Съ того кроваваго года, когда капитанъ Вольфъ въ домѣ Вотана впервые предсказалъ кровопролитную войну, свирѣпымъ шкваломъ налетѣвшую на русскую окраину на Дальнемъ Востокѣ, прошло семь лѣтъ.
Затерлись слѣды бывшихъ событій, постепенно залечились раны, изсякли слезы.
Россія, стряхнувъ съ себя кошмаръ прежнихъ дней, понявъ всѣ свои ошибки и напрягши силы для исправленія ихъ, встрѣтилась лицомъ къ лицу съ вѣковымъ врагомъ.
Этимъ врагомъ была Германія.
Только что начались іюньскія тренія 1914-го года, вызвавшія затѣмъ пожаръ европейской войны. Въ торговый домъ „Артигъ и Вейсъ“ явился, какъ и тогда, наканунѣ войны 1904 года, вѣстникъ грядущихъ событій.
Это былъ уже знакомый Вотану совѣтникъ министерства иностранныхъ дѣлъ въ Берлинѣ, Гинце, первый кандидатъ на постъ германскаго посла въ Пекинѣ. Гинце съ дѣловымъ видомъ предупредилъ Вотана, что онъ долженъ сдѣлать самый тщательный выборъ тѣхъ служащихъ, которые въ случаѣ войны, когда будутъ высылаться изъ Россіи германскіе подданные, позволили бы фирмѣ имѣть на всѣхъ наблюдательныхъ пунктахъ преданныхъ людей.
Гинце сообщилъ, что операціи германскаго флота коснутся французскихъ колоній въ Азіи и что, быть можетъ, берега Японскаго моря также увидятъ побѣдоносные вымпела германскихъ кораблей.
Будущій германскій посланникъ метеоромъ пролетѣлъ по Дальнему Востоку и внезапно скрылся. Когда вспыхнула война, онъ появился на норвежскомъ пароходѣ, который шелъ къ берегамъ Китая. Тогда, когда съ борта норвежскаго парохода совѣтникъ министерства Гинце высадился на китайскій берегъ, онъ гордо поднялъ голову и сказалъ встрѣтившимъ его чинамъ посольства:
— По приказу его величества Императора, мнѣ поручено управленіе посольствомъ!
Дѣятельность Гинце, бывшаго сначала руководителемъ тайныхъ агентствъ заграницей, а затѣмъ однимъ изъ совѣтниковъ министерства иностранныхъ дѣлъ въ Берлинѣ и руководителемъ всей обширной сѣти германскихъ шпіоновъ и доносчиковъ, была оцѣнена по достоинству, и Гинце сдѣлалъ карьеру.
Въ то же время другой участникъ эпопеи, происходившей на берегахъ Тихаго океана, — Вольфъ, уже въ чинѣ полковника главнаго морского штаба и начальника отдѣла освѣдомленія" и международной статистики, также не оставался безъ дѣла.
Въ жаркій іюльскій день 1914 года въ Петербургѣ, по Морской улицѣ, шла шумная манифестація. Несли знамена и плакаты, призывающіе къ защитѣ Сербіи и Черногоріи, пѣли гимны и молитвы. Чувствовалось, что какая-то стихійная сила владѣетъ этими людьми, и что сила эта ширится и крѣпнетъ, вздымаясь могучей волной надъ возмущеннымъ народнымъ моремъ.
Блѣдныя лица и сверкающіе глаза говорили о томъ глубокомъ чувствѣ, которое охватывало манифестантовъ. Это не была выходка молодежи, легко воспламеняющейся и жадной до шумнаго выраженія своихъ симпатій или вражды. Въ толпѣ виднѣлись почтенные старики, сановные чиновники, члены Государственной Думы, дамы изъ общества и тѣ люди, которые въ иное время считали для себя невозможнымъ произнести на улицѣ слишкомъ громкое слово и смѣшаться съ толпой.
