МѢРА ЗА МѢРУ.
правитьВъ основу „Мѣры за мѣру“ положена исторія безжалостнаго и порочнаго правителя, который соглашается помиловать приговореннаго имъ къ смерти человѣка, въ случаѣ если сестра послѣдняго (по другимъ версіямъ — жена) отдастся ему, но потомъ, добившись, чего онъ хотѣлъ, все-таки не исполняетъ своего обѣщанія. Эта исторія раньше Шекспира неоднократно отражалась, съ извѣстными варіантами, въ повѣстяхъ и политическихъ произведеніяхъ главныхъ западно-европейскихъ націй. Въ большей части этихъ обработокъ развязка состоитъ въ томъ, что недостойный правитель, послѣ раскрытія его вины, долженъ немедленно жениться на опозоренной имъ женщинѣ, причемъ за бракосочетаніемъ сейчасъ же слѣдуетъ его казнь. Въ различныхъ странахъ и областяхъ разсказъ пріурочивался къ подлиннымъ историческимъ дѣятелямъ, вельможамъ, губернаторамъ, намѣстникамъ и т. д.
Если многія детали старой фабулы повторяются въ трагикомедіи Шекспира „Мѣра за мѣру“, впервые поставленной на сценѣ театра „Глобусъ“ въ 1604 году, а написанной, вѣроятно, незадолго до этого, то наиболѣе близкимъ къ ней произведеніемъ, которое безусловно повліяло на великаго драматурга, является пьеса Джорджа Уэтстона, „Превосходная и знаменитая исторія Промоса и Кассандры“, напечатанная въ 1578 году. Въ этой пьесѣ, которая подобно шекспировской, представляетъ собою чередованіе трагическаго и комическаго элементовъ, дѣйствіе происходитъ въ Венгріи, въ царствованіе Матвѣя Корвина, короля Венгріи и Богеміи (XV в.), пользовавшагося любовью и уваженіемъ народа. Мѣсто шекспировскаго Анджело занимаетъ здѣсь Промосъ, намѣстникъ города Юліо, облеченный довѣріемъ короля, извѣстный строгостью нравовъ и, повидимому, одаренный талантами опытнаго администратора. Однажды Промосъ приговариваетъ къ смертной казни юношу, по имени Андруджіо, обвиненнаго въ томъ, что онъ соблазнилъ молодую дѣвушку, Полину. Сестра Андруджіо, Кассандра, желая спасти жизнь брата, отправляется къ Промосу, въ надеждѣ смягчить его своими мольбами. Намѣстникъ сперва не хочетъ и слышать о помилованіи; затѣмъ, плѣненный красотою и обворожительностью Кассандры, онъ даетъ ей слово — пощадить ея брата, если она назначитъ ему свиданіе и согласится ему принадлежать. Возмущенная вначалѣ этимъ предложеніемъ, Кассандра, нѣсколько времени спустя, видя безвыходное горе брата, рѣшаетъ пожертвовать для него своею честью.
Но Промосъ не только жестокъ и втайнѣ развратенъ, — онъ можетъ показать себя при случаѣ вѣроломнымъ и коварнымъ! Соблазнивъ Кассандру, онъ и не думаетъ исполнять свое обѣщаніе; напротивъ, онъ тотчасъ же приказываетъ лишить жизни Андруджіо и отнести его голову къ Кассандрѣ, прибавивъ, въ видѣ глумленія надъ нею, что онъ сдержалъ слово, такъ какъ освободилъ ея брата отъ оковъ и тюрьмы. Благодаря состраданію и человѣчности тюремщика, коварный замыселъ остается неосуществленнымъ, Андруджіо получаетъ возможность спастись и укрыться отъ преслѣдованій, а къ Кассандрѣ посылаютъ голову другого преступника, необыкновенно похожаго на него, который долженъ былъ быть казненъ въ тотъ же день. Узнавъ о мнимой казни брата, Кассандра хочетъ лишить себя жизни, но потомъ рѣшаетъ открыться во всемъ королю, моля его — покарать виновнаго. Матвѣй Корвинъ, разъ усомнившись въ своемъ намѣстникѣ, издаетъ воззваніе къ народу, приглашая всѣхъ, кто хочетъ принести жалобу на Промоса, обращаться къ нему лично, не боясь послѣдствій. Жалобъ оказывается такъ много, что закулисная сторона дѣятельности намѣстника становится слишкомъ очевидною для короля. Разобравъ лично дѣло Кассандры, онъ приговариваетъ Промоса къ браку съ обезчещенною имъ дѣвушкою, а затѣмъ — къ смертной казни. Во время разбирательства въ душѣ Кассандры происходитъ коренной переломъ; она вдругъ начинаетъ чувствовать состраданіе, даже безотчетное расположеніе къ тому, кого она еще такъ недавно считала своимъ злѣйшимъ врагомъ, и молитъ короля пощадить его жизнь, не разлучать ихъ такъ скоро. Ея мольбы остались бы, вѣроятно, безплодными, еслибы въ эту минуту не появился, покинувъ свое убѣжище, Андруджіо, котораго всѣ считали казненнымъ. Король прощаетъ и его, и Промоса, причемъ Андруджіо женится на Полинѣ, Промосъ — на Кассандрѣ.
Таково, въ самыхъ общихъ чертахъ, содержаніе пьесы Уэтстона. Слѣдуетъ, однако, имѣть въ виду, что въ этой пьесѣ — еще болѣе, чѣмъ въ „Мѣрѣ за мѣру“ — видное мѣсто принадлежитъ комическому элементу, чисто внѣшнимъ образомъ связанному съ главною фабулою. Преступники, гуляки, продажныя женщины, сводни, подкупные судейскіе, — вся эта грубая и пошлая компанія выступаетъ въ рядѣ сценъ, отвлекая въ совершенно другую сторону вниманіе читателя и не всегда содѣйствуя, — какъ мы это, наоборотъ, видимъ у Шекспира, — выясненію основной идеи или развитію сюжета. Важную роль играетъ въ этихъ сценахъ судья и блюститель нравовъ, Фаллаксъ, помощникъ Промоса, обязанный преслѣдовать развратъ, но неожиданно влюбляющійся въ одну изъ тѣхъ женщинъ, которыхъ онъ долженъ былъ арестовать и наказать, Ламію, и становящійся ея послушнымъ орудіемъ. Съ помощью своихъ клевретовъ, Рапакса и Грипакса, онъ совершаетъ рядъ беззаконныхъ поступковъ, окончательно дѣлается грабителемъ, хищникомъ, отъявленнымъ негодяемъ. Въ концѣ пьесы и его, и Ламію постигаетъ кара закона, такъ какъ король узнаетъ не только о порочности Промоса, но также и о подвигахъ его помощника. Сюжетъ „Исторіи Промоса и Кассандры“ былъ еще разъ обработанъ Уэтстономъ въ формѣ новеллы, вошедшей въ составъ его сборника „Heptameron of Civil Discourses“, гдѣ дама, носящая имя Изабеллы, разсказываетъ всю эту исторію. Любопытно, однако, что въ этой второй обработкѣ отсутствуетъ комическій, точнѣе — циничный элементъ, составлявшій чуть не половину пьесы. Нельзя точно опредѣлить, зналъ ли Шекспиръ эту повѣсть, такъ какъ заимствованныя имъ детали попадаются въ обѣихъ обработкахъ фабулы, а тамъ, гдѣ эти обработки расходятся, онъ придерживается первоначальной версіи. Нѣкоторые изслѣдователи считаютъ, впрочемъ, возможнымъ отвѣтить на этотъ вопросъ утвердительно[1].
Раньше Уэтстона сходный сюжетъ былъ обработанъ, — правда, въ нѣсколько иномъ духѣ, — итальянскимъ писателемъ Джиральди Чинтіо, который въ сборникъ своихъ новеллъ, Hecatommythi, напечатанный въ 1565 году, включилъ, между прочимъ, одну исторію, очень близкую по фабулѣ къ пьесѣ Уэтстона и, несомнѣнно, повліявшую на англійскаго драматурга. У Чинтіо дѣйствіе происходитъ въ Инспрукѣ, въ царствованіе императора Максимиліана. Промосъ называется здѣсь Юристомъ, Кассандра — Эпитіей, Андруджіо — Вико. Помимо разницы въ именахъ, слѣдуетъ отмѣтить ту важную подробность, что въ итальянской новеллѣ казнь надъ погрѣшившимъ противъ кодекса пуританской нравственности юношей, дѣйствительно, совершается, что не мѣшаетъ Эпитіи въ концѣ новеллы, влюбившись въ убійцу брата, добиться для него прощенія, чтобы затѣмъ счастливо прожить съ нимъ много лѣтъ.
Это, конечно, не можетъ расположить насъ въ пользу главной героини, поступокъ которой не имѣетъ даже того запоздалаго оправданія, что братъ ея, въ концѣ концовъ, остался все же цѣлъ и невредимъ, несмотря на распоряженіе намѣстника, — какъ мы это видимъ въ «Исторіи Промоса и Кассандры». Далѣе, узнавъ о казни Вико, опозоренная Эпитія вначалѣ рѣшаетъ умертвить Юриста своими собственными руками, во время второго свиданія, — между тѣмъ какъ въ пьесѣ Уэтстона Кассандра думаетъ только о самоубійствѣ, но потомъ отказывается отъ своего намѣренія. Есть и нѣкоторыя другія, менѣе важныя отличія. Несомнѣнно, что Уэтстонъ, не принадлежа къ выдающимся писателямъ, все же подготовилъ почву для Шекспира, явился какъ бы посредникомъ между нимъ и не особенно глубокою итальянскою новеллою, сгладилъ нѣкоторыя ея шероховатости и несообразности, — хотя, съ другой стороны, самъ отвелъ въ своей пьесѣ видное мѣсто площадному, грубо потѣшному элементу, котораго не было у Чинтіо.
Что же сдѣлалъ съ этой фабулой Шекспиръ?
Если мы сравнимъ «Мѣру за мѣру» съ пьесою Уэтстона, намъ, конечно, прежде всего, бросится въ глаза неравенство дарованій. Многія ситуаціи, возсозданныя и тѣмъ, и другимъ драматургомъ, производятъ у Шекспира гораздо болѣе сильное впечатлѣніе. Съ большимъ мастерствомъ очерчены также характеры главныхъ дѣйствующихъ лицъ, поступки которыхъ становятся болѣе мотивированными, вытекающими изъ особенностей ихъ натуры. Но не въ этомъ одномъ состоитъ, . конечно, отличіе трагикомедіи Шекспира отъ «Исторіи Промоса и Кассандры». Многія детали фабулы измѣнены и переработаны. Мѣсто дѣйствія перенесено въ Вѣну, Промоса замѣнилъ Анджело, короля Матвѣя или императора Максимиліана — Винченціо, герцогъ вѣнскій, Кассандру — Изабелла и т. д. Очень важно то, что нравственный обликъ сестры узника сдѣлался гораздо болѣе привлекательнымъ, чистымъ, благороднымъ. Изабелла не жертвуетъ своею честью, для умилостивленія Анджело, какъ это сдѣлали Кассандра и Эпитія[2]. Возмущенная гнуснымъ требованіемъ правителя, она вплоть до самаго конца все такъ же смотритъ на его предложеніе, не идетъ ни на какіе компромиссы, предпочитаетъ, чтобъ братъ ея умеръ по волѣ безжалостнаго Анджело. Но, измѣнивъ въ этомъ отношеніи традиціонный сюжетъ, Шекспиръ, естественно, долженъ былъ придумать какой-нибудь эпизодъ, который оставилъ бы Анджело въ твердой увѣренности, что молодая дѣвушка исполнила его волю, и все же далъ бы ей возможность сохранить свою честь незапятнанною. Для этого онъ ввелъ въ свою пьесу новое лицо, Маріанну, бывшую невѣсту Анджело, отвергнутую правителемъ и отказавшуюся отъ надежды когда либо стать его супругою. Благодаря вмѣшательству переодѣтаго герцога, Маріанна идетъ ночью, по его совѣту, на свиданіе съ Анджело, который принимаетъ ее за Изабеллу и считаетъ себя вполнѣ удовлетвореннымъ. Въ настоящее время неправдоподобность этого страннаго эпизода слишкомъ очевидна для насъ; совершенно такъ же мы отказываемся вѣрить, чтобы переодѣванье, столь обычное въ комедіяхъ Шекспира, могло дѣлать людей безусловно неузнаваемыми даже для близкихъ. Возвысивъ въ нашихъ глазахъ душевный міръ Изабеллы, Шекспиръ придалъ нѣсколько двусмысленную окраску образу дѣйствій другой своей героини, Маріанны, которая дѣлаетъ весьма рискованный шагъ, забывая всякую стыдливость и женственность[3]. Если только мы помиримся съ этимъ, мы, несомнѣнно, должны будемъ признать, что реабилитація Изабеллы, сама по себѣ, сдѣлала пьесу болѣе интересною и цѣльною. Между сестрой Клавдіо и, напримѣръ, Эпитіей, которая отдается Юристу и затѣмъ съ восторгомъ выходитъ за него замужъ, зная, что онъ казнилъ ея брата, лежитъ цѣлая пропасть.
Переодѣваніе герцога, который, подобно Гарунъ-аль-Рашиду, проникаетъ incognito въ толпу, впервые слышитъ все, что о немъ тайно говорятъ въ народѣ, знакомится съ закулисною стороною городской жизни, — деталь, всецѣло принадлежащая Шекспиру. Оставляя въ сторонѣ вопросъ о степени правдоподобности этого эпизода, нельзя не замѣтить, что онъ немало способствуетъ правильному развитію фабулы и ея постепенному приближенію къ развязкѣ. Разъ мнимый монахъ все слышитъ и все знаетъ, разъ порочность Анджело ему вполнѣ ясна, онъ, естественно, долженъ въ концѣ пьесы, послѣ искусно разыграннаго изумленія и гнѣва, всенародно дать вѣру жалобѣ Изабеллы, хотя она обвиняетъ человѣка, всѣми уважаемаго, пользующагося безупречною репутаціей. Если бы переодѣтый герцогъ не имѣлъ случая бесѣдовать съ Клавдіо и его сестрою, быть можетъ, онъ не сразу повѣрилъ бы жалобѣ молодой дѣвушки, которая приводитъ въ негодованіе его приближенныхъ, — и горькая правда еще долго осталась бы скрытою отъ всѣхъ. Еще небольшая деталь, измѣненная Шекспиромъ: голову казненнаго вмѣсто Клавдіо разбойника приносятъ у него не къ Изабеллѣ, а къ самому Анджело, который не замѣчаетъ, что его обманули.
Комическій, потѣшный элементъ, введенный Уэтстономъ, также подвергся въ «Мѣрѣ за мѣру» значительнымъ измѣненіямъ. Шекспиръ не рѣшился совсѣмъ откинуть этотъ элементъ, но онъ постарался ввести его въ должныя границы, сократить, связать, по возможности, съ основною фабулою[4]. Нѣкоторымъ героямъ Уэтстона соотвѣтствуютъ, правда, такія же циничныя, грубоватыя фигуры (напримѣръ, Ламіи — сводня Переспѣла). Но число этихъ персонажей стало гораздо меньше. Инымъ изъ нихъ вложены кое-гдѣ въ уста довольно остроумныя фразы. У Люціо и у глуповатаго констэбля Локоть есть нѣсколько удачно подмѣченныхъ чертъ. Въ отличіе отъ «Исторіи Промоса и Кассандры», въ тѣхъ сценахъ, гдѣ выступаетъ эта пестрая компанія, фигурируютъ также и представители другой категоріи дѣйствующихъ лицъ, — Анджело, герцогъ, Эскалъ. Лежащее въ основѣ сюжета осужденіе Клавдіо составляетъ предметъ разговоровъ Луціо, Помпея, Переспѣлы и др. Такимъ путемъ достигается большая цѣльность впечатлѣнія, производимаго пьесою. Уэтстонъ, по его собственному признанію, хотѣлъ, разбивая пьесу какъ бы на двѣ отдѣльныхъ части, одновременно поучать и развлекать зрителя… Шекспиръ, сохраняя этотъ легкомысленный, циничный элементъ, имѣлъ въ виду еще болѣе оттѣнить основную идею пьесы, показать, что творится въ народной массѣ въ то самое время, когда правители-доктринеры думаютъ однимъ взмахомъ пера уничтожить развратъ. Онъ хотѣлъ лишній разъ отмѣтить торжество природныхъ инстинктовъ надъ всѣми теоретическими построеніями. Это не мѣшаетъ нѣкоторымъ сценамъ (напримѣръ, второй сценѣ перваго акта или началу третьей сцены 4-го) возмущать нравственное чувство современнаго читателя и дѣлать постановку пьесы безъ купюръ почти невозможною[5]. Любопытно, что шаржированная роль Бернардина, равно какъ и забавные разговоры между Луціо и переодѣтымъ герцогомъ, созданы самимъ Шекспиромъ: у Уэтстона мы не находимъ ничего подобнаго.
Главный интересъ въ «Мѣрѣ за мѣру» сосредоточивается, конечно, на личности самого Анджело. Его психологія гораздо сложнѣе и своеобразнѣе, чѣмъ внутренній міръ Промоса или Юриста. Различіе дарованій особенно ярко сказалось въ данномъ случаѣ. Передъ нами — отнюдь не заурядный тиранъ или развратникъ. На нашихъ глазахъ онъ проходитъ черезъ нѣсколько послѣдовательныхъ стадій, обнаруживаетъ гордость, самонадѣянность, смущеніе, чувственные инстинкты, лицемѣріе, коварство, упадокъ духа… Нѣкоторыя стороны его натуры, правда, очерчены особенно ярко и рельефно. Въ его лицѣ драматургъ хотѣлъ, прежде всего, вывести представителя пуританской морали, которая всегда была ему антипатична. Чисто религіозный элементъ пуританства всегда мало интересовалъ Шекспира; положительныя стороны этого ученія не были оцѣнены имъ по заслугамъ. Онъ былъ противникомъ пуританъ собственно потому, что они отрицали искусство и видѣли въ любви и страсти что-то грѣховное и порочное. Вслѣдствіе этого онъ и осмѣялъ ихъ въ лицѣ Мальволіо изъ «Двѣнадцатой ночи», который является только забавною, въ концѣ — прямо жалкою фигурою, — а затѣмъ, сгустивъ красхи и обративъ вниманіе на мрачныя, отталкивающія стороны того же самаго явленія, заклеймилъ ихъ чопорную и холодную мораль въ лицѣ Анджело.
Въ героѣ «Мѣры за мѣру» хотѣли иногда видѣть только чистокровнаго лицемѣра, притворщика, который хочетъ возложить на плечи другихъ неудобоносимое бремя, а себѣ считаетъ все позволеннымъ. Между тѣмъ, Анджело отнюдь не является лицемѣромъ по натурѣ. Онъ искренно убѣжденъ въ необходимости строгихъ, крутыхъ мѣръ, надѣется искоренить въ Вѣнѣ безнравственность, вначалѣ твердо увѣренъ въ своей непогрѣшимости и стойкости… Крейсигъ, въ своихъ «Чтеніяхъ о Шекспирѣ», отмѣчаетъ значеніе «Мѣры за мѣру», какъ пьесы, въ которой великій драматургъ формулировалъ свое понятіе о правѣ и законѣ, сдѣлавъ Анджело холоднымъ безучастнымъ законникомъ-формалистомъ, желающимъ подогнать всѣхъ людей подъ готовыя рамки и категоріи, не признающимъ снисхожденія и терпимости. По мнѣнію Анджело, «человѣка буквы и авторитета», люди должны быть послушными объектами закона, должны приспособляться къ нему, а правители и судьи ни въ коемъ случаѣ не могутъ вникать въ особыя условія, при которыхъ совершенъ тотъ или другой проступокъ, принимать въ соображеніе смягчающія обстоятельства и вообще дѣлать какія либо исключенія изъ общаго правила. Наоборотъ, самъ Шекспиръ, устами Эскала, герцога, Изабеллы проводитъ совершенно противоположный взглядъ, доказываетъ, что всякій законъ долженъ имѣть относительное, а не абсолютное значеніе, что нужно умѣть его примѣнять, что на первомъ планѣ должны стоять человѣчность и милосердіе, что нужно исправлять, а не терзать преступника[6].
Фридрихъ Курціусъ въ статьѣ, посвященной «Мѣрѣ замѣру» («Deutsche Rundschau», 1891, томъ LXVI), настаиваетъ на выдающихся дарованіяхъ и безусловной убѣжденности Анджело, какъ человѣка, искренно желавшаго возвеличить нравственность и добродѣтель, доставить въ общественной жизни торжество " новому курсу «, — но только прибѣгавшаго не къ тѣмъ мѣрамъ, которыя были желательны. Эти свойства заставили герцога поручить ему управленіе городомъ, обойдя имѣвшаго по старшинству всѣ права на этотъ постъ Эскала (другіе критики, наоборотъ, объясняютъ этотъ поступокъ герцога желаніемъ испытать и провѣрить прославленныя добродѣтели Анджело). Паденіе Анджело, презиравшаго и ненавидѣвшаго всѣхъ женщинъ, является только лишнимъ доказательствомъ всемогущества любви и страсти, одерживающихъ иногда верхъ надъ самыми стойкими, закаленными людьми. „Въ лицѣ Анджело“, говоритъ проф. Стороженко, „Шекспиръ казнитъ не только лицемѣріе и ханжество, но свойственную пуританамъ гордость духа, искренно считавшую себя недоступною человѣческимъ слабостямъ“[7]. Мы не имѣемъ основанія предполагать, чтобы до встрѣчи Анджело съ сестрой Клавдіо слово расходилось у него съ дѣломъ! „При первой встрѣчѣ съ Изабеллою онъ увидѣлъ, что слишкомъ понадѣялся на себя“. Весьма характерно то обстоятельство, что молодая дѣвушка привлекла его вниманіе, главнымъ образомъ, своею чистою, невинною, дѣвственною красотою, тогда какъ легкомысленнымъ, распущеннымъ женщинамъ, вѣроятно, никогда не удалось бы сбить его съ позиціи[8]. Недаромъ ему кажется, что «врагъ лукавый» нарочно принялъ обликъ чистой дѣвушки, чтобы смутить его… Поддавшись соблазну, къ своему собственному ужасу и смущенію, назначивъ Изабеллѣ свиданіе, всецѣло охваченный своею страстью, Анджело, естественно, долженъ все же продолжать свою обычную тактику, быть строгимъ моралистомъ и цензоромъ нравовъ, преслѣдовать развратъ, — т. е., иначе говоря, именно съ этой поры онъ, дѣйствительно, становится лицемѣромъ, принужденъ вести двойную игру, чтобы не погубить себя и не подорвать свою репутацію. Отсюда видно, какъ мало похожъ онъ, въ сущности, на другихъ лицемѣровъ, выступавшихъ въ произведеніяхъ міровой литературы, вродѣ мольеровскаго Тартюфа, съ которымъ его сравнивали, между прочимъ, и Франсуа-Викторъ Гюго, и Пушкинъ, отдававшіе предпочтеніе Шекспиру. Рѣшеніе Анджело — все же казнить Клавдіо, нарушивъ слово, данное Изабеллѣ, объясняется опасеніемъ, какъ бы тотъ не отомстилъ ему за позоръ сестры, не разгласилъ повсюду исторію нравственнаго паденія всѣми почитаемаго человѣка. Такимъ образомъ, разъ сойдя съ прямого пути, утративъ точку опоры, намѣстникъ герцога Винченціо запутывается все болѣе и болѣе и, точно по наклонной плоскости, стремительно и неудержимо приближается, самъ того не сознавая, къ своей гибели.
Изабелла занимаетъ обособленное мѣсто среди женскихъ образовъ, созданныхъ Шекспиромъ. «Изабелла», говоритъ Доуденъ, — «единственная шекспировская женщина, стремящаяся сердцемъ и мыслью къ безличному идеалу; она одна, въ періодъ юношеской пылкости и юношеской энергіи, ставитъ выше нѣчто отвлеченное, чѣмъ какую либо человѣческую личность»[9]. Это — «воплощенная совѣсть», святая дѣва, окруженная лучезарнымъ ореоломъ, готовая принять мученическій вѣнецъ, если бы это было нужно. Кругомъ царитъ развратъ, торжествуетъ полная распущенность, — а въ ея душѣ не умираетъ стремленіе къ нравственной чистотѣ, благородству, искренней вѣрѣ, милосердію.[10] Она уходитъ въ монастырь, потому что окружающая среда не даетъ удовлетворенія ея порывамъ въ царство идеала. Ей кажется, что въ уединеніи она станетъ лучше, почерпнетъ бодрость для борьбы со зломъ и нравственнаго самосовершенствованія. Даже безпутный Луціо относится къ ней съ невольнымъ благоговѣніемъ. Мы заранѣе можемъ сказать, что она не послѣдуетъ примѣру Кассандры и Эпитіи и скорѣе лишится брата, чѣмъ согласится на безнравственное предложеніе Анджело. Тѣмъ затруднительнѣе является ея положеніе, когда она приходитъ просить за брата, обвиненнаго въ преступленіи, которое и ей самой кажется отвратительнымъ, грязнымъ. Она принуждена прибѣгнуть къ своего рода софизму, убѣждая Анджело карать грѣхъ, но пощадить грѣшника[11]. Она противопоставляетъ строгости и неумолимости закона — гуманность и любвеобильность христіанскаго идеала. Признавая, что Клавдіо виновенъ, она старается объяснить его поступокъ молодостью, неопытностью, слабостью духа и плоти. Когда она слышитъ изъ устъ Анджело страстныя рѣчи, ея негодованію и ужасу нѣтъ предѣловъ. Ни на одну минуту она не колеблется между двумя рѣшеніями, зная, какъ она должна поступить, чтобы совѣсть ее не упрекала. Малодушіе Клавдіо ее возмущаетъ потому, что она никогда не испытывала ничего подобнаго. Его готовность пожертвовать честью сестры, лишь бы только остаться живымъ, совершенно непонятно стойкой, мужественной, точно свободной отъ всѣхъ человѣческихъ слабостей дѣвушкѣ. Она остается вѣрна себѣ вплоть до конца. Герцогъ Винченціо предлагаетъ ей стать его женою, — она ничего не отвѣчаетъ на это, видимо, слишкомъ пораженная и взволнованная этимъ неожиданнымъ предложеніемъ, чтобы тутъ же рѣшиться на такой важный шагъ, отказаться отъ своихъ грезъ объ уединенной жизни въ затишьи монастыря. Доуденъ, несомнѣнно, выражается слишкомъ категорически, утверждая, будто Изабелла, «снявъ монашескую одежду и отказавшись отъ строгихъ монастырскихъ правилъ, принимаетъ званіе герцогини въ Вѣнѣ. Мѣсто Изабеллы и ея обязанность — стоять надъ развращенной Вѣной…»[12] Это значитъ — забѣгать впередъ, произвольно угадывать мысли автора.
Клавдіо нѣкоторыми чертами характера напоминаетъ своихъ предшественниковъ, напримѣръ, Андруджіо, но, какъ справедливо замѣтилъ Крейсигъ[13], онъ отличается отъ нихъ тѣмъ, что его связь съ Джульеттой отнюдь не можетъ быть названа проявленіемъ развратной, порочной натуры. Онъ былъ искренно убѣжденъ въ томъ, что вскорѣ обвѣнчается съ Джульеттой, и откладывалъ бракосочетаніе только по причинамъ чисто матеріальнаго свойства. Его нельзя принять за типичнаго Донъ-Жуана, прожигателя жизни, достойнаго сподвижника Луціо или Помпея! Ни въ чемъ не проявились такъ ярко формализмъ и безсердечіе Анджело, какъ въ желаніи сдѣлать изъ этого безобиднаго юноши — опаснаго преступника! Во всякомъ случаѣ, это, конечно, совсѣмъ не выдающаяся, не яркая личность, — къ тому же обрисованная Шекспиромъ въ самыхъ общихъ чертахъ. Онъ выступаетъ всего въ трехъ сценахъ, причемъ въ послѣдней — безъ рѣчей. При всемъ томъ, онъ играетъ важную роль въ пьесѣ, потому что грозящая ему смертная казнь дѣлается источникомъ тѣхъ трагическихъ осложненій, которыя составляютъ главную основу фабулы, способствуетъ косвенно выясненію характера Анджело и доводитъ его до позора и униженія. Личность Клавдіо становится нѣсколько болѣе интересною только въ извѣстной сценѣ между нимъ и сестрою[14].
Любопытно, что у Шекспира несчастный юноша, умоляя сестру пожертвовать собою для его спасенія, приводитъ только одинъ мотивъ: пламенную любовь къ жизни и ея благамъ, безотчетный страхъ смерти, небытія. Эти грустныя мысли Клавдіо, кстати сказать, являются какъ бы слабымъ отголоскомъ проникнутыхъ меланхоліей и пессимизмомъ монологовъ Гамлета[15]. Клавдіо не старается, подобно своимъ предшественникамъ, успокоить и какъ бы оправдать себя надеждою на то, что правитель, навѣрное, женится на обольщенной имъ дѣвушкѣ, разъ она ему такъ сильно нравится[16].
