, несчастный ребенокъ пробылъ въ монастырской тюрьмѣ около шести лѣтъ, пока наконецъ не былъ сданъ въ солдаты.
Крестьянинъ Тамбовской губерніи, Иванъ Безтолченовъ, за кровосмѣшеніе со своею снохою, былъ сосланъ въ Соловки по опредѣленію Святѣйшаго Синода, въ видѣ эпитеміи на семь съ половиною лѣтъ, и т. д.
Переходя къ группѣ религіозныхъ преступниковъ, необходимо отмѣтить, что чаще всего монастырскому заключенію въ Соловкахъ подвергались вожаки и руководители раскола — старообрядчества, а также основатели и главные дѣятели разныхъ сектъ, въ родѣ извѣстнаго безпоповца, костромского купца Папулина, есаула донского войска Евлампія Котельникова, извѣстнаго мистика, игумена Селенгинскаго монастыря Израиля, основателя Деснаго братства, артиллерійскаго капитана Ильина, „духовнаго царя“ прыгуновъ Рудометкина, пермскаго купца Адріана Пушкина, наставника саратовскихъ молоканъ Петра Плеханова, знаменитаго въ лѣтописяхъ секты бѣгуновъ или странниковъ Никиты Семенова Киселева и т. д.
Рядовые же, обыкновенные раскольники и сектанты ссылались въ Соловки большею частью тогда, когда они были обличены или же только заподозрѣны въ распространеніи раскола или сектантства. Несоблюденіе тѣхъ или иныхъ таинствъ православной церкви точно такъ же каралось Соловецкой тюрьмой. Такъ, напримѣръ, трое солдатъ были сосланы въ Соловки „за несогласіе крестить дѣтей своихъ по обряду православной церкви“.
Всѣ арестанты всегда присылались подъ строгимъ секретомъ, при чемъ весьма часто причины ссылки и заточенія того или другого лица указывались лишь въ самыхъ общихъ чертахъ, напримѣръ, въ такомъ родѣ: высылается „за противозаконныя и крайне вредныя по расколу дѣйствія“, или же: „за пребываніе въ ереси и отрицаніе таинствъ исповѣди и святого причащенія“, или: „за распространеніе вредныхъ толковъ о вѣрѣ и богопротивныя дѣянія“; или: „за надругательство надъ св. иконами“; или: „за вторичное обращеніе изъ православія въ расколъ“; или: „за духовное преступленіе, въ которое онъ (штабсъ-капитанъ Щеголевъ) былъ вовлеченъ безнравственностью и невѣжествомъ“ и т. д.
Но и такого рода краткія характеристики дѣлались далеко не всегда, нерѣдко же причины заточенія опредѣлялись еще болѣе лаконически и въ то же время еще болѣе неопредѣленно, какъ, напримѣръ: „за раскольничество“, „за старообрядчество“, за раскольническую ересь“ и т. д. Наконецъ, въ числѣ заключенныхъ въ монастырской тюрьмѣ были и такіе, относительно которыхъ даже само монастырское начальство было въ полной неизвѣстности о причинахъ, вызвавшихъ ихъ заточеніе.
Множество лицъ ссылалось въ Соловки „за отпаденіе отъ православія“ и „за совращеніе въ расколъ или ересь“. Чиновникъ 8-го класса Крестинскій былъ заключенъ въ Соловецкую тюрьму „за совращеніе себя (!), жены своей и дѣтей въ раскольническую ересь безпоповщины“. Съ особенною же строгостью преслѣдовалось совращеніе въ расколъ нижнихъ воинскихъ чиновъ.
Довольно часты были случаи, когда въ Соловки ссылались за отказъ отъ военной службы; такіе отказы большею частью происходили по мотивамъ религіознаго характера. Такъ, рекрутъ изъ крестьянъ Московской губерніи, молоканинъ Иванъ Шуруповъ, 19 лѣтъ, по принятіи на службу, „отказался дать присягу, несмотря на всевозможныя принужденія“. Свой отказъ онъ мотивировалъ тѣмъ, что, по слову Божію, нужно служить одному Богу, а потому служить государю онъ не желаетъ и присягу принять отказывается, опасаясь быть клятвопреступникомъ.