У окна большой гостинницы стоялъ иностранецъ и, прищуривъ глаза, злорадно улыбался, смотря на огромную толпу манифестантовъ.
Что-то поразило его, однако, въ этой толпѣ, и онъ, быстро надѣвъ соломенную шляпу и перекинувъ черезъ руку легкое пальто, вышелъ на улицу. Стоя у подъѣзда модной гостиницы, онъ окинулъ взглядомъ сѣрое, мрачное зданіе, находящееся напротивъ и увѣнчанное двумя тяжелыми конями и голыми рабами, держащими ихъ подъ уздцы. Зданіе это напоминало средневѣковую крѣпость, а узкія и высокія окна походили на бойницы.
Вышедшій изъ гостиницы иностранецъ смѣшался съ толпой и съ любопытствомъ разглядывалъ напряженныя нервныя лица и полные рѣшимости взгляды. Онъ слышалъ разговоры и понялъ, какое чувство владѣло этими людьми.
Толпа, между тѣмъ, медленно подвигалась мимо гостиницы и, свернувъ на площадь, гдѣ высилось величественное зданіе Исаакіевскаго собора, должна была пройти мимо германскаго посольства. Всѣ взоры устремились на это сложенное изъ крупныхъ кусковъ гранита и украшенное эмблемой грубой силы зданіе.
Ни одного враждебнаго крика, ни одного угрожающаго движенія не было произнесено и сдѣлано въ толпѣ. Однако, по горящимъ взглядамъ и по судорожному подергиванію лицъ, можно было судить о негодованіи, охватившемъ славянскую толпу холоднаго и чопорнаго Петербурга, гдѣ нашелся горячій отликъ на страданіе сербскихъ братьевъ, которыхъ съ безпримѣрной жестокостью и преступной наглостью пыталась раздавить вѣрная союзница Германіи–Австрія.
Въ окнахъ посольства не было видно людей. Подъѣздъ, скрытый между круглыми, сложенными будто изъ бочекъ колоннами, былъ запертъ. Однако, изъ за стоящей въ одномъ окнѣ вазы внимательно и зорко слѣдилъ за происходящимъ одинъ человѣкъ. Его улыбающееся, красное, лоснящееся лицо поворачивалось во всѣ стороны и отыскивало знакомыхъ въ этой толпѣ негодующихъ людей. Человѣкъ что-то шепталъ и записывалъ знакомыя имена въ свою книжку.
Когда толпа прошла дальше къ Сенату, изъ подъѣзда посольства вышелъ любимецъ петербургскаго „свѣта“, совѣтникъ германскаго посольства, баронъ Гельмутъ фонъ-Луціусъ, и быстро догналъ манифестацію. Онъ смѣшался съ толпою и началъ внимательно слушать. Его зоркіе глазки отыскивали высокую, знакомую фигуру иностранца въ соломенной шляпѣ и свѣтломъ, лѣтнемъ костюмѣ. Догнавъ его, совѣтникъ подхватилъ его подъ локоть и шепнулъ:
— Каково, полковникъ?.. Рardon, мистеръ Кланъ...
Тотъ посмотрѣлъ на совѣтника, улыбнулся ему одними только глазами и шепнулъ:
— Пожалуй, скоро жарко будетъ?
Вскорѣ они вышли изъ толпы и долго гуляли по набережной, тихо разговаривая и куря.
Разговоръ ихъ былъ, повидимому, очень интересенъ; оба они отъ души смѣялись, потирали руки и обнимали другъ друга.
Вдругъ Кланъ поморщился и сразу остановился.
— Пойдемте назадъ!.. — сказалъ онъ. — Идетъ переводчикъ нашего посольства, Каттнеръ. Я избѣгаю встрѣчаться съ этимъ старикомъ...
Фонъ-Луціусъ улыбнулся и ущипнулъ полковника за руку.
— Знаю... знаю!..–сказалъ онъ.– Объ интрижкѣ вашей съ его женой говорилъ мнѣ Каттнеръ. Я все знаю, дорогой Вольфъ, все знаю... мистеръ Кланъ!
