Ойносъ. Прости, Агатосъ, слабость духа, такъ недавно окрыленнаго безсмертіемъ.
Агатосъ. Тебѣ не въ чѣмъ просить прощенія, милый Ойносъ. Знаніе и здѣсь не дается наитіемъ. Что касается мудрости, смѣло проси о ней ангеловъ.
Ойносъ. А я воображалъ, что въ этой жизни разомъ познаю все и буду счастливъ познаніемъ всего.
Агатосъ. Ахъ, не въ познаніи счастье, а въ пріобрѣтеніи познанія! Въ вѣчномъ познаваніи — вѣчное блаженство; но знать все — адская мука.
Ойносъ. Да развѣ Всевышній не знаетъ всего?
Агатосъ. Это (такъ какъ Онъ Всеблаженный) единственная вещь, невѣдомая даже Ему.
Ойносъ. Но постоянно пріобрѣтая знанія, не познаемъ-ли мы, наконецъ, всего?
Агатосъ. Погляди въ эту бездонную глубь, попытайся проникнуть взоромъ въ безчисленныя перспективы звѣздъ, среди которыхъ мы медленно скользимъ — такъ — и такъ — и такъ! Даже духовное зрѣніе останавливается передъ золотой оградой вселенной, передъ миріадами свѣтящихся тѣлъ, сливающихся для взора въ одно цѣлое только благодаря своему безконечному множеству.
Ойносъ. Теперь я ясно вижу, что безпредѣльность матеріи не мечта.
Агатосъ. Въ Эдемѣ нѣтъ мечты; но тайный голосъ говоритъ, что единственная цѣль этой безконечной матеріи доставить неизсякаемые источники, въ которыхъ душа могла бы утолять жажду знанія, жажду неутолимую, потому что утолить ее значило бы истребить самую душу. Спрашивай же, милый Ойносъ, свободно и безъ боязни. Смотри! мы оставляемъ налѣво пышную гармонію Плеядъ и устремляемся въ сіяющіе луга за Оріономъ, гдѣ вмѣсто фіалокъ и анютиныхъ глазокъ найдемъ группы тройныхъ и трехцвѣтныхъ солнцъ.
Ойносъ. А теперь, Агатосъ, пока мы стремимся впередъ, поучай меня! — говори мнѣ роднымъ языкомъ земли! Я не понялъ твоихъ словъ объ образѣ или методѣ осуществленія того, что мы въ земной жизни привыкли называть Твореніемъ. Хотѣлъ-ли ты сказать, что Творецъ — не Богъ?
Агатосъ. Я хотѣлъ сказать, что Божество не творитъ.
Ойносъ. Объяснись!
Агатосъ. Только въ началѣ оно сотворило. Кажущіяся созданія, которыя безпрерывно возникаютъ во всей вселенной, только посредственный или косвенный, а не прямой и непосредственный результатъ творческой воли Божества.
Ойносъ. Среди людей, милый Агатосъ, эта мысль была бы сочтена крайне еретической.
Агатосъ. Среди ангеловъ, милый Ойносъ, она считается истиной.
Ойносъ. Я донимаю, что извѣстные процессы, которые мы называемъ природой или законами природы, могутъ, при извѣстныхъ условіяхъ, привести къ результатамъ, имѣющимъ видъ творчества. Незадолго передъ окончательнымъ разрушеніемъ земли были произведены, я отлично помню, успѣшные опыты творенія микроскопическихъ существъ, какъ называли ихъ нѣкоторые натуралисты въ своей наивности.
Агатосъ. Опыты, о которыхъ ты говоришь, дѣйствительно случай вторичнаго творенія, того единственнаго способа творенія, который имѣлъ мѣсто съ тѣхъ поръ какъ первое слово вызвало къ бытію первый законъ.
Ойносъ. А звѣздные міры, ежечасно возникающіе въ небѣ изъ пучины небытія — развѣ эти звѣзды, Агатосъ, не непосредственное твореніе Владыки?