Императоръ Николай Павловичъ на докладѣ о Шуруповѣ положилъ резолюцію объ отправкѣ его подъ конвоемъ въ Соловецкій монастырь.
Гвардейцы Николаевъ и Богдановъ бѣжали изъ военной службы въ раскольническій скитъ, устроенный въ лѣсу однимъ мѣщаниномъ. При поимкѣ одинъ изъ гвардейцевъ отказался вовсе служить въ военной службѣ, какъ несогласной съ его убѣжденіями, и не хотѣлъ присягать, другой же, хотя и присягалъ, но съ условіемъ, чтобы ему дозволено было исповѣдывать старообрядчество. За это военное начальство рѣшило прогнать ихъ сквозь строй и отдать въ арестантскія роты, но государь повелѣлъ заточить ихъ въ Соловецкій острогъ.
При ссылкѣ въ Соловки сектантовъ и раскольниковъ, только въ рѣдкихъ, сравнительно, случаяхъ опредѣлялась та секта, къ которой принадлежалъ заточаемый въ монастырскую тюрьму, чаще же всего писалось, что такой-то ссылается „за богопротивную ересь“ или „за распространеніе сектантскихъ толковъ и дерзость противъ духовныхъ властей“, но въ чемъ именно состояла эта ересь или это сектантство — не объяснялось.
Впрочемъ, о принадлежности соловецкихъ узниковъ къ той или иной сектѣ иногда можно догадаться и по тѣмъ краткимъ характеристикамъ, которыя заключались о нихъ въ дѣлахъ. Такъ, напримѣръ, не трудно узнать послѣдователей извѣстной секты бѣгуновъ или странниковъ въ слѣдующихъ характеристикахъ соловецкихъ узниковъ: „Егоръ Ивановъ — изъ бродягъ, ссылается за сокрытіе своего званія и непризнаваніе никакихъ властей“; или NN — „неизвѣстный бродяга за непризнаваніе святыхъ угодниковъ, Государя Императора и начальственной власти“, или „бродяга непризнающій власти и религіи“ и т. д.
Только послѣдователи одной секты всегда опредѣлялись точно, это — скопцы, которыхъ не мало перебывало въ соловецкихъ казематахъ. Одинъ изъ нихъ, крестьянинъ Антонъ Дмитріевъ, за оскопленіе себя и своего помѣщика графа Головкина былъ заключенъ въ монастырскую тюрьму „навсегда“. Онъ пробылъ въ заточеніи… страшно сказать!.. цѣлые 65 лѣтъ… Въ числѣ скопцовъ, сидѣвшихъ въ Соловецкой тюрьмѣ, встрѣчаются привилегированныя, чиновныя лица, какъ, напримѣръ, штабсъ-капитанъ Созоновичъ.
Священники подвергались монастырскому заточенію чаще всего „за побѣгъ къ раскольникамъ“. Къ этой главной винѣ нерѣдко присоединялись еще другія, въ родѣ нетрезвой жизни, пьянства, буйства и т. п. Священникъ Алексѣй Степановъ былъ заточенъ въ Соловки „за законопротивные поступки, нетрезвость буйство и побѣгъ къ раскольникамъ со вступленіемъ въ ихъ секту“. Монахи ссылались въ Соловки за уклоненіе въ ересь, „за порочную жизнь“, „за лживые и клеветническіе доносы“, „за пьянственное и развратное поведеніе“ и т. д.
Если судить по офиціальнымъ дѣламъ, то „еретичество“ нѣкоторыхъ лицъ, изъ числа попадавшихъ въ Соловецкую тюрьму, иногда заходило слишкомъ далеко. Такъ, напримѣръ, въ 50-хъ годахъ въ Соловецкомъ острогѣ содержался придворный пѣвчій, окончившій курсъ Черниговской духовной семинаріи, Александръ Орловскій, обвиненный не болѣе не менѣе какъ въ безбожіи. Однако, если основываться на рукописи самого узника Орловскаго, то атеизмъ его состоялъ лишь въ томъ, что онъ въ пьяной компаніи, желая похвастаться своею ученостью и своимъ либерализмомъ, произнесъ нѣсколько дерзкихъ словъ противъ религіи. Слова эти кѣмъ-то изъ присутствующихъ были переданы начальству, вслѣдствіе чего и возникло дѣло по обвиненію Орловскаго въ атеизмѣ. Результатомъ этого дѣла было заточеніе Орловскаго въ Соловкахъ.