— Было дѣло... — проворчалъ Вольфъ. — Однако, пойдемте домой, я считаю ненужнымъ, чтобы онъ меня видѣлъ въ Петербургѣ...
Они повернули назадъ и быстро пошли по набережной въ сторону Сената, все болѣе и болѣе удаляясь отъ Каттнера, медленно плетущагося усталой походкой и грустно смотрящаго на Неву, покрытую барками, снующими пароходами и яликами. Старикъ не замѣтилъ издали прогуливающагося барона Луціуса и Вольфа, и чутье не подсказало ему, что врагъ былъ въ сотнѣ шаговъ отъ него.
Когда оба друга увидѣли сѣрое, циклопическое зданіе германскаго посольства, его неуклюжія, безобразныя колонны и словно тюремныя окна, фонъ-Луціусъ указалъ рукой на огромныхъ коней и стоящихъ возлѣ нихъ голыхъ рабовъ.
— Эмблема Германіи! — улыбнулся баронъ. — Здѣсь никто не догадывается, но я видѣлъ одобренный кайзеромъ проектъ съ надписью: „Лошади–силы, помогающія развитію Германіи, а рядомъ–нагіе, грубые и сильные мужчины — славянскіе рабы“.
Несмотря на то, что Вольфъ довольно часто и тревожно оглядывался, отыскивая глазами сгорбленную фигуру Каттнера, онъ не могъ удержаться отъ смѣха.
— Зло придумано! — воскликнулъ онъ. — Когда же мы увидимъ посла?
— Я думаю, что мы его застанемъ у себя, — отвѣтилъ фонъ-Луціусъ и съ пренебрежительной улыбкой добавилъ: — Устарѣлъ нашъ посолъ, очень устарѣлъ!.. Не такому дипломату надо было бы быть здѣсь въ эти дни!
Они вошли въ домъ посольства и поднялись въ кабинетъ посла. Старый дипломатъ, дѣйствительно, былъ дома. Онъ ходилъ мелкими, торопливыми шагами изъ угла въ уголъ кабинета и, видимо, сильно волновался.
— Наконецъ то и вы! — воскликнулъ онъ, увидѣвъ входящихъ Вольфа и Луціуса. — Я получилъ шифрованную телеграмму. Война неизбѣжна! Намъ предписано предпринять шаги...
— Разрѣшите доложить, графъ! — сказалъ Вольфъ. — Я всего нѣсколько дней тому назадъ былъ въ Берлинѣ, и тамъ въ военныхъ кругахъ открыто говорили о войнѣ съ Россіей. Еще въ маѣ фабриканты получили предписаніе приготовиться къ выполненію военныхъ заказовъ. Въ маѣ же мнѣ было поручено съѣздить въ Данію и вести переговоры съ представителями скандинавской печати. Это необходимо для поддержанія престижа Германіи, въ случаѣ какъ удачи, такъ и неудачи, и для подогрѣванія симпатій къ нѣмцамъ, которые слишкомъ глубоко внѣдрились въ организмы всѣхъ государствъ и, какъ выражается имперскій канцлеръ, „исторженіе“ насъ оттуда не можетъ не быть опаснымъ для нашего существованія. Я видѣлся въ Копенгагенѣ съ Свенъ-Гединомъ и, гарантировавъ ему крупную субсидію отъ нашего правительства, заручился его содѣйствіемъ въ распространеніи всѣхъ тѣхъ извѣстій и сообщеній, которыя будутъ ему передаваться изъ Берлина. Во Фреде у меня было свиданіе съ Бьернсономъ и Бергеромъ, и оба охотно пошли на предложенную имъ нашимъ министерствомъ иностранныхъ дѣлъ комбинацію. Эти публицисты устроятъ въ Европѣ и Америкѣ такую рекламу для Германіи, что въ морѣ сообщаемыхъ ими свѣдѣній утонетъ правда!
