Мера за меру (Шекспир; Каншин)/ДО

Мера за меру
авторъ Уильям Шекспир, пер. П. А. Каншин

Оригинал: англ. Measure for Measure, опубл.: 1604. — Перевод опубл.: 1893. Источникъ: Полное собрание сочинений в прозе и стихах В. Шекспира : в 12 т. / Перев. (в прозе) П.А. Каншина. Биогр. очерк Н.И. Стороженко. Примеч. П.И. Вейнберга и др. — 1-е изд. — СПб.: изд. Добродеева, 1893. — Т. 5. — (Прилож. к журн. «Живописное обозрение»). az.lib.ru

МѢРА ЗА МѢРУ. ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

Винченціо, герцогъ.

Анджело, намѣстникъ.

Эскалъ, старый придворный.

Клаудіо, молодой человѣкъ.

Люціо, безпутный молодой человѣкъ.

Еще двое такихъ же молодыхъ людей.

Профосъ, смотритель тюрьмы.

Томасъ, Питэръ, монахи.

Судья.

Варрій.

Локоть, простоватый охранитель порядка.

Накипь, глупый горожанинъ.

Потѣшникъ, слуга Передерженной.

Эбхурсонъ, палачъ.

Барнардинъ, распутный узникъ.

Изабелла, сестра Клаудіо.

Маріанна, невѣста Анджело.

Джульетта, возлюбленная Клаудіо.

Франциска, монахиня.

Передерженная, сводня.

Придворные, офицеры, граждане, мальчикъ, свита.

Дѣйствіе происходитъ въ Вѣнѣ.

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Комната въ герцогскомъ дворцѣ. Входятъ Герцогъ, Эскалъ, придворные и свита.

Герцогъ. Эскалъ.

Эскалъ. Что прикажете, государь?

Герцогъ. Объяснять тебѣ основные законы по управленію страною — было бы съ моей стороны излишнею словоохотливостью. Твои познанія въ этомъ дѣлѣ настолько превышаютъ мои собственныя, что никакого полезнаго совѣта я дать тебѣ не могу. Остается только прибавить къ твоимъ способностямъ еще власть, и пусть эти способности дѣлаютъ свое дѣло. Нравы нашихъ подданныхъ, обычаи нашего города, формы общественнаго судопроизводства и въ теоріи, и на практикѣ тебѣ знакомы короче, чѣмъ кому-нибудь изъ лучшихъ извѣстныхъ мнѣ законовѣдовъ (Подаетъ Эскалу бумагу). Тутъ изложены всѣ подробности возлагаемаго на тебя порученія, отъ которыхъ я бы не желалъ, чтобы ты отступалъ. Передайте Анджело, что я прошу его сюда (Одинъ изъ придворныхъ уходитъ). Какъ думаешь, Эскалъ, справится онъ съ этимъ дѣломъ? Ты долженъ знать, что мы по особому побужденію именно его оставляемъ своимъ намѣстникомъ на время нашего отсутствія. Мы вручаемъ ему право и грозно карать, и любовно миловать, предоставляемъ ему всѣ права нашей безграничной власти. Что ты на это скажешь?

Эскалъ. Если въ Вѣнѣ есть человѣкъ вполнѣ достойный такой милости и такой чести, это, конечно, Анджело.

Входитъ Анджело.

Герцогъ. А, вотъ и онъ.

Анджело. Всегда покорный волѣ вашей свѣтлости, я тотчасъ же явился выслушать ваши приказанія.

Герцогъ. Въ твоей природѣ, Анджело, есть такія рѣзко очерченныя черты, благодаря которымъ вся жизнь твоя для наблюдателя становится вполнѣ ясной. Самъ ты и твои способности не настолько составляютъ твою личную собственность, чтобы ты имѣлъ право расходовать свои добродѣтели только на себя, а себя только на нихъ. Небо обращается съ нами, — какъ мы обращаемся съ факелами; мы зажигаемъ ихъ не для нихъ самихъ; точно такъ же, если наши добродѣтели не замѣтны другимъ, это почти равняется полному ихъ отсутствію. Прекрасный умъ познается только по прекраснымъ своимъ проявленіямъ, и природа никогда никому не отпускаетъ даромъ даже малѣйшаго совершенства; она, какъ разсчетливая богиня, всегда оставляетъ за собою право съ лихвою взыскивать за свои дары, требуя и благодарности, и процентовъ за ссуженное. Однако, я вижу, что только даромъ трачу слова, поучая человѣка, способнаго и безъ того проявить высокія свои качества. Вотъ тебѣ полномочія, Анджело, будь за время нашего отсутствія нами самими. Пусть и смертные приговоры, и милосердіе въ Вѣнѣ исходятъ только съ твоихъ устъ и изъ твоего сердца. Хотя къ уважаемому Эскалу я обратился ранѣе, чѣмъ къ тебѣ, онъ все-таки будетъ вторымъ, а не первымъ. Бери же полномочія (Вручаетъ ему пергаментъ).

Анджело. Не торопитесь, государь; изслѣдуйте хорошенько, какого качества тотъ металлъ, на которомъ вы хотите вычеканить такой благородный и высокій образъ.

Герцогъ. Безъ отговорокъ. Нашъ выборъ палъ на тебя по долгомъ и зрѣломъ размышленіи. Прими же полномочія. Необходимость торопиться отъѣздомъ такъ велика, что мы только объ этомъ и думаемъ, не имѣя времени ждать рѣшенія многихъ очень важныхъ вопросовъ. Если будетъ время и того потребуютъ обстоятельства, мы извѣстимъ васъ о себѣ письмомъ, а также надѣемся, что и вы не будете оставлять насъ безъ извѣстій о происходящемъ здѣсь. Затѣмъ, прощайте. Исполняйте же возложенныя на васъ обязанности; я нисколько не сомнѣваюсь, что онѣ исполнены будутъ прекрасно.

Анджело. Позвольте, ваша свѣтлость, хоть проводить васъ сколько-нибудь.

Герцогъ. Я вынужденъ торопиться такъ сильно, что не могу допустить никакихъ проводовъ. Клянусь честью, что тебѣ нечего заботиться о возданіи мнѣ какихъ бы то ни было почестей. Ты теперь здѣсь такой же полный властелинаъ, какъ и я самъ. По своему усмотрѣнію и по тому, что тебѣ подскажетъ совѣсть, можешь смягчать законы или дѣлать ихъ болѣе суровыми. Дай мнѣ руку; я желаю уѣхать тайно. Народъ свой я люблю, но не люблю выставляться ему на показъ. Хотя громкіе заздравные возгласы и неистовые клики восторга очень лестны, но они не доставляютъ мнѣ ни малѣйшаго удовольствія. Не думаю, чтобы тотъ, кому они нравятся и кто выискиваетъ случая ими насладиться, былъ человѣкомъ вполнѣ благоразумнымъ. Прощайте еще разъ.

Анджело. Молю, чтобы небеса послали вамъ успѣхъ въ дѣлахъ.

Эскалъ. Счастливаго пути вамъ, ваша свѣтлость, и такого же счастливаго возвращенія.

Герцогъ. Благодарю. Прощайте (Уходить).

Эскалъ. Графъ, я хочу просить васъ дозволить мнѣ переговорить съ вами безъ всякихъ стѣсненій, чтобы насколько возможно обстоятельнѣе выяснить наше положеніе. На меня возложены обязанности, мнѣ даны полномочія, но въ чемъ заключаются первыя, какъ широки вторыя, мнѣ рѣшительно неизвѣстно.

Анджело. Повѣрьте, что и я знаю не больше вашего. Отправимтесь вмѣстѣ, разсмотримъ подробно полномочія и, надѣюсь, мы скоро узнаемъ на этотъ счетъ все, что знать намъ необходимо.

Эскалъ. Слѣдую за вами (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Площадь. Входятъ Люціо и двое молодыхъ людей.

Люціо. Если нашъ герцогъ, какъ и другіе герцоги, не сойдется въ условіяхъ съ королемъ венгерскимъ, всѣ они дружно нападутъ на короля.

1-й молодой человѣкъ. Да ниспошлютъ небеса миръ, по только намъ, а не королю венгерскому.

2-й молодой человѣкъ. Аминь.

Люціо. Ты кончаешь тѣмъ же, чѣмъ морскіе разбойники. Въ море они выходятъ со всѣми десятью заповѣдями, но затѣмъ по дорогѣ одну изъ нихъ вычеркиваютъ.

2-й молодой человѣкъ. Которую: — «Не укради?»

Люціо. Ну, да, именно ее.

1-й молодой человѣкъ. Да, такая заповѣдь и капитану корабля, и всей его командѣ заповѣдывала именно то, чѣмъ они промышляютъ и зачѣмъ вышли въ море. Такъ и у насъ едва-ли есть одинъ солдатъ, которому пришлось бы по вкусу слово миръ, о которомъ упоминается въ предъобѣденной молитвѣ.

2-й молодой человѣкъ. А я, напротивъ, не встрѣчалъ ни одного солдата, которому это слово пришлось бы не по душѣ.

Люціо. Вѣрю, что не встрѣчалъ, потому что ты никогда не бываешь тамъ, гдѣ читаютъ молитвы.

2-й молодой человѣкъ. Будто бы? Нѣтъ, я бывалъ тамъ, по крайней мѣрѣ, разъ двѣнадцать.

1-й молодой человѣкъ. Какъ! Неужто слушалъ молитвы, даже написанныя стихами.

2-й молодой человѣкъ. Всевозможными размѣрами и на всевозможныхъ языкахъ.

1-й молодой человѣкъ. И относящіяся ко всевозможнымъ вѣроисповѣданіямъ?

Люціо. Чтожь изъ этого? Какъ бы ни спорили между собою богословы, молитва все-таки остается молитвой. А вотъ ты сколько бы ни молился, все-таки остаешься безпутнымъ бездѣльникомъ.

l-й молодой человѣкъ. Согласенъ; но вся разница между нами вызвана только ножницами…

Люціо. Отдѣлившими бархатъ отъ кромки… Ты кромка.

1-й молодой человѣкъ. А ты бархатъ, самый лучшій бархатъ, тканный въ три шелковины, тройной и тщательно подстриженный. Но, по-моему, лучше быть кромкой отъ англійскаго сермяжнаго сукна, чѣмъ французскимъ бархатомъ, выстриженнымъ, какъ выстриженъ ты. Я говорю по опыту, слышишь? по опыту.

Люціо. Вѣрю и убѣжденъ, что опытъ этотъ достался тебѣ не дешево. Вслѣдствіе того, въ чемъ ты сознавался самъ, я готовъ выпить за твое здоровье, но ни за что на свѣтѣ не соглашусь пить съ тобой изъ одного стакана.

1-й молодой человѣкъ. Я, вѣроятно, что нибудь на себя навралъ?

2-й молодой человѣкъ. Не знаю, навралъ или нѣтъ. Это судя по тому, схватилъ ты кое-что или не схватилъ.

Люціо. Смотрите, кто жалуетъ сюда? сама синьора «Угодливость».

1-й молодой человѣкъ. Не дешево обошлись мнѣ тѣ непріятности, какими я обязанъ гостепріимному ея крову.

2-й молодой человѣкъ. Прошу тебя, скажи, сколько онѣ тебѣ стоять?

1-й молодой человѣкъ. Отгадай самъ.

2-й молодой человѣкъ. Тысячи три долларовъ ежегодно?

1-й молодой человѣкъ. Къ сожалѣнію, даже больше.

Люціо. Съ придачею французской короны, иначе называемой «corопа Veneris».

l-й молодой человѣкъ. Ты все приписываешь мнѣ разныя болѣзни. Увѣряю тебя, однако, что ты сильно ошибаешься… У меня нѣтъ ровно ничего такого.

Люціо. Знаю, что ровно ничего, потому что самый мозгъ у тебя въ костяхъ сгнилъ отъ распутной жизни. Да, милый мой, ты многимъ ей обязанъ.

Входитъ Передержанная.

1-й молодой человѣкъ. Какъ поживаешь? Въ какомъ бедрѣ сильнѣе у тебя ломота — въ правомъ или въ лѣвомъ?

Передерженная. Ну, отстань, отстань! Сейчасъ схватили и потащили въ тюрьму человѣка, цѣна которому тысячъ въ пять разъ выше, чѣмъ всѣмъ вамъ вмѣстѣ.

2-й молодой человѣкъ. Кого же это? Сдѣлай одолженіе, скажи.

Передерженная. Кого же, какъ не Клаудіо, самого синьора Клаудіо.

1-й молодой человѣкъ. Клаудіо въ тюрьмѣ? не можетъ этого быть.