Изъ сектъ, особенно далеко ушедшихъ отъ ученія православной церкви, едва ли не первое мѣсто принадлежитъ субботникамъ, т.-е. послѣдователямъ секты іудействуюіцихъ. Какъ извѣстно, субботники отрицаютъ въ корнѣ не только православіе, но и все христіанство, исповѣдуя убѣжденіе, что обѣщанный Богомъ Спаситель міра, Мессія, до сихъ поръ еще не явился. Въ числѣ арестантовъ Соловецкой тюрьмы было нѣсколько послѣдователей „еврейской вѣры“, которымъ ставилось въ вину ихъ „отпаденіе отъ христіанства“.
Что касается отпаденія отъ православія, — въ чемъ завинялось огромное большинство соловецкихъ узниковъ, то нерѣдко отпаденіе это выражалось въ крайне рѣзкой формѣ; такъ, напримѣръ, по отзыву настоятеля монастыря, вахтеръ Иванъ Бураковъ былъ заключенъ въ Соловецкую тюрьму „за отступленіе отъ православія въ расколъ, какого еще не бывало: ничему не вѣритъ“. По отзывамъ того же архимандрита, Бураковъ — „величайшій богоотступникъ“, который „никакихъ увѣщаній не принимаетъ, святыню, догматы и Самого Іисуса Христа хулитъ, вѣритъ какимъ-то явленіямъ и понынѣ ожидаетъ измѣненія въ церкви и во всемъ мірѣ“.
Но неизмѣримо чаще мы встрѣчаемся съ такими случаями, когда монастырское заточеніе постигало людей за проступки, которые, казалось бы, не заключали въ себѣ ничего ужаснаго. Такъ, напримѣръ, три солдата были заключены въ Соловецкую тюрьму „за старообрядчество“. Рядовой Потапниковъ попалъ въ монастырскую тюрьму „за заблужденіе въ понятіи св. писанія“. Многіе ссылались въ Соловки „за объявленіе нелѣпостей“ или же „за нелѣпыя предсказанія“. Крестьянинъ Сергѣевъ былъ заточенъ „за крещеніе себя двуперстнымъ сложеніемъ по раскольнически и разсказы нелѣпостей отъ религіознаго изступленія“ и т. д. Подобныхъ примѣровъ можно было бы привести множество.
Выше вы видѣли, что весьма значительную часть группы политическихъ узниковъ Соловецкой тюрьмы составляли лица, сосланныя туда за дерзкія и оскорбительныя слова противъ государственной власти и ея высшихъ представителей. Точно такъ же и среди лицъ, заточенныхъ въ Соловки за религіозныя преступленія и проступки, мы встрѣчаемъ множество лицъ, сосланныхъ за дерзкія и „богохульныя“ слова противъ религіи, церкви, духовныхъ властей, а также за дерзкія слова о таинствахъ православной церкви, иконахъ и т. д. Крестьянинъ Вятской губерніи Семенъ Шубинъ „за сторообрядчество и богохульныя слова на св. дары и церковь“ просидѣлъ въ Соловецкой тюрьмѣ… цѣлые 63 года! Учитель Воскресенскій „за дерзкія и богохульныя слова“ былъ заключенъ въ Соловецкую тюрьму „на всю жизнь“.
Особенно сурово каралось „оскорбленіе святыни“, когда оно выражалось не только въ словахъ, но и въ дѣйствіяхъ. Въ этихъ случаяхъ виновные наказывались монастырскимъ заточеніемъ даже тогда, когда всѣ обстоятельства дѣла явно доказывали полную невмѣняемость лица, совершившаго это преступленіе. Такъ, неслужащій дворянинъ Мандрыка, жившій въ своемъ имѣніи въ селѣ Чепчугахъ, Казанскаго уѣзда, и страдавшій явнымъ психическимъ разстройствомъ, за оскорбленіе святыни въ сельской церкви былъ сосланъ въ Соловки и подвергнутъ строгому одиночному заключенію въ монастырской тюрьмѣ.
