В ОДНО раннее и прекрасное лѣтнее утро выглянула я изъ окна моей комнаты и съ удивленіемъ увидѣла довольно большую птицу, неподвижно лежавшую на усыпанной пескомъ дорожкѣ моего сада. Ея перья были взъерошены и, казалось, ее сильно знобило; вообще, птица имѣла совсѣмъ жалкій и болѣзненный видъ. Ея повисшая голова свидетельствовала, что, по той или другой причинѣ, это несчастное существо чувствовало себя весьма скверно. Тѣмъ временемъ подскакалъ воробей и изо всей силы ударилъ бѣдняжку, которая тотчасъ же повалилась на бокъ. Не успѣла она медленно, съ большимъ трудомъ, подняться на ноги, какъ, откуда ни возьмись, другой воробей, столь же сильнымъ ударомъ, снова опрокинулъ ее на землю. Такая жестокость не могла быть долѣе терпима. Я скоренько одѣлась, выбѣжала въ садъ и взяла на руки несчастную птицу, оказавшуюся молодою кукушкой.
По всей вѣроятности, она лишилась своихъ пріемныхъ родителей, такъ какъ была совершенно истощена отъ голода и жажды. У нея было очень красивое опереніе, только шея и голова были совершенно общипаны нападавшими на нее воробьями.
Несчастное животное не оказало ни малѣйшаго сопротивленія, когда я брала ее въ руки, чтобы снести къ себѣ домой и попытаться замѣнить ей ея пріемную мать. Мнѣ казалось, что лучшею пищей для нея, взамѣнъ червячковъ, будетъ мелко нарубленное сырое мясо, смѣшанное съ чернымъ хлѣбомъ. Но мой пріемышъ оказался совсѣмъ неподатливымъ и глупымъ существомъ: хотя онъ совсѣмъ изнемогалъ отъ голода, тѣмъ не менѣе ни за что не хотѣлъ раскрыть свой ротъ. Тогда мнѣ не оставалось ничего болѣе, какъ начать кормить его насильно, что я и дѣлала каждые полчаса, несмотря на отчаянное сопротивленіе съ его стороны. Так же, онъ не хотѣлъ оставаться ни въ какой клѣткѣ; когда же я посадила его открыто, на край большой корзины, онъ остался сидѣть смирно въ теченіе цѣлаго часа.
Черезъ нѣсколько дней мой питомецъ началъ поправляться и сталъ даже сильною, бойкою птицей; онъ безъ удержа носился по комнатамъ, такъ что долѣе нельзя было уже оставлять его въ домѣ. Я дала моей птицѣ свободу, и она улетѣла — далеко, очень далеко, такъ что совсѣмъ скрылась изъ моихъ глазъ. Я была увѣрена, что она теперь уже была въ состояніи сама заботиться о своемъ пропитаніи. Къ сожалѣнію, нужно сознаться, что эта птица мало проявила благодарности за оказанную мною ей помощь въ ея нуждѣ.