интересныхъ догадокъ. Можетъ быть, ихъ нужно разсматривать въ связи съ самыми мелочными и вскользь затронутыми подробностями разсказа, хотя цѣпь заключеній во всякомъ случаѣ не будетъ полной. Текели-ли! кричали испуганные жители Тсалала при видѣ бѣлаго животнаго, пойманнаго въ морѣ. То же повторялъ плѣнный дикарь при видѣ бѣлыхъ предметовъ. Таковъ же былъ крикъ гигантскихъ бѣлыхъ птицъ, вылетавшихъ изъ-за бѣлой завѣсы на горизонтѣ. Ничего бѣлаго не оказалось на Тсалалѣ и только этотъ цвѣтъ замѣченъ въ болѣе южной области. Возможно, что «Тсалалъ», названіе острова, на которомъ найдены вышеописанныя пропасти, окажется при тщательномъ филологическомъ изслѣдованіи, имѣющимъ какое-либо отношеніе къ самимъ пропастямъ или таинственнымъ эѳіопскимъ надписямъ.
«Я вырѣзалъ это на холмахъ и месть моя на прахѣ скалы».
интересных догадок. Может быть, их нужно рассматривать в связи с самыми мелочными и вскользь затронутыми подробностями рассказа, хотя цепь заключений во всяком случае не будет полной. Текели-ли! кричали испуганные жители Тсалала при виде белого животного, пойманного в море. То же повторял пленный дикарь при виде белых предметов. Таков же был крик гигантских белых птиц, вылетавших из-за белой завесы на горизонте. Ничего белого не оказалось на Тсалале и только этот цвет замечен в более южной области. Возможно, что «Тсалал», название острова, на котором найдены вышеописанные пропасти, окажется при тщательном филологическом исследовании, имеющим какое-либо отношение к самим пропастям или таинственным эфиопским надписям.
«Я вырезал это на холмах и месть моя на прахе скалы».
Ойносъ. Прости, Агатосъ, слабость духа, такъ недавно окрыленнаго безсмертіемъ.
Агатосъ. Тебѣ не въ чѣмъ просить прощенія, милый Ойносъ. Знаніе и здѣсь не дается наитіемъ. Что касается мудрости, смѣло проси о ней ангеловъ.
Ойносъ. А я воображалъ, что въ этой жизни разомъ познаю все и буду счастливъ познаніемъ всего.
Агатосъ. Ахъ, не въ познаніи счастье, а въ пріобрѣтеніи познанія! Въ вѣчномъ познаваніи — вѣчное блаженство; но знать все — адская мука.
Ойносъ. Да развѣ Всевышній не знаетъ всего?
Агатосъ. Это (такъ какъ Онъ Всеблаженный) единственная вещь, невѣдомая даже Ему.
Ойносъ. Но постоянно пріобрѣтая знанія, не познаемъ-ли мы, наконецъ, всего?
Агатосъ. Погляди въ эту бездонную глубь, попытайся проникнуть взоромъ въ безчисленныя перспективы звѣздъ, среди которыхъ мы медленно скользимъ — такъ — и такъ — и такъ! Даже духовное зрѣніе останавливается передъ золотой оградой вселенной, передъ миріадами свѣтящихся тѣлъ, сливающихся для взора въ одно цѣлое только благодаря своему безконечному множеству.
Ойносъ. Теперь я ясно вижу, что безпредѣльность матеріи не мечта.
Агатосъ. Въ Эдемѣ нѣтъ мечты; но тайный голосъ говоритъ, что единственная цѣль этой безконечной матеріи доставить неизсякаемые источники, въ которыхъ душа могла бы утолять жажду знанія, жажду неутолимую, потому что утолить ее значило
Ойнос. Прости, Агатос, слабость духа, так недавно окрыленного бессмертием.
Агатос. Тебе не в чем просить прощения, милый Ойнос. Знание и здесь не дается наитием. Что касается мудрости, смело проси о ней ангелов.
Ойнос. А я воображал, что в этой жизни разом познаю все и буду счастлив познанием всего.
Агатос. Ах, не в познании счастье, а в приобретении познания! В вечном познавании — вечное блаженство; но знать все — адская мука.
Ойнос. Да разве Всевышний не знает всего?
Агатос. Это (так как Он Всеблаженный) единственная вещь, неведомая даже Ему.
Ойнос. Но постоянно приобретая знания, не позна́ем ли мы, наконец, всего?
Агатос. Погляди в эту бездонную глубь, попытайся проникнуть взором в бесчисленные перспективы звезд, среди которых мы медленно скользим — так — и так — и так! Даже духовное зрение останавливается перед золотой оградой вселенной, перед мириадами светящихся тел, сливающихся для взора в одно целое только благодаря своему бесконечному множеству.
Ойнос. Теперь я ясно вижу, что беспредельность материи не мечта.
Агатос. В Эдеме нет мечты; но тайный голос говорит, что единственная цель этой бесконечной материи доставить неиссякаемые источники, в которых душа могла бы утолять жажду знания, жажду неутолимую, потому что утолить ее значило