Приведенные здѣсь факты, безъ сомнѣнія, доказываютъ, во-первыхъ, что Соловецкой тюрьмой наказывались лица, виновныя въ самыхъ разнообразныхъ преступленіяхъ и проступкахъ, а, во-вторыхъ, наглядно рисуютъ, какую дѣйствительно важную, огромную роль въ общественной, народной жизни Россіи играла эта историческая тюрьма даже въ ближайшее къ намъ время.
Кому случалось лично бывать въ Соловкахъ, тотъ навѣрное никогда не забудетъ того тяжелаго, удручающаго впечатлѣнія, какое неизмѣнно на всѣхъ производила монастырская тюрьма, извѣстная у мѣстныхъ жителей подъ именемъ „острога“ и „темницы“.
Старинное, мрачное зданіе въ три этажа высилось надъ каменной стѣной, которая отдѣляла его отъ другихъ монастырскихъ зданій. Особенно ваше вниманіе приковывали къ себѣ ряды маленькихъ темныхъ оконъ съ тусклыми, позеленѣвшими отъ времени стеклами, съ толстыми тройными рамами и двойными желѣзными рѣшетками.
Тюрьма состояла изъ тѣсныхъ, полутемныхъ казематовъ, пропитанныхъ затхлой сыростью и зловоніемъ „парашекъ“ и лишенныхъ всякой вентиляціи. Вообще, здѣсь никто не думалъ ни о необходимости вентиляціи, ни о соблюденіи другихъ не менѣе важныхъ и элементарныхъ требованій гигіены и санитаріи. Соловецкая тюрьма, — какъ и всѣ вообще монастырскія тюрьмы, — стояла внѣ всякаго контроля судебныхъ и тюремныхъ учрежденій и находилась въ полномъ и единоличномъ завѣдываніи настоятеля монастыря, который и считался ея „комендантомъ“. Пища была грубая и скудная. Арестанты радовались какъ дѣти, когда имъ приносили свѣжій, мягкій хлѣбъ.
Тяжесть положенія лицъ, заточенныхъ въ монастырѣ, особенно усиливалась благодаря климатическимъ, совершенно исключительнымъ, условіямъ Соловецкаго острова: постоянные туманы, плотно окутывающіе землю, холодное, нелюдимое море, длинныя, полярныя ночи, безконечныя суровыя зимы, тьма и мракъ, жестокія пурги и лютые морозы — вотъ, что окружало узниковъ, томившихся въ сырыхъ и смрадныхъ казематахъ монастырской тюрьмы долгіе-долгіе годы а зачастую и цѣлые десятки лѣтъ.
Особенно тяжело, конечно, было положеніе здѣсь уроженцевъ юга: жителей Украйны, Новороссіи и Кавказа.
Въ теченіе всей зимы обитатели Соловокъ бываютъ совершенно отрѣзаны отъ всего остального міра, къ нимъ не достигаютъ ни письма ни газеты, такъ какъ всякія сообщенія съ материкомъ прекращаются. Вольные и невольные обитатели Соловокъ находятся въ полномъ невѣдѣніи того, что творится на бѣломъ свѣтѣ, что происходитъ за предѣлами ихъ пустыннаго острова. Только съ первымъ пароходомъ, который придетъ къ нимъ весной или, правильнѣе говоря, лѣтомъ, они узнаютъ о томъ, что произошло за все то время, въ теченіе котораго они лишены были возможности всякаго общенія съ живыми людьми.
Съ страстнымъ нетерпѣніемъ ждутъ лѣта жители крайняго сѣвера, но для обитателей Соловецкой тюрьмы и лѣто не приноситъ радости и счастія, такъ какъ въ теченіе лѣта надзоръ за арестантами и вообще строгости заключенія значительно усиливаются вслѣдствіе боязни побѣга. Зимой изъ Соловокъ бѣжать никуда невозможно. Поэтому въ теченіе зимняго времени арестанты пользуются нѣкоторой свободой: ихъ выпускаютъ изъ камеръ на монастырскій дворъ за водой, за дровами, за пищей. Но съ приходомъ перваго же судна условія рѣзко мѣняются, арестанты лишаются права выходить изъ воротъ тюрьмы, казематы ихъ затворяются на замокъ, надзоръ за тюрьмой усиливается, принимаются всѣ мѣры къ тому, чтобы арестанты какъ-нибудь не вошли въ сношенія съ богомольцами и другими лицами, посѣщающими лѣтомъ Соловки.