На психологіи Джульетты, Маріанны, играющей довольно плачевную роль въ пьесѣ Шекспира, --Эскала, Профоса и др. едва ли стоитъ здѣсь останавливаться. Нельзя не коснуться только герцога, который представляетъ собою болѣе интересную и своеобразную фигуру, чѣмъ король — въ пьесѣ Уэтстона, или императоръ — въ итальянской новеллѣ. По замѣчанію нѣкоторыхъ критиковъ, онъ какъ бы заступаетъ въ данномъ случаѣ мѣсто античнаго хора, формулируетъ основную идею трагикомедіи, неоднократно излагаетъ взглядъ самого автора на тѣ или другія событія, совершающіяся на нашихъ глазахъ[17]. Шекспиръ оттѣняетъ его воззрѣнія, какъ правителя, вполнѣ искреннія попытки — принести пользу народу, вызванныя скитаніями incognito горькія размышленія о тяжелой участи государей, не имѣющихъ возможности изучить вполнѣ основательно народную жизнь, со всѣми ея нуждами, и обезопасить себя отъ клеветы, тайнаго злословія, неудовольствія, даже при самыхъ лучшихъ намѣреніяхъ. Въ рѣчахъ герцога (напримѣръ, въ первой сценѣ перваго акта и четвертой сценѣ второго) видѣли иногда намекъ на взгляды и привычки короля Іакова I, вступившаго на англійскій престолъ въ 1603-мъ году — къ которому, съ другой стороны, Шекспиръ якобы косвенно обращался съ содержащеюся въ его пьесѣ апологіей гуманности и милосердія. |
Нельзя не коснуться, въ заключеніе, русской обработки «Мѣры за мѣру», вышедшей изъ-подъ пера Пушкина и впервые напечатанной въ альманахѣ «Новоселье», — его поэмы «Анджело», которую онъ самъ въ одномъ случаѣ называетъ «переводомъ изъ Шекспира». Въ дѣйствительности, это произведеніе не можетъ быть названо ни переводомъ, ни даже передѣлкою. Инымъ сценамъ Пушкинъ нашелъ нужнымъ придать, какъ и въ подлинникѣ, діалогическую форму, сохранивъ многое изъ шекспировскаго текста, переводя цѣлыя фразы, надписывая даже имена дѣйствующихъ лицъ, какъ въ настоящей пьесѣ. Содержаніе другихъ отрывковъ онъ передаетъ своими словами, иногда резюмируя въ очень сжатой формѣ то, что происходитъ въ нѣсколькихъ явленіяхъ или, напримѣръ, даже въ цѣломъ четвертомъ дѣйствіи. Сравнительно близко къ тексту трагикомедіи Шекспира, съ сохраненіемъ діалогической формы, переданы слѣдующія сцены: бесѣда между Луціо и Изабеллой, впервые узнающей при этомъ объ опасности, которая грозитъ Клавдіо (актъ I, сцена IV); два объясненія между Анджело и Изабеллой (актъ II, сцены II и IV); свиданіе брата съ сестрой въ тюрьмѣ (актъ ІІІ, сцена I; одно изъ наиболѣе удачныхъ мѣстъ въ поэмѣ Пушкина); наконецъ, разоблаченіе вины Анджело и примирительная развязка, вызванная заступничествомъ Изабеллы и великодушіемъ герцога (конецъ акта V, кстати сказать, переданный у Пушкина съ весьма значительными сокращеніями). Тамъ, гдѣ русскій поэтъ излагаетъ отдѣльныя явленія своими словами, иногда получается впечатлѣніе чрезмѣрной сжатости, чего-то не договореннаго, почти скомканнаго. Особенно чувствуется это въ третьей части поэмы, гдѣ эпизодъ съ Маріанной и исторія замѣны головы Клавдіо — головою казненнаго въ тюрьмѣ разбойника намѣчены въ самыхъ общихъ чертахъ.
Характеръ Анджело, видимо, интересовалъ Пушкина и казался ему однимъ изъ лучшихъ характеровъ, созданныхъ Шекспиромъ. Въ одной изъ его «замѣтокъ», относящихся къ 1833 году, мы находимъ, между прочимъ, сравненіе мольеровскаго Тартюфа съ Анджело. Высказавъ мнѣніе, что герой Мольера во всѣхъ случаяхъ жизни является только лицемѣромъ, поэтъ прибавляетъ: «У Шекспира лицемѣръ произноситъ судебный приговоръ съ тщеславною строгостью, но справедливо; онъ оправдываетъ свою жестокость глубокомысленнымъ сужденіемъ государственнаго человѣка; онъ обольщаетъ невинность сильными, увлекательными софизмами, не смѣшною смѣсью набожности и волокитства. Анджело — лицемѣръ, потому что его гласныя дѣйствія противорѣчатъ тайнымъ страстямъ. А какая глубина въ этомъ характерѣ!» Нельзя сказать, однако, чтобы характеръ Анджело, какимъ онъ обрисованъ у Шекспира, былъ также удовлетворительно изображенъ въ русской обработкѣ сюжета. Сравнительно небольшіе размѣры поэмы нѣсколько помѣшали детальной характеристикѣ натуры главнаго героя. Передъ нами — «судія — торгашъ и обольститель», жестокій тиранъ, человѣкъ безсердечный, безжалостный, развратный и коварный. Педантическій законникъ сказывается въ немъ гораздо рѣже. Нѣкоторые его поступки, — напримѣръ, рѣшеніе все же казнить Клавдіо, несмотря на честное слово, данное Изабеллѣ, --мотивированные у Шекспира, остаются недостаточно мотивированными въ поэмѣ Пушкина. Не вполнѣ передано и душевное состояніе Анджело, когда онъ постепенно переходитъ отъ попытки рѣшительно отрицать свою вину и притворно выражать на своемъ лицѣ благородное негодованіе — къ полному сознанію въ томъ, что онъ сдѣлалъ, и мольбамъ о смерти, которая ему кажется все же отраднѣе позора. Пушкинъ внесъ нѣкоторыя измѣненія и въ самую фабулу шекспировской пьесы. Дѣйствіе происходитъ не въ Вѣнѣ, а «въ одномъ изъ городовъ Италіи счастливой». Мѣсто герцога Винченціо занялъ у него «предобрый старый Дукъ», «народа своего отецъ чадолюбивый». Нужно замѣтить, что у Шекспира герцогъ отнюдь не является старикомъ, — въ концѣ пьесы онъ очень ясно показываетъ Изабеллѣ, что не прочь былъ бы сдѣлать ее своею женою, да и раньше мы неоднократно чувствуемъ, что онъ принадлежитъ къ людямъ среднихъ лѣтъ, но въ полномъ расцвѣтѣ силъ, умственныхъ и физическихъ, обнаруживаетъ предпріимчивость, изобрѣтательность, интересъ къ дѣламъ правленія, ясное пониманіе психологіи толпы. Совершенно не выступаютъ у Пушкина Эскалъ, Профосъ, братъ Петръ, Джульетта, Франциска. Устраненъ также комическій элементъ, играющій такую важную роль у Шекспира. Изъ всей веселой компаніи, фигурирующей въ «Мѣрѣ за мѣру», уцѣлѣлъ только Луціо, который приходитъ къ Изабеллѣ, чтобы сообщить ей объ участи брата; но русскій поэтъ не даетъ ему слишкомъ распрсстраняться, замѣтивъ только, что онъ, въ подробныя пустился объясненья, немного жесткія своею наготой для дѣвственныхъ ушей отшельницы младой". Въ концѣ пьесы онъ уже не появляется, какъ у Шекспира, чтобы получить заслуженное наказаніе за свои нелѣпыя розсказни и желаніе несправедливо очернить отсутствующаго герцога. Еще любопытная деталь: Пушкинъ сдѣлалъ Маріанну не невѣстою, а женою Анджело. Мы узнаемъ, что «онъ былъ давно женатъ», но разстался съ Maріанной потому, что «легкокрылая летунья молва» разнесла повсюду какой-то фантастическій слухъ, позорящій честь ни въ чемъ неповинной женщины. Находя, что «не должно коснуться подозрѣнье къ супругѣ Кесаря», Анджело надменно прогналъ ее, хотя прекрасно зналъ всю неосновательность этого слуха. Съ этихъ поръ Маріанна жила «одна въ предмѣстіи, печально изнывая». Между тѣмъ, по Шекспиру Анджело бросилъ Маріанну тогда, когда она была только его невѣстой, — бросилъ потому, что обѣщанное за нею приданое погибло во время кораблекрушенія. Измѣняя въ этомъ отношеніи фабулу, Пушкинъ, конечно, хотѣлъ ослабить двусмысленный характеръ ночного свиданія Анджело съ Маріанною, по Шекспиру — молодою дѣвушкою, которая рѣшается на такой рискованный шагъ, въ надеждѣ, что ея вѣроломный женихъ приметъ ее во мракѣ за Изабеллу.
«Анджело», несмотря на отдѣльныя удачныя частности, не принадлежитъ къ лучшимъ произведеніямъ Пушкина, не можетъ сравниться съ другими его драматическими опытами, въ которыхъ изображается западно-европейская жизнь, вродѣ «Каменнаго гостя», «Скупого рыцаря», «Моцарта и Сальери», «Пира во время чумы». Критика удѣляла вплоть до нашихъ дней довольно мало вниманія этой поэмѣ, притомъ, конечно, не потому только, что она представляетъ собою близкое подражаніе Шекспиру, а главнымъ образомъ — въ виду отсутствія въ ней безспорныхъ, выдающихся художественныхъ достоинствъ[18]. Очень сурово отнесся къ ней, въ частности Бѣлинскій, который, видимо не зная объ ея источникѣ замѣчаетъ въ своей классической статьѣ о Пушкинѣ: «Анджело былъ принятъ публикой очень сухо, и подѣломъ! Въ поэмѣ видно какое то усиліе на простоту, отчего простота ея слога вышла какъ то искусственна. Можно найти въ „Анджело“ счастливыя выраженія, удачные стихи, если хотите, — много искусства, но искусства чисто техническаго, безъ вдохновенія, безъ жизни. Короче, эта поэма недостойна таланта Пушкина. Больше о ней нечего сказать»[19].
Винченціо, герцогъ вѣнскій.
Анджело, намѣстникъ герцога въ его отсутствіе.
Эскалъ, пожилой вельможа, помощникъ Анджело.
Клавдіо, молодой дворянинъ.
Люціо, гуляка.
Два молодыхъ дворянина, друзья Луціо.
Варрій, дворянинъ изъ свиты герцога.
Профосъ.
Братъ Ѳома | монахи
Братъ Петръ |
Судья.
Локоть, глуповатый констэбль.
Пѣнка, безалаберный молодой человѣкъ.
Помпей, шутъ, слуга Переспѣлы.
Мерзило, палачъ.
Бернардинъ, распутный арестантъ.
Изабелла, сестра Клавдіо.
Маріанна, невѣста Анджело.
Джульетта, любовница Клавдіо.
Франциска, монахиня.
Переспѣла, сводня.
СЦЕНА I.
правитьГерцогъ. Эскалъ!
Эскaлъ. Государь?
Герцогъ.
Вамъ говорить о сущности правленья
Считаю я излишнимъ разглагольствомъ:
Я знаю самъ, что свѣдѣнія ваши
Далеко превосходятъ всѣ совѣты,
Какіе могъ бы дать я — вотъ и все.
Соедините лишь умѣнье ваше
Съ готовностью служить — и къ дѣлу. Духъ народа,
Законы города, права страны
Такъ хорошо изслѣдовали вы,
Какъ рѣдко кто при помощи умѣнья
И опыта. Примите жъ полномочье,
И отъ него не отступайте вы.
Сказать Анджело, чтобъ ко мнѣ явился!
Какъ думаете — онъ замѣнитъ насъ?
Вамъ должно знать, съ особою любовью
Въ правители назначилъ я его,
Отдавъ ему и страхъ, и милость нашу,
И ввѣривъ, какъ намѣстнику, ему
Всю нашу власть. Что скажете на это?
Эскалъ.
Когда найдется въ Вѣнѣ кто достойный
Такой великой милости и чести,
Такъ это — графъ Анджело!
Герцогъ.
Вотъ и онъ!
Анджело.
Всегда покорный вашей волѣ, герцогъ,
Я жду велѣнья вашего.
Герцогъ.
Анджело,
Есть у тебя черты такія въ жизни,
Что наблюдатель въ нихъ увидитъ ясно
Всю жизнь твою. Способности твои
Не одному тебѣ принадлежать,
Чтобъ самому лишь пользоваться ими.
Мы для небесъ, что факелы для насъ:
Они горятъ не для себя; и если
Мы силою своею не сіяемъ,
То все равно, что нѣтъ ея у насъ.
Умы назначены для высшей цѣли;
Природа не даетъ малѣйшей доли
Своихъ даровъ, чтобъ съ должника потомъ
Не взять назадъ, подобно экономной
Богинѣ, должныхъ ей процентовъ. Но
Я говорю тому, кто могъ бы самъ
Мнѣ дать совѣтъ. Итакъ, возьми, Анджело!
Пока насъ нѣтъ, собой насъ замѣни:
Пусть въ Вѣнѣ смерть и милость изъ твоихъ лишь
Исходятъ устъ и сердца. Вотъ Эскалъ —
Помощникъ твой, хотя и старше службой.
Прими же полномочье.
Анджело.
Государь,
Испробуйте сначала мой металлъ,
И ужъ тогда рѣшайтесь отчеканить
На немъ свой обликъ.
Герцогъ.
Графъ, безъ отговорокъ.
По долгомъ и глубокомъ размышленьи,
Избрали мы тебя — прими же власть.
Мы такъ спѣшимъ, что много дѣлъ серьезныхъ
Оставить нерѣшенными должны.
Мы о себѣ писать вамъ будемъ, графъ,
Когда того потребуютъ дѣла.
Желаемъ также, чтобъ и вы писали
Намъ обо всемъ подробно. Ну, прощайте!
Да будетъ вамъ во всемъ успѣхъ счастливый
По нашему желанью.
Анджело.
Государь,
Дозвольте вамъ сопутствовать за городъ.
Герцогъ.
Поспѣшность намъ того не дозволяетъ.
Повѣрьте мнѣ: да не смущаетъ васъ
Сомнѣнье. Ваша власть равна моей:
Усиливать и ослаблять законы
Да будетъ въ вашей волѣ. Дайте руку,
Я ѣду тайно. Я люблю народъ мой,
Но не хочу являться передъ нимъ.
Хотя восторгъ и возгласы его
Всѣ отъ души, но мнѣ они противны,
И не считаю умнымъ я того,
Кто любитъ ихъ. Прощайте!
Анджело.
Государь,
Да будетъ благодать небесъ надъ вами!
Эсхалъ.
И да хранитъ вашъ путь и возвращенье!
Герцогъ.
Благодарю. Прощайте! (Уходитъ).
Эскaлъ.
Открыто, Графъ,
Поговорить мнѣ надо съ вами
О дѣлѣ очень важномъ. Я не знаю,
Въ чемъ состоитъ обязанность моя.
Дано мнѣ полномочье, но какое
И въ чемъ оно — рѣшительно не знаю.
Анджело.
И я не больше вашего. Пойдемте,
Разсмотримъ этотъ пунктъ и разъяснимъ
Его себѣ.
Эскалъ.
Я слѣдую за вами. (Уходятъ).
СЦЕНА II.
правитьЛуціо. Если нашъ герцогъ и другіе герцоги не сойдутся съ венгерскимъ королемъ, то всѣ герцоги нападутъ на короля.
1-й дворянинъ. Пошли намъ небо миръ, но только не съ венгерскимъ королемъ!
2-й дворянинъ. Аминь.
Лyціо. Ты заключилъ свои слова, какъ тотъ благочестивый морской разбойникъ, который выходилъ въ море съ десятью заповѣдями, но одну изъ нихъ соскабливалъ съ таблицы.
2-й дворянинъ. Не укради?
Луціо. Да, эту заповѣдь онъ соскабливалъ.
1-й дворянинъ. Ну, да вѣдь эта заповѣдь воспрещала капитану и всей его шайкѣ ихъ занятіе: они шли на то, чтобы грабить. Да и между нами нѣтъ солдата, которому бы нравились слова о мирѣ въ предобѣденной молитвѣ.
2-й дворянинъ. А я, напротивъ, не знаю ни одного, которому бы они не нравились.
Луціо. Очень вѣрю, потому что ты никогда не присутствовалъ при этой молитвѣ.
2-й дворянинъ. Какъ бы не такъ! По крайней мѣрѣ разъ десять!
1-й дворянинъ. Что жъ, она — въ стихахъ?
Луціо. Всѣхъ размѣровъ и на всѣхъ языкахъ.
1-й дворянинъ. И въ духѣ всѣхъ религій.
Луціо. Почему же нѣтъ? Чтобы тамъ ни говорили, молитва все-таки останется молитвой. Вотъ, напримѣръ, ты: не смотря ни на какія молитвы, ты все-таки останешься продувнымъ негодяемъ.
1-й дворянинъ. Ну, ладно; мы оба съ тобой одной стрижки.
Луціо. Именно такъ, какъ бархатъ и кромка. Ты — кромка.
1-й дворянинъ. А ты — бархатъ. Да, ты знатный бархатъ тройной стрижки; но я охотнѣе буду кромкой волосистаго англійскаго фриза, чѣмъ бархатомъ, который стригли французскія ножницы. Понялъ?
Луціо. Да; но, я думаю, ты самъ съ негодованіемъ проклинаешь эти ножницы. Такъ какъ ты сознался, то я хочу выпить за твое здоровье; но, пока я живъ, я забуду пить послѣ тебя.
1-й дворянинъ. Что жъ? по-твоему я самъ повредилъ себѣ — не такъ ли?
2-й дворянинъ. Ты самъ долженъ знать, обжогся ты или нѣтъ?
Луціо. Смотрите, сюда идетъ наша yсладительница.
1-й дворянинъ. Подъ ея кровлею я пріобрѣлъ себѣ болѣзни, которыя стоили мнѣ…
2-й дворянинъ. Сколько?
Лyціо. Отгадайте.
2-й дворянинъ. Тысячи три марокъ ежегодно.
1-й дворянинъ. Да, и сверхъ того…
Луціо. Пару французскихъ кронъ.
1-й дворянинъ. Ты все приписываешь мнѣ разныя болѣзни; но, право, ты ошибаешься: это все пустое.
Луціо. Ну да, въ тебѣ все пустое: твои кости пусты, а безпутство проникло тебя насквозь.
1-й дворянинъ. Ну, какъ поживаете? Въ которомъ бедрѣ у васъ теперь ломота?
Переспѣла. Ладно, ладно! Вотъ сейчасъ арестовали и повели въ тюрьму человѣка, который стоитъ больше, чѣмъ пять тысячъ такихъ, какъ вы.
2-й дворянинъ. Кого это?
Переспѣла. Ну васъ къ чорту! Клавдіо, синьора Клавдіо!
1-й дворянинъ. Клавдіо въ тюрьмѣ? Не можетъ быть!
Переспѣла. Говорятъ вамъ, что такъ: я видѣла, какъ его взяли и повели, и вдобавокъ черезъ три дня у него голова слетитъ съ плечъ.
Луціо. Послѣ всѣхъ вашихъ глупыхъ остротъ, еще вотъ этой не доставало! Да еще вѣрно ли это?
Переспѣла. Слишкомъ вѣрно; это все за то, что синьора Джульетта отъ него забеременѣла.
Луціо. Да, это очень возможно: онъ обѣщалъ быть у меня два часа тому назадъ; а онъ всегда точно исполнялъ свое слово.
2-й дворянинъ. При томъ же это совершенно согласно съ тѣмъ, о чемъ мы говорили.
1-й дворянинъ. И въ особенности съ послѣднимъ указомъ.
Лyціо. Пойдемъ, разузнаемъ, въ чемъ дѣло. (Луціо и товарищи его уходятъ).
Переспѣла. Такимъ образомъ мало-по-малу, то война, то болѣзнь, то висѣлица, то бѣдность лишатъ меня всѣхъ моихъ обычныхъ посѣтителей.
Переспѣла. Ну, ты что скажешь новенькаго?
Шутъ. Вотъ теперь его и засадили.
Переспѣлa. Но на чемъ-же онъ попался?
Шутъ. На женщинѣ.
Переспѣла. Я хотѣла сказать — въ чемъ онъ провинился?
Шутъ. Въ чужомъ ручьѣ ловилъ форелей.
Переспѣла. Значитъ, оставилъ дѣвушку съ ребенкомъ?
Шутъ. Нѣтъ, онъ дѣвушку надѣлилъ дѣвочкой. А вы ничего не слыхали объ указѣ?
Переспѣла. О какомъ указѣ?
Шутъ. Всѣ публичные дома въ предмѣстіяхъ Вѣны должны быть снесены.
Переспѣла. А тѣ, которые въ городѣ?
Шутъ. Тѣ останутся на племя. И они были бы снесены, да одинъ благоразумный гражданинъ ходатайствовалъ за нихъ.
Переспѣла. Такъ неужели и наши гостиницы, и трактиры въ предмѣстьяхъ будутъ снесены?
Шутъ. До основанія, сударыня.
Переспѣла. Вотъ такъ преобразованія! Что же со мною будетъ?
Шутъ. Э, за себя не бойтесь, сударыня: вѣдь хорошіе адвокаты не нуждаются въ кліентахъ. Если вы перемѣните свою квартиру, то изъ-за этого вамъ не нужно будетъ мѣнять ремесло, а я останусь попрежнему вашимъ прислужникомъ. Не робѣйте! Съ вами такъ строго не поступятъ: вы всѣ глаза свои проглядѣли при своемъ дѣлѣ, такъ и на васъ будутъ смотрѣть сквозь пальцы.
Переспѣла. Что тутъ будешь дѣлать? Пойдемъ.
Шутъ. Вотъ идетъ синьоръ Клавдіо: его профосъ ведетъ въ тюрьму. А вотъ и синьора Джульетта. (Уходятъ).
СЦЕНА III.
правитьКлавдіо.
Зачѣмъ меня по городу ты водишь,
Когда намѣстникъ приказалъ вести
Меня въ тюрьму.
Профосъ.
Не по своей охотѣ
Я васъ вожу по улицамъ: на это
Имѣю я особенный приказъ.
Клавдіо.
Такъ грозная полубогиня Власть
Караетъ насъ по собственнымъ вѣсамъ.
Слова судьбы: «въ кого бы ни попало» —
До нашихъ дней не потеряли силы.
Лyціо.
Ахъ, Клавдіо, въ оковахъ ты? за что?
Клавдіо.
За лишнюю свободу, другъ любезный.
Какъ за обжорствоиъ наступаетъ постъ,
Такъ и свобода лишняя безъ мѣры
Въ оковы переходитъ! Люди жаждутъ
Испить грѣха, какъ крысы пьютъ отраву —
И будетъ ихъ напитокъ смертоносенъ.
Луціо. Еслибъ я съумѣлъ такъ мудро говорить подъ арестомъ, призвалъ бы нѣкоторыхъ изъ моихъ кредиторовъ. Но, сказать по правдѣ, мнѣ больше нравится пошлость свободы, нежели нравственность тюрьмы. Какое же преступленіе ты сдѣлалъ, Клавдіо?
Клавдіо. Такое, что и назвать его будетъ новымъ преступленіемъ.
Лyціо.
Что жъ это? не убійство ли?
Клавдіо.
О, нѣтъ!
Луціо.
Развратъ?
Клавдіо.
Пожалуй, назови хоть такъ.
Профосъ.
Пора, синьоръ; пойдемте, намъ пора.
Клавдіо (Профосу).
Постойте, другъ мой. Луціо — два слова.
Луціо.
Хоть сотню, если то тебѣ поможетъ.
Ужели такъ преслѣдуютъ развратъ?
Клавдіо.
Послушай, вотъ въ чемъ дѣло: обрученный,
На ложе я Джульетты посягнулъ.
Ты знаешь эту дѣвушку — она
Моя жена: недоставало только
Формальнаго обряда. Мы его
На время отложили, въ ожиданьи
Приданаго, которое хранилось
У близкихъ и друзей моей Джульетты.
Итакъ, въ надеждѣ, что съ ея родными
Насъ время примиритъ, скрывали мы
Про нашу связь, но, къ сожалѣнью, мѣна
Взаимныхъ ласкъ явилась у Джульетты
Ужъ въ слишкомъ выразительныхъ чертахъ.
Луціо.
Она беременна?
Клавдіо.
Къ несчастью, да!
И вотъ теперь нашъ герцогскій намѣстникъ —
Иль проблескъ новизны тому виною,
Иль кажется общественное благо
Ему конемъ, которому онъ долженъ,
Вскочивъ въ сѣдло, сейчасъ же показать
Искусство править имъ и силу шпоръ,
Иль изъ тиранства, свойственнаго власти,
Иль просто изъ врожденнаго тиранства —
Не знаю — только новый судія
Открылъ весь хламъ карательныхъ законовъ,
Которые, какъ старые мечи,
Безъ примѣненья девятнадцать лѣтъ,
Забытые, висѣли по стѣнамъ;
Изъ жажды славы онъ возстановилъ
Пренебреженный, дремлющій законъ,
Чтобъ покарать меня — изъ жажды славы.
Луціо. Да, навѣрно такъ; и голова твоя такъ легко стоитъ теперь на плечахъ, что влюбленная молочница можетъ сдунуть ее своимъ вздохомъ. Пошли къ герцогу просьбу о прощеньи.
Клавдіо.
Я ужъ послалъ; но нѣтъ его нигдѣ.
Такъ услужи мнѣ, Луціо, изъ дружбы!
Моя сестра вступила въ монастырь —
Сегодня искуса ея день первый.
Ты разскажи ей про мою бѣду
И упроси сходить ее къ Анджело.
Я на нее надѣюсь крѣпко: юность
Имѣетъ даръ безъ слова убѣждать;
При томъ она умна и даровита.
Ей стоитъ захотѣть — и милой рѣчью
Она плѣнить съумѣетъ хоть кого.
Луціо. Дай Богъ, чтобы ей удалось, какъ для утѣшенія тѣхъ, кто находится въ такомъ же положеніи, такъ и для того, чтобъ ты еще насладился жизнію: мнѣ будетъ очень жаль, если ты проиграешь ее въ такую глупую игру. Я иду къ ней.
Клавдіо. Благодарю тебя, дорогой другъ Луціо!
Луціо. Такъ въ два часа.
Клавдіо. Теперь пойдемъ, профосъ!
СЦЕНА IV.
правитьГерцогъ.
О, нѣтъ, святой отецъ, не думай такъ,
Не думай, чтобъ стрѣла любви пронзила
Мое въ броню закованное сердце.
Отецъ, когда я васъ прошу мнѣ дать
Убѣжище, такъ это съ цѣлью важной,
Обдуманной — не изъ пустыхъ стремленій
Кипучей юности.
Братъ Ѳома.
Могу ль ее узнать?
Герцогъ.
Вы знаете, благочестивый другъ,
Какъ я всегда любилъ уединенье;
Я радости не находилъ въ собраньяхъ,
Гдѣ — юность, роскошь и безумный блескъ.
Я поручилъ Анджело — человѣку
Надежному и самыхъ строгихъ правилъ —
Мои права и власть надъ государствомъ.
Онъ думаетъ, что я уѣхалъ въ Польшу,
Какъ я велѣлъ народу объявить
И какъ всѣ думаютъ. Теперь, отецъ,
Вы спросите, зачѣмъ я это сдѣлалъ?
Братъ Ѳома.
Да, я хотѣлъ бы васъ спросить объ этомъ.
Герцогъ.
Имѣемъ мы суровые законы;
Они необходимы для народа,
Какъ удила строптивымъ лошадямъ.
Восьмнадцать лѣтъ законы эти дремлютъ,
Какъ устарѣвшій левъ въ своей берлогѣ,
Который на добычу ужъ не ходитъ.
Какъ добрые, но слабые отцы,
Связавъ пукъ розогъ, вѣшаютъ его
Передъ дѣтьми — для страха, не для дѣла,
Такъ что онѣ внушаютъ лишь насмѣшки,
А не боязнь: такъ и законы наши,
Умершіе для кары, стали мертвы
И для самихъ себя — и своеволье
Нахально водитъ за носъ правосудье;
Ребенокъ няньку бьетъ; порядокъ гибнетъ.
Братъ Ѳома.
Но, государь, зависѣло отъ васъ
Оковы снять съ поруганныхъ законовъ
И, исходя отъ васъ, не отъ Анджело,
Страшнѣй была бъ та мѣра.
Герцогъ.
Я боюсь,
Что черезъ-чуръ была бъ она страшна.
По слабости, я волю далъ народу —
И тираніей было бъ то карать,
Что дозволялъ я самъ: когда проступки
Безъ наказанья сходятъ съ рукъ, они
Дозволены. Вотъ почему, отецъ мой,
Я на Анджело это возложилъ,
Пусть онъ караетъ подъ моей защитой,
Межъ-тѣмъ какъ я останусь въ сторонѣ,
Свободный отъ клеветъ и порицаній.
