ОСТАВШИСЬ одинъ, старый Вотанъ постепенно успокаивался. Никто больше не раздражалъ его, и ничто нетревожило. Попрежнему всѣ письма приходили только на его имя и каждое утро находилъ онъ всю переписку на своемъ столѣ. Здѣсь были письма отъ разныхъ фирмъ, коммерческихъ посредниковъ и комми-вояжеровъ, но тутъ же попадались и письма, написанныя на особой толстой бумагѣ и содержавшія различные вопросы о машинахъ, количествѣ рабочихъ и о срокахъ отправки заказанныхъ грузовъ. Эти письма пользовались особеннымъ вниманіемъ Вотана и, сидя въ своемъ рабочемъ кабинетѣ, онъ часто подолгу разглядывалъ на свѣтъ эти толстые листы бумаги и находилъ на однихъ три условныя точки въ правомъ углу, на другихъ — букву S. или K., то случайно зачеркнутую въ третьей строкѣ букву A., то, повидимому, по ошибкѣ вписанное и совершенно ненужное слово. По этимъ признакамъ Вотанъ узнавалъ, кто былъ авторомъ письма. Большинство писемъ приходило съ мѣткою „S“. Вотанъ зналъ, что это морской штабъ интересуется тѣмъ, что дѣлается на берегахъ Тихаго океана.
Черезъ недѣлю послѣ исчезновенія Вольфа, Вотанъ получилъ очень странное письмо. Къ нему писалъ переводчикъ посольства въ Петербургѣ, Каттнеръ, тотъ самый, котораго видѣлъ Вотанъ у посла.
Каттнеръ просилъ передать письмо завѣдующему техническимъ отдѣломъ фирмы „Артигъ и Вейсъ“ Вольфу, и добавлялъ, что извиняется передъ Вотаномъ за безпокойство, но долженъ, наконецъ, такъ или иначе покончить съ негодяемъ, какимъ онъ считаетъ и открыто называетъ Вольфа, — чудовище, неспособное чувствовать любовь и благодарность. Старый Вотанъ долго вертѣлъ въ рукахъ письмо Каттнера къ Вольфу, и желаніе узнать, что пишетъ его врагу этотъ обиженный и ненавидящій Вольфа человѣкъ, охватывало его съ непреодолимой силой.
— Вольфъ сбѣжалъ, — думалъ Вотанъ, — и здѣсь ему никогда уже не удастся появиться въ какой-бы то ни было роли. Ужъ я позабочусь объ этомъ! Какъ я могу доставить это письмо Вольфу?
На этотъ вопросъ старикъ не хотѣлъ искать отвѣта; руки его сами собою разорвали конвертъ и вынули письмо Каттнера къ капитану.
Вотанъ надѣлъ очки и углубился въ чтеніе.
— Капитанъ! — писалъ Каттнеръ. — Вы отняли у меня жену и разбили мою жизнь. Я примирился съ этимъ, такъ какъ зналъ, что женѣ моей отомститъ за меня судьба, связавшая ее съ вами — человѣкомъ безъ сердца и чести! Однако, мнѣ никогда не приходило на умъ, что мнѣ же придется защищать эту неразумную, несчастную женщину отъ васъ. Я случайно узналъ изъ переписки посольства, что, вы, съ цѣлью отдѣлаться отъ моей жены и вашей любовницы, подстроили въ Нанси обыскъ въ ея квартирѣ, пользуясь услугами германскаго агента Блюта. Луиза арестована и улики такъ тяжки, что ей, конечно, угрожаетъ казнь. Между тѣмъ, вы можете ее спасти и вы знаете, какъ нужно это сдѣлать. Я узналъ черезъ наше парижское посольство, что слѣдствіе продлится еще очень долго, такъ какъ французскія власти нащупываютъ широкую шпіонскую организацію, надѣясь на ловкость своихъ агентовъ и на признаніе Луизы. Однако, а увѣренъ, что Луиза ничего не скажетъ. Она думаетъ — и Блютъ ей, впрочемъ, успѣлъ сказать объ этомъ — что вы во Франціи и скрываетесь. Спѣшите спасти несчастную женщину. Въ этомъ вашъ долгъ! Если же у васъ хватитъ низости такимъ образомъ отдѣлаться отъ полюбившей васъ женщины, и вы позволите, чтобы она погибла, я клянусь вамъ, что найду васъ и отомщу.
Читая это письмо, Вотанъ даже похолодѣлъ.