Тюрьма, которая была до самаго послѣдняго времени въ Соловкахъ, получила свое начало въ 1718 г., когда въ сѣверо-западномъ углу монастыря, близъ Короженской башни съ земляными тюрьмами, построена была большая двухъэтажная „палата“. Нижній этажъ этой палаты въ 1798 году былъ приспособленъ для тюремныхъ помѣщеній, при чемъ на первый разъ въ немъ было устроено 12 казематовъ, или же „арестантскихъ чулановъ“. Спустя 30 лѣтъ, въ 1828 году, въ царствованіе Николая Павловича и второй этажъ этой палаты былъ обращенъ въ тюрьму, при чемъ въ немъ было устроено 16 казематовъ, или чулановъ.
Въ это время, т.-е. въ началѣ только-что минувшаго столѣтія, караульные солдаты, которые стерегли арестантовгь, помѣшались вгь томъ же самомъ зданіи тюрьмы: коридоры между арестантскими „чуланами“ служили помѣщеніемъ для солдатъ. Такое близкое сосѣдство стражи съ арестантами часто вызывало разныя непріятныя столкновенія между ними, а потому въ 1842 году, по просьбѣ архимандрита Иларія, для солдатъ и офицера построена была особая казарма, а тюрьма увеличена надстройкою третьяго этажа. Въ такомъ видѣ она существовала до самаго послѣдняго времени, т.-е. до осени прошлаго 1903 г.
По свидѣтедьству г. Колчина, въ Соловкахъ сохранилась легенда, относящаяся до постройки этой тюрьмы. Извѣстно, что въ одномъ изъ самыхъ мрачныхъ казематовъ, расположенномъ на южной сторонѣ монастырской крѣпостной стѣны, долгое время находился въ заточеніи послѣдній кошевой атаманъ Сѣчи Запорожской Кольнишевскій. Будучи уже глубокимъ старикомъ, онъ просидѣлъ въ этомъ казематѣ цѣлые 16 лѣтъ, послѣ чего вдругъ выяснилось, что онъ ни въ чемъ не былъ виноватъ. И вотъ разсказываютъ, что царь, освободивъ Кольнишевскаго, захотѣлъ чѣмъ-нибудь вознаградить его за перенесенныя имъ страданія и приказалъ спросить у него: чего онъ хочетъ себѣ въ награду?
— „Старъ я сталъ, — отвѣчалъ Кольнишевскій, — мірскія почести меня не прельщаютъ, богатство мнѣ не нужно: не прожить мнѣ и того, что у меня есть… Если же царь-батюшка хочетъ меня пожаловать, пусть онъ прикажетъ выстроить для преступниковъ настоящую тюрьму, чтобы они не маялись, какъ я, въ душныхъ казематахъ крѣпости“.
Долгое время глубокая тайна скрывала все то, что касалось заточенія людей въ монастырскія тюрьмы. Долгое время русская печать не имѣла возможности касаться вопроса о монастырскихъ заточеніяхъ и, въ частности, вопроса о Соловецкой тюрьмѣ и условіяхъ содержанія въ ней заключенныхъ. Только въ 1880 г., благодаря тѣмъ совершенно случайнымъ и кратковременнымъ облегченіямъ, которыя получила наша пресса при Лорисъ-Меликовѣ, явилась возможность заговорить о Соловецкой тюрьмѣ, поднять вопросъ о необходимости освобожденія лицъ, содержащихся въ ней, и, наконецъ, поставить вопросъ о настоятельной необходимости возможно скорѣе и разъ навсегда покончить съ этой давно отжившей формой наказанія, отъ которой такъ и вѣетъ средними вѣками.
Можно думать, что и въ правительственныхъ сферахъ мало-по-малу пришли къ убѣжденію о полной непригодности Соловецкой тюрьмы. И вотъ мы видимъ, что съ теченіемъ времени число лицъ, ссылаемыхъ въ Соловецкую тюрьму, постепенно становится все меньше и меньше. Въ 1886 году этой тюрьмѣ былъ нанесенъ сильный ударъ: командующій войсками С.-Петербургскаго военнаго округа Великій Князь Владиміръ Александровичъ, посѣтивъ Соловки и найдя, что воинская команда, на обязанности которой было караулить арестантовъ монастырскаго острога, совершенно тамъ излишня, въ виду незначительности числа арестантовъ, — сдѣлалъ распоряженіе о переводѣ этой команды изъ Соловокъ.