Агатосъ. Я попытаюсь, милый Ойносъ, шагъ за шагомъ привести тебя къ пониманію той мысли, которую я намѣренъ изложить. Ты знаешь, что подобно тому, какъ мысль не можетъ исчезнуть безслѣдно, такъ и фактъ не можетъ не имѣть безконечныхъ послѣдствій. Напримѣръ, пошевеливъ рукою, когда ты былъ жителемъ земли, ты возбуждалъ вибрацію въ окружающей атмосферѣ. Вибрація распространялась и передавалась каждой частицѣ земной атмосферы, которая съ тѣхъ поръ, и навсегда, была приведена въ движеніе единственнымъ движеніемъ руки. Земнымъ математикамъ хорошо извѣстенъ этотъ фактъ. Они точно вычислили дѣйствія, производимыя въ жидкости спеціальными толчками, — такъ что могли опредѣлить, въ какое время толчекъ извѣстной силы распространится и приведетъ въ движеніе (на вѣки) каждый атомъ окружающей атмосферы. И наоборотъ, они не затрудняются опредѣлить по данному дѣйствію, при данныхъ условіяхъ, силу первоначальнаго импульса. Видя, что результаты каждаго даннаго толчка рѣшительно безконечны, — что часть этихъ результатовъ можетъ быть точно вычислена съ помощью алгебраическаго анализа, — что обратное вычисленіе также легко, — математики поняли, что этотъ родъ анализа самъ по себѣ способенъ къ безконечному усовершенствованію, — что его успѣхи и приложенія ограничены только предѣлами самого разсудка. Но на этомъ пунктѣ наши математики остановились.
Ойносъ. Почему же, Агатосъ, они не пошли дальше?
Агатосъ. Потому что далѣе являлись соображенія глубокаго интереса. Изъ всего, что они знали, можно было заключить, что существо съ безконечнымъ пониманіемъ — существо, которому былъ бы открытъ алгебраическій анализъ во всей своей полнотѣ — безъ труда могло бы прослѣдить каждый толчекъ, сообщенный воздуху — и эѳиру посредствомъ воздуха — до его отдаленнѣйшихъ послѣдствій въ любой, даже безконечно отдаленный, періодъ времени. Ясно, что каждый такой толчекъ, сообщенный воздуху, долженъ, въ концѣ концовъ, воздѣйствовать на каждое индивидуальное существо, находящееся въ предѣлахъ вселенной, и существо съ безконечнымъ пониманіемъ — существо, которое мы себѣ представили — могло бы прослѣдитъ отдаленныя колебанія, вызванныя этимъ толчкомъ — прослѣдитъ ихъ до безконечности въ вызываемыхъ ими измѣненіяхъ старыхъ формъ, — или, иными словами, въ твореніи новаго — пока онѣ не отразятся — безъ дѣйствія наконецъ — отъ престола Божества. И не только подобныя вычисленія доступны для нашего существа, но оно можетъ во всякую данную эпоху, для даннаго результата, — напримѣръ, для одной изъ безчисленныхъ кометъ — опредѣлить путемъ обратнаго анализа силу первоначальнаго толчка, вызвавшаго этотъ результатъ. Эта способность обратнаго вычисленія въ ея полнотѣ и совершенствѣ — способность отнести во всѣ эпохи всѣ дѣйствія ко всѣмъ причинамъ — безъ сомнѣнія, прерогатива одного Божества — но во всевозможныхъ степеняхъ, за исключеніемъ безконечнаго совершенства она присуща всему сонму ангеловъ.
Ойносъ. Но ты говоришь только о толчкахъ, сообщенныхъ атмосферѣ.
Агатосъ. Говоря объ атмосферѣ, я имѣлъ въ виду только землю; но общее положеніе относится къ толчкамъ, сообщеннымъ эѳиру, который одинъ наполняетъ все пространство, являясь такимъ образомъ великой средой творенія.
Ойносъ. Такъ всякое движеніе, какой бы то ни было природы, творитъ?
Агатосъ. Такъ должно быть, но истинная философія давно рѣшила, что источитъ всякаго движенія — мысль, а источникъ всякой мысли…
Ойносъ. Богъ.
Агатосъ. Я говорилъ тебѣ, Ойносъ, какъ сыну прекрасной, недавно погибшей земли, — о движеніяхъ въ земной атмосферѣ?
Ойносъ. Да.
Агатосъ. А пока я говорилъ, не мелькнула-ли въ твоемъ умѣ мысль о физическомъ могуществѣ словъ? Не является-ли каждое слово толчкомъ, сообщеннымъ атмосферѣ?
Ойносъ. Но почему ты плачешь, Агатосъ, — и почему опускаются твои крылья, пока мы паримъ надъ этой прекрасной звѣздой, самой зеленой и самой страшной изъ всѣхъ, которыя намъ встрѣтились. Ея яркія краски подобны прекраснымъ грезамъ, — но ея неистовые вулканы напоминаютъ страсти мятежнаго сердца.
Агатосъ. Ты угадалъ! ты угадалъ! Эта странная звѣзда… триста лѣтъ тому назадъ, съ скрещенными руками, со слезами на глазахъ, у ногъ моей возлюбленной — я вызвалъ ее къ жизни словами — страстными восклицаніями! Ея яркія краски дѣйствительно самыя волшебныя изъ неосуществленныхъ грезъ, а ея неистовые вулканы дѣйствительно страсти самаго мятежнаго изъ поруганныхъ сердецъ.