Онъ чутьемъ опытнаго человѣка и раньше угадывалъ жестокость и безнравственность Вольфа и, хотя въ душѣ руководителя торговаго дома „Артигъ и Вейсъ“ не было и признаковъ идеализма, онъ все-таки чувствовалъ отвращеніе къ этому человѣку-машинѣ и страхъ передъ нимъ. Онъ не могъ побороть своихъ чувствъ, несмотря на явную для себя выгоду и безопасность отъ добрыхъ отношеній съ капитаномъ, и такъ и остался врагомъ бѣжавшаго изъ Россіи Вольфа.
Вскорѣ на лицѣ старика появилась холодная и злорадная улыбка. Онъ подошелъ къ столу и подъ подписью Каттнера сдѣлалъ приписку:
— Прошу Ваше Превосходительство передать пришедшее въ адресъ служащаго торговаго дома „Артигъ и Вейсъ“, Вольфа, письмо, копія котораго остается у меня въ дѣлахъ.
Переписавъ письмо Каттнера, Вотанъ запечаталъ его въ конвертъ и надписалъ на немъ адресъ германскаго посла въ Пекинѣ.
Въ то же время онъ отправилъ письмо Каттнеру, въ которомъ выражалъ ему свое сочувствіе и возмущался низостью поступка Вольфа.
Вскорѣ Вотанъ забылъ о письмѣ, такъ какъ у него было много работы.
Въ городѣ чувствовался недостатокъ въ различныхъ товарахъ. Привоза не было. Коммерческія суда давно уже не рисковали заходить въ Японское море, а по желѣзнымъ дорогамъ почти не перевозили грузовъ. На всѣ товары поднялъ цѣны и Вотанъ, но длилось это недолго. Черезъ нѣсколько дней онъ уже понизилъ цѣны, несмотря на то, что другіе торговые дома вели между собою переговоры о необходимости повышенія расцѣнокъ. Это вызвало сильное волненіе среди купцовъ и произвело отличное впечатлѣніе на общество, въ которомъ своимъ человѣкомъ былъ старый Вотанъ и служащіе торговаго дома „Артигъ и Вейсъ“.
Вотанъ загадочно улыбался. Онъ зналъ, что въ это время мимо Ляодуна шелъ пароходъ „Альфредъ Фоссъ“, а къ сѣверу отъ Гонконга догонялъ его другой пароходъ „Эльза“, и что оба они уже предъявили японскимъ сторожевымъ судамъ тѣ синіе пропускные билеты, которые прислалъ изъ Портъ-Артура Вель въ тюкахъ мануфактуры. Пароходы везли грузы торговаго дома „Артигъ и Вейсъ“, и японскіе миноносцы и крейсера по безпроволочному телеграфу сообщали другъ другу о пропускѣ этихъ пароходовъ.
И много разъ за время войны приходили нагруженные различными товарами пароходы для фирмы „Артигъ и Вейсъ“ такъ, какъ будто въ водахъ Тихаго океана не случилось ничего особеннаго.
Вотанъ ликовалъ. Онъ получалъ отовсюду благодарность за предусмотрительность и за умѣніе снабдить городъ всѣмъ необходимымъ.
Одно лишь волновало Вотана. Все чаще и чаще получалъ онъ письма, съ мѣтками и условными знаками и простыя и понятныя телеграммы съ различными запросами, и все чаще, и чаще приходилось ему посылать отвѣты объ отправленныхъ машинахъ и возвращенныхъ ему обратно за ненадобностью. Много лѣтъ занимался Вотанъ освѣдомленіемъ берлинскаго правительства о томъ, что дѣлается на берегахъ Тихаго океана, отъ шумнаго международнаго Фриско до Нагасаки, Сайгона, Гонконга и Сахалина, но никогда не приходилось ему все время ходить на краю бездны, которую открыло передъ нимъ военное министерство Германіи, желавшее все знать и все сообщать воюющей съ Россіей державѣ, такъ усердно обслуживаемой Берлиномъ, подготовляющимъ удары и неудачи для обоихъ противниковъ. Однако, прекратить свою дѣятельность старый Вотанъ уже не могъ, и случайное замедленіе въ отвѣтѣ на телеграммы немедленно же вызывало повтореніе съ непремѣнной прибавкой двухъ словъ: „Фирма неаккуратна“.
Вотанъ не разъ, получивъ такую телеграмму, безпокойно ходилъ по кабинету и посылалъ по адресу берлинскихъ генераловъ весьма нелестные эпитеты. Старикъ никогда не думалъ, что ему придется дожить до того времени, когда его безопасная, отлично оплачиваемая и, какъ онъ любилъ выражаться, почти „научная“ дѣятельность, потребуетъ отъ него риска честью и даже жизнью.