Окончательному упраздненію Соловецкой тюрьмы, какъ говорятъ, не мало содѣйствовалъ бывшій военный министръ А. Н. Куропаткинъ, лично посѣтившій Соловки лѣтомъ 1902 года. Какъ бы то ни было, но въ слѣдующемъ же 1903 году состоялась передача правительствомъ тюремныхъ зданій въ собственность Соловецкаго монастыря. Кромѣ главнаго зданія, въ которомъ была тюрьма, монастырю переданъ также и двухъэтажный каменный флигель, гдѣ помѣщались караульныя команды и офицеръ.
Въ прежней тюрьмѣ, въ казематахъ которой еще недавно томились узники, теперь устраивается братская больница съ церковью. Въ это же зданіе переведены монастырскіе схимники. Флигель, служившій ранѣе для военной команды, теперь занятъ квартирой врача и аптекой. По распоряженію А. Н. Куропаткина, въ Соловки командированъ военный врачъ, который будетъ ежегодно замѣняться другимъ. До сихъ поръ Соловецкій монастырь былъ лишенъ всякой медицинской помощи, если не считать фельдшера, отъ времени до времени посѣщавшаго Соловки.
Въ настоящее время изъ числа бывшихъ узниковъ, сидѣвшихъ въ монастырской тюрьмѣ, въ Соловкахъ, если не ошибаемся, остается одинъ только Петръ Лаврентьевъ, сосланный сюда въ заточеніе 23 года тому назадъ. Теперь онъ живетъ на Сѣкирной горѣ, въ скиту. Несмотря на долголѣтнее тюремное заключеніе, Лаврентьевъ и по сейчасъ не оставилъ своихъ прежнихъ убѣжденій, и, какъ намъ сообщаютъ, „пользуется каждымъ случаемъ, чтобы громить и бичевать монаховъ“. Впрочемъ, люди, имѣвшіе случай бесѣдовать съ Лаврентьевымъ, увѣряли насъ, что двадцатилѣтнее тюремное заключеніе оставило глубокіе слѣды въ его душевномъ строѣ, въ конецъ разстроивъ его психику. По увѣренію этихъ лицъ, въ настоящее время Лаврентьевъ представляетъ изъ себя жалкаго, полупомѣшаннаго человѣка.
Съ упраздненіемъ Соловецкой тюрьмы навсегда прекратилось монастырское заточеніе, — этотъ мрачный остатокъ давно прошедшихъ вѣковъ. Но ссылка въ Соловки не прекратилась. Къ сожалѣнію, и сейчасъ ссылка въ Соловецкій монастырь практикуется въ широкихъ размѣрахъ. Впрочемъ, необходимо замѣтить, что въ настоящее время въ Соловки ссылаются почти исключительно лица духовнаго званія и сана, чаще всего монахи, провинившіеся противъ монастырскаго устава.
Въ теченіе 1902—1903 года въ Соловецкомъ монастырѣ было 10 человѣкъ ссыльныхъ іеромонаховъ и іеродіаконовъ. Вотъ ихъ имена: Ѳеофанъ, Павелъ, Иліодоръ, Серафимъ, Исихій, Пафнутій, Ираклій, Всеволодъ, Николай и Александръ. Нѣкоторые изъ нихъ „запрещены“ и находятся подъ эпитеміей безсрочно. Сосланы они на неопредѣленное время, впредь до дальнѣйшаго распоряженія Св. Синода. Жизнь въ Соловкахъ этихъ ссыльныхъ монаховъ, конечно, очень не завидна. Большая часть ихъ разослана по дальнимъ скитамъ монастыря подъ строгій присмотръ.