Но чтобъ слѣдить за ходомъ управленья,
Порою я въ монашеской одеждѣ
Народъ и власти буду посѣщать.
Достаньте мнѣ монашеское платье
И научите, какъ мнѣ поступать,
Чтобъ инокомъ казаться. Я объ этомъ
Вамъ сообщу въ другое время больше.
Скажу одно: Анджело вѣкъ на стражѣ
Противу зла и врядъ ли даже скажетъ,
Что у него струится въ жилахъ кровь,
И что ему пріятнѣй хлѣбъ, чѣмъ камень.
Теперь посмотримъ, пусть покажетъ время,
Какъ понесетъ онъ нашей власти бремя.
СЦЕНА V.
правитьИзабелла.
У васъ, монахинь, нѣтъ другой свободы?
Франциска.
А развѣ мало этой для тебя?
Изабелла.
О, нѣтъ! я большей воли не желаю;
Хотѣла бъ я, напротивъ, чтобъ былъ строже
Уставъ блаженной мученицы Клары.
Луціо (за сценой).
Миръ всѣмъ!
Изабелла.
Кто тамъ?
Франциска.
Мужчина, Изабелла:
Поди — спроси его, чего онъ хочетъ?
Ты это можешь сдѣлать — ты бѣлица,
А мнѣ нельзя: постриженная можетъ
При старшей только говорить съ мужчиной,
И то съ лицомъ закрытымъ, а открывъ
Его, должна безмолвствовать все время.
Опять зоветъ! Отвѣть ему, сестрица.
Изабелла.
Да будетъ миръ надъ вами! Что вамъ надо?
Луціо.
Привѣтъ вамъ, дѣва! Розовыя щеки
Порукой въ томъ, что дѣва вы. Нельзя ли
Дать случай мнѣ увидѣть Изабеллу:
Она бѣлицей здѣсь въ монастырѣ.
Скажите ей, что братъ ея несчастный
Меня прислалъ.
Изабелла.
Несчастный — почему же?
Я знать желаю потому,
Что Изабелла я, его сестра.
Луціо.
Вамъ Клавдіо поклонъ свой посылаетъ…
Но я хочу быть краткимъ: онъ въ тюрьмѣ!
Изабелла.
Ахъ, я несчастная! За что же это?
Луціо.
За то, за что — будь я его судьею —
Онъ былъ бы награжденъ, а не наказанъ:
Онъ подарилъ любовницѣ ребенка.
Изабелла.
Оставьте, сударь, ваши шутки.
Луціо.
Правда,
Что это мой природный недостатокъ —
Съ дѣвицами шутить, болтая вздоръ;
Но я шутить не стану такъ со всякой.
Я существо небесное въ васъ вижу,
Безплотное, какъ духъ, отъ воздержанья,
А потому я долженъ передъ вами
Правдивымъ быть, какъ-будто предъ святой.
Изабелла.
Высокому хула — мнѣ оскорбленье.
Луціо.
О, вовсе нѣтъ! Вотъ въ двухъ словахъ все дѣло:
Вашъ братъ съ своей любезной цѣловались —
И, какъ полнѣютъ съ пищи, какъ весна
Выводитъ сѣмя, брошенное въ землю,
На божій свѣтъ, такъ и она теперь
Не можетъ скрыть слѣдовъ своей любви.
Изабелла.
Что слышу я! Ужель сестра Джульетта!
Луціо.
Она сестра вамъ?
Изабелла.
Названная — да:
Мы школьныя подруги, въ дѣтской дружбѣ
Мѣняемся нерѣдко именами.
Луціо.
Она и есть.
Изабелла.
Пусть женится на ней!
Луціо.
Вотъ дѣло въ чемъ: нашъ герцогъ очень странно
Отсюда удалился, обманувъ
Надеждою на должность очень многихъ
И въ томъ числѣ меня. Теперь мы слышимъ
Отъ тѣхъ, кто знаетъ тайны государства,
Что у него совсѣмъ другія цѣли.
Здѣсь за него теперь, какъ самодержецъ,
Всѣмъ правитъ графъ Анджело — человѣкъ,
Въ которомъ, вмѣсто крови, ледяная
Вода, который никогда не зналъ
Игриваго движенья чувствъ сердечныхъ,
Который ихъ старался подавить
Постомъ, трудомъ и умственной работой.
Чтобъ устрашить веселье и свободу,
Которыя, какъ мыши мимо льва,
Снуютъ кругомъ карательныхъ законовъ,
Онъ отыскалъ такую въ нихъ статью,
Что братъ вашъ долженъ умереть; теперь
Онъ взялъ его подъ стражу, чтобъ надъ нимъ
Исполнилось карательное слово
Въ примѣръ другимъ. И нѣтъ ему надежды,
Коль сила вашей просьбы не смягчитъ
Суроваго Анджело. Вотъ все дѣло,
Которое мнѣ братъ вашъ поручилъ,
Изабелла.
Его казнить онъ хочетъ?
Луціо.
Приговоръ
Уже подписанъ, и профосъ, я слышалъ,
Ужъ получилъ приказъ его исполнить.
Изабелла.
Ахъ, еслибъ я имѣла только средства
Ему помочь!
Луціо.
Вамъ надо попытаться.
Изабелла.
Сомнительно!
Луціо.
Сомнѣніе — предатель;
Оно того лишаетъ насъ, что часто
При смѣлости могли бъ мы получить.
Подите къ графу; пусть узнаетъ онъ,
Что если дѣвы просятъ, то мужчины,
Какъ боги, все даютъ; а если плачутъ,
Колѣна преклонивъ, то ихъ желанье
Свершается, какъ собственная воля.
Изабелла.
Попробую.
Луціо.
Но только поскорѣе!
Изабелла.
Сейчасъ иду, лишь нужно доложить
Игуменьѣ. Благодарю васъ очень!
Снесите брату мой поклонъ; я нынче жъ
Пришлю ему извѣстье отъ себя.
Луціо.
Ну, такъ прощайте.
Изабелла.
Да хранитъ васъ Богъ
СЦЕНА I.
правитьАнджело,
Нѣтъ, господа, законъ не долженъ быть
Лишь пугаломъ вороньимъ, что стоитъ
Не шевелясь, пока, къ нему привыкнувъ,
Не станутъ птицы на него садиться.
Эскалъ.
Все такъ; мы будемъ строги; но зачѣмъ
Жестокимъ быть? У юноши того,
Котораго спасти бы мнѣ хотѣлось,
Вѣдь, есть отецъ, почтенный, благородный.
Подумайте — хотя я знаю васъ
За человѣка самыхъ строгихъ правилъ —
Что еслибъ вы, въ минуту страсти пылкой,
Когда бы время отвѣчало мѣсту,
А мѣсто всѣмъ желаніямъ, когда бы
Кипѣла кровь, стремясь достигнуть цѣли —
Скажите мнѣ, не пали бъ вы тогда,
Какъ тотъ, кого теперь вы осудили
И предали карающимъ законамъ?
Анджело.
Быть искушаему и пасть, Эскалъ,
Двѣ вещи разныя. Не отрицаю,
Что и въ судѣ, средь дюжины присяжныхъ,
Найдется воръ, а, можетъ быть, и два,
Виновнѣе, чѣмъ самый осужденный;
Но, вѣдь, законъ караетъ то, что явно;
А что ему за дѣло до того,
Что воръ осудитъ вора? Мы поднимемъ
Съ земли брильянтъ, когда его увидимъ,
А если не замѣтимъ, то наступимъ,
И намъ на мысль онъ вовсе не придетъ.
Напрасно вы стараетесь смягчить
Его проступокъ черный увѣреньемъ,
Что я и самъ могъ такъ же поступить.
О, если я, судья его суровый,
Когда-нибудь виновенъ въ томъ же буду,
Пусть вамъ тогда послужитъ образцомъ
Мой приговоръ надъ нимъ, и ужъ ничто
Меня не извинитъ. Другъ, онъ умретъ.
Эскалъ.
Да будетъ такъ, какъ хочетъ ваша мудрость.
Анджело.
Гдѣ профосъ?
Профосъ
Здѣсь, свѣтлѣйшій графъ!
Анджело.
Смотри,
Чтобъ Клавдіо казненъ былъ завтра утромъ.
Теперь введи къ нему духовника —
Къ концу земного странствія пришелъ онъ.
Эскалъ.
О, да проститъ Господь ему и намъ!
Тотъ вверхъ идетъ, благодаря грѣхамъ,
Тотъ гибнетъ безъ вины; одинъ проходитъ
Безъ гибели по хрупкимъ, тонкимъ льдамъ.
Другого въ гробъ лишь шагъ одинъ низводитъ.
Локоть. Ну-ка, ведите ихъ. Если считать порядочными членами общества вотъ этихъ людей, которые ничего не дѣлаютъ, кромѣ безпорядковъ въ общественныхъ домахъ, то я не знаю, что такое юстиція. Ведите ихъ.
Анджело. Что тамъ, любезный? о чемъ идетъ рѣчь? Какъ тебя зовутъ?
Локоть. Съ позволенія вашей милости, я констэбль бѣднаго герцога, и зовутъ меня Локоть; я, ваше сіятельство, принадлежу отчасти къ юстиціи, и представляю вашей милости двухъ извѣстныхъ добродѣевъ.
Анджело. Добродѣевъ! Что это за добродѣи? Не злодѣи ли это?
Локоть. Съ позволенія вашей милости, я не знаю хорошенько, что они такое; но что это дѣйствительно негодяи — въ этомъ я увѣренъ; въ нихъ нѣтъ ни капли нечестія, приличнаго всякому доброму христіанину.
Эскалъ. Отлично сказано! Что за разсудительный констэбль!
Анджело. Къ дѣлу. Что это за люди? тебя зовутъ Локоть? Ну что же ты не говоришь, Локоть?
Шутъ. Онъ не можетъ говорить, ваша милость: у него прорванный локоть.
Анджело. Ты кто такой?
Локоть. Онъ, ваше сіятельство? Да половой, ваше сіятельство, а отчасти и сводникъ, потому что служитъ у сводни, которой домъ, какъ извѣстно, снесенъ въ предмѣстьи. Теперь она завела баню, которую также можно назвать непотребнымъ домомъ.
Эскалъ. Кто это сказалъ тебѣ?
Локоть. Моя жена, ваша честь, которую я презираю передъ лицомъ неба и вашей милости.
Эскалъ. Какъ! жену свою?
Локоть. Точно такъ, ваша милость, потому что она, слава Богу, честная женщина.
Эскалъ. И ты ее за это презираешь?
Локоть. Я говорю, ваша милость, что въ этомъ дѣлѣ я также привираю, какъ она, и вы можете вѣрить намъ: если вышесказанный домъ — не домъ сводни, то очень жаль, потому что это совершенно непотребный домъ.
Эскалъ. Почему ты это знаешь, констэбль?
Локоть. Ахъ, Господи — отъ жены моей; а жена моя, будь она мало-мальски женщина податливая, то въ этомъ домѣ ее непремѣнно совратили бы на развратъ, прелюбодѣяніе и прочія непотребства.
Эскалъ. И все черезъ эту женщину?
Локоть. Точно такъ, ваша милость, чрезъ госпожу Переспѣлу; но когда жена моя наплевала ей въ рожу, она узнала тогда, съ кѣмъ имѣетъ дѣло.
Шутъ. Съ позволенія вашей милости, это было не такъ.
Локоть. Ну, докажи это предъ лицомъ этихъ негодяевъ ты, честный человѣкъ; да, докажи это!
Эскалъ (къ Анджело). Послушайте, какъ онъ путаетъ!
Шутъ. Она пришла къ намъ ваша милость, на сносяхъ, и, съ вашего позволенія, спросила себѣ варенаго чернослива; у насъ же во всемъ домѣ, ваша милость, были только двѣ черносливенки, и онѣ въ тотъ моментъ лежали на десертной тарелочкѣ, цѣною въ три или четыре пенса. Ваша милость, вѣроятно, видали такія тарелочки: онѣ хотя и не изъ китайскаго фарфора, а все-таки очень хорошія тарелочки.
Эскалъ. Дальше, дальше; дѣло не въ тарелочкахъ.
Шутъ. Точно такъ, ваша милость, дѣло не въ нихъ — онѣ тутъ ровно ни къ чему. Но къ дѣлу. Какъ уже было сказано, госпожа Локоть была на сносяхъ и, какъ я уже сказалъ, при послѣднемъ времени, и спросила себѣ, какъ я сказалъ, чернослива, и такъ какъ на тарелочкѣ, какъ я уже сказалъ, были только двѣ черносливины, потому что господинъ Пѣнка — вотъ этотъ самый господинъ — съѣлъ, какъ я уже сказалъ, всѣ остальныя и заплатилъ за нихъ, долженъ самъ сказать, очень хорошо, потому что — вы помните господинъ Пѣнка — у меня не хватило сдачи трехъ пенсовъ…
Пѣнка. Да, это справедливо.
Шутъ. Ну, вотъ видите ли! Я еще сказалъ вамъ при этомъ, если припомните, что сей или оный, тотъ или этотъ никогда неизлѣчатся отъ извѣстной вамъ болѣзни, если не будутъ наблюдать строгую діету. Вѣдь, я говорилъ это вамъ — не правда ли?
Пѣнка. Совершенная правда.
Шутъ. Вотъ видите ли!
Эскалъ. Ты несносный глупецъ. Къ дѣлу! Что же, наконецъ, сдѣлали съ госпожею Локоть, и почему мужъ ея приноситъ намъ жалобу? Хотѣлось бы мнѣ ужъ добраться до этой женщины, ты все тянешь разсказъ.
Шутъ. Нѣтъ, сэръ, вашей милости еще пока нельзя добраться до нея.
Эскалъ. Этого бы мнѣ не хотѣлось.
Шутъ. Но вы еще доберетесь до нея. И посмотрите, ваша милость, на господина Пѣнку: у него восемьдесятъ фунтовъ годового дохода, а отецъ его умеръ въ день Всѣхъ Святыхъ. Не правда ли, господинъ Пѣнка, въ день Всѣхъ Святыхъ?
Пѣнка. Наканунѣ этого дня.
Шутъ. Ну, вотъ видите! Вы еще въ это время, если припомните, грызли зерна изъ вышеупомянутыхъ черносливинъ.
Пѣнка. Да, да, я именно этимъ занимался.
Шутъ. Ну, вотъ видите ли! Надѣюсь, что это сущая правда. Итакъ, онъ сидѣлъ на низенькомъ стулѣ, ваша милость. Это было въ комнатѣ, называемой Виноградной Кистью, гдѣ вы такъ любите сидѣть — не такъ ли?
Пѣнка. Да, я люблю тамъ сидѣть, потому что она такая открытая и очень удобна для зимняго времени.
Шутъ. Ну, вотъ видите ли! Я надѣюсь, что это чистая правда.
Анджело.
Все это длится, какъ въ Россіи ночь,
Когда она всего длиннѣй бываетъ.
Я ухожу и вамъ предоставляю
Постигнуть ихъ, въ надеждѣ, что причину
Найдете вы ихъ всѣхъ перепороть.
Эскалъ.
И я надѣюсь тоже, графъ. Прощайте.
Ну, друзья, продолжайте! Еще разъ, что сдѣлали съ женою Локтя?
Шутъ. Разъ, ваша милость? съ ней ничего не сдѣлали — разъ.
Локоть. Сдѣлайте милость, спросите его, что сдѣлалъ этотъ человѣкъ моей женѣ?
Шутъ. И я прошу вашу милость спросить меня.
Эскалъ. Ну, что же сдѣлалъ ей этотъ господинъ?
Шутъ. Я покорнѣйше прошу вашу милость взглянуть въ лицо этому господину. Любезный господинъ Пѣнка, посмотрите на его милость; повѣрьте, я говорю это съ добрымъ намѣреніемъ. (Эскалу). Ваша милость изволили разсмотрѣть его лицо?
Эскалъ. Ну да.
Шутъ. Нѣтъ, посмотрите хорошенько.
Эскалъ. Ну, хорошо, я разсмотрѣлъ.
Шутъ. Есть ли у него въ лицѣ что-нибудь дурное?
Эскалъ. Нѣтъ.
Шутъ. Я готовъ побожиться, что самое худшее въ немъ это — его лицо. Ну, хорошо. Итакъ, если въ немъ самое худшее — лицо, то могъ ли господинъ Пѣнка сдѣлать что-нибудь дурное женѣ констэбля? Я желалъ бы слышать это отъ вашей милости.
Эскалъ. Въ этомъ онъ правъ. Констэбль, что ты скажешь на это?
Локоть. Во-первыхъ, съ дозволенія вашей милости, этотъ домъ — очень подозрительный домъ; далѣе, этотъ малый — очень подозрительный малый, а его хозяйка — очень подозрительная женщина.
Шутъ. Изъ этого слѣдуетъ, ваша милость, что жена Локтя такая же подозрительная женщина, какъ каждый изъ насъ.
Локоть. Ты лжешь, негодяй! лжешь, безбожный плутъ! Еще не пришло время, чтобъ ее можно было подозрѣвать въ чемъ-нибудь не только съ мужчиной, даже съ малымъ ребенкомъ.
Шутъ. Ваша милость, ее подозрѣвали съ нимъ еще до замужества.
Эскалъ. Ну кто же тутъ разсудительнѣе — правый или виноватый? Правда ли это?
Локоть. Ахъ, ты оборванецъ! Ахъ, ты негодяй! Ахъ, ты людоѣдственный Аннибалъ! Меня подозрѣвали съ ней до замужества! Если меня съ ней или со мной можно было подозрѣвать, то пусть ваша милость не считаетъ меня бѣднымъ герцогскимъ констэблемъ. Докажи это, безбожный Аннибалъ, не то я начну съ тобою тяжбу за личное оскорбленіе.
Эскалъ. А если бы онъ треснулъ тебя по уху, то ты могъ бы начать съ нимъ тяжбу за клевету!
Локоть. Ахъ, чортъ побери! Покорнѣйше благодарю вашу милость. Какъ же, по вашему мнѣнію, долженъ я поступить съ этимъ безбожнымъ негодяемъ?
Эскалъ. Я думаю, констэбль, что такъ какъ въ немъ есть много разныхъ грѣховъ, которые ты охотно вывелъ бы наружу, если бы могъ, то лучше оставить его дѣлать то, что хочетъ, пока мы не узнаемъ навѣрное, въ чемъ состоятъ его грѣхи.
Локоть. Ахъ, чортъ возьми! Благодарю вашу милость. Вотъ видишь ли ты, безбожный негодяй, чего ты дождался! Ты долженъ оставить это дѣло, оставить его въ покоѣ, мерзавецъ ты этакій; да, оставить.
Эскалъ (Пѣнкѣ). Вы откуда родомъ, пріятель?
Пѣнка. Я здѣшній, ваша милость.
Эскалъ. Правда ли, что у васъ восемьдесятъ фунтовъ годового дохода?
Пѣнка. Точно такъ, съ вашего позволенія.
Эскалъ. Такъ. (Шуту). А ты, любезный, чѣмъ занимаешься?
Шутъ. Я служу половымъ, ваша милость, у одной бѣдной вдовы.
Эскалъ. Какъ зовутъ твою хозяйку?
Шутъ. Госпожа Переспѣла.
Эскалъ. А много у ней было мужей?
Шутъ. Девятый былъ послѣдній, ваша милость.
Эскалъ. Девятый! Подите сюда, господинъ Пѣнка. Послушайте, господинъ Пѣнка: я не совѣтую вамъ связываться съ половыми, такъ какъ они васъ выцѣдятъ, а вы доведете ихъ до висѣлицы. Ступайте своею дорогою, и чтобъ мы больше о васъ не слыхали!
Пѣнка. Премного благодаренъ, ваше сіятельство! Что до меня касается, я никогда самъ не вхожу въ кабакъ, но меня всякій разъ туда вталкиваютъ насильно.
Эскaлъ. Ну, хорошо, господинъ Пѣнка — ступайте съ Богомъ. (Пѣнка уходитъ). Теперь поди-ка ты сюда, господинъ половой. Твое имя, господинъ половой?
Шутъ. Помпей.
Эскалъ. Далѣе.
Шутъ. Задъ, ваша милость.
Эскалъ. Хорошее имя, и оно къ тебѣ очень идетъ, если посмотрѣть на тебя сзади. Въ этомъ смыслѣ ты выходишь Помпей Великій. Ну, Помпей, ты, какъ видно, нѣчто въ родѣ сводника, хотя прикрываешь себя должностью полового. Не такъ ли? Ну, скажи мнѣ всю правду — тебѣ отъ этого будетъ лучше.
Шутъ. По правдѣ сказать, ваша милость, я бѣдный малый, которому хочется жить.
Эскалъ. Чѣмъ же хочешь ты жить, Помпей — сводничествомъ? Что думаешь ты объ этомъ занятіи, Помпей? Развѣ это разрѣшенное законами ремесло.
Шутъ. Если законы разрѣшили бы его.
Эскалъ. Но оно имъ противно, Помпей, и не можетъ быть допущено въ Вѣнѣ.
Шутъ. Развѣ ваша милость думаетъ сдѣлать изъ всѣхъ молодыхъ людей города мериновъ и каплуновъ?
Эскалъ. Нѣтъ, Помпей.
Шутъ. Ну, вотъ видите ли, ваша милость. Позвольте мнѣ высказать вамъ мое скромное мнѣніе: если только ваша милость будетъ держать въ порядкѣ распутницъ и распутниковъ, тогда сводней нечего бояться.
Эскалъ. Теперь будутъ иначе дѣйствовать, могу тебя увѣрить: всѣмъ распутнымъ будутъ рубить головы и вѣшать.
Шутъ. Если вы только въ теченіе десяти лѣтъ будете рубить головы преступникамъ этого рода, то вамъ надо заранѣе позаботиться откуда-нибудь выписать побольше головъ. Если законъ этотъ хоть десять лѣтъ продержится въ Вѣнѣ, то я найму вамъ лучшій домъ за три пенса въ сутки; и если вы до этого доживете, то скажете: «это предсказалъ мнѣ Помпей».
Эскалъ. Благодарю тебя, честный Помпей, но, чтобы отплатить тебѣ за твое предсказаніе, я тебѣ вотъ что посовѣтую: берегись, чтобъ не было на тебя новой жалобы, тѣмъ болѣе въ твоемъ настоящемъ жилищѣ. Въ противномъ случаѣ, Помпей, я буду преслѣдовать тебя до самыхъ шатровъ твоихъ и насолю тебѣ хуже Цезаря; или, другими словами, я велю тебя выпороть. На этотъ же разъ ступай, Помпей, и будь здоровъ.
Шутъ. Благодарю покорно вашу милость за добрый совѣтъ. (Въ сторону). Но послѣдую ли я ему, или нѣтъ — это рѣшатъ плоть моя и судьба.
Пусть поретъ водовозъ лѣнивую клячонку,
Но честному за трудъ нельзя назначить гонку.
Эскалъ. Теперь подойдите сюда, господинъ Локоть. Подойдите же, господинъ констэбль. Давно ли вы занимаете эту должность?
Локоть. Семь лѣтъ съ половиною, ваша милость.
Эскалъ. Судя по вашей ловкости въ ея исполненіи, я такъ и думалъ, что вы уже не новичокъ. Такъ семь лѣтъ, говорите вы?
Локоть. Съ половиною, ваша милость.
Эскалъ. Ну, такъ это стоило вамъ большихъ трудовъ. Васъ совершенно несправедливо обременяютъ службою. Неужели въ вашемъ округѣ нѣтъ никого, кто могъ бы замѣнить васъ?
Локоть. Сказать по правдѣ, ваша милость, немногіе знаютъ толкъ въ подобныхъ вещахъ, а если кого и выбирали, такъ тотъ былъ радехонекъ, если могъ замѣнить себя мною; я же за небольшую плату всегда готовъ служить за другихъ.
Эскалъ. Послушайте: доставьте мнѣ имена шести или семи человѣкъ самыхъ способныхъ изъ вашего прихода.
Локоть. Къ вамъ на домъ, ваша милость?
Эскалъ. Ко мнѣ на домъ. Прощайте. (Локоть уходитъ). Какъ вы думаете, который теперь часъ?
Судья. Одиннадцать, ваше сіятельство.
Эскaлъ. Такъ не хотите ли со мною отобѣдать?
Судья. Покорнѣйше благодарю, ваше сіятельство.
Эскaлъ.
Сердечно жаль, что Клавдіо умретъ;
Но я не знаю, какъ поправить дѣло.
Судья.
Намѣстникъ строгъ ужъ слишкомъ.
Эскалъ.
Такъ и нужно.
Потворство постоянное — не милость;
Прощеніе жъ родитъ вину другую.
Мнѣ жаль его, помочь же — невозможно
Ему теперь. Итакъ, мой другъ, пойдемъ!
СЦЕНА II.
правитьСлуга. Онъ еще слушаетъ докладъ, но скоро выйдетъ. Я доложу ему о васъ.
Профосъ.
Пожалуйста. (Слуга уходитъ).
Спрошу его еще разъ,
Чѣмъ онъ рѣшитъ: быть можетъ, онъ смягчится.
Несчастный юноша, онъ согрѣшилъ
Какъ-будто бы во снѣ. Его проступокъ
Не сроденъ ли всѣмъ возрастамъ равно?
И умереть за это!
Анджело.
Что вамъ нужно?
Профосъ.
Такъ завтра Клавдіо прикажите казнить?
Анджело.
Но развѣ я вамъ не сказалъ, что — да?
Не получили развѣ вы приказа?
Къ чему жъ еще вопросы?
Профосъ.
Изъ боязни
Быть слишкомъ торопливымъ. О, какъ часто
Случалось видѣть мнѣ, что послѣ казни
Раскаивалось горько правосудье.
Анджело.
Оставьте мнѣ заботиться о томъ
Вы исполняйте долгъ свой, иль ищите
Себѣ другого мѣста: и безъ васъ
Мы можемъ обойтись.
Профосъ.
Простите, графъ!
Но какъ же быть съ Джульеттой? вѣдь она
Ежеминутно ждетъ…
Анджело.
Такъ помѣстите
Ее въ удобномъ мѣстѣ, — да скорѣе.
Слуга.
Сестра приговореннаго желаетъ
Васъ видѣть, графъ.
Анджело.
У Клавдіо — сестра?
Профосъ.
Да, графъ, дѣвица рѣдкихъ совершенствъ,
На-дняхъ она вступаетъ въ монастырь.
Когда ужъ не вступила.
Анджело.
Такъ введи
Ее сюда. (Слуга уходитъ). Блудницу удалить.
Снабдить ее всѣмъ нужнымъ безъ избытка.
Я дамъ приказъ.
Профосъ (отклапиваясъ).
Да сохранитъ васъ Богъ!
Анджело.
Постойте!
(Изабеллѣ). Здравствуйте, что вамъ угодно?
Изабелла.
Я въ горѣ васъ о милости молю,
Коль выслушать меня благоволите.
Анджело.
Я выслушать готовъ. Въ чемъ ваша просьба?
Изабелла.
Есть грѣхъ: онъ мнѣ всѣхъ больше ненавистенъ,
И больше всѣхъ достоинъ наказанья.
Мнѣ за него просить бы не хотѣлось,
Но я должна; не слѣдъ бы мнѣ просить,
Но къ этому влечетъ борьба
Желанья съ нежеланьемъ.
Анджело.
Продолжайте.
Изабелла.
Вы осудили брата моего
На смерть: молю — казните преступленье,
Но пощадите брата моего!
Профосъ (про себя).
Пошли ей, Боже, силы тронуть сердце!
Aнджело.
Какъ мнѣ карать проступокъ и щадить
Преступника? Не каждый ли поступокъ
Ужъ осужденъ заранѣе закономъ?
Не обращу ль я власть свою въ ничто,
Когда карать я буду лишь вину,
И отпускать виновнаго на волю?
Изабелла.
Да, справедливъ законъ, но строгъ. Итакъ,
Лишилась брата я. Храни васъ Богъ!
Луціо (Тихо Изабеллѣ).
Не оставляйте дѣла: умоляйте,
Припавъ къ его ногамъ, хватайте платье.
Вы были слишкомъ холодны: вѣдь, вы
Не о булавкѣ просите его.
Не уходите — снова попытайтесь!
Изабелла.
Такъ онъ умретъ?
Анджело.
Спасти его нельзя.
Изабелла.
О, можно! Вы простить его могли бы,
Не оскорбивъ ни Бога, ни людей.
Aнджело.
Я не хочу.
Изабелла.
Но если бы хотѣли?
Анджело.
Чего я не хочу — я не могу
Изабелла.
Но вы могли бы — никому на свѣтѣ
Не повредивъ — исполнить эту просьбу,
Когда бъ у васъ сжималось такъ же сердце,
Какъ у меня.
Анджело.
Онъ осужденъ. Ужъ поздно.
Луціо (Тихо Изабеллѣ).