Время шло. На морѣ и на сушѣ бѣсновалась кровавая буря. Много жизней прервалось внезапно и нелѣпо, много вдовъ и сиротъ осталось въ обѣихъ странахъ. Не разъ вспоминалъ Вотанъ испуганные глаза тѣхъ полуголодныхъ покинутыхъ дѣтей, которыя врѣзались ему въ память при его проѣздѣ въ Германію.
— Что съ ними теперь? — спрашивалъ онъ себя, но приносили новую телеграмму и вновь начиналъ трепетать Вотанъ за свою жизнь и за свое положеніе.
Наступила весна 1905 года, и пришелъ день 14 мая.
Это былъ теплый солнечный день, полный какого то весенняго задора и свѣта, и, казалось, сама природа не сумѣла-бы на этотъ радостный день набросить мрачную тѣнь. Однако, это былъ одинъ изъ самыхъ кровавыхъ, самыхъ черныхъ дней, какіе знала исторія человѣчества.
Первымъ вѣстникомъ этого дня былъ Нохвицкій. Онъ рѣдко бывалъ у Вотана и не любилъ безъ необходимости видѣться съ нимъ, такъ какъ старикъ смотрѣлъ на него враждебно, а его презрительныя улыбки задѣвали Нохвицкаго. Вотанъ, при видѣ Нохвицкаго, мрачно взглянулъ на него и снялъ очки.
— Что? — бросилъ онъ, смотря куда-то въ сторону.
— Вашъ служащій, посѣтившій сегодня островъ, гдѣ нами установленъ безпроволочный телеграфъ, привезъ важныя извѣстія, — почти шопотомъ произнесъ Нохвицкій. — Сегодня въ Цусимскомъ проливѣ произошелъ бой между эскадрой генерала Рожественскаго и японскимъ флотомъ...
Голосъ Нохвицкаго дрогнулъ. Несмотря на полную потерю какихъ-либо возвышенныхъ чувствъ и на совершенное равнодушіе ко всему тому, что не касалось его мелкой, ничтожной личности предателя и шантажиста, какое-то непріятное, тяжелое и оскорбительное чувство сжимало ему сердце, не позволяло быть, по обыкновенію, развязно наглымъ и мѣшало гнусаво хихикать.
Заинтересованный извѣстіемъ, Вотанъ поднялся и дрожащими руками началъ надѣвать очки.
— Бой? И что же?.. — такъ же шепотомъ спросилъ онъ.
— Адмиралъ Рожественскій разбитъ, — сказалъ, вставая, Нохвицкій.
Вдругъ онъ выпрямился и злобно, такъ, какъ никогда не глядѣлъ на людей, взглянулъ въ лицо Вотана. Онъ замѣтилъ блескъ радости въ глазахъ управляющаго торговаго дома „Артигъ и Вейсъ“. Что то забытое, давно уснувшее, лежащее глубоко на днѣ сердца Нохвицкаго, вдругъ проснулось, и онъ, стуча маленькимъ костлявымъ кулакомъ по краю письменнаго стола Вотана, шипящимъ, рвущимся голосомъ сказалъ:
— Ну! попадешься ты мнѣ когда нибудь...
Не взглянувъ на удивленнаго этой неожиданной выходкой Вотана, Нохвицкій быстро вышелъ изъ кабинета и, спускаясь по лѣстницѣ, грозилъ кому-то кулакомъ и грязно ругался.
На другой день вѣсть, сообщенная Нохвицкимъ наканунѣ, сдѣлалась уже печальнымъ вчерашнимъ днемъ. Люди ходили подавленные. Великое, тяжелое несчастье упало на нихъ и согнуло до самой земли. Всѣ невольно смотрѣли туда, гдѣ, клубясь надъ моремъ, уходили къ югу облака, и гдѣ прекратились сразу, такъ трагически и такъ жестоко, тысячи жизней людей, преодолѣвшихъ небывалыя препятствія и пережившихъ тяжкія лишенія дальняго, опаснаго плаванія.
Никто ни о чемъ не разспрашивалъ. Оставался фактъ. Фактъ этотъ былъ такъ понятенъ и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ кошмарно тяжелъ, что, казалось, не хватитъ силъ пережить его, если передъ глазами встанетъ все событіе, которое видѣли и скрыли въ своей пучинѣ свинцовыя волны Цусимы.