Но кромѣ монаховъ, прегрѣшившихъ противъ монастырскаго устава, въ Соловки до сихъ поръ ссылаютъ также лицъ виновныхъ или же только заподозрѣнныхъ въ „еретичествѣ“. Такъ, въ настоящее время въ Соловецкомъ монастырѣ находится въ ссылкѣ „за ересь“ разстриженный архимандритъ Михаилъ и его послѣдователь монахъ Исаакій. Оба они сосланы въ Соловки, какъ говорятъ тамошніе монахи: „до конца ихъ живота“ подъ строжайшій надзоръ настоятеля монастыря. Между прочимъ имъ безусловно воспрещена всякаго рода переписка съ кѣмъ бы то ни было.
Въ чемъ, собственно, состояла ересь бывшаго архимандрита Михаила, мнѣ, къ сожалѣнію, узнать не удалось, такъ какъ о причинахъ, вызвавшихъ его ссылку, соловецкіе монахи говорятъ крайне неохотно, и вообще все это дѣло сохраняется въ великой тайнѣ. Если вѣрить разсказу одного лица, имѣвшаго случай, по его словамъ, видѣть формуляры архимандрита Михаила и монаха Исаакія, то можно заключить, что оба они сосланы за ересь хлыстовскаго характера. По разсказу этого лица, архимандритъ Михаилъ, влюбившись въ деревенскую дѣвушку, настолько возвеличилъ ее, что сталъ считать ее безгрѣшной и даже святой. Исаакій раздѣлялъ убѣжденіе своего архимандрита и тоже доказывалъ святость этой дѣвушки.
Такимъ образомъ, отнынѣ Соловецкая тюрьма, прекративъ свое долгое и печальное существованіе, отошла, наконецъ, въ область исторіи. Мрачную, кровавую память оставила она по себѣ въ сердцахъ многихъ тысячъ русскихъ людей. Дамокловымъ мечомъ висѣла эта тюрьма въ теченіе цѣлыхъ столѣтій надъ мыслью и совѣстью русскаго народа. Отнынѣ ея мрачные казематы и „чуланы“ не будутъ уже болѣе пугать и страшить тѣхъ, чья пытливая мысль въ поискахъ за духовнымъ, этическимъ обновленіемъ сойдетъ съ колеи готовыхъ, избитыхъ шаблоновъ, выйдетъ изъ тѣсныхъ казенныхъ, офиціальныхъ рамокъ.
Этому, конечно, нельзя не порадоваться отъ всей души, но…
Но при этомъ не слѣдуетъ, однако, забывать, что Соловецкая тюрьма, къ сожалѣнію, была не единственной въ своемъ родѣ. Не слѣдуетъ забывать, что въ одномъ изъ центральныхъ монастырей Россіи — Суздальскомъ Спасо-Евфиміевскомъ — до сихъ поръ продолжаетъ функціонировать крѣпость-тюрьма, въ которой и сейчасъ томятся 14 человѣкъ „преступниковъ противъ религіи и церкви“. Слѣдовало бы, наконецъ, вспомнить объ этихъ несчастныхъ, очевидно, совершенно забытыхъ людяхъ, тѣмъ болѣе, что нѣкоторые изъ нихъ находятся въ одиночномъ заключеніи монастырской тюрьмы уже болѣе 10-ти, 15-ти и даже 20-ти лѣтъ. Такъ, напримѣръ уроженецъ Нижегородской губерніи Николай Ивановичъ Добролюбовъ сидитъ въ Суздальской монастырской тюрьмѣ уже 25 лѣтъ…
Неужели двадцатилѣтняго суроваго одиночнаго заключенія не достаточно для того, чтобы загладить и искупить даже несомнѣнную, вполнѣ доказанную и притомъ серьезную и важную вину? Соображеніе это имѣетъ за себя тѣмъ больше основаній, что виновность многихъ лицъ, томящихся въ монастырскихъ тюрьмахъ, отнюдь не можетъ считаться вполнѣ доказанной.
При подобныхъ условіяхъ полная амнистія всѣмъ томящимся въ монастырскихъ тюрьмахъ явилась бы актомъ необходимой справедливости.
Горячо хотѣлось бы видѣть этотъ актъ осуществленнымъ именно теперь, въ трудные дни, переживаемые націей, когда для русскаго общества и народа такъ особенно важно и дорого, съ одной стороны, полное духовное единеніе, а, съ другой — подъемъ бодраго общественнаго настроенія…
Примѣчанія править
- ↑ 1903 года.