Вольфъ замолчалъ, а посолъ, внимательно слушавшій его, спросилъ:
— Вы увѣрены, что война неизбѣжна, полковникъ?
Вольфъ незамѣтно взглянулъ въ сторону фонъ-Луціуса и отвѣтилъ:
— Это вопросъ — безповоротно рѣшенный, ваше сіятельство!
Просидѣвъ у посла около часу, Вольфъ откланялся.
— Я прошу васъ, графъ,–произнесъ онъ на прощанье, — принять мои лучшія пожеланія благополучнаго и отвѣчающаго достоинству нашей родины и императора послѣдняго передъ войной выступленія германскаго посольства! Мы больше не увидимся, такъ какъ я, вѣроятно, сегодня успѣю уѣхать въ Стокгольмъ.
Вольфъ пожалъ руки графу и совѣтнику и, еще разъ поклонившись у самаго выхода, покинулъ кабинетъ посла. Проходя черезъ малую пріемную, полковникъ столкнулся лицомъ къ лицу съ Каттнеромъ.
Оба они остановились, какъ вкопанные, и нѣсколько мгновеній молча смотрѣли другъ другу въ глаза. Наконецъ, Каттнеръ, поправивъ папку съ бумагами и докладами, шопотомъ спросилъ:
— Вы здѣсь?
Вольфъ промолчалъ и пошелъ къ лѣстницѣ, думая о томъ, выстрѣлитъ-ли ему въ спину Каттнеръ или не выстрѣлитъ? Но старый переводчикъ не трогался съ мѣста и лишь бросилъ вдогонку уходящему полковнику два слова:
— Ее казнили...
Полковникъ слышалъ сказанное, но даже не огля нулся и началъ спускаться по лѣстницѣ.
Когда за нимъ закрылась дверь посольства, Каттнеръ подбѣжалъ къ окну и, притаившись за портьерой, смотрѣлъ, куда идетъ Вольфъ. Полковникъ, не скрываясь, перешелъ черезъ площадь и пошелъ по Морской съ видомъ празднаго, совершающаго обычную прогулку человѣка.
Каттнеръ поспѣшно вошелъ въ комнату, гдѣ стояли пишущія машины и, подойдя къ окну, подозвалъ сидѣвшаго вблизи молодого переписчика.
— Вы видите, Кюнцель, этого рослаго господина въ бѣлой шляпѣ? — спросилъ переводчикъ.
— Вижу, господинъ Каттнеръ, — отвѣтилъ клеркъ. — Онъ сейчасъ разсматриваетъ домъ страхового общества „Россія"?
— Отлично!.. Сейчасъ же ступайте за нимъ и прослѣдите, гдѣ онъ живетъ. Объ этомъ важно знать... посольству.
Клеркъ ушелъ, а Каттнеръ схватился за грудь и, тяжело дыша, безпомощно опустился на стулъ.
Однако, онъ скоро взялъ себя въ руки и началъ дѣйствовать. Доставъ изъ шкафа бумагу, Каттнеръ написалъ телеграмму Вотану:
— Нашъ общій врагъ здѣсь. Надо немедленно дѣйствовать. Онъ живетъ...
Каттнеръ оставилъ мѣсто для адреса и, подписавъ свою фамилію, ждалъ. Но клеркъ не возвращался.
Каттнеръ успѣлъ сдѣлать доклады послу и фонъ-Луціусу и, снова придя въ канцелярію, выпилъ стаканъ чаю и терпѣливо ждалъ. Наконецъ, Кюнцель возвратился.
— Ну? — спросилъ переводчикъ.
— Этотъ господинъ вошелъ въ домъ напротивъ...
При этихъ словахъ клеркъ указалъ рукою на гостиницу, окнами выходящую на цвѣтникъ, раскинутый передъ Исаакіевскимъ соборомъ.
Каттнеръ кивнулъ головой и, торопливо одѣвшись, вышелъ на улицу и почти бѣгомъ направился на телеграфъ.