Вы слишкомъ холодны.
Изабелла.
Такъ слишкомъ поздно?
О, нѣтъ! Сказавши слово, не могу ли
Я взять его назадъ? О, вѣрьте мнѣ,
Что ни одинъ изъ атрибутовъ власти,
Ни скиптръ, ни мечъ намѣстника короны,
Ни жезлъ вождя, ни тога судіи,
Не придадутъ такого блеска ей,
Какъ милость. Будь мой братъ на вашемъ мѣстѣ,
Вы на его и такъ же бы упали —
Онъ былъ бы къ вамъ не такъ неумолимъ.
Анджело.
Прошу меня оставить. Удалитесь!
Изабелла.
О, Боже, если бъ только вашу власть
Имѣла я, и будь вы Изабеллой —
Тогда бы, графъ, я показала вамъ,
Что значитъ быть судьей, что заключеннымъ!
Луціо (Тихо Изабеллѣ).
Вотъ это такъ! Вотъ настоящій тонъ!
Анджелло.
Вашъ братъ закономъ осужденъ — и вы
Лишь тратите слова напрасно.
Изабелла.
Ахъ!
Осуждены когда-то были всѣ,
И тотъ, кто власть имѣлъ карать, нашелъ же
И примиреніе. Что было бъ съ вами,
Когда бы Онъ, правдивѣйшій судья,
Сталъ васъ судить, какъ вы того достойны?
Подумайте объ этомъ — и тогда
Изъ вашихъ устъ прольется милосердье
И станете вы новымъ человѣкомъ.
Анджело.
Прелестная дѣвица, успокойтесь!
Вашъ братъ не мной — закономъ осужденъ.
Будь онъ мнѣ братъ, иль родственникъ, иль сынъ,
Съ нимъ было бъ то же. Завтра онъ умретъ.
Изабелла.
Какъ? Завтра? О, какъ скоро! Пощадите:
Онъ не готовъ. Мы птицу убиваемъ,
Когда придетъ пора. Ужели Богу
Служить мы будемъ съ меньшею заботой,
Чѣмъ собственной утробѣ? О, молю,
Подумайте о томъ, кто до сихъ поръ
За этотъ грѣхъ былъ смертію наказанъ!
А многіе грѣшили.
Луціо (Тихо Изабеллѣ).
Такъ! прекрасно!
Анджело.
Законъ не умиралъ — онъ только спалъ;
И не было бы столько виноватыхъ,
Когда бы смертью былъ наказанъ первый,
Нарушившій его. Законъ проснулся
И сталъ слѣдить за всѣмъ, и, какъ пророкъ,
Глядитъ онъ въ зеркало грѣховъ грядущихъ —
Хотя теперь отъ слабости они
Размножились и вновь еще родятся —
Чтобъ болѣе они не развивались
И умерли въ зародышѣ на-вѣкъ.
Изабелла.
Но все-таки явите милосердье!
Анджело.
Я милосердъ, когда я справедливъ!
Я сострадаю тѣмъ, мнѣ неизвѣстнымъ,
Которые могли бы пострадать
Отъ слабости моей. Я справедливъ
Къ преступнику, затѣмъ что головою
За свой проступокъ заплативъ, другого
Онъ болѣе не сдѣлаетъ. Довольно.
Онъ завтра долженъ умереть. Ступайте.
Изабелла.
Итакъ, надъ нимъ надъ первымъ совершится
Вашъ первый приговоръ. О, какъ прекрасно
Имѣть гиганта силу; но жестоко
Употреблять ее, какъ онъ!
Луціо (Тихо Изабеллѣ).
Прекрасно!
Изабелла.
О, если бъ всѣ могучіе могли
Гремѣть, какъ Зевсъ: онъ былъ бы оглушенъ.
Тогда бы самый жалкій судія
Сталъ потрясать своимъ перуномъ небо
И все бы лишь гремѣлъ. О, Боже правый!
Ты громовой стрѣлой скорѣе разбиваешь
На тысячи кусковъ могучій дубъ,
Чѣмъ мирту слабую; но человѣкъ,
Гордясь своимъ величіемъ ничтожнымъ,
Забывъ, что самъ онъ хрупокъ, какъ стекло,
Какъ гнѣвная мартышка, передъ небомъ
Кривляется съ такимъ ожесточеньемъ,
Что плачутъ ангелы; но будь они
Настроены, какъ мы — они бъ такому
Безумію смѣялись бы до слезъ.
Лyціо (тихо Изабеллѣ).
Смѣлѣй, дитя! я вижу — онъ сдается;
Смѣлѣй!
Профосъ (про себя).
Пошли ей, Господи, успѣхъ!
Изабелла.
Не мѣрь другихъ на собственную мѣру;
Пусть сильные глумятся надъ святыми:
То, что у нихъ зовется остроумьемъ,
У низшихъ то кощунствомъ называютъ.
Луціо (тихо Изабеллѣ).
Вотъ настоящій путь! Впередъ, смѣлѣе!
Изабелла.
Что у вождя зовемъ мы гнѣвнымъ словомъ,
То у солдата будетъ богохульствомъ.
Луціо (тихо Изабеллѣ).
Откуда это знаете вы? Дальше!
Aнджело.
Къ чему ведутъ всѣ ваши изреченья?
Изабелла.
Къ тому, что если будетъ заблуждаться
Власть высшая, какъ свойственно для всѣхъ,
То въ ней самой есть сила исцѣленья
Для нанесенныхъ ею ранъ. Спросите
Вы собственное сердце — не живетъ ли
Въ немъ грѣхъ, подобный братнину, и если
Сознаетесь вы въ слабости людской,
ТО приговора смертнаго для брата
Не изречетъ навѣрно вашъ языкъ.
Анджело (про себя)
Въ ея рѣчахъ такой глубокій смыслъ,
Что я увлекся ими. (Громко). Ну, прощайте!
Изабелла.
О, благородный графъ, не уходите!
Анджело.
Подумаю. Придите завтра утромъ.
Изабелла.
Послушайте, васъ подкупить хочу я;
Постойте, графъ!
Анджело.
Какъ, подкупить меня!
Изабелла.
Да, подкупить подарками такими,
Которые раздѣлитъ съ вами небо.
Луціо (про себя).
А, хорошо; не то бы все пропало!
Изабелла.
Не золота чеканнаго мѣшками,
Не камнями, цѣна которыхъ часто
Мѣняется по прихоти — о, нѣтъ!
Но чистою, смиренною молитвой,
Что по утрамъ, до восхожденья солнца,
Возносится къ далекимъ небесамъ —
Молитвой дѣвъ невинныхъ и смиренныхъ,
Отрекшихся отъ міра навсегда.
Анджело.
Ну, хорошо. Придите завтра утромъ.
Луціо (тихо Изабеллѣ).
Довольно. Все удастся намъ. Пойдемте.
Изабелла.
Да сохранитъ васъ Богъ!
Анджело (про себя).
Аминь, аминь!
Я на пути къ грѣху, который портитъ
Молитву намъ.
Изабелла.
Въ которомъ же часу
Могу я завтра къ вамъ явиться, графъ?
Анджело.
Когда угодно — только до полудня.
Изабелла.
Да сохранитъ васъ небо!
Анджело.
Отъ тебя —
Отъ свѣтлой добродѣтели твоей!
Что жъ это? что? Ея ль вина, моя ли?
Кто болѣе тутъ грѣшенъ? Соблазнитель
Иль соблазненный? Нѣтъ, не Изабелла!
Она не соблазняла! Близъ фіалки,
Въ веселомъ блескѣ солнца, я лежалъ,
Своимъ дыханьемъ воздухъ благовонный,
Какъ падаль, заражая. Но возможно ль,
Чтобъ больше насъ прельщала непорочность,
Чѣмъ легкость въ женщинѣ? Когда у насъ
Обширно поле такъ, то для чего же
Ломать святые храмы, чтобъ построить
Тамъ нашу скверну? О, какъ гадко, гадко!
Анджело, что съ тобой? Чего ты хочешь?
Иль посягнуть желаешь ты на то,
Что такъ ее надъ всѣми возвышаетъ?
О, пусть живетъ ея несчастный братъ!
Когда судья воруетъ самъ — разбойникъ
Имѣетъ право грабить по дорогамъ.
Ужели я люблю ее, что такъ
Мнѣ хочется опять ее увидѣть
И услыхать! О чемъ же грежу я?
О, врагъ лукавый! чтобъ смутить святого,
Ты принимаешь праведницы образъ:
Всего неотразимѣй искушенье,
Когда оно заманчиво исходитъ
Отъ добродѣтели. Краса блудницъ,
При помощи природы и искусства,
Меня прельстить во-вѣки не могла бъ,
А побѣжденъ я этой чистой дѣвой.
Донынѣ я любви не понималъ,
И кто любилъ — глупцомъ того считалъ.
СЦЕНА III.
правитьГерцогъ.
Миръ съ вами, профосъ! Профосъ вы — не такъ ли?
Профосъ.
Да, профосъ я что, добрый братъ, вамъ нужно?
Герцогъ.
По правиламъ любви и по уставу,
Я посѣтить несчастныхъ заключенныхъ
Пришелъ сюда. Впустите къ нимъ въ темницу
Меня и разскажите мнѣ, за что
Ихъ заключили, чтобъ я могъ, какъ должно,
Обязанности выполнить мои.
Профосъ.
Я съ радостью и болѣе того
Готовъ исполнить, если будетъ нужно.
Профосъ.
Взгляните, вотъ одна изъ заключенныхъ;
Увлекшись пыломъ юности своей,
Она свой долгъ нарушила дѣвичій,
И тяжела теперь; отецъ ребенка
За это долженъ жизнью заплатить.
Онъ — юноша, которому сроднѣе
Проступокъ тотъ вторично совершить,
Чѣмъ за него на плахѣ умереть.
Герцогъ.
А казнь когда?
Профосъ.
Я думаю, что завтра.
Я все ужъ приготовилъ, подождите,
Васъ увезутъ отсюда.
Герцогъ.
Что, дитя,
Ты каешься ли въ томъ, что согрѣшила?
Джульетта.
Я каюсь, и позоръ несу съ терпѣньемъ.
Герцогъ.
Я научу, дитя мое, тебя,
Какъ испытать свою ты можешь совѣсть
И какъ извѣдать — истинно иль мнимо
Раскаянье твое.
Джульетта.
Ахъ, научите!
Герцогъ.
Ты любишь ли того, кто былъ виною
Несчастья твоего?
Джульетта.
Люблю, какъ ту,
Что бѣдъ его виновницей была.
Герцогъ.
Такъ, стало-быть, и преступленье вами
Совершено совмѣстно?
Джульетта.
Да, совмѣстно.
Герцогъ.
Тогда твой грѣхъ тяжелѣ, чѣмъ его.
Джульeттa.
Вполнѣ я въ этомъ сознаюсь и каюсь.
Герцогъ.
Такъ, дочь моя, такъ и должно; но если
Ты сожалѣешь только о позорѣ,
Какъ слѣдствіи грѣха — то эта скорбь
Лишь для тебя самой, а не для неба,
И только страхъ, а не любовь къ нему
Ея источникъ.
Джульетта.
Нѣтъ, я каюсь въ томъ,
Что совершила грѣхъ, и свой позоръ
Съ охотою несу.
Герцогъ.
Такъ поступай
И впредь. Сообщникъ твой, я слышалъ, завтра
Пойдетъ на смерть, и я теперь къ нему
Иду подать совѣтъ и утѣшенье.
Миръ вамъ и благо! Benedicite! (Уходитъ).
Джульетта.
Пойдетъ на смерть! О, гибельная милость!
Она щадитъ меня, когда мнѣ жизнь
Мучительнѣе смерти!
Профосъ.
Жаль его! (Уходитъ).
СЦЕНА IV.
правитьAнджело.
Я и молюсь, и думаю; но мысли
Съ молитвою въ разладѣ. Для небесъ
Одни слова пустыя, а межъ-тѣмъ
Мои мечты, не внемля языку,
На якорѣ стоятъ у Изабеллы.
Языкъ твердитъ о Господѣ; но въ сердцѣ
Грѣхъ похоти гнѣздится, разростаясь.
Предметъ моей науки — управленье —
Сталъ для меня хорошей, старой книгой,
Но скучной и пустой, и даже то,
Чѣмъ я всегда гордился — доброй славой,
Готовъ отдать — не услыхалъ бы кто —
Съ охотою за перышко, которымъ
Играетъ вихрь. О, санъ! о, почесть! Ты
Своей блестящей внѣшностью наводишь
На дураковъ благоговѣйный страхъ,
Прельщая даже мудрыхъ ложнымъ блескомъ.
Кровь — все же кровь; пусть на рогахъ у чорта
Напишутъ «добрый ангелъ» — и они
Примѣтою его не будутъ болѣ.
Анджело.
Кто тамъ?
Слyга.
Одна монахиня желаетъ
Васъ видѣть, графъ.
Анджело.
Введи ее. (Слуга уходитъ).
О, небо!
Какъ сильно кровь вдругъ къ сердцу прилила,
Его лишая силы и движенья,
И члены всѣ какъ-будто отнялись.
Такъ глупая толпа тѣснится вкругъ
Лишеннаго сознанья и, желая
Помочь ему, спираетъ только воздухъ;
Такъ скопище народа, покидая
Занятія свои, бѣжитъ туда,
Гдѣ ихъ монархъ любимый показался
И такъ шумитъ, что взрывъ любви нелѣпый
Обидой показаться можетъ.
Анджело.
Что скажете, прекрасная синьора!
Изабелла.
Рѣшенье ваше я пришла узнать.
Анджело.
Мнѣ было бы пріятнѣй, если бъ ты
Его ужъ знала. Братъ твой жить не можетъ.
Изабелла.
Такъ вотъ что, графъ! Ну, да хранитъ васъ Богъ!
Анджело.
Но могъ бы жить и, можетъ быть, такъ долго,
Какъ ты и я; но — долженъ умереть.
Изабелла.
По приговору вашему?
Анджело.
Конечно.
Изабелла.
Когда? скажите мнѣ, чтобъ въ этотъ срокъ —
Коротокъ онъ иль дологъ — онъ успѣлъ
Для вѣчности свою очистить душу.
Анджело.
О, гнусный грѣхъ! Мнѣ было бъ все равно
Простить того, кто отнялъ у природы
Живое существо, иль пощадить
Такое зло, которое сквернитъ
Божественный нашъ образъ. Уничтожить
Жизнь правильно сложившуюся такъ же
Легко, какъ влить въ металлъ такую подмѣсь,
Чтобы произвесть фальшивую монету.
Изабелла.
Такъ судятъ въ небесахъ — не на землѣ.
Анджело.
Ты думаешь? Такъ я тебя поймаю.
Что изберешь сама: чтобъ братъ твой палъ
Подъ праведнымъ судомъ, иль чтобъ его
Отъ смерти искупила ты, отдавъ
Свое же тѣло сладкому позору,
Какъ дѣва та, что обезчестилъ онъ.
Изабелла.
Графъ, вѣрьте мнѣ, что я скорѣе тѣломъ
Пожертвовать готова, чѣмъ душой.
Анджело.
Тутъ рѣчь не о душѣ. Грѣхъ принужденный
Считается, но не причтется намъ.
Изабелла.
Какъ вы сказали?
Анджело.
Ну, не утверждаю
Я этого! вѣдь, я могу сказать
И противъ словъ моихъ. Но разсуди:
Я именемъ закона произнесъ
Надъ обвиненнымъ смертный приговоръ.
Не будетъ ли тутъ милость прегрѣшеньемъ,
Когда прощу его?
Изабелла.
Простите только,
И на душу отвѣтственность возьму я;
Да это и не грѣхъ, а милосердье.
Анджело.
Взявъ на себя его, ты согрѣшишь:
Тутъ вѣсъ грѣха не легче милосердья.
Изабелла.
Ахъ, если грѣхъ за жизнь его молить —
Дай Богъ его нести мнѣ! Пусть онъ будетъ
Для васъ грѣхомъ, но я молиться буду,
Чтобъ онъ къ моимъ причисленъ былъ грѣхамъ
И не вмѣнился вамъ.
Анджело.
Да нѣтъ, послушай:
Иль въ простотѣ меня не понимаешь,
Иль ты хитришь со мной; а это дурно.
Изабелла.
Будь я проста, дурна во всемъ, лишь было бъ
Сознаніе во мнѣ, что я не лучше.
Анджело.
Смиряясь такъ, лишь блеска ищетъ мудрость.
Такъ изъ-подъ черной маски въ десять разъ
Красавица намъ кажется прелестнѣй,
Чѣмъ безъ нея. Но чтобы ты могла
Меня понять, я выражусь яснѣе:
Твой братъ не можетъ жить.
Изабелла.
Я это знаю.
Анджело.
И казнь ему назначена такая,
Какую онъ виною заслужилъ.
Изабелла.
Все это такъ!
Анджело.
Положимъ, Изабелла,
Что средство есть спасти его отъ смерти.
Я этого ничуть не утверждаю,
Но привожу, какъ случай. Ты, сестра
Преступника, понравилась вельможѣ,
Котораго вліяніе на судей
Его избавить можетъ отъ оковъ,
Наложенныхъ закономъ — и притомъ
Другого средства нѣтъ къ его спасенью,
Какъ этому вельможѣ принести
Сокровище красы своей на жертву;
Иначе, братъ твой долженъ умереть;
Что сдѣлала бы ты?
Изабеллa.
Для брата то же
Я сдѣлала бъ, что для самой себя;
Когда бы смерть висѣла надо мною,
Когда бъ на мнѣ лежали, какъ рубины,
Рубцы отъ бичеванья, я для смерти
Раздѣлась бы такъ точно, какъ для сна
Желаннаго, но тѣла на позоръ
Не отдала бъ.
Анджело.
Ну, значитъ, онъ умретъ.
Изабелла.
И это будетъ лучше. Пусть однажды
Умретъ мой братъ, чѣмъ смертью вѣковѣчной
Его сестры купить ему свободу.
Анджело.
Такъ меньше ль ты жестока, чѣмъ законъ,
Который ты за строгость осуждаешь?
Изабелла.
Позорный выкупъ можно ли сравнить
Съ прощеньемъ добровольнымъ? милость
Законную со сдѣлкою безчестной?
Aнджело.
Сейчасъ законъ считала ты тираномъ,
А братнина вина тебѣ казалась
Скорѣе шуткою, чѣмъ преступленьемъ.
Изабелла.
Простите, графъ! Вѣдь часто такъ бываетъ:
Когда чего сердечно мы желаемъ,
То говоримъ не то, что на умѣ.
Ахъ, такъ и я проступокъ извиняю
Для выгоды того, кто дорогъ мнѣ.
Анджело.
Мы слабы всѣ!
Изабелла.
Ахъ, пусть бы умеръ онъ,
Когда бъ онъ былъ одинъ грѣха вассаломъ:
Но, вѣдь, мы всѣ наслѣдники грѣха!
Анджело.
И женщины, конечно, слабы тоже.
Изабелла.
Какъ зеркало, въ которое глядятся:
Оно легко такъ можетъ и разбиться,
Какъ отражаетъ образъ нашъ легко.
О, женщины! Да сохранитъ ихъ небо!
Все лучшее позоритъ въ нихъ мужчина,
Во зло употребляя. Называйте
Насъ слабыми, затѣмъ что нѣжны мы,
Какъ весь нашъ организмъ, и легче васъ
Всѣмъ ложнымъ впечатлѣньямъ поддаемся.
Анджело.
Да, это такъ; а такъ-какъ ты невольно
Сама созналась въ слабости своей —
Сознаться надо, что мы, мужчины,
Нисколько не сильнѣе васъ и такъ же
Легко, какъ вы, соблазну поддаемся —
Я выскажусь смѣлѣй, я придерусь
Къ твоимъ словамъ: будь женщиной, какъ есть.
Захочешь большимъ быть — не будешь ею;
Но женщиной оставшись — въ этомъ мнѣ
Краса твоя порукой — докажи
Свои слова и сбрось свое притворство.
Изабелла.
Графъ, у меня одинъ языкъ, молю,
Не измѣняйте вашего со мною.
Aнджело.
Такъ знай теперь, что я тебя люблю.
Изабелла.
Джульетту братъ любилъ, а вы сказали,
Что умереть за это долженъ онъ.
Анджелo.
Полюбишь ты меня — онъ не умретъ.
Изабелла.
О, знаю я. Достоинство имѣетъ
Свои права: оно себя порочитъ,
Чтобы другихъ испытывать.
Анджело.
Я честью
Клянусь тебѣ, что правду говорю.
Изабелла.
О, жалкая же честь при гнусной правдѣ!
И стоитъ вѣрить ей! О, лицемѣрье!
Но берегись — тебя я обличу!
Сейчасъ прощенье брату подпиши,
Не то предъ цѣлымъ свѣтомъ объявлю я,
Что ты за человѣкъ!
Анджело.
А кто тебѣ повѣритъ?
И слава добрая, и строгость жизни —
Свидѣтели мои противъ тебя.
И санъ мой, наконецъ, преодолѣетъ
Всѣ обвиненья, такъ что ты сама
Подавишься своими же словами
И клеветницей прослывешь. Я началъ —
И сдерживать своихъ не стану чувствъ.
Отдайся мнѣ, оставь сопротивленье
И робкій стыдъ, боящійся того,
Чего желаетъ самъ; купи жизнь брата,
Моимъ желаньямъ покорясь; не то
Твой братъ не только смертію умретъ,
Но эту смерть суровостью своею
Ты въ пытку обратишь. Отвѣтъ дай завтра.
Ему тираномъ стану я. Теперь
Разсказывай, что можешь; но, повѣрь,
Что ложь моя твою осилитъ правду.
Изабелла.
Кому принесть мнѣ жалобу? Когда
Я это разскажу — кто мнѣ повѣритъ?
О, лживыя уста! Они гласятъ
Однимъ и тѣмъ же языкомъ и милость,
И осужденье намъ; по произволу
Вертятъ они закономъ, заставляя
Его молчать для правды и неправды
И страсти ихъ служить. Пойду я къ брату.
Что жъ? если онъ и палъ отъ увлеченья,
То чести духъ высокій въ немъ живетъ:
Когда бъ ему на двадцать плахъ кровавыхъ
Сложить пришлося двадцать же головъ,
Онъ отдалъ бы ихъ всѣ, чтобъ до позора
Ужаснаго сестру не допустить.
Умри, мой братъ! Останусь чистой я!
Мнѣ выше брата чистота моя!
Скажу ему правителя рѣшенье —
Пусть въ смерти онъ найдетъ успокоенье
СЦЕНА I.
правитьГерцогъ.
Ужели ждешь ты милости отъ графа?
Клавдіо.
Въ несчастьи нѣтъ цѣленія другого,
Какъ лишь одна далекая надежда:
Надѣюсь жить, готовъ и умереть.
Герцогъ.
Да, думай такъ: тогда и смерть, и жизнь
Покажутся пріятнѣй. Жизни ты
Такъ говори: тебя лишась, я
Теряю то, чѣмъ дорожитъ лишь глупый;
Ты — духъ, подвластный перемѣнамъ вѣтра,
Который домъ твой можетъ сокрушить
Въ одно мгновенье; ты игрушка смерти,
Ты отъ нея бѣжишь — и попадаешь
Навстрѣчу ей. Въ тебѣ нѣтъ благородства;
Все лучшее, что радуетъ тебя —
Плодъ низости. Нѣтъ мужества въ тебѣ:
Страшишься ты раздвоеннаго жала
Ничтожнаго червя. Твой лучшій отдыхъ
Есть сонъ, и ты зовешь его и вмѣстѣ
Предъ смертію дрожишь, когда она
Есть тотъ же сонъ. Не самобытна ты,
Но состоишь изъ тысячи атомовъ,
Изъ праха порожденныхъ. И счастливой
Назвать тебя нельзя; ты вѣчно мчишься
За тѣмъ, чего тебѣ недостаетъ,
И презираешь то, чѣмъ обладаешь.
Въ тебѣ нѣтъ постоянства: каждый мѣсяцъ
По прихоти мѣняешь ты свой видъ.
Богата ты, но вмѣстѣ и бѣдна:
Ты, какъ оселъ, подъ золотомъ сгибаясь,
Несешь лишь день сокровище свое,
А смерть его снимаетъ. У тебя
Нѣтъ и друзей — и даже кровь твоя,
Которая отцомъ тебя зоветъ,
Клянетъ паршу, ломоту, параличъ,
Зачѣмъ они скорѣй тебя не кончатъ.
Нѣтъ у тебя ни юности могучей,
Ни старости — ты греза объ обѣихъ
Въ тяжеломъ снѣ; цвѣтъ юности твоей
По старчески живетъ и проситъ пищи
У старости, параличемъ разбитой;
А сдѣлавшись и старой, и богатой,
Теряешь жаръ желаній, силу, прелесть,
Чтобы вполнѣ богатствомъ насладиться.
Что-же у тебя останется? И это
Мы жизнію зовемъ! и эта жизнь
Въ себѣ скрываетъ тысячи смертей;
А мы боимся смерти, забывая,
Что въ ней конецъ противорѣчьямъ всѣмъ.
Клавдіо.
Благодарю, отецъ мой. Вижу я,
Что нахожу я смерть, стремяся къ жизни,
Ища же смерти, нахожу я жизнь:
Такъ пусть она приходитъ!
Изабелла (за сценой).
Отворите!
Да будетъ съ вами благодать и миръ!
Профосъ.
Войдите къ намъ! Привѣтъ вамъ за желанье!
Входитъ Изабелла.
Герцогъ (къ Клавдіо).
Къ тебѣ, мой сынъ, опять приду я скоро.
Клавдіо.
Благодарю, почтенный мой отецъ!
Изабелла.
Позвольте съ братомъ мнѣ поговорить.
Профосъ.
Съ охотой. Къ вамъ сестра пришла, синьоръ!
Герцогъ.
Два слова, профосъ.
Профосъ.
Сколько вамъ угодно.
Герцогъ (тихо профосу).
Спрячь такъ меня, чтобъ могъ я слышать ихъ.
Клавдіо.
Ну, что, сестра — какое утѣшенье?
Изабелла.
Какъ всякое, пріятное для насъ.
У графа есть дѣла на небесахъ,
И онъ избралъ тебя своимъ гонцомъ,
Чтобъ ты былъ вѣчно тамъ его намѣстникъ.
Итакъ, готовься къ дальнему пути —
Ты ѣдешь завтра.
Клавдіо.
Какъ? и средства нѣтъ?
Изабелла.
Нѣтъ, есть одно: но, голову спасая,
Оно на части сердце разобьетъ.
Клавдіо.
Такъ средство есть?
Изабелла.
Да, братъ, ты могъ бы жить:
Въ твоемъ судьѣ есть дьявольская жалость;
Когда ты къ ней прибѣгнешь — будешь жить;
Но скованнымъ останешься до гроба.
Клавдіо.
Какъ — вѣчная тюрьма?
Изабелла.
Да, назови
То вѣчною тюрьмой, когда тебѣ
Открытъ весь міръ; но ты и на свободѣ
Пребудешь вѣчно скованъ.
Клавдіо.
Какъ же это?
Изабелла.
А такъ, что если бъ ты на то склонился,
Ты сбросилъ бы съ себя одежду чести
И сталъ бы нагъ.
Клавдіо.
Но объясни же мнѣ!
Изабелла.
О, Клавдіо, боюсь я за тебя,
Что ты, желая жизнь свою продлить,
Честь вѣчную охотно промѣняешь
На семь иль восемь зимъ. Скажи, довольно ль
Есть мужества въ тебѣ, чтобъ умереть?
Всего ужаснѣй въ смерти — ожиданье;
И бѣдный жукъ, раздавленный ногой,
Не такъ же ли страдаетъ, умирая,
Какъ великанъ?
Клавдіо.
Зачѣмъ меня стыдишь?
Иль думаешь, что мужество беру я
Изъ нѣжности цвѣточной? Нѣтъ, ужъ если
Мнѣ должно умереть, то какъ невѣсту
Я встрѣчу вѣчной ночи тьму и къ сердцу
Прижму ее!
Изабелла.
Такъ говоритъ мой братъ!
То будто голосъ моего отца
Изъ гроба! Да, ты долженъ умереть:
Ты слишкомъ честенъ и высокъ, чтобъ жизнь
Купить себѣ позоромъ. Лицемѣръ,
Котораго суровый, мрачный видъ
И глубоко-обдуманное слово
Пугаютъ юность и страшатъ безумство,
Какъ соколъ мелкихъ птицъ — онъ сущій дьяволъ,
И если тину снять съ него — увидишь
Жерло, какъ адъ.
Клавдіо.
Какъ, набожный Анджело?
Изабелла.
Все это — ложь, коварное притворство!
Онъ — дерзкій плутъ въ одеждѣ благочестья.
Подумай, Клавдіо: когда бъ ему
Свою невинность въ жертву принесла я,
Ты былъ бы живъ!
Клавдіо.
О, небо, быть не можетъ!
Изабелла.
Да, онъ позволилъ бы за этотъ грѣхъ
Тебѣ грѣшить и впредь. И въ эту ночь
Должно свершиться то, что съ отвращеньемъ
Я говорю, иль завтра ты умрешь.
Клавдіо.
Ты этого не сдѣлаешь!
Изабелла.
О, еслибъ
Мнѣ только жизнь отдать, я, какъ булавку,
Тебя спасая, кинула бъ ее.
Клавдіо.
Благодарю, любезная сестра!
Изабелла.
Такъ приготовься завтра умереть.
Клавдіо.
Да. Такъ и въ немъ есть страсти, для которыхъ
Ногами онъ законы попираетъ,
Которые хотѣлъ возстановить!
Такъ это ужъ не грѣхъ, иль ужъ, конечно,
Изъ смертныхъ всѣхъ грѣховъ наималѣйшій?
Изабелла.
Какой изъ нихъ малѣйшій?
Клавдіо.
Если бъ онъ
Былъ такъ великъ, то мудрый мужъ такой
Рѣшился ли бъ за наслажденья мигъ
Отдать блаженства вѣчность, Изабелла?
Изабелла.
Что говоришь ты, братъ мой?
Клавдіо.
Смерть ужасна!
Изабелла.
Да, братъ; но жизнь безъ чести — ненавистна!
Клавдіо.
Но умереть, идти — куда не знаешь!
Въ недвижности нѣмой лежать и гнить,
Гдѣ теплый, полный жизни, мой составъ
Сожмется въ комъ, и восхищенный духъ
Вдругъ въ огненныя волны погрузится,
Иль вкругъ себя увидитъ, цѣпенѣя,
Пустыни вѣчныхъ льдовъ; быть заключеннымъ
Среди незримыхъ бурь и безпрерывно
Носиться вкругъ летающей земли;
Иль худшимъ стать, чѣмъ худшіе межъ тѣми,
Которые свой помыслъ беззаконный
Лишь воемъ выражаютъ. Ахъ! ужасно!
Тягчайшая, печальнѣйшая жизнь,
Болѣзни, старость, горе и темница,
Гнетущія людей — все это рай
Предъ тѣмъ, что въ смерти мы боимся!
Изабелла.
Ахъ!
Клавдіо.
О, милая сестра, оставь мнѣ жизнь!
Все, что свершишь ты для спасенья брата,
Природа не сочтетъ за преступленье,
А въ доблесть обратитъ.
Изабелла.
О, звѣрь противный!
О, низкій трусъ! о, негодяй! Ужель
Мой грѣхъ тебя содѣлать долженъ мужемъ?
Не оскверненье ль — жизнь себѣ купить
Сестры своей позоромъ? Что мнѣ думать?
Ужели, Боже, мать моя была
Невѣрною отцу? Не отъ него же
Родиться могъ побѣгъ столь дикій!
Я отрекаюсь отъ тебя — умри!
Когда бъ мнѣ стоило нагнуться,
Чтобы тебя спасти — я бъ отказалась.
За смерть твою молиться буду вѣчно,
За жизнь — ни звука!
Клaвдіо.
Ахъ, сестра, послушай!
Изабелла.
О, какъ все гадко, гадко, гадко тутъ!
Проступокъ твой былъ не случайный грѣхъ,
А ремесло — и милость будетъ сводней,
Тебя простивъ; такъ лучше ужъ умри!
Клaвдіо.
О, Изабелла, выслушай меня!
Профосъ.
Герцогъ. Позвольте мнѣ, юная сестра, сказать вамъ одно слово, только одно слово.
Изабелла. Что угодно вамъ?
Герцогъ. Если вамъ позволитъ время, то я желалъ бы съ вами переговорить: отъ исполненія моей просьбы зависитъ и ваша собственная польза.
Изабелла. У меня нѣтъ лишняго времени. Оставаясь здѣсь, я отнимаю время отъ другихъ занятій; но я готова остаться ненадолго.
Герцогъ (тихо Клавдіо). Сынъ мой, я слышалъ все, что происходило между тобою и сестрой твоей. Анджело вовсе не имѣлъ намѣренія обольстить ее: онъ хотѣлъ только испытать ея добродѣтель, чтобъ этимъ опытомъ подкрѣпить свои наблюденія надъ человѣческой природой. Она, исполненная чувства истинной чести, отвѣтила ему такимъ благочестивымъ отказомъ, который онъ выслушалъ съ большимъ удовольствіемъ. Я — духовникъ Анджело и знаю, что это такъ. А потому готовься къ смерти и не обольщай своей рѣшимости обманчивою надеждой: ты завтра долженъ умереть. Ступай, пади на колѣни и готовься къ смерти.
Клaвдіо. Дайте мнѣ испросить прощеніе у сестры моей. Мнѣ до того надоѣла жизнь, что я готовъ просить, чтобъ меня отъ нея освободили.
Герцогъ. Останьтесь при этихъ мысляхъ. Прощайте! (Клавдіо уходитъ). Профосъ, на одно слово.
Профосъ. Что вамъ угодно, святой отецъ?
Герцогъ. Чтобъ вы опять ушли и оставили меня наединѣ съ этою дѣвицей. Мой образъ мыслей и одежда могутъ вамъ ручаться, что ей нечего опасаться моего общества.
Профосъ. Пусть будетъ такъ (Уходитъ).
Герцогъ. Рука, которая создала васъ прекрасною, сдѣлала васъ и добродѣтельною. Добродѣтель, состоящая въ одной красотѣ, дѣлаетъ то, что красота скоро лишается добродѣтели; но небесная благодать, душа вашего тѣла, сохранитъ васъ навсегда прекрасною. Я случайно узналъ о посягательствѣ, которому вы подверглись со стороны Анджело, и если бы человѣческая слабость не представляла примѣровъ подобнаго паденія, то меня удивилъ бы поступокъ Анджело. Какъ же вы поступите, чтобъ удовлетворить правителя и спасти своего брата?
Изабелла. Я иду къ нему сейчасъ объявить мое рѣшеніе. Пусть лучше братъ мой умретъ законною смертью, чѣмъ мнѣ родить незаконнаго ребенка. Но какъ ошибается въ Анджело нашъ добрый герцогъ! Если онъ когда-нибудь возвратится, и я найду къ нему доступъ, то пусть я никогда не открою рта, если не обличу этого лицемѣра.
Герцогъ. Это было бы не дурно. Но если дѣло останется въ такомъ видѣ, то онъ оправдается тѣмъ, что хотѣлъ только испытать васъ. Итакъ, послушайтесь моего совѣта. Моему желанію сдѣлать вамъ добро представляется одно средство. Я увѣренъ, что вы будете готовы, при честныхъ средствахъ, оказать заслуженное благодѣянье одной бѣдной, оскорбленной дѣвушкѣ, вы рвать брата изъ подъ кары строгаго закона, сохранить въ чистотѣ свою благочестивую душу и, наконецъ, доставить удовольствіе отсутствующему герцогу, если онъ, возвратившись, узнаетъ объ этомъ дѣлѣ.
Изабелла. Говорите, отецъ мой. Я чувствую въ себѣ довольно силы сдѣлать все, что мнѣ не покажется дурнымъ въ глубинѣ моей души.
Герцогъ. Добродѣтель отважна, а честность не знаетъ страха. Слышали ли вы когда нибудь о Маріаннѣ, сестрѣ Фредерико, героя, погибшаго на морѣ?
Изабелла. Я слышала объ этой дѣвушкѣ и, притомъ, только одно хорошее.
Герцогъ. Вотъ на ней-то долженъ былъ жениться Анджело. Онъ съ нею былъ обрученъ, и день свадьбы былъ назначенъ; но, въ промежутокъ времени между обрученіемъ и вѣнчаньемъ, корабль Фредерико потонулъ и вмѣстѣ съ нимъ приданое сестры его. Представьте же себѣ, какія несчастія постигли изъ-за этого бѣдную дѣвушку. Она лишилась благороднаго и знаменитаго брата, который любилъ ее благородно и нѣжно, а съ нимъ и своего приданаго, главной основы своего счастія, и, наконецъ, своего обрученнаго жениха — лицемѣра Анджело.
Изабелла. Возможно ли? Неужели Анджело въ самомъ дѣлѣ ее бросилъ?
Герцогъ. Да, онъ покинулъ ее въ слезахъ и не осушилъ ихъ ни однимъ словомъ утѣшенія; онъ отказался отъ своей клятвы, подъ предлогомъ, будто бы она нарушила честь свою. Однимъ словомъ, онъ повергъ ее въ горе, которое до сихъ-поръ несетъ она, такъ какъ она все еще любитъ Анджело, а онъ — точно утесъ: ея слезы орошаютъ его, но не смягчаютъ.
Изабелла. Какое милосердіе оказала бы смерть, если бы взяла отъ міра эту бѣдную дѣвушку! Какъ преступна жизнь, если она позволяетъ жить этому человѣку! Но какъ же помочь ей?
Герцогъ. Это такая рана, которую вы легко можете залѣчить, и это лѣченіе не только спасетъ вашего брата, но и сохранитъ васъ отъ безчестія.
Изабелла. Укажите, какъ должна я поступить, почтенный отецъ.
Герцогъ. Эта дѣвушка еще сохранила свою первую страсть: жестокая несправедливость, которая, по законамъ разума, должна была бы погасить ея любовь, сдѣлала ее, какъ препятствіе потокъ, еще сильнѣе и стремительнѣе. Ступайте къ Анджело и отвѣтьте его желанію притворнымъ согласіемъ; уступите ему только въ главномъ, но предложите ему слѣдующія условія: во-первыхъ, чтобы ваше свиданіе съ нимъ продолжалось не долго, потомъ чтобъ оно происходило въ часъ, когда будетъ темно и тихо, и чтобы мѣсто соотвѣтствовало всѣмъ обстоятельствамъ. Если онъ на все это согласится, то все уладится. Мы уговоримъ оскорбленную дѣвушку вмѣсто васъ отправиться на условленное свиданіе. Если впослѣдствіи ихъ свиданіе будетъ имѣть видимыя послѣдствія, то это заставитъ его согласиться на уступку — и такимъ образомъ братъ вашъ будетъ спасенъ, честь ваша сохранена, бѣдная Маріанна осчастливлена, а злой правитель изобличенъ. Я беру на себя уговорить и приготовить Маріанну къ этому предпріятію. Если вы согласитесь все это исполнить, то двойное благодѣяніе оправдаетъ обманъ отъ нареканій. Какъ вы объ этомъ думаете?
Изабелла. Уже мысль объ этомъ меня успокаиваетъ, и я надѣюсь на самый счастливый успѣхъ.
Герцогъ. Все будетъ зависѣть отъ вашихъ дѣйствій. Ступайте поскорѣе къ Анджело. Если онъ будетъ просить васъ придти къ нему въ эту ночь — согласитесь. Я сейчасъ иду въ предмѣстье святого Луки, гдѣ, въ бѣдной хижинѣ, живетъ отверженная Маріанна. Тамъ найдете вы меня. Постарайтесь уладить все съ Анджело, чтобъ скорѣе покончить дѣло.
Изабелла. Благодарю васъ за ваше содѣйствіе! Прощайте, почтенный отецъ!
СЦЕНА II.
правитьЛокоть. Ну, если этого нельзя прекратить и вы съ упорствомъ будете торговать мужчинами и женщинами, какъ скотомъ безсловеснымъ, то всему міру придется пить только темный и бѣлый бастардъ.
Герцогъ. О, небо! Что это еще за дрянь?
Шутъ. Ну, теперь конецъ всякому веселью; съ тѣхъ поръ какъ двое изъ самыхъ веселыхъ ростовщиковъ прекратили свое дѣло, а самаго опаснаго притянули къ суду, и велѣли носить шубу, чтобъ ему было потеплѣе, и, сверхъ того, напялить на себя лисій мѣхъ, подбитый, овчиною, чтобъ показать, что лукавство, будучи богаче невинности, должно быть сверху.
Локоть. Ну, ступай, ступай, пріятель. Благослови васъ Богъ, добрый отче-братъ.
Герцогъ. И тебя также, почтенный братъ-отецъ. Чѣмъ оскорбилъ тебя этотъ человѣкъ?
Локоть. Онъ оскорбилъ законъ и, кромѣ того, сударь, мы считаемъ его за вора, потому что нашли при немъ особаго рода отмычку, которую мы представили правителю.
Герцогъ.
Стыдись, мерзавецъ, сводникъ непотребный!
Ты хочешь жить такимъ грѣхомъ позорнымъ,
Служа ему? Подумай, хорошо ли
Такимъ порокомъ гнуснымъ набивать
Себѣ животъ и тѣло одѣвать?
Ты говоришь: отъ этой скотской связи
Я пью, кормлюсь, живу и одѣваюсь;
Но думаешь ли ты, что жизнь твоя
Назваться можетъ жизнью передъ Богомъ,
Когда полна зловонія? Покайся!
Шутъ. Ваша правда, она точно отчасти припахиваетъ; но я могъ бы доказать…
Герцогъ.
Да, если въ этомъ чортъ тебѣ поможетъ,
То ты ему подъ стать. Вести его
Въ тюрьму; лишь палкою, да наставленьемъ
Исправить можно этого скота.
Локоть. Мы должны представить его правителю, который уже сдѣлалъ ему предостереженіе. Правитель терпѣть не можетъ такихъ пакостниковъ. Если кто занимается такимъ промысломъ и его представятъ правителю, то ему было бы лучше находиться за милю отсюда.
Герцогъ.
Когда бъ мы въ самомъ дѣлѣ были тѣмъ,
Чѣмъ многіе изъ насъ хотятъ казаться:
Изъятыми отъ всѣхъ грѣховъ гнетущихъ,
Иль не были они, по крайней мѣрѣ,
Притворной добродѣтелью прикрыты!
Локоть. Съ его шеей будетъ скоро то же, что съ вашимъ животомъ, святой отецъ: на ней будетъ веревка.
Шутъ. Я чую помощь — я представлю за себя поручителя: вотъ этотъ дворянинъ — одинъ изъ друзей моихъ.
Луціо. Что ты подѣлываешь, мой благородный Помпей? Какъ, ты въ свитѣ Цезаря? Ужъ не ведутъ ли тебя въ тріумфѣ? Но гдѣ же твои пигмаліоновскія куколки, твои свѣжеприготовленныя женщины, которыхъ можно добыть, опустивъ руку въ карманъ и вынувъ ее оттуда сжатою? Что жъ ты не отвѣчаешь, а? Какъ нравится тебѣ эта мелодія, манера и метода? Не утопилъ ли ты все это при послѣднемъ дождѣ? Ну, что же ты скажешь, дуралей? Что міръ все таковъ же, какъ былъ? Какую же пѣсенку поешь ты теперь? «Я грустенъ и безмолвенъ»? Или что другое? Въ чемъ же тутъ штука?
Герцогъ. Все тоже, даже хуже!
Луціо. Что подѣлываетъ мое милое сокровище, твоя хозяюшка? Все промышляетъ попрежнему — а?
Шутъ. Нѣтъ, синьоръ, она истратила все свое мясо — и теперь сама попала въ кастрюлю.
Луціо. Ну и прекрасно! Такъ ей и слѣдуетъ. Это въ порядкѣ вещей. Пока свѣжа — потаскушка, а поистаскалась — сводня: такъ и быть должно. Такъ ты идешь въ тюрьму, Помпей?
Шутъ. Точно такъ, синьоръ.
Луціо. Пріятно слышать, Помпей. Счастливаго пути! Ступай, скажи, что это я прислалъ тебя туда. Что же это — за долги, Помпей? или за…
Локоть. За сводничество, за сводничество.
Луціо. И прекрасно! Въ тюрьму его! Если для сводниковъ назначена тюрьма, то она вполнѣ для него прилична, такъ какъ онъ несомнѣнно сводникъ и самый старинный: со дня своего рожденія. Прощай, дорогой Помпей! Кланяйся отъ меня въ тюрьмѣ. Ты теперь будешь хорошимъ хозяиномъ, потому что будешь сидѣть дома.
Шутъ. Но я надѣюсь, что ваша милость возьмете меня на поруки?
Луціо. Ну, нѣтъ, Помпей, этого я не сдѣлаю: теперь это не въ модѣ. Я только замолвлю за тебя словечко, чтобъ тебя тамъ подольше подержали. Если ты потеряешь терпѣнье, то покажешь, что ты съ душкомъ. Прощай, любезнѣйшій Помпей! Благослови васъ Богъ, святой отецъ!
Герцогъ. И васъ также.
Луціо. Что Бригитта все еще румянится, Помпей?
Локоть. (Шуту). Ну, иди же, иди!
Шутъ. Такъ вы не хотите, синьоръ, взять меня на поруки?
Луціо. Ни теперь, ни послѣ. Что новаго на бѣломъ свѣтѣ, святой отецъ? что новаго?
Локоть (Шуту). Ну, ступай же, ступай!
Луціо. Ступай въ свою собачью конуру, Помпей, ступай! (Локоть, Шутъ и полицейскіе уходятъ).-- Что слышно о герцогѣ, патеръ?
Герцогъ. Я ничего не слыхалъ. Не можете ли вы сообщить о немъ чего нибудь?
Луціо. Одни говорятъ, что онъ теперь у русскаго императора; другіе, что онъ отправился въ Римъ. А вы какъ думаете, гдѣ онъ?
Герцогъ. Я не знаю; но гдѣ бы онъ ни былъ, я желаю ему всего хорошаго.
Луціо. Что за взбалмошная, глупая прихоть — уѣхать тайкомъ изъ государства и приняться за бродяжничество, для котораго онъ вовсе не рожденъ. Графъ Анджело герцогствуетъ исправно въ его отсутствіе, и даже выходитъ понемногу изъ предѣловъ своей власти.
Герцогъ. И прекрасно дѣлаетъ.
Лyціо. Ну, не мѣшало бы ему быть нѣсколько терпимѣе къ распутству, патеръ. Онъ слишкомъ придирчивъ относительно этого пункта.
Герцогъ. Этотъ порокъ слишкомъ распространился — и только строгость можетъ излѣчить его.
Луціо. Я согласенъ, что у этого порока большія связи и знатное родство; но совсѣмъ искоренить его нѣтъ возможности; тогда пришлось бы запретить людямъ ѣсть и пить. Говорятъ, что Анджело вышелъ на свѣтъ не обыкновеннымъ путемъ — отъ мужа и жены? Правда ли это? какъ вы думаете?
Герцогъ. А какъ же это?
Луціо. Одни говорятъ, что его выметала морская сирена; другіе же, что онъ родился отъ трески; но вѣрно то, что когда онъ мочится, то урина его тотчасъ замерзаетъ: въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія. Онъ не что иное, какъ кукла, лишенная способности производить: это также неопровержимо.
Герцогъ. Вы шутите, синьоръ, и болтаете вздоръ.
Луціо. Чортъ побери — развѣ это не безчеловѣчно, за такія шалости лишать человѣка жизни? Развѣ отсутствующій герцогъ сдѣлалъ бы это? Вмѣсто того, чтобъ вѣшать человѣка за сотню незаконныхъ дѣтей, онъ изъ своего кармана выдалъ бы денегъ на содержаніе цѣлой тысячи. Въ немъ было нѣкоторое сочувствіе къ подобнымъ шалостямъ, а потому онъ и смотрѣлъ на нихъ сквозь пальцы.
Герцогъ. Я никогда не слыхалъ, чтобъ отсутствующаго герцога подозрѣвали въ сношеніи съ женщинами: онъ не имѣлъ къ этому никакой склонности.
Луціо. О, святой отецъ, вы ошибаетесь!
Герцогъ. Невозможно.
Луціо. Кто? герцогъ? Какъ же! спросите у пятидесятилѣтней нищенки — онъ даже ей всегда клалъ дукатъ на ея тарелочку. Да, и за герцогомъ были грѣшки — ужъ повѣрьте моему слову.
Герцогъ. Увѣряю васъ, что вы къ нему несправедливы.
Луціо. Синьоръ, я одинъ изъ его приближенныхъ. Герцогъ себѣ на умѣ — и полагаю, что знаю, почему онъ уѣхалъ.
Герцогъ. Ну, скажите-ка, почему?
Луціо. Нѣтъ, ужъ извините. Это тайна, которую должно крѣпко держать за зубами. Впрочемъ, я могу только намекнуть вамъ. Большая часть его подданныхъ считала герцога за умнаго человѣка.
Герцогъ. За умнаго? Ну, въ этомъ, кажется, нѣтъ и сомнѣнія.
Лyціо. Это — крайне поверхностный и пустой малый и притомъ — неучъ.
Герцогъ. Это съ вашей стороны или зависть, или глупость, или заблужденье. Еслибъ нужно было ручательство, то вся жизнь его и образъ его управленія могли бы заслужить лучшаго отзыва. Пусть только судятъ о немъ по дѣламъ его — и даже зависть признаетъ въ немъ ученаго, государственнаго человѣка и воина. Вы говорите наобумъ. Вы или не знаете герцога, или разумъ вашъ омраченъ злобою.
Луціо. Святой отецъ, я знаю герцога и люблю его.
Герцогъ. Любовь говоритъ съ большею обдуманностію, а обдуманность съ большею любовью.
Лyціо. Ну, ужъ я знаю, что знаю.
Герцогъ. Трудно этому повѣрить, потому что вы сами не знаете, что говорите. Но если герцогъ когда-нибудь возвратится — о чемъ мы всѣ просимъ въ нашихъ молитвахъ — то позвольте мнѣ попросить васъ предъ его лицомъ дать мнѣ отвѣтъ въ сказанномъ вами. Если вы сказали правду, то должны имѣть и мужество подтвердить ее. Я обязанъ сдѣлать вамъ этотъ вызовъ, и потому прошу васъ сказать мнѣ ваше имя.
Лyціо. Меня зовутъ Луціо. Герцогъ меня знаетъ.
Герцогъ. Онъ узнаетъ васъ еще лучше, если я доживу до того времени, когда онъ вернется, и буду имѣть возможность сообщить ему о васъ.
Луціо. Я васъ не боюсь.
Герцогъ. О, вы надѣетесь, что герцогъ не возвратится, или считаете меня за слишкомъ слабаго противника. Впрочемъ, большого зла я и въ самомъ дѣлѣ не могу вамъ сдѣлать: вы поклянетесь, что не говорили мнѣ ничего подобнаго.
Луціо. Тогда ужъ пусть лучше повѣсятъ меня. Ты ошибаешься во мнѣ, монахъ. Но довольно объ этомъ. Не можешь ли сказать мнѣ, умретъ завтра Клавдіо или нѣтъ?
Герцогъ. А за что онъ долженъ умереть, синьоръ?
Луціо. Ну, да за то, что наполнилъ бутылку при помощи воронки. Я желалъ бы, чтобъ герцогъ, о которомъ мы говорили, былъ теперь здѣсь. Его уполномоченный намѣстникъ этимъ воздержаніемъ обезлюдитъ всю провинцію: даже воробьи несмѣютъ вить себѣ гнѣзда подъ его кровлею, потому что они слишкомъ сладострастны. Герцогъ навѣрное оставилъ бы во мракѣ то, что совершилось во мракѣ, и никогда не сталъ бы выводить его на показъ. Я желалъ бы, чтобъ онъ былъ здѣсь. Ей-богу, Клавдіо осужденъ только за то, что разстегнулъ застежку. Прощай, добрый патеръ! Включи, пожалуйста, и меня въ свою молитву. Повѣрь, что герцогъ не брезгаетъ говядиной и по пятницамъ. Теперь время его миновало; но повторяю, что и онъ не прочь полюбезничать съ нищенкой, хотя бы отъ нея несло чернымъ хлѣбомъ и чеснокомъ. Скажи ему, что я это сказалъ тебѣ. Прощай! (Уходитъ).
Герцогъ.
И власть, и санъ — ничто не сохраняетъ
Отъ жала клеветы: оно язвитъ
Чистѣйшую невинность. Даже тронъ
Отъ ранъ ея коварныхъ не спасенъ.
Кто тамъ идетъ?
Эскалъ.
Въ тюрьму ее, въ тюрьму!
Переспѣла. Добрѣйшій господинъ, сжальтесь надо мною. Ваша милость извѣстны за милосерднаго вельможу. Добрый, любезный господинъ…
Эскалъ. Тебя уже два и три раза предостерегали, а ты попалась опять въ томъ же преступленіи. Это можетъ взбѣсить всякое милосердіе и сдѣлать его тираномъ.
Профосъ. Эта сводня, ваше сіятельство, ужъ одиннадцать лѣтъ занимается этимъ промысломъ.
Переспѣла. Ваша милость, это меня оклеветалъ нѣкто Луціо. Дѣвица Китти Держи-Внизъ забеременѣла отъ него еще при герцогѣ. Онъ обѣщалъ на ней жениться. Его ребенку будетъ годъ съ четвертью въ день Филиппа и Якова. Я сама вскормила его, а онъ вотъ что со мною дѣлаетъ.
Эскалъ. Это человѣкъ очень худой репутаціи. Велите ему къ намъ явиться. Въ тюрьму ее — и ни слова болѣе. (Стража уходитъ съ Переспѣлою). Профосъ, мой Анджело — неумолимъ: Клавдіо долженъ завтра умереть. Доставьте ему духовное утѣшеніе и все, что ему нужно, чтобъ умереть, какъ христіанину. Еслибъ Анджело былъ такъ же сострадателенъ, какъ я, этого бы не случилось съ Клавдіо.
Профосъ. Ваше сіятельство, вотъ этотъ монахъ былъ уже у него и приготовилъ его къ смерти.
Эскалъ. Здравствуйте, добрый патеръ.
Герцогъ. Да будетъ надъ вами благословеніе и милость Божія.
Эскaлъ. Откуда вы?
Герцогъ.
Не здѣшній я, но по дѣламъ на время
Остался здѣсь. Я къ братству милосердыхъ
Принадлежу и прибылъ отъ его
Святѣйшества по важнымъ порученьямъ.
Эскалъ. Что новаго на свѣтѣ?
Герцогъ. Ничего, кромѣ развѣ того, что честность страдаетъ такой сильной лихорадкой, что излѣчить ее могутъ только сильныя средства. Всѣ ищутъ только новостей и теперь такъ же опасно состарѣться на одномъ поприщѣ, какъ стало считаться за добродѣтель не быть постояннымъ въ какомъ-либо дѣлѣ. Едва осталось на столько довѣрія, чтобъ поручиться за безопасность общества; но эта порука приняла такіе размѣры, что готовъ бываешь отказаться отъ всякаго товарищества. На этой загадкѣ вертится вся житейская мудрость. Эта новость довольно стара и все-таки есть новость дня. Скажите мнѣ, пожалуйста, каковъ образъ мыслей у вашего герцога?
Эскалъ. Это человѣкъ, который въ особенности стремится къ тому, чтобы лучше узнать самого себя.
Герцогъ. Какія удовольствія предпочиталъ онъ?
Эскалъ. Ему было пріятнѣе видѣть другихъ веселыми, чѣмъ наслаждаться тѣмъ, что доставляло ему удовольствіе. Онъ во всемъ наблюдалъ умѣренность. Но предоставимъ его собственной судьбѣ и будемъ молиться о его благоденствіи. Позвольте мнѣ спросить васъ, въ свою очередь, какъ вы нашли Клавдіо — готовъ ли онъ? Я слышалъ, что вы удостоили его своимъ посѣщеніемъ.
Герцогъ. Онъ сознаетъ, что судья не черезъ-чуръ строго осудилъ его и съ тихой покорностью преклоняется предъ приговоромъ правосудія. Но, подъ вліяніемъ своей слабости, онъ ласкалъ себя надеждою на помилованіе, которую я мало-по-малу разсѣялъ, и теперь онъ совершенно приготовился къ смерти.
Эскалъ. Вы исполнили вашу обязанность относительно неба и долгъ вашего призванія относительно заключеннаго. Я ходатайствовалъ за бѣднаго юношу до крайнихъ предѣловъ моей воздержности; но собратъ мой такъ строго хранитъ законъ, что принудилъ меня сказать ему, что онъ — олицетворенное правосудіе.
Герцогъ. Если его собственныя дѣянія соотвѣтствуютъ этой строгости, то она прилична ему вполнѣ; но если онъ самъ впадаетъ въ проступокъ, то онъ произнесъ свой собственный приговоръ.
Эскалъ. Я иду навѣстить заключеннаго. Прощайте!
Герцогъ. Миръ вамъ!
Кому Господь вручилъ небесный мечъ,
Святъ долженъ быть и честь свою беречь;
Примѣръ другимъ, ведя ихъ за собою,
Идти онъ долженъ твердою стопою,
Онъ мѣрить долженъ мѣрою одной —
Какъ ихъ вину, такъ и проступокъ свой.
Позоръ тому, кто смертію караетъ
Порокъ, который самъ въ душѣ питаетъ.
Стыдись, Анджело: ты казнишь порокъ,
Который заглушить въ себѣ не могъ.
Такъ иногда гнѣздится грѣхъ ужасный
Подъ внѣшностію ангельски-прекрасной.
Какъ часто скромный лицемѣрья видъ
Сердца людей обманомъ омрачаетъ, —
И великанъ предъ нимъ не устоитъ,
Когда въ его тенета попадаетъ.
Зло хитростью хочу я превозмочь.
Пусть проведетъ Анджело эту ночь.
Съ отверженной невѣстою своею:
Обманъ обманомъ нужно побѣдить
И хитростью заставить передъ нею
Нарушенный союзъ возобновить. (Уходитъ).
СЦЕНА I.
правитьПѢСНЯ.
Прочь уста, что такъ коварно
О любви мнѣ говорили,
И глаза, что лучезарно,
Будто звѣзды, мнѣ свѣтили!
Лишь отдайте мнѣ назадъ —
Мнѣ назадъ
Поцѣлуевъ сладкій ядъ!
Сладкій ядъ!
Маріанна.
Довольно пѣть; уйди скорѣй отсюда:
Ко мнѣ идетъ мой добрый утѣшитель,
Смиряющій тоску моей души.
Маріанна.
Святой отецъ, простите: я желала бъ,
Чтобъ вы меня застали не за пѣсней.
Повѣрьте мнѣ, она не для веселья,
Она тоскѣ моей лишь вторитъ.
Герцогъ.
И хорошо; хоть часто сила звуковъ
Добро творитъ изъ зла, зло — изъ добра,
Скажите мнѣ, пожалуйста, не спрашивалъ ли кто меня сегодня? Именно въ этотъ часъ я обѣщался быть здѣсь.
Маріанна. Васъ никто не спрашивалъ; я цѣлый день сидѣла дома.
Герцогъ. Я вѣрю вамъ; но теперь именно назначенное мною время. Я попрошу васъ уйти на минуту, послѣ чего я опять позову васъ, чтобъ сообщить вамъ нѣчто для васъ пріятное.
Маріанна. Я вамъ всѣмъ обязана.
Герцогъ.
Я радъ вамъ отъ души. Скажите мнѣ,
Что дѣлаетъ достойный нашъ правитель?
Изабелла.
Весь садъ его стѣною окруженъ,
А къ западу за нею — виноградникъ;
Въ него ведетъ калитка; отъ нея
Вотъ этотъ ключъ — побольше, а поменьше
Отъ двери въ садъ. Ему я обѣщала
Придти туда сегодня, ровно въ полночь.
Герцогъ.
Но хорошо ль вы знаете дорогу?
Изабелла.
Я въ точности замѣтила ее:
Онъ самъ прошелъ со мной по ней два раза,
Нашептывая мнѣ съ грѣховнымъ жаромъ
Слова любви.
Герцогъ.
А нѣтъ еще условій,
Какія нужно Маріаннѣ знать?
Изабелла.
Нѣтъ, никакихъ — одно, что въ темнотѣ
Сойдемся мы… и я ему сказала,
Что мнѣ нельзя съ нимъ долго оставаться,
Что я приду съ служанкой и что ей
Придется ждать меня, предполагая,
Что я пришла для брата.
Герцогъ.
Хорошо;
Но я еще ни слова Маріаннѣ
Не говорилъ объ этомъ. Маріанна!
Герцогъ.
Вотъ познакомьтесь съ этою дѣвицей —
Она пришла помочь вамъ.
Изабелла.
Ей рада отъ души я.
Герцогъ.
Вы вѣрите ль въ мое расположенье?
Маріанна.
О, вѣрю: я его ужъ испытала!
Герцогъ.
Тогда возьмите за руку подругу
И слушайте, что скажетъ вамъ она.
Я здѣсь васъ подожду; но поспѣшите:
Сырая ночь готова наступить.
Маріанна.
Угодно вамъ со мною погулять?
Герцогъ.
Величіе и власть! Мильоны глазъ
На васъ устремлены; вслѣдъ вашихъ дѣлъ
Несется гулъ ничтожной болтовни,
Исполненной противорѣчій ложныхъ,
И тысячи язвительныхъ насмѣшекъ
Васъ дѣлаютъ творцами сновъ своихъ,
Безсмысленныхъ и пошлыхъ, истязая
Васъ до конца въ фантазіи своей.
Герцогъ.
А, вы пришли! Ну что — вы сговорились?
Изабелла.
Она рѣшилась, если только вы
Одобрите.
Герцогъ.
Не только одобряю,
Но требую, чтобъ вы на то рѣшились.
Изабелла.
Вамъ говорить придется очень мало;
Лишь, уходя, ему скажите тихо:
«О братѣ не забудьте!»
Маріанна.
О, не бойтесь!
Герцогъ.
И вы не бойтесь, дочь моя. Анджело
По данному обѣту — вашъ супругъ:
Васъ съ нимъ свести не будетъ прегрѣшеньемъ,
Затѣмъ что ваше право на него
Обманъ и ложь во благо обращаетъ.
Идемъ: кто хочетъ жать, тотъ засѣваетъ.
СЦЕНА II.
правитьПрофосъ. Поди-ка сюда, пріятель; сможешь ли ты отрубить человѣку голову?
Шутъ. Если онъ холостой, то смогу, сударь; но если женатый, то онъ глава своей жены, а я рѣшительно не въ силахъ отрубить женскую голову.
Профосъ. Послушай, пріятель, оставь эти глупости и отвѣчай прямо. Завтра утромъ Клавдіо и Бернардинъ должны умереть; а у насъ въ тюрьмѣ только одинъ палачъ, которому при исполненіи его дѣла нуженъ помощникъ. Если ты хочешь взять эту должность на себя, то съ тебя снимутъ оковы; если же нѣтъ, то высидишь въ тюрьмѣ полное число лѣтъ, а при выпускѣ будешь безпощадно высѣченъ, потому что ты былъ самымъ закоснѣлымъ сводникомъ.
Шутъ. Я съ незапамятныхъ временъ былъ беззаконнымъ сводникомъ, синьоръ, но теперь я готовъ сдѣлаться законнымъ палачемъ. Мнѣ будетъ очень пріятно получить нѣкоторыя указанія отъ моего собрата.
Профосъ. Эй, Мерзило! гдѣ ты Мерзило?
Мерзило. Вы звали меня, синьоръ?
Профосъ. Вотъ этотъ человѣкъ будетъ тебѣ помощникомъ при завтрашней казни. Если онъ для тебя годится, то найми его на годъ и оставь его здѣсь; если же нѣтъ, то воспользуйся его услугой на этотъ разъ, а потомъ отпусти его. Ему нечего гордиться передъ тобою: онъ былъ сводникомъ.
Mерзило. Какъ — сводникомъ? Тьфу! онъ безчеститъ наше искусство.
Профосъ. Э, полно! вы стоите одинъ другого: неизвѣстно еще, кто кого перетянетъ. (Уходитъ).
Шутъ. Я надѣюсь, что вы для меня сдѣлаете исключеніе. Вы, кажется, человѣкъ хорошій, хотя и смотрите висѣльникомъ. Такъ вы называете свое ремесло искусствомъ?
Mерзило. Да, сударь, искусствомъ.
Шутъ. Я слыхалъ, что и живопись есть искусство; а такъ какъ дѣвицы, которымъ я служилъ, также занимались живописью, то и мое ремесло можно назвать искусствомъ. Но какъ можно назвать искусствомъ вѣшанье людей — этого, хоть повѣсьте меня, я не могу понять.
Мерзило. Я говорю, сударь, что это искусство.
Шутъ. А доказательства?
Мерзило. Платье каждаго честнаго человѣка придется впору всякому вору.
Шутъ. Конечно, если платье и галстукъ будутъ для вора нѣсколько тѣсненьки, то честный человѣкъ найдетъ ихъ достаточно широкими; а если вашъ воръ найдетъ ихъ слишкомъ широкими, то честному человѣку они покажутся довольно тѣсными. На этомъ основаніи платье честнаго человѣка будетъ впору для вора.
Профосъ. Ну, сговорились ли вы?
Шутъ. Я готовъ служить ему, ваша милость, потому что вижу, что ремесло палача гораздо окаяннѣе, чѣмъ ремесло сводника: ему чаще приходится приносить покаяніе.
Профосъ. Ну, такъ приготовьте топоръ и плаху къ четыремъ часамъ утра.
Mерзило. Ну, пойдемъ, сводникъ: я научу тебя моему ремеслу; ступай за мною.
Шутъ. Мнѣ самому хочется поскорѣе научиться ему, и я надѣюсь, что если вамъ представится случай испытать на себѣ мое искусство, та вы увидите какой я расторопный. Вы, право, такъ добры ко мнѣ, что я желалъ бы самъ услужить вамъ чѣмъ-нибудь.
Профосъ. Позовите сюда Бернардина и Клавдіо. (Мерзило и Шутъ уходятъ).
Его мнѣ жаль; но Бернардинъ — убійца;
Будь онъ мнѣ братъ — его бъ я осудилъ.
Профосъ.
Вотъ, Клавдіо, твой приговоръ — прочти.
Теперь ужъ полночь; завтра рано утромъ
Ты въ вѣчность перейдешь. Гдѣ Бернардинъ?
Клавдіо.
Онъ спитъ теперь такъ крѣпко, точно путникъ,
Уставши отъ трудовъ своихъ невинныхъ!
Его не добудились.
Профосъ.
Не спасетъ
Его никто. Ступайте, приготовьтесь.
Что тамъ за шумъ? Да укрѣпитъ васъ Богъ!
Иду! иду! Быть можетъ, это вѣстникъ
Помилованья иль отсрочка казни
Для Клавдіо.
Профосъ.
А, здравствуйте, отецъ мой!
Герцогъ.
Да окружатъ васъ духи мирной ночи,
Мой добрый профосъ! Не былъ здѣсь никто?
Профосъ.
Никто съ тѣхъ поръ, какъ пробилъ часъ вечерній.
Герцогъ.
А Изабелла?
Профосъ.
Нѣтъ.
Герцогъ.
Ну, такъ придетъ.
Профосъ.
Что жъ, есть надежда?
Герцогъ.
Да, отчасти есть.
Профосъ.
О, нашъ намѣстникъ — строгій судія.
Герцогъ.
О, нѣтъ, не то! Онъ строго соблюдаетъ
Тѣ правила, какія долгъ велитъ.
Въ себѣ самомъ, въ священномъ воздержаньи,
Онъ заглушаетъ то, что власть его
Преслѣдуетъ въ другихъ. Когда бы онъ
Былъ самъ въ томъ небезгрѣшенъ, что караетъ,
То былъ бы онъ тираномъ; но теперь
Онъ правосуденъ. А, вотъ и они.
Онъ очень добръ. Такую мягкость рѣдко
Встрѣчаемъ мы въ тюремщикахъ суровыхъ.
Что тамъ за стукъ? знать, это спѣшный гость,
Когда онъ такъ въ нѣмую дверь стучится.
Профосъ.
Пусть подождетъ: сейчасъ придетъ привратникъ
И отопретъ — ужъ я ему сказалъ.
Герцогъ.
Что, нѣтъ еще отмѣны приговора,
И завтра будетъ казнь?
Профосъ.
Отмѣны нѣтъ.
Герцогъ.
Хотя ужъ недалеко до разсвѣта,
Но я надѣюсь, все-таки, что утромъ
Желанную получите вы вѣсть.
Профосъ.
Быть можетъ, вамъ извѣстно что-нибудь;
Но я боюсь — пощады тутъ не будетъ.
Такихъ примѣровъ не было. Притомъ
Правитель самъ противное тому
Съ судейскихъ креселъ объявилъ народу.
Профосъ. А вотъ и посланный отъ правителя.
Герцогъ. Онъ, вѣроятно, принесъ помилованіе Клавдіо.
Гонецъ. Мой господинъ посылаетъ вамъ эту бумагу и, сверхъ того, велѣлъ мнѣ изустно объявить вамъ, чтобъ вы ни въ одномъ пунктѣ не уклонялись отъ его предписанія относительно предмета, времени и другихъ подробностей этихъ инструкцій. Затѣмъ желаю вамъ добраго утра, потому что, кажется, уже разсвѣтаетъ.
Профосъ. Все будетъ исполнено.
Герцогъ (про себя).
Его пощада куплена грѣхомъ,
Которымъ самъ правитель зараженъ.
Порокъ и зло тамъ больше процвѣтаетъ,
Гдѣ власть ему защиту предлагаетъ —
И милость будетъ преступленьемъ тамъ,
Гдѣ, ради грѣшника, прощается грѣхамъ.
(Громко). Ну, что онъ пишетъ вамъ?
Профосъ. To, что я вамъ говорилъ. Графъ Анджело, опасаясь, что я не буду совершенно точенъ въ исполненіи моей обязанности, напоминаетъ ее мнѣ этимъ подтвержденіемъ. Мнѣ кажется это очень страннымъ, потому что прежде этого не бывало.
Герцогъ. Прочтите, пожалуйста, что онъ вамъ пишетъ.
Профосъ (читаетъ). Какое бы ни получили вы приказаніе, противуположное этому, Клавдіо долженъ быть казненъ въ четыре часа, а Бернардинъ послѣ полудня. Для лучшаго удостовѣренія, пришлите мнѣ голову Клавдіо въ пять часовъ. Исполните это въ точности и помните, что это дѣло важнѣе, чѣмъ вы предполагаете. Не отступайте ни на шагъ отъ исполненія своей обязанности, иначе подвергнетесь строгой отвѣтственности". Что вы на это скажете?
Герцогъ. Кто этотъ Бернардинъ, который долженъ быть казненъ послѣ полудня?
Профосъ. Онъ родомъ цыганъ, но выросъ и воспитанъ здѣсь. Онъ ужъ девять лѣтъ сидитъ у насъ.
Герцогъ. Какъ же это случилось, что отсутствующій герцогъ не велѣлъ освободить его или казнить? Я слышалъ, что онъ обыкновенно такъ поступалъ.
Профосъ. Его друзья постоянно выпрашивали ему отсрочки, да и преступленіе его вполнѣ было доказано только въ правленіе графа Анджело.
Герцогъ. Такъ оно доказано?
Профосъ. Совершенно и, притомъ, онъ самъ сознался.
Герцогъ. А выказалъ ли онъ раскаяніе? тронутъ ли онъ?
Профосъ. Это такой человѣкъ, для котораго смерть не страшнѣе похмѣлья; онъ равнодушенъ, беззаботенъ и безстрашенъ къ прошедшему, настоящему и будущему; онъ не боится смерти, и самъ закоренѣлый убійца.
Герцогъ. Значитъ, онъ нуждается въ назиданіяхъ.
Профосъ. Онъ не станетъ ихъ слушать. Онъ пользовался здѣсь всегда большой свободою, и если бы ему дали возможность убѣжать отсюда, то онъ бы ею не воспользовался. Онъ напивается по нѣсколько разъ въ день и на нѣсколько дней сряду. Мы часто будили его какъ будто затѣмъ, чтобы вести на казнь, и показывали ему при этомъ мнимое предписаніе; но это не производило на него ни малѣйшаго впечатлѣнія.
Герцогъ. Ну, мы поговоримъ о немъ послѣ. Лицо ваше, почтенный профосъ, выражаетъ честность и рѣшимость; если же я ошибся, то меня обманула моя многолѣтняя опытность. Но, полагаясь на мое мнѣніе о васъ, я рѣшаюсь вамъ высказаться. Клавдіо, о казни котораго вы получили приказъ, не болѣе достоинъ ея, чѣмъ самъ Анджело, который осудилъ его. Чтобъ представить вамъ на это очевидныя доказательства, достаточно будетъ четырехдневной отсрочки; между тѣмъ вы должны оказать мнѣ немедленную и рискованную услугу.
Профосъ. Въ чемъ же состоитъ она, почтенный отецъ?
Герцогъ. Въ отсрочкѣ его казни.
Профосъ. Ахъ, могу ли я это сдѣлать, когда мнѣ назначенъ даже часъ казни и присланъ положительный приказъ, подъ страхомъ собственной смерти послать къ Анджело голову Клавдіо? Если я хоть сколько-нибудь уклонюсь отъ этихъ приказаній, то подвергнусь участи самого Клавдіо.
Герцогъ. Клянусь вамъ обѣтами моего ордена, я охраню васъ отъ всякой непріятности, если вы послѣдуете моему указанію. Велите прежде казнить этого Бернардина и отошлите къ Анджело его голову.
Профосъ. Анджело видѣлъ ихъ обоихъ и узнаетъ его въ лицо.
Герцогъ. О, смерть великая мастерица все измѣнитъ — и она вамъ въ этомъ поможетъ. Обрейте ему голову, подстригите бороду и скажите, что раскаявшійся грѣшникъ самъ передъ смертью пожелалъ этого; вы же знаете, что подобные случаи часто бываютъ. Если вы за это не получите благодарности, то клянусь святымъ угодникомъ, которому я посвятилъ себя, я защищу васъ, хотя бы съ опасностью моей собственной жизни.
Профосъ. Простите меня, святой отецъ, но это будетъ противно моей присягѣ.
Герцогъ. Кому присягали вы — герцогу или его намѣстнику?
Профосъ. Герцогу и его намѣстнику.
Герцогъ. Но вы вѣрно не будете думать, что совершили проступокъ, если самъ герцогъ одобритъ ваше дѣло?
Профосъ. Но есть ли тутъ какое-нибудь вѣроятіе?
Герцогъ. Не только вѣроятіе, но увѣренность. Но если вы такъ робки, что ни мое монашеское платье, ни образъ моихъ мыслей, ни мои убѣжденія не могутъ разсѣять вашихъ опасеній, то я долженъ идти дальше, чѣмъ предполагалъ. Взгляните, другъ мой: вотъ подпись герцога и его печать. Вы, безъ сомнѣнія, знаете его руку, а также и печать его вамъ не безызвѣстна.
Профосъ. Я знаю то и другое.
Герцогъ. Письмо это извѣщаетъ о возвращеніи герцога. Прочтите его — и вы увидите, что черезъ два дня герцогъ возвратится. Это обстоятельство неизвѣстно намѣстнику, потому что еще сегодня получилъ онъ письмо весьма страннаго содержанія: быть можетъ, герцогъ умеръ, быть можетъ, пошелъ въ монастырь; но ни слова о томъ, что говорится здѣсь. Взгляните — утренняя звѣзда ободряетъ пастыря. Не удивляйтесь этому сочетанію. Всѣ затрудненія дѣлаются легкими, когда ихъ изучишь ближе. Позовите вашихъ палачей — и пусть падетъ голова Бернардина. Я сейчасъ его исповѣдаю и приготовлю къ лучшей жизни. Я вижу, вы еще все удивлены; но это (указывая на бумагу) должно побудить васъ къ полной рѣшимости. Пойдемте: ужъ почти разсвѣло.
СЦЕНА III.
правитьШутъ. Я здѣсь такъ освоился — точно дома. Право, можно подумать, что живешь въ собственномъ домѣ госпожи Переспѣлы, такъ много встрѣтилъ я здѣсь ея старыхъ знакомыхъ. Во-первыхъ, тутъ молодой господинъ, по имени Прыткій; сидитъ онъ здѣсь за грузъ сѣрой бумаги и стараго имбирю, всего — на сто девяносто семь фунтовъ, за которые онъ выручилъ чистыми деньгами пять марокъ; разумѣется, оттого, что имбирь мало спрашивали, а старухи, вѣроятно, всѣ перемерли. Потомъ господинъ Скокъ, котораго засадилъ сюда торговецъ шелковыхъ товаровъ Трехволосый: за три или четыре куска чернаго атласа онъ очернилъ его въ глазахъ всего общества. Есть тутъ у насъ и молодой господинъ Вѣтрогонъ, и молодой Обругай, и господинъ Мѣдная-Шпора, и господинъ Голодай, человѣкъ шпаги и кинжала, и молодой господинъ Прощалыга, который убилъ веселаго Пуддинга, и господинъ Рубаколъ, буянъ и рубака, и щеголеватый господинъ Штрипка, который много путешествовалъ, и взбалмошный Полуштофъ, который избилъ Кружку, и еще — я думаю — до сорока другихъ. Все это славные ребята и нашего поля ягода. И вотъ на нихъ-то сошло теперь Божіе попущеніе.
Мерзило. Эй, ты! Приведи сюда Бернардина!
Шутъ. Другъ Бернардинъ, встань-ка и дай себя повѣсить! Другъ Бернардинъ!
Мерзило. Эй, Бернардинъ!
Бернардинъ (за сценой). О, раздуй васъ горой! Что вы тамъ кричите? Кто вы такіе?
Шутъ. Твои хорошіе друзья — палачи. Сдѣлай одолженіе, встань и позволь себя казнить.
Бернардинъ (за сценой).Убирайтесь къ чорту, негодяи! Прочь, говорятъ вамъ! Я спать хочу.
Мерзило. Скажи ему, чтобъ онъ вставалъ, да поскорѣе.
Шутъ. Сдѣлайте милость, господинъ Бернардинъ, проснитесь; позвольте намъ только казнить васъ, а потомъ вы опять можете уснуть.
Мерзило. Поди и приведи его сюда.
Шутъ. Онъ ужъ идетъ: я слышу, какъ зашумѣла его солома.
Мерзило. Ну, а топоръ на плахѣ?
Шутъ. Все въ исправности.
Бернардинъ. Ну, Мерзило, что у васъ тутъ такое?
Мерзило. А вотъ что, пріятель: бормочи-ка свою молитву, потому что, видишь ли, твой приговоръ ужъ полученъ.
Бернардинъ. Ахъ, вы подлецы этакіе! Да я всю ночь пропьянствовалъ и еще не приготовился.
Шутъ. Тѣмъ лучше: если онъ цѣлую ночь пропьянствовалъ и его утромъ повѣсятъ, то ему останется цѣлый день, чтобъ выспаться.
Мерзило. Ну, вотъ тебѣ и духовникъ. Не думаешь ли ты, что съ тобою шутятъ? а?
Герцогъ. Другъ мой, я слышалъ, что ты скоро долженъ покинуть свѣтъ и по долгу христіанской любви пришелъ тебя наставить, утѣшить и помолиться вмѣстѣ съ тобою.
Бернардинъ. Это пустое дѣло, монахъ. Я всю ночь лихо пропьянствовалъ, и пусть вышибутъ они у меня мозгъ изъ головы, если мнѣ не нужно дать время, чтобъ опомниться. Я не позволю сегодня казнить себя — и баста.
Герцогъ. О, другъ мой — это неизбѣжно! Поэтому я прошу тебя обратить вниманіе на путь, который предстоитъ тебѣ.
Бернардинъ. А я клянусь, что никто въ мірѣ не заставитъ меня сегодня умереть.
Герцогъ. Но, послушай…
Бернардинъ. Ни слова! Если вамъ нужно что сказать мнѣ, то приходите въ мою каморку, а я сегодня ни шагу изъ нея не сдѣлаю. (Уходитъ).
Герцогъ.
О, дерзкій умъ! о каменное сердце!
Ни къ жизни онъ, ни къ смерти не готовъ,
Такъ взять его и отвести на плаху!
Профосъ.
Какъ вы нашли преступника, отецъ мой?
Герцогъ.
Онъ закоснѣлъ, не приготовленъ къ смерти;
Казнить его въ такомъ ожесточеньи
Преступно и грѣшно.
Профосъ.
У насъ въ тюрьмѣ
Сегодня утромъ умеръ отъ горячки,
Извѣстный всѣмъ, разбойникъ Рагозино.
Онъ съ Клавдіо ровесникъ; цвѣтъ волосъ
У нихъ обоихъ сходенъ совершенно.
Что, если мы дадимъ убійцѣ время
Покаяться, правителю же представимъ
Для увѣренья голову пирата,
Который такъ на Клавдіо похожъ?
Герцогъ.
Вотъ это случай, посланный намъ небомъ!
Воспользуемся имъ — ужъ близокъ часъ.
Вы въ точности исполните приказъ
Правителя — пока я увѣщаньемъ
Преступника подвигну къ покаянью.
Профосъ.
Исполню все, отецъ достопочтенный.
Сегодня онъ предъ вечеромъ умретъ.
Но что намъ дѣлать съ Клавдіо, отецъ?
Какъ отъ меня опасность устранить,
Когда провѣдаютъ, что онъ не умеръ?
Герцогъ.
А вотъ что сдѣлайте: пусть Бернардинъ
И Клавдіо сидятъ въ тюрьмѣ секретной —
И, прежде чѣмъ взойдетъ два раза солнце,
Привѣтствуя природу, безопасны
Вы будете вполнѣ.
Профосъ.
Исполню все,
По вашему совѣту.
Герцогъ.
Поспѣшите-жъ
Вы голову къ намѣстнику послать.
Теперь письмо я напишу къ Анджело —
Его снесетъ тюремщикъ — и въ письмѣ
Я извѣщу его, что возвращаюсь
И по причинамъ важнымъ долженъ въ городъ
Торжественно вступить. Я предложу
Ему, чтобъ онъ ко мнѣ на встрѣчу вышелъ
Къ священному источнику, въ двухъ миляхъ
Отъ города — и тамъ, спокойно взвѣсивъ
Все на вѣсахъ, я поступлю съ Анджело,
Какъ онъ того окажется достоинъ.
Профосъ.
Вотъ голова; я самъ ее снесу.
Герцогъ.
Оно и лучше; только возвратитесь
Скорѣй: мнѣ нужно вамъ открыть, чего
Другимъ не должно знать.
Профосъ.
Я поспѣшу. (Уходитъ).
Изабелла (за сценой).
Да будетъ миръ надъ вами! Отворите!
Герцогъ.
А! голосъ Изабеллы? Такъ! Она
Пришла узнать, дана ль пощада брату?
Я не скажу ей о его спасеньи,
Чтобъ къ радости небесной отъ печали,
Лишась надежды, перешла она.
Изабелла.
Могу ль войти?
Герцогъ.
Привѣтствую тебя,
Прелестное и скромное дитя!
Изабелла.
Такой привѣтъ изъ устъ святыхъ мнѣ дорогъ.
Освобожденъ ли братъ мой изъ темницы?
Герцогъ.
Освобожденъ отъ міра онъ навѣкъ,
И голова отнесена къ Анджело.
Изабелла.
О! нѣтъ! не можетъ быть!
Герцогъ.
Да, это правда.
О, дочь моя, умѣй быть твердой въ горѣ!
Изабелла.
Я у него глаза готова вырвать!
Иду къ нему!
Герцогъ.
Увы, васъ не допустятъ!
Изабелла.
О, бѣдный братъ! О, горе, горе мнѣ!
О, лживый міръ! Анджело, будь ты проклятъ!
Герцогъ.
Ты этимъ ни вреда ему, ни пользы
Себѣ не принесешь. Такъ успокойся
И предоставь все дѣло небесамъ.
О, дочь моя, замѣть, что я скажу —
И въ каждомъ словѣ правду ты услышишь.
Заутра герцогъ долженъ возвратиться.,.
Дитя мое, ну перестань же плакать!
Одинъ монахъ, его отецъ духовный,
Мнѣ сообщилъ объ этомъ, и немедля
Далъ знать о томъ Анджело и Эскалу,
Которые къ нему на встрѣчу выйдутъ
И сложатъ власть. Такъ если ты желаешь
Послѣдовать совѣту моему,
То отомстишь коварному злодѣю,
Пріобрѣтешь всеобщую хвалу
И милость государя.
Изабелла.
Я готова.
Герцогъ.
Возьми письмо и передай его
Отцу Петру — письмо, въ которомъ онъ
О возвращеньи герцога мнѣ пишетъ.
Вручивъ его, ты передай ему,
Чтобъ нынче въ ночь пришелъ онъ къ Маріаннѣ.
Я счастіе ея, какъ и твое,
Вручу ему. Онъ герцогу представитъ
Обѣихъ васъ; тогда предъ нимъ Анджело
Вы гласно обличите. Я же, бѣдный,
Моимъ обѣтомъ связанъ и при васъ
Быть не могу. Такъ отнеси письмо;
Забудь печаль и слезы осуши;
Вѣрь ордену святому моему,
Что я тебѣ совѣтую на благо.
Кто тамъ стучится?
Луціо.
Добрый вечеръ!
Монахъ, не здѣсь ли профосъ?
Герцогъ.
Нѣтъ, не здѣсь.
Лyціо. О, прелестная Изабелла! у меня сжимается сердце при видѣ твоихъ покраснѣвшихъ глазъ; но должно вооружиться терпѣніемъ. И я долженъ покориться своей участи: довольствоваться за обѣдомъ и ужиномъ только хлѣбомъ и водою. Мнѣ мила голова моя — и я не смѣю наполнять моего брюха: лишь одинъ хорошій обѣдъ — и я пропалъ. Но, говорятъ, завтра долженъ пріѣхать герцогъ. Клянусь душою, Изабелла, я люблю твоего брата: если бы этотъ фантазеръ-герцогъ сидѣлъ дома, то Клавдіо былъ бы живехонекъ.
Герцогъ. Послушайте, синьоръ герцогъ не будетъ вамъ благодаренъ за ваши отзывы о немъ; къ счастію, въ нихъ нѣтъ ни слова правды.
Лyціо. Монахъ, ты не знаешь такъ хорошо герцога, какъ я: онъ такой разбитной малый, что ты и не воображаешь.
Герцогъ. Ну, вы когда-нибудь за это отвѣтите. Прощайте!
Лyціо. Нѣтъ, подожди немного: я пойду съ тобою и разскажу тебѣ славныя исторійки про герцога.
Герцогъ. Вы ужъ и такъ мнѣ слишкомъ много ихъ разсказали, если только онѣ справедливы; а если нѣтъ, то и одной слишкомъ много.
Луціо. Разъ потребовалъ меня къ нему за то, что одна дѣвушка отъ меня забеременила.
Герцогъ. Такъ и вы провинились въ этомъ?
Луціо. Ну, да; только я клятвенно отрекся отъ этого; не то мнѣ пришлось бы жениться на этой протухшей невинности.
Герцогъ. Синьоръ, ваша бесѣда болѣе занимательна, чѣмъ прилична. Прощайте!
Луцю. Я провожу тебя до конца улицы. Если эти исторійки тебѣ не по вкусу, то мы оставимъ ихъ въ покоѣ. Да, монахъ, я нѣчто въ родѣ репейника. который ко всему прицѣпляется. (Уходятъ).
СЦЕНА IV.
правитьЭскалъ. Каждое письмо, которое онъ пишетъ, противорѣчитъ предыдущему.
Анджело. Самымъ страннымъ и безсвязнымъ образомъ. Всѣ его поступки почти похожи на помѣшательство. Дай Богъ, чтобъ умъ его не потерпѣлъ поврежденія! И зачѣмъ это должны мы выдти къ нему навстрѣчу за ворота и тамъ сложить съ себя наши обязанности?
Эскалъ. Я самъ не могу этого понять.
Анджело. И зачѣмъ должны мы объявить теперь народу, что если кто имѣетъ причины жаловаться на несправедливость, тотъ можетъ исполнить это на улицѣ?
Эскалъ. На это есть причина: онъ хочетъ за одинъ разъ порѣшить всѣ жалобы, чтобъ обезопасить насъ на будущее время отъ всякихъ обвиненій, которыя тогда потеряютъ относительно насъ свою силу.
Анджело.
Прекрасно, пусть объявятъ это всѣмъ.
Я завтра утромъ къ вамъ зайду. Велите
Дать также знать вельможамъ, чтобъ они
Имѣли время встрѣтить государя.
Эскалъ.
Исполню все. Прощайте!
Анджело.
Доброй ночи!
Я такъ смущенъ всѣмъ этимъ, что не знаю
Какъ поступить. Растлѣніе дѣвицы!
И кѣмъ же? Тѣмъ, кто самъ за это къ казни
Приговорилъ виновнаго. Когда бъ
Стыдливость ей открыть не запрещала
Позора своего — о, какъ ужасно
Она меня могла бы обличить!
Но нѣтъ — она на это не рѣшится:
Мой санъ и власть довѣріемъ такимъ
Облечены, что если бы дерзнулъ
Хулитель ихъ коснуться, онъ погибъ бы.
А Клавдіо, пожалуй, могъ бы жить,
Когда бъ не опасенье, что горячность
Кипящей въ жилахъ крови молодой
Отмстить его со временемъ заставитъ
За то, что жизнь позорная его
Искуплена была такимъ позоромъ.
А все бы лучше, если бы онъ жилъ!
Ахъ, если въ насъ погаснетъ чести свѣтъ —
Все не по насъ: то мы хотимъ, то нѣтъ!
СЦЕНА V.
правитьГерцогъ (отдавая ему письма).
Подай ихъ мнѣ въ назначенное время;
Тюремщику извѣстенъ нашъ проектъ.
Все начато, лишь слѣдуй указаньямъ
И, къ общей цѣли съ твердостью иди,
Хотя порой пришлось бы уклониться
И на окольный путь. Сперва ступай
Ты къ Флавіо — скажи ему, гдѣ я;
Потомъ Роланда, Красса, Валентина
О томъ же извѣсти — и пусть они
Къ воротамъ вышлютъ трубачей; но прежде
Ко мнѣ сюда ты Флавія пришли.
Братъ Петръ.
Немедленно я все исполню, герцогъ.
Герцогъ.
Благодарю тебя, любезный Варрій,
Что ты такъ поспѣшилъ. Пойдемъ со мной:
Мои друзья меня ужъ ожидаютъ. (Уходятъ).
СЦЕНА VI.
правитьИзабелла.
Мнѣ тяжело неправду говорить —
Я прямо бы охотнѣй обличила:
Но это ваше дѣло. Я же тутъ
Такъ дѣйствовать должна для нашей пользы,
Какъ онъ сказалъ.
Маріанна.
Послушайтесь его.
Изабелла.
Притомъ же онъ меня предупредилъ,
Чтобъ не дивилась я, когда онъ скажетъ
Противъ меня за моего врага:
Что это хоть и горькое лѣкарство,
Зато цѣлебное.
Маріанна.
Когда бы только
Пришелъ братъ Петръ.
Изабелла.
Молчите — онъ идетъ.
Братъ Петръ.
Пойдемте: я удобное мѣстечко
Нашелъ для васъ, гдѣ герцогъ васъ замѣтитъ.
Ужъ трубачи два раза протрубили;
Всѣ нобили и власти городскія
Собрались у воротъ: сію минуту
Въ нихъ вступитъ герцогъ. Поспѣшимъ навстрѣчу.
СЦЕНА I.
правитьГерцогъ.
Привѣтствую тебя, достойный братъ мой!
Мой старый другъ, я радъ тебя увидѣть!
Анджело и Эскалъ.
Съ счастливымъ возвращеньемъ, ваша свѣтлость!
Герцогъ.
Обоимъ вамъ сердечное спасибо!
Мы отовсюду слышали о васъ
Хорошее за ваше управленье
И, прежде чѣмъ васъ наградимъ достойно
Приносимъ вамъ публично благодарность.
Aнджело.
Тѣмъ болѣе обязаны мы вамъ.
Герцогъ.
Заслуги ваши громки, и я былъ бы
Несправедливъ, когда бы ихъ сокрылъ
Въ моей груди въ безмолвномъ заключеньи,
Тогда-какъ имъ всего приличнѣй было бъ
Сіять въ мѣди на память временамъ.
Подайте ваши руки: пусть народъ
Изъ внѣшняго привѣта вамъ увидитъ
Всю теплоту любви моей. Эскалъ,
Стань близъ меня, вотъ здѣсь. Вы оба мнѣ
Надежная опора.
Братъ Петръ.
Ну, пора!
Падите на колѣна и молите!
Изабелла.
О, государь! молю о правосудьи!
Склоните взоръ къ лишенной чести… дѣвѣ,
Хотѣла бъ я сказать — но не могу.
О, герцогъ благородный, не позорьте
Своихъ очей, взирая на другое,
Пока правдивой жалобы моей
Не примете! Молю о правосудьи!
Герцогъ.
Кто оскорбилъ васъ? говорите прямо.
Вотъ графъ Анджело — онъ разсудитъ васъ,
Ему все объясните.
Изабелла.
Государь,
Вы дьяволу велите мнѣ молиться!
Нѣтъ, выслушайте сами, потому
Что за мои слова я наказанье
Нести должна, коль въ нихъ не будетъ правды;
Не-то — отмщенья требуютъ они.
О, выслушайте здѣсь меня, теперь же!
Анджело.
О, государь, она повреждена:
Она просила о пощадѣ брата,
Который былъ казненъ по приговору
Правдиваго суда.
Изабелла.
Правдиваго суда?
Анджело.
Затѣмъ и рѣчь ея жестка, странна.
Изабелла.
Да, рѣчь моя странна — зато правдива.
Я громко объявляю, что Анджело
Клятвопреступникъ. О, какъ это странно!
Что онъ убійца — это тоже странно;
Что онъ — растлитель дѣвъ, прелюбодѣй,
Ханжа: вѣдь это странно?
Герцогъ.
Очень странно!
Изабелла.
Но такъ же справедливо, какъ и то,
Что онъ — Анджело; хоть и странно это,
Но справедливо. Правда любитъ правду,
И правдою останется всегда!
Герцогъ.
Возьмите прочь несчастную: увы,
Въ ней говоритъ разстроенный разсудокъ!
Изабелла.
О, государь, молю, коль вѣришь ты,
Что есть для насъ другой міръ утѣшеній,
Не отвергай меня, воображая,
Что будто я помѣшана! Не дѣлай
То невозможнымъ, что на этотъ разъ
Лишь кажется тебѣ невѣроятнымъ!
Презрѣннѣйшій злодѣй изъ всѣхъ на свѣтѣ
Казаться можетъ скромнымъ, честнымъ, строгимъ,
Какъ графъ Анджело: такъ и графъ Анджело
При всемъ величье, санѣ и почетѣ,
Быть подлецомъ. О, вѣрь мнѣ, государь:
Не будь онъ имъ, то былъ бы онъ ничѣмъ!
Онъ больше, чѣмъ подлецъ — и я не знаю,
Какъ мнѣ его приличнѣе назвать!
Герцогъ.
Клянуся честью, ежели она
Помѣшана — какъ я и полагаю —
То здравый смыслъ въ ея безумствѣ виденъ;
У ней въ словахъ такая связь, какой
Я не встрѣчалъ въ безумныхъ.
Изабелла.
Государь,
Брось эту мысль; не отвергай разсудка
Въ словахъ невѣроятныхъ; призови
Свой собственный разсудокъ вызвать правду,
Которую скрываетъ отъ тебя
Порокъ, одѣтый въ ризу благочестья.
Герцогъ.
Не болѣе ума и у здоровыхъ.
Что хочешь ты сказать мнѣ?
Изабелла.
Государь,
Я Клавдіо сестра. Онъ за распутство
Былъ осужденъ намѣстникомъ на смерть.
Въ тотъ монастырь, гдѣ я была бѣлицей,
Мой братъ прислалъ увѣдомить меня —
И посланнымъ былъ Луціо.
Луціо.
Такъ точно.
Къ ней Клавдіо послалъ меня, и я
Уговорилъ ее идти къ Анджело
За брата бѣднаго просить.
Изабелла.
Да, правда.
Герцогъ.
Но васъ никто не проситъ говорить.
Луціо.
Нѣтъ, ваша свѣтлость; но, вѣдь, и молчать
Никто не проситъ.
Герцогъ.
Такъ теперь прошу;
Замѣтьте это. Вамъ еще придется
И за себя поговорить, тогда
Молите Бога, чтобъ въ своемъ отвѣтѣ
Вамъ не запнуться.
Луціо.
Въ этомъ я ручаюсь.
Герцогъ.
Ручаетесь? Смотрите, берегитесь!
Изабелла.
Онъ только разсказалъ начало дѣла.
Луціо.
Какъ слѣдуетъ.
Герцогъ.
Пусть такъ; но вамъ не слѣдъ
Выскакивать впередъ. Ну, продолжайте.
Изабелла.
И я пришла къ безбожному злодѣю…
Герцогъ.
Ну, вотъ опять какъ-будто бредъ безумный!
Изабелла.
Простите, государь; но это слово
Сюда идетъ.
Герцогъ.
Быть можетъ. Продолжайте.
Изабелла.
Я исключу все лишнее: какъ я
Его просила, стоя на колѣняхъ,
Какъ отказалъ онъ мнѣ и что сказалъ —
Все это слишкомъ длинно; перейду
Къ постыдному концу, который сердце
Сжимаетъ мнѣ и болью и стыдомъ.
Онъ предложилъ мнѣ, дѣвѣ непорочной,
Купить цѣной невинности моей
Свободу брата. Послѣ долгой, долгой
Борьбы, любовь сестры превозмогла
Надъ честію — я отдалась ему;
Но онъ, злодѣй, своей достигнувъ цѣли,
Велѣлъ на утро брата обезглавить.
Герцогъ.
Какъ вашъ разсказъ правдоподобенъ!
Изабелла.
Ахъ,
Когда бъ онъ такъ же былъ правдоподобенъ,
Какъ справедливъ!
Герцогъ.
Ты въ дерзкомъ неразумьи
Не вѣдаешь сама, что говоришь!
Иль, какъ орудье злобы ядовитой,
Клевещешь ты? Во-первыхъ, добродѣтель
Его не знаетъ пятенъ; во-вторыхъ,
Тутъ смысла нѣтъ, чтобъ онъ съ такимъ тиранствомъ
Казнилъ порокъ, въ которомъ самъ повиненъ.
Будь самъ онъ также грѣшенъ, какъ твой братъ,
Онъ по себѣ о немъ бы и судилъ,
А не казнилъ бы. Ты подъучена!
Скажи, признайся, по чьему совѣту
Ты съ жалобой пришла?
Изабелла.
И это все?
О, небеса благія, подкрѣпите
Въ терпѣніи меня! разоблачите
Злодѣйство, охраняемое властью
Верховною! Да сохранитъ васъ Богъ
Отъ той тоски, отъ горя униженья,
Съ какими я отсюда ухожу!
Герцогъ.
О, знаю я — ты рада бы уйти.
Эй! взять ее! Какъ! можно ль допустить,
Чтобъ злобы ядъ язвилъ такого мужа,
Къ намъ близкаго? О, тутъ есть заговоръ!
Кто зналъ про то, что ты сюда идешь?
Изабелла.
Зналъ человѣкъ, котораго бъ желала.
Я видѣть здѣсь — то инокъ Людовико.
Герцогъ.
Онъ, вѣрно, духовникъ твой? Хорошо.
Не знаетъ ли кто здѣсь про Людовико?
Луціо.
Я, государь: онъ всюду суетъ носъ;
Я не люблю его; когда бъ не ряса,
Я бъ ужъ давно его поколотилъ
За кой какія рѣчи противъ васъ.
Герцогъ.
Какъ, противъ насъ? Хорошъ монахъ: настроить
Несчастныхъ женщинъ, съ цѣлью очернить
Намѣстника! Сыскать его сейчасъ же!
Луціо.
Еще вчера, подъ вечеръ, вмѣстѣ съ нею
Его въ тюрьмѣ я видѣлъ. Онъ нахалъ
И неучъ.
Братъ Петръ.
Богъ храни васъ, государь!
Я все стоялъ и слушалъ, какъ во зло
Вниманье ваше здѣсь употребляли.
Дѣвица эта ложно обвиняетъ
Правителя: онъ столько жъ виноватъ
Въ сношеньи грѣшномъ съ нею, какъ она
Въ томъ, что въ связи была съ лицомъ,
Котораго еще на свѣтѣ нѣтъ.
Герцогъ.
Я самъ о томъ почти того же мнѣнья.
А Людовико этотъ, какъ назвала
Его она, извѣстенъ ли тебѣ?
Братъ Петръ.
Какъ человѣкъ вполнѣ благочестивый;
Онъ не нахалъ, не неучъ, не проныра,
Какимъ его вотъ этотъ господинъ
Вамъ расписалъ. Я честью вамъ ручаюсь,
Что онъ не могъ позорить вашу свѣтлость.
Луціо.
Нѣтъ, государь, повѣрьте, онъ позорилъ.
Братъ Петръ.
Ну, хорошо: все время намъ покажетъ!
Теперь же, государь, онъ въ лихорадкѣ
Лежитъ больной;но только лишь узналъ онъ,
Что жалоба готовится на графа
Анджело, какъ прислалъ меня сюда —
Вамъ заявить отъ имени его,
Что истинно, что ложно, и согласенъ
Свои слова присягой подтвердить
И доводы представить. А теперь,
Чтобъ оправдать достойнаго вельможу,
Который такъ публично оскорбленъ
Вотъ этою дѣвицей, я при васъ
Всю ложь открою, и она потомъ
Сознается сама.
Герцогъ.
Ну, будемъ слушать.
Скажите мнѣ, Анджело, не смѣшна ли
Вамъ эта дерзость жалкая глупцовъ?
Подайте стулъ. Я зрителемъ лишь буду,
А вы, мой другъ Анджело, судіей
Въ своемъ процессѣ. Гдѣ жъ свидѣтель?
Это?
Открой сперва лицо и говори.
Маріанна.
Простите, государь, я не открою
Лица, пока супругъ мнѣ не велитъ.
Герцогъ.
Вы замужемъ?
Маріанна.
Нѣтъ, государь!
Герцогъ.
Дѣвица?
Маріанна.
Нѣтъ.
Герцогъ.
Такъ вдова?
Маріанна.
Нѣтъ.
Герцогъ.
Что же вы — ничто?
Ни женщина, ни дѣва, ни вдова.
Луціо. Она, государь, должно быть изъ тѣхъ красотокъ, которыя обыкновенно бываютъ ни женщинами, ни дѣвицами, ни вдовами.
Герцогъ.
Прошу молчать. И за себя придется
Вамъ поболтать довольно.
Луціо.
Повинуюсь.
Маріанна.
Я сознаюсь: не замужемъ я, герцогъ;
Но сознаюсь, что я и не дѣвица.
Узнала мужа я, но мужъ не знаетъ,
Что онъ меня женой своей имѣлъ.
Луціо. Ну, стало-быть, онъ былъ пьянъ, ваша свѣтлость — иначе быть не можетъ.
Герцогъ.
Желалъ бы я, чтобъ ты былъ тоже пьянъ,
Тогда бы ты молчалъ.
Луціо.
Я повинуюсь.
Герцогъ.
Но это не свидѣтель за Анджело.
Маріанна.
Я, государь, до этого дойду.
Та, что его въ развратѣ обвиняла,
Въ томъ обвинила мужа моего,
Затѣмъ, что въ часъ, опредѣленный ею,
Его сама, клянусь, я обнимала
Съ любовію и нѣжностью жены.
Анджело.
Что жъ, говоришь ты про кого другого,
Иль про меня?
Маріанна.
О, нѣтъ, не про другого!
Герцогъ.
Нѣтъ? какъ же такъ? ты говоришь про мужа?
Маріанна.
Да, государь, и этотъ мужъ — Анджело.
Онъ думаетъ, что съ нимъ была не я,
Что обнималъ въ ту ночь онъ Изабеллу.
Aнджело.
Нѣтъ, это черезъ чуръ. Открой лицо!
Маріанна.
Когда велитъ мой мужъ — я открываю.
Вотъ то лицо, которымъ — какъ ты клялся —
Налюбоваться вдоволь ты не могъ.
Вотъ та рука, которая съ твоею
Въ святой союзъ вступила. Посмотри,
Вотъ я сама, которая въ бесѣдку
Пришла къ тебѣ подъ видомъ Изабеллы.
Герцогъ.
Знакома ли дѣвица эта вамъ?
Луціо.
И очень близко, какъ она сказала.
Герцогъ.
Да замолчишь ли ты?
Луціо.
Я повинуюсь.
Анджело.
Да, государь, она знакома мнѣ.
Пять лѣтъ назадъ была межъ нами рѣчь
О бракѣ съ ней; но я оставилъ дѣло,
Какъ потому, что не дали за ней
Въ приданое того, что обѣщали,
Такъ потому особенно, что я
Узналъ о ней, что честь ея страдаетъ
Отъ легкомыслія. Съ тѣхъ поръ прошло
Пять лѣтъ, какъ я съ ней больше не видался,
И даже вовсе не слыхалъ о ней,
Въ чемъ честью вамъ клянусь.
Маріанна.
О, государь!
Какъ вѣрно то, что свѣтъ идетъ отъ неба
И слово отъ дыханья, что всегда,
Гдѣ разумъ, тамъ и правда, а гдѣ правда,
Тамъ добродѣтель; такъ же вѣрно то,
Что насъ обѣтъ священный сочеталъ,
И что въ ту ночь, въ его садовомъ домѣ,
Его женой была я. Если правда,
Что я сказала вамъ, то пусть я встану
Съ моихъ колѣнъ жива и невредима,
А если нѣтъ, то пусть я здѣсь останусь,
Какъ истуканъ изъ мрамора на-вѣкъ!
Анджело.
Я до сихъ поръ съ улыбкой это слушалъ;
Теперь же, государь, позвольте мнѣ
Вступить въ мои права: я не могу
Тутъ долѣе терпѣть. Я вижу ясно,
Что это женщины — орудье сильной
Руки, ихъ направляющей. Позвольте
Мнѣ, государь, предъ вами всю интригу
Разоблачить.
Герцогъ.
Охотно — и затѣмъ
Вы накажите ихъ, какъ вамъ угодно.
Безсмысленный монахъ и ты, злодѣйка,
Въ сообществѣ съ ушедшею, ужели
Вы думали, что вашихъ клятвъ однѣхъ,
Хотя бы вы призвали всѣхъ святыхъ,
Достаточно, чтобъ очернить того,
Котораго заслуги такъ мы цѣнимъ?
И вы, Эскалъ, съ нимъ вмѣстѣ засѣдайте
И помогите разыскать ему
Источникъ зла. Тутъ былъ еще монахъ;
Онъ тоже подъучалъ. Сыскать его!
Братъ Петръ.
Желалъ бы я, чтобъ здѣсь онъ былъ теперь
Онъ къ жалобѣ настроилъ ихъ навѣрно;
Но профосу извѣстно, гдѣ живетъ онъ
И онъ его отыщетъ.
Герцогъ (профосу).
Отыщите! (профосъ уходитъ).
А вы, мой братъ испытанный, достойный,
Кому такъ важно дѣло разъяснить,
Творите судъ и назначайте кару,
Какъ знаете. Теперь васъ ненадолго
Оставлю я; а вы не уходите,
Пока всей клеветы не разъясните.
Эскалъ.
Мы, государь, все дѣло разъяснимъ.
Вы сказали, синьоръ Луціо, что знаете вотъ этого монаха Людовико за человѣка нечестнаго?
Луціо. Cuculus non facit monachum: онъ честенъ только по своему платью и говорилъ до крайности предосудительно о нашемъ герцогѣ.
Эскалъ. Такъ мы попросимъ васъ остаться здѣсь и подождать, пока онъ придетъ. Вы при немъ повторите это обвиненіе — тогда, вѣроятно, окажется, что этотъ монахъ опасный человѣкъ.
Луціо. Такой опасный, какого не найдешь въ цѣлой Вѣнѣ: честью васъ завѣряю.
Эскалъ. Приведите сюда Изабеллу: я хочу съ нею поговорить. (Одинъ изъ служителей уходитъ). Позвольте мнѣ, графъ, допросить ее. Вы увидите, какъ я ее прижму.
Лyціо (указывая на Анджело). Не лучше его, судя по ея разсказу.
Эскалъ. Что вы сказали?
Луціо. Э, милостивый государь, я полагаю, что если вы прижмете ее наединѣ, то она скорѣе вамъ покается; а при всѣхъ, быть можетъ, ей будетъ и стыдно.
Эскалъ. Я разъясню это темное дѣло.
Луціо. И хорошо сдѣлаете. Вы изложите ей все дѣло въ темнотѣ: женщины очень уступчивы ночью.
Эскалъ. Подойдите ближе, сударыня: вотъ эта женщина опровергаетъ все, что вы говорили.
Луціо. Милостивый государь, вотъ тотъ негодяй, о которомъ я вамъ говорилъ; вотъ онъ съ профосомъ.
Эскалъ. А, очень кстати. Не говорите съ нимъ, пока мы васъ не вызовемъ.
Эскалъ. Подойдите сюда, любезный другъ. Это вы подъучили этихъ женщинъ оклеветать графа Анджело? Онѣ сказали, что это ваше дѣло.
Герцогъ. Это ложь.
Эскалъ. Какъ? да вы знаете ли, гдѣ вы?
Герцогъ.
Почтеніе достоинству судьи!
И дьявола не рѣдко уважаютъ
За огненный престолъ его въ аду.
Гдѣ герцогъ? Съ нимъ хочу я говорить.
Эскалъ.
Онъ въ насъ теперь; намъ отвѣчать должны вы:
Такъ берегитесь — говорите правду.
Герцогъ.
Я буду смѣлъ. О, бѣдныя созданья!
Ягнята предъ лисицей ищутъ права!
И этотъ судъ! Вашъ герцогъ удалился —
А безъ него пропали вы! Вашъ герцогъ
Несправедливъ, что устранилъ себя
Отъ вашего воззванья къ правосудью
И предоставилъ приговоръ мерзавцу,
Котораго пришли вы обвинить!
Луціо.
Вотъ негодяй! Не правду ль я сказалъ?
Эскалъ.
О, гнусный, непочтительный монахъ!
Ты въ клеветѣ на честнаго вельможу
Настроилъ этихъ женщинъ, а теперь
Дерзнулъ его позорить всенародно
И здѣсь въ глаза мерзавцемъ называть!
И сверхъ того посмѣлъ и государя
Назвать несправедливымъ! Взять его!
Пусть вытянутъ подъ пыткой изъ него
За членомъ членъ, пока онъ не откроетъ
Интриги всей! Какъ — онъ несправедливъ?
Герцогъ.
Не горячитесь такъ! Вашъ государь
Меня и пальцемъ тронуть не посмѣетъ,
Какъ самого себя пытать не станетъ;
Къ тому же я не подданный его
И не въ его епархіи. Я въ Вѣнѣ
Подолгу жилъ и видѣлъ кое-что:
Я видѣлъ, какъ кипитъ здѣсь развращенье
И хлещетъ черезъ край. Законы есть
Для каждаго проступка, но они
Терпимы такъ, что самые законы
Содѣлались посмѣшищемъ для всѣхъ,
Какъ вывѣски на лавкахъ брадобрѣевъ.
Эскалъ.
Правительство позоритъ онъ — въ тюрьму!
Анджело.
Въ чемъ, Луціо, его вы обвиняли?
Не тотъ ли онъ, о комъ вы говорили?
Луціо. Тотъ самый, ваше сіятельство. Подите-ка сюда, вы, бритая голова. Знаете ли вы меня?
Герцогъ. Я узналъ васъ по голосу. Я встрѣчалъ васъ въ тюрьмѣ въ отсутствіе герцога.
Луціо. А вы меня встрѣчали? а помните ли, что вы говорили тогда про герцога?
Герцогъ. Какъ нельзя лучше.
Луціо. Въ самомъ дѣлѣ? Такъ, значитъ, правда, что герцогъ охотникъ до женщинъ, дуракъ и трусъ, какъ вы тогда о немъ отзывались?
Герцогъ. Прежде нежели такъ говорить, вамъ надо помѣняться со мною ролями: это вы о немъ такъ отзывались, и еще гораздо хуже этого.
Луціо. Ахъ, ты проклятый клеветникъ! Да развѣ я тогда не натянулъ тебѣ носа за твои слова?
Герцогъ. Увѣряю васъ, что я люблю герцога, какъ самого себя.
Анджело. Слышите, какъ этотъ негодяй хочетъ вывернуться, послѣ тѣхъ ругательствъ, какія онъ говорилъ.
Эскалъ. Нечего терять словъ-съ такимъ чeлoвѣкoмъ: въ тюрьму его! Гдѣ тюремщикъ? Отведите его въ тюрьму! закуйте его въ кандалы! Нечего его болѣе слушать. Да возьмите и этихъ дерзкихъ дѣвчонокъ вмѣстѣ съ ихъ сообщникомъ. (Профосъ налагаетъ руку на герцога).
Герцогъ. Стойте! погодите немного!
Анджело. Какъ? онъ еще сопротивляется! Луціо, помогите ему.
Луціо. Вотъ, подожди любезный! вотъ я тебя! Ахъ, ты, лысый лгунъ! Ишь какъ закуталъ себѣ голову! Покажи-ка свою плутовскую образину — и на висѣлицу! Ну, открой-ка свою воровскую харю: долой капюшонъ! (Срываетъ съ него капюшонъ и узнаетъ герцога. Всѣ поражены).
Герцогъ.
Ты первый плутъ, съумѣвшій превратить
Смиреннаго монаха въ государя!
Вотъ этихъ трехъ беру я на поруки.
(Къ Луціо). А ты куда, пріятель? Погоди;
Еще съ монахомъ ты не разсчитался.
Эй, взять его подъ стражу!
Лyціо. Ну, это, пожалуй, будетъ хуже, чѣмъ висѣлица.
Герцогъ (Эскалу).
Я вамъ прощаю рѣчи ваши. Сядьте!
А намъ позвольте сѣсть на это мѣсто.
Скажи, найдешь ли ты довольно словъ,
Или ума, иль наглости привычной,
Которые могли бъ тебѣ помочь?
Когда найдешь, то ты на нихъ надѣйся,
Пока всего я здѣсь не разскажу —
И трепещи тогда!
Анджело.
О, государь! .
Виновнѣй былъ бы я моей вины,
Когда бы сталъ оправдывать себя,
Узнавъ, что вамъ дѣла мои извѣстны,
Какъ вѣчному Судьѣ. А потому,
Молю, не длите моего позора!
Сознаніе примите за допросъ —
И смертный приговоръ произнесите,
Да поскорѣй: вотъ, герцогъ, все, о чемъ
Я васъ молю.
Герцогъ.
Приблизься, Маріанна!
Скажи, ты былъ ли съ нею обрученъ?
Анджело.
Былъ, государь!
Герцогъ.
Ну, такъ ступай и обвѣнчайся съ нею
Святой отецъ, сверши обрядъ святой;
Когда-жъ онъ будетъ конченъ, приходите
Сюда назадъ. Ступай за ними, профосъ!
Эскалъ.
О, государь, я болѣе смущенъ
Его стыдомъ, чѣмъ странностію дѣла!
Герцогъ.
Приблизьтесь безъ боязни, Изабелла:
Вашъ духовникъ — теперь вашъ государь.
Но какъ тогда я дружбу къ вамъ питалъ
И былъ готовъ всегда служить совѣтомъ,
Такъ и теперь съ одеждою моей
Въ своихъ я чувствахъ къ вамъ не измѣнился
И преданъ вамъ.
Изабелла.
О, государь, простите,
Что подданная смѣла утруждать
Величество неузнанное ваше!
Герцогъ.
Тебя простилъ я: но и ты, мой другъ,
Ко мнѣ будь снисходительна. Я знаю,
Что сердцемъ ты скорбишь о смерти брата,
И, можетъ быть, дивишься, что, стараясь
Его спасти, тогда жъ не объявилъ я
Своей сокрытой власти и чрезъ это
Не спасъ его. О, милое созданье!
Всему виной поспѣшность этой казни,
Разрушившей нежданно весь мой планъ.
Но — миръ ему! Счастливѣе онъ тамъ,
Избѣгнувъ страха смерти, чѣмъ онъ былъ бы
Здѣсь на землѣ, живя подъ этимъ страхомъ.
Пусть для тебя утѣхой будетъ мысль,
Что братъ твой счастливъ.
Изабелла.
Такъ, мой государь!
Герцогъ.
Обрядъ оконченъ — вотъ и новобрачный!
Ты, Изабелла, ради Маріанны,
Прости ему, что смѣлъ онъ посягнуть
На добродѣтель строгую твою. .
Но такъ какъ имъ твой братъ былъ преданъ смерти,
Тогда какъ онъ вдвойнѣ виновенъ самъ,
Какъ оскорбившій честь священной дѣвы
И не сдержавшій клятвы, данной ей,
Что братъ ея спасенъ отъ смерти будетъ,
То самое закона милосердье
Взываетъ къ намъ преступника устами:
«За Клавдіо — Анджело, смерть за смерть,
Какъ за любовь — любовь, за злобу — злоба:
Такъ равнымъ я воздамъ и лицемѣру,
Какъ подобаетъ, мѣрою за мѣру».
Проступокъ твой, Анджело, явенъ такъ,
Что ты ничѣмъ его не опровергнешь.
На той же самой плахѣ, на которой
Казненъ несчастный Клавдіо вчера,
Умрешь и ты и съ той же быстротою.
Ступайте съ нимъ!
Маріанна.
О, милосердый герцогъ!
Ужель въ насмѣшку далъ ты мнѣ супруга?
Герцогъ.
Самъ мужъ твой далъ тебѣ въ насмѣшку мужа.
Чтобъ честь твою спасти, нашелъ я нужнымъ
Твой съ нимъ союзъ, чтобъ на тебя не палъ.
Упрекъ, что ты съ нимъ ложе раздѣлила,
И счастья твоего не помрачалъ.
Хотя его помѣстья по закону
Отходятъ къ намъ, но мы ихъ отдаемъ
Тебѣ, какъ вдовью долю: съ ней найдешь
Ты лучшаго супруга.
Маріанна.
Ни другого,
Ни лучшаго я мужа не желаю!
Герцогъ.
Желай иль нѣтъ — мое рѣшенье твердо.
Маріанна (упадая на колѣни).
О, добрый государь…
Герцогъ.
Напрасны просьбы
Вести его немедленно на казнь!
Теперь мы, сударь, съ вами потолкуемъ.
Маріанна.
О, государь, молю! О, Изабелла!
Проси со мной, склони свои колѣни!
Всю жизнь мою служить тебѣ я стану;
Всю будущность тебѣ я посвящу.
Герцогъ.
О чемъ, скажи, ты молишь Изабеллу?
Въ твоихъ словахъ нѣтъ смысла, Маріанна.
Коль за. него просить она рѣшится —
Духъ Клавдіо расторгнетъ двери гроба
И въ свой ужасный мракъ ее умчитъ.
Маріанна.
О, милая подруга, только стань
Со мною на колѣни, только руки
Къ нему безмолвно подними, а я
Одна ужъ буду говорить. Ошибки
Содѣлываютъ лучшими людей:
Онѣ дурныхъ нерѣдко исправляютъ.
Быть можетъ, такъ исправится и мужъ мой.
Проси со мной, склонися на колѣни!
Герцогъ.
Пусть смерть его смерть Клавдіо искупитъ!
Изабелла (На колѣняхъ).
Великодушный герцогъ, умоляю —
Взгляните на виновнаго, какъ-будто
Былъ живъ мой братъ! Мнѣ вѣрится почти,
Что былъ онъ честенъ въ исправленьи долга,
Пока не зналъ меня. Коль это такъ,
То пусть живетъ онъ. Братъ мой по закону
Былъ осужденъ за сдѣланный проступокъ.
Совсѣмъ не то, свершенное Анджело:
Такъ какъ одно намѣренье дурное
Не есть еще проступокъ и должно
Остаться скрытымъ; мысли — не дѣла;
Намѣренья же — мысли.
Маріанна.
Только мысли!
Герцогъ.
Меня не тронутъ ваши просьбы. Встаньте!
Но вспомнилъ я еще другой проступокъ:
Скажи мнѣ, профосъ, почему казненъ
Былъ Клавдіо не въ часъ узаконенный?
Профосъ.
Мнѣ, государь, приказано такъ было.
Герцогъ.
И былъ на это письменный приказъ?
Профосъ.
Нѣтъ, государь, то былъ приказъ изустный.
Герцогъ.
Ты должности лишенъ за это: сдай
Свои ключи.
Профосъ.
Простите, государь!
Я полагалъ, что тутъ была ошибка;
Но, обсудивъ, раскаялся я въ томъ,
И вотъ вамъ доказательство: въ темницѣ
Есть и теперь одинъ, кого казнить
Я долженъ по словесному приказу,
Но онъ еще живетъ.
Герцогъ.
Кто?
Профосъ.
Бернардинъ.
Герцогъ.
О, еслибъ такъ же съ Клавдіо ты сдѣлалъ!
Сходи за нимъ: его хочу я видѣть.
Эскалъ (къ Анджело).
Прискорбно мнѣ, что ты, кого считали
Такимъ ученымъ, умнымъ человѣкомъ —
Такъ низко палъ: тому виною страсть
И недостатокъ вѣрнаго сужденья.
Анджело.
А я скорблю, что скорбь вамъ причинилъ.
Мнѣ сердце жметъ раскаянье такое,
Что мнѣ и смерть пріятнѣе прощенья:
Я заслужилъ ее — прошу о ней.
Герцогъ.
Который — Бернардинъ?
Профосъ.
Вотъ, государь!
Герцогъ.
Одинъ монахъ мнѣ говорилъ о немъ.
Я слышалъ, ты такъ сердцемъ огрубѣлъ,
Что не страшишься мукъ грядущей жизни
И поступаешь въ этомъ убѣжденьѣ.
Ты осужденъ; но грѣхъ твой на землѣ
Отпустится тебѣ. Такъ постарайся,
Чтобъ эта милость къ будущности лучшей
Открыла путь тебѣ. Святой отецъ,
Я поручаю вамъ его наставить
И убѣдить. А это кто въ плащѣ?
Профосъ.
Спасенный мною узникъ — тотъ, который,
Какъ Клавдіо, былъ долженъ умереть
И на него похожъ, какъ на себя.
Герцогъ (Изабеллѣ).
Когда онъ такъ на Клавдіо похожъ,
То я его прощаю.
Дай руку мнѣ, скажи, что ты моя —
И будетъ онъ мнѣ братомъ; но объ этомъ
Поговоримъ мы послѣ. Графъ Анджело,
Вы видите, что живъ онъ. Мнѣ сдается —
У васъ сіяетъ лучъ надежды:
Вы счастливо съ грѣхомъ своимъ сквитались.
Любите, графъ, жену свою. Она
И васъ своимъ достоинствомъ возвыситъ.
Я чувствую потребность всѣмъ прощать;
Но одному простить я не могу.
Ты называлъ меня невѣждой жалкимъ,
Развратникомъ, глупцомъ и сумасшедшимъ:
Скажи теперь, чѣмъ могъ я заслужить,
Что обо мнѣ ты смѣлъ такъ отзываться?
Луціо. Клянусь честію, государь, я говорилъ это, слѣдуя господствующей модѣ. Если вамъ угодно за это меня повѣсить, то я покоряюсь моей участи; но для меня было бы пріятнѣе, еслибъ вамъ благоугодно было меня выпороть.
Герцогъ
Тебя сначала выпорютъ, мой милый,
Потомъ повѣсятъ. Профосъ, прикажите
Всѣмъ жителямъ столицы объявить,
Что если есть гдѣ дѣвушка, съ которой
Былъ Луціо въ связи когда-нибудь —
А онъ мнѣ самъ признался, что одну
Ужъ сдѣлалъ матерью — то пусть объявитъ:
Его на ней мы женимъ, а потомъ
Пускай его накажутъ и повѣсятъ.
Луціо. Ваша свѣтлость, умоляю васъ, не жените меня на потаскушкѣ! Вы, ваша свѣтлость, сейчасъ сказали, что я сдѣлалъ васъ герцогомъ: неужели вы отплатите мнѣ за это тѣмъ, что сдѣлаете меня рогоносцемъ?
Герцогъ.
Клянусь тебѣ, ты женишься на ней:
Тогда тебѣ вины твои прощу я
И клевету. Свести его въ тюрьму
И въ точности исполнить мой приказъ!
Луціо. Государь, жениться на такой развратной дѣвкѣ — это все равно, что быть задушену, высѣчену и повѣшену.
Герцогъ.
Ты этого достоинъ за хулу
На государя. (Стража уводитъ Луціо).
Клавдіо, ты честь
Ей возвратить обязанъ.
Маріанна,
Будь счастлива. Люби ее, Анджело —
Люби: я былъ ея духовникомъ,
И мнѣ ея извѣстна добродѣтель.
Тебя, Эскалъ, благодарю за все;
Тебѣ готова лучшая награда.
Благодарю за вѣрность и молчанье
Тебя, любезный профосъ. Мы назначимъ
Тебя къ другому, лучшему посту.
Прости ему, Анджело, что тебя
Онъ обманулъ: что голову пирата
Тебѣ принесъ онъ, вмѣсто головы
Несчастнаго, которую ты ждалъ.
Проступокъ этотъ самъ себя прощаетъ.
О, другъ мой, дорогая Изабелла!
Я и къ тебѣ имѣю тоже просьбу:
Когда привѣтно примешь ты ее,
Твой буду я, и все твое — мое.
Идемъ въ дворецъ: пускай тамъ всѣ узнаютъ,
О чемъ теперь едва подозрѣваютъ!
Примѣчанія къ III-му тому.
правитьМѢРА ЗА МѢРУ.
правитьСтр. 223. …Я люблю народъ мой,
Но не хочу являться передъ нимъ.
Въ этомъ видятъ намекъ на характеръ Якова I, вступившаго на англійскій престолъ въ 1603 г.
Стр. 224. 1-й дворянинъ: Слова о мирѣ въ предобѣденной молитвѣ.
Эта латинская молитва, введенная въ 1534 г. по распоряженію королевы Елизаветы, гласитъ: «Сохрани Господи церковь, спаси короля (или королеву), правь его совѣтниками, оберегай весь народъ и даруй намъ ненарушимый миръ».
Что-жъ она въ стихахъ. Въ подлинникѣ metre, размѣръ, на что и намекаетъ отвѣтъ Луцію. Тикъ полагалъ, что по англійскому metre можетъ произноситься mitre — митра, а подъ послѣднимъ названіемъ былъ извѣстенъ одинъ аристократическій кабачокъ.
Стр. 224. 1-й дворянинъ: Ну, ладно, мы съ тобой одной стрижки.
Собственно — мы изъ одного куска, который ножницы разрѣзали пополамъ: пословица. Въ дальнѣйшемъ — рядъ намековъ на сифилисъ — французскія ножницы, французскія кроны, потому что сифилисъ назывался и въ тогдашней Англіи французской болѣзнью. Французской кроной (короной) называлась плѣшь отъ сифилиса. На заразительность болѣзни намекаетъ Луціо въ словахъ: Я забуду пить послѣ тебя.
Стр. 224. Луціо: Смотрите, сюда идетъ наша усладительница.
Въ подлинникѣ Madame Mitigarion — госпожа Успокоеніе: она успокаиваетъ муки неудовлетворенной любви.
Стр. 224. Переспѣла: То война, то болѣзнь.
Въ подлинникѣ «то потъ»: потогонное лѣченіе сифилиса было очень употребительно.
Стр. 225. Шутъ: Хорошіе адвокаты не нуждаются въ кліентахъ.
Пословица вродѣ нашей: «было бы корыто, свиньи будутъ».
Стр. 226. Клавдіо. Такъ грозная полубогиня
Власть Караетъ насъ по собственнымъ вѣсамъ.
Собственно «заставляетъ насъ платить за наши прегрѣшенія полнымъ вѣсомъ».
Слова судьбы, въ подлинникѣ «слова неба»: Клавдіо имѣетъ въ виду ст. 15 гл. IX Посл. къ Римлянамъ: «Ибо Онъ говорить Моисею: кого миловать, помилую, кого жалѣть, пожалѣю» (Исх., 33, 19).
Недоставало только формальнаго обряда.
Въ Шекспировской Англіи сожительство не считалось незаконнымъ если, въ ожиданіи церковныхъ формальностей, обрученіе быль оглашено.
Стр. 227. Луціо: Если ты проиграешь ее въ глупую игру.
Въ подлинникѣ трикъ-тракъ; ходячее выраженіе «играть въ трикъ-тракъ» имѣетъ непристойный смыслъ.
Стр. 228. Луціо:
Правда, что это мой природный недостатокъ —
Съ дѣвицами шутитъ.
Въ подлинникѣ: «мой недостатокъ, что я съ дѣвушками играю кулика». На повадку этой птицы кричать въ отдаленіи отъ своего гнѣзда и такимъ образомъ отвлекать отъ него вниманіе часты намеки у Шекспира и его современниковъ.
Стр. 231. Эскалъ:…. Одинъ проходитъ безъ гибели по хрупкимъ, тонкимъ льдамъ.
Издатели колеблются между словами ice — ледъ и vice — порокъ; послѣднее чтеніе принимаетъ Соколовскій, переведя. «Инымъ сойдетъ грѣховнѣйшая шалость».
Стр. 231. Локоть: Я констэбль бѣднаго герцога.
То есть бѣдный герцогскій констэбль. Весь дальнѣйшій діалогъ переполненъ нелѣпостями безтолковаго Локтя; онъ говоритъ: Въ нихъ нѣтъ ни капли нечестія вмѣсто «благочестія»; моя жена, которую я презираю, вмѣсто «почитаю»; будь она женщина податливая вмѣсто «похотливая»; докажи это предъ лицомъ негодяевъ, ты, честный человѣкъ — вмѣсто «безсчестный человѣкъ» и т. п.
Стр. 232. Шутъ: У насъ во всемъ домѣ были только двѣ черносливинки.
Современники Шекспира нерѣдко упоминаютъ о вареномъ черносливѣ, какъ о цѣлебномъ средствѣ, характерномъ для дома, гдѣ служитъ шутъ.
Это было въ комнатѣ, называемой виноградной кистью.
Комнаты въ корчмахъ и трактирахъ обозначались не нумерами, а названіями и соотвѣтственными обозначеніями. Ср. «Генрихъ ІІ».
Стр. 234. Эскалъ: Ну, кто же разсудительнѣе — правый или виноватый.
Въ подлинникѣ онъ называетъ Justice и Jniquity — двѣ аллегорическія фигуры изъ старо-англійской мистеріи, символизирующія справедливость и порокъ.
Локоть: Ахъ ты, людоѣдственный Аннибалъ.
Въ подлинникѣ просто Аннибалъ вмѣсто каннибалъ.
Шутъ: Девятый былъ послѣдній.
Въ подлинникѣ онъ говоритъ Overdone by the last, то есть: «Послѣдній звался Overdone» или «послѣдній обработалъ ее».
Стр. 235. Эскалъ: Въ этомъ смыслѣ ты выходишь Помпей Великій.
Намекъ на модные штаны шута, набитые сзади конскимъ волосомъ или чѣмъ-нибудь инымъ; мода эта преслѣдовалась судомъ, и Дрэкъ разсказываетъ нѣсколько забавныхъ случаевъ изъ судебной практики этого времени.
Стр. 236. Эскалъ: Въ противномъ случаѣ, Помпей, я буду преслѣдовать тебя до самыхъ шатровъ твоихъ и насолю тебѣ хуже Цезаря.
Шекспиръ читалъ у Плутарха, какъ солдаты Цезаря прогнали войско Помпея въ лагерь.
Стр. 238. Анджело. …И какъ пророкъ,
Глядитъ онъ въ зеркало грѣховъ грядущихъ.
Предсказатели пользовались волшебнымъ зеркаломъ, въ которомъ видѣли будущее.
Стр. 240. Герцогъ:
Такъ стало быть и преступленье вами
Совершено совмѣстно?
Въ подлинникѣ mutually — по взаимному согласію.
Стр. 242. Анджело. ….Уничтожитъ жизнь правильно сложившуюся такъ же легко, какъ влить въ металлъ такую подмѣсь.
Убить законное дитя такое-же преступленіе, какъ создать незаконное. Изабелла возражаетъ:
Такъ судятъ въ небесахъ, не на землѣ.
То есть: предъ абсолютной справедливостью, можетъ быть, это такъ, но на землѣ принято къ грѣху плотскому относиться менѣе сурово, чѣмъ къ убійству.
Анджело:
Такъ изъ-подъ черной маски въ десять разъ
Красавица намъ кажется прелестнѣй.
Въ Шекспировское время дамы изъ общества внѣ дома, на улицѣ и въ театрѣ, часто носили черныя полумаски, и этотъ намекъ могъ быть обращенъ къ зрительницамъ.
Стр. 244. Изабелла: О, жалкая же честь при гнусной правдѣ.
Въ подлинникѣ: «малая честь въ сравненіи съ большой вѣрой, которой она требуетъ».
Не то предъ цѣлымъ свѣтомъ объявлю.
Въ подлинникѣ несравненно болѣе сильное и смѣлое выраженіе: «выверну крикомъ горло».
Стр. 244. Герцогъ: Ты игрушка смерти.
Въ подлинникѣ «дуракъ смерти» — быть можетъ, въ связи съ изображеніями «Пляски смерти», гдѣ фигурируютъ рядомъ дуракъ и смерть.
Страшишься ты раздвоеннаго жала.
По тогдашнему представленію, змѣя ранитъ раздвоеннымъ языкомъ.
Стр. 146. Профосъ: Къ вамъ сестра пришла, синьоръ.
Слово «синьоръ» нѣсколько разъ встрѣчается въ этой пьесѣ, изъ чего можно заключить, что авторъ предполагалъ дѣйствіе происходящимъ въ Италіи, а между тѣмъ въ титулѣ піесы прямое указаніе, что оно происходитъ въ Вѣнѣ. Вѣроятно, это одинъ изъ мелочныхъ недосмотровъ Шекспира. Можно однако замѣтить, что какъ по общему тону всей пьесы, такъ равно и по характерамъ лицъ мѣсто дѣйствія подходило бы къ Италіи больше. На это намекаютъ и имена лицъ, имѣющія итальянскія окончанія: Клавдіо, Анджело, Луціо и др.
Стр. 246. Клавдіо:
Иль думаешь, что мужество беру я
Изъ нѣжности цвѣточной?
Дословно. Клавдіо хочетъ сказать, что черпаетъ мужество въ себѣ, а не въ нѣжныхъ уговорахъ своей сестры.
Какъ, набожный Анджело?
Въ подлинникѣ безсмыслица: The prenzio Angelo? Изъ многихъ попытокъ замѣнить непонятное слово подходящимъ наиболѣе удачнымъ считается предложеніе Warburton’а читать вмѣсто prenzie — priestly — священническій.
Стр. 247. Клавдіо: Но умереть, идти куда не знаешь.
Дальнѣйшее описаніе загробной жизни носитъ явные слѣды средневѣковыхъ католическихъ или, вѣрнѣе, монашескихъ представленій объ адѣ, еще запечатлѣнныхъ греко-римской миѳологіей.
Стр. 250. Локоть: Придется пить только темный и бѣлый бастардъ.
Игра словъ: бастардъ — незаконнорожденный и крѣпкое сладкое испанское вино изъ вяленаго винограда.
Стр. 250. Шутъ: Двое изъ самыхъ веселыхъ ростовщиковъ.
Въ подлинникѣ шутъ говоритъ two usuries, имѣя въ виду ростовщичество и сводничество.
Лисій мѣхъ, подбитый овчиною, то есть овчиную шубу, снаружи окаймленную лисьимъ мѣхомъ, — носили богатые горожане.
Стр. 250. Луціо: Гдѣ же твои пигмаліоновскія куколки, твои свѣжеприготовленныя женщины.
Какъ древне-греческій скульпторъ Пигмаліонъ обратилъ въ женщину статую, такъ ты обращаешь дѣвушекъ въ женщинъ.
Которыхъ можно добытъ, опустивъ руку въ карманъ.
Точнѣе: «у которыхъ можно было добытъ денегъ, запустивъ имъ руки въ карманъ».
Стр. 250. Шутъ: Нѣтъ, синьоръ, она истратила все свое мясо — и теперь сама попалась въ кастрюлю.
Точнѣе, въ бочку, — въ которой принимали потогонное лѣченіе больные сифилисомъ.
Стр. 251. Луціо: Ступай въ свою собачью конуру, Помпей.
Помпей употребительная собачья кличка.
Стр 258. Луціо: Его уполномоченный намѣстникъ.
Въ подлинникѣ ungenitur’d — неспособный въ дѣторожденію.
Стр. 255. Пѣсня Прочь уста, что такъ коварно принадлежитъ не Шекспиру; авторъ ея неизвѣстенъ; съ незначительными измѣненіями и съ присовокупленіемъ второй строфы она включена въ драму Флетчера «The bloody brother».
Стр. 207. Шутъ: Конечно, если платъе и гал-стукъ будутъ для вора нѣсколъко тѣсненъки в т. д.
Но давая Мерзилѣ продолжать свою аргументацію, шутъ прерываетъ его, доказывая по своему, что платье честнаго человѣка всегда пригодится вору. Въ подлинникѣ нѣтъ слова «конечно» — и нѣкоторые издатели полагаютъ, что все это разсужденіе высказано не шутомъ, а Mepзилой.
Ему (палачу) чаще приходится приносить покаяніе. Предъ совершеніемъ казни палачъ просилъ прощенія у казнимаго преступника.
Стр. 258. Герцогъ: Ну, такъ придетъ.
Онъ имѣетъ въ виду Изабеллу, которая должна явиться въ сопровожденіи посланнаго Анджело съ помилованіемъ Клавдіо.
Стр. 260. Шутъ: Я здѣсь такъ освоился — точно дома. Въ подлинникѣ онъ говоритъ: «точно въ домѣ нашего промысла» — т. е. въ публичномъ домѣ.
Грузъ сѣрой бумаги.
У современниковъ Шекспира часты намеки на обычай ростовщиковъ давать лишь часть ссуды наличными деньгами, а часть всегда ничего нестоющими товарами, которые приходилось продавать тутъ же самому кредитору за безцѣнокъ (всего на сто девяносто семь фунтовъ, за которые онъ выручилъ всего пять марокъ). Особенно часто предлагалась сѣрая (оберточная) бумага, отчего ростовщики назывались продавцами оберточной бумаги.
А старухи всѣ перемерли.
Точнѣе «ибо старухи — обычныя потребительницы имбиря — всѣ перемерли».
И вотъ на нихъ то сошло теперь божье noпущеніе. Въ подлинникѣ are now for the Lords' sake: теперь они предоставлены милосердію прохожихъ, къ которымъ они протягиваютъ изъ-за тюремныхъ рѣшетокъ руку съ жалобнымъ возгласомъ for the Lords' sake — Бога ради.
Стр. 267. Герцогъ: Какъ вашъ разсказъ правдоподобенъ.
Такъ какъ герцогъ еще притворяется, что не вѣритъ Изабеллѣ, то онъ произноситъ эти слова съ дѣланной ироніей.
Стр. 269. Луціо: Cucullus non facit monachum.
Клобукъ не дѣлаетъ монаха.
Стр. 270. Герцогъ: Какъ вывѣска на лавкахъ брадобрѣевъ. Въ цирюльняхъ, служившихъ въ Англіи, какъ въ древнемъ Римѣ и теперь на востокѣ — излюбленнымъ мѣстомъ сборищъ вывѣшивались разныя, въ большинствѣ случаевъ изложенныя въ стихахъ, правила о соблюденіи порядка и т. п., которые не исполнялись, несмотря на то, что грозили штрафами.
Стр. 272. Герцогъ: Взываетъ къ намъ преступника устами.
То есть по собственному признанію Анджело.
Такъ равнымъ я воздамъ и лицемѣру,
Какъ подобаетъ мѣрою за мѣру.
Старый обычай — вкладывать въ уста одному изъ дѣйствующихъ лицъ заглавіе пьесы съ цѣлью подчеркнуть и пояснить его.
- ↑ К. Foth, Schakespeare’s „Mass für Mass“ und die Geschichte von Promos und Cassandra», въ «Jahrbuch der deut. Shakespeare-Gesellschaft», Bd. XIII, стр. 170.
- ↑ K. Foth, стр. 175.
- ↑ К. Foth, l. с. стр. 183—184.
- ↑ Впрочемъ, въ Англіи, несмотря на чопорность англійскаго общества. «Мѣру за мѣру» и въ XIX вѣкѣ отваживались ставить безъ пропусковъ.
- ↑ Тѣмъ не менѣе, нѣкоторые критики (Найтъ, Гэнтеръ, Кольриджъ, и др.) довольно сурово отнеслись къ этой части шекспировской трагикомедіи, которая имъ казалась возмутительною, отталкивающею.
- ↑ «Vorlesungen über Shakespeare’s Zeit und seine Werke», von Nr. Kreyssig; 1862; стр. 396—397. Фр. Босъ отмѣчаетъ постепенное развитіе и совершенствованіе взглядовъ Шекспира на юридическіе вопросы, сравнивая «Мѣру за мѣру» съ «Венеціанскимъ купцомъ». — Shakespeare and his predecessors", by Frederic Boas; 1896; стр. 357.
- ↑ Г. Брандесъ, l. с; примѣчанія и дополненія Н. И. Стороженко; стр. 424.
- ↑ Тѣмъ не менѣе, любовь Анджело къ Изабеллѣ носитъ вполнѣ чувственный характеръ. „Чувственную, лишенную всякаго идеальнаго элемента любовь“, говоритъ проф. Н. Стороженко, Шекспиръ рѣдко выводилъ въ своихъ драмахъ. Такова любовь Фальстафа къ Квикли и Долли Тиршитъ; такова внезапно вспыхнувшая страсть Анджело къ Изабеллѣ, въ которой нѣтъ ничего, кромѣ плотскаго влеченія» (Опыты изученія Шекспира: Психологія любви и ревности у Шекспира" M. 1902; стр. 279).
- ↑ «Шекспиръ, критическое изслѣдованіе его мысли и его творчества», Эдуарда Доудена; пер. А Д. Черновой (1880); стр. 81.
- ↑ Kreyssig, «Vorlesungen», стр. 403; Gervinus. Shakespeare, стр. 21—32.
- ↑ Fr.-Victor Hugo, Oeuvres de Shakespeare t. X, стр. 27.
- ↑ Доуденъ, l. c. стр. 86. Ср. Kreyssig, «Vorlesungen», стр. 107.
- ↑ Kreyssig, l. c, стр. 398.
- ↑ «Драматургическое значеніе пьесы „Мѣра за мѣру“, говоритъ Брандесъ, основывается исключительно на трехъ сценахъ: когда красота Изабеллы искушаетъ Анджело, когда онъ ей дѣлаетъ свое гнусное предложеніе, и, наконецъ, когда Клавдіо выслушиваетъ, сначала негодуя, готовый на самопожертвованіе, извѣстіе о низости Анджело». Брандесъ, l. с, стр. 75.
- ↑ Fr. Boas. «Shakespeare and his predecessors», стр. 357.
- ↑ K. Foth, стр. 177.
- ↑ Gervinus, «Shakespeare», стр. 36.
- ↑ Болѣе благопріятный отзывъ о поэмѣ Пушкина можно найти въ статьѣ проф. Н. И. Стороженко, «Отношеніе Пушкина къ иностранной словесности»; «Изъ области литературы», М. 1902; стр. 337—388.
- ↑ Бѣлинскій. «Сочиненія А. С. Пушкина», глава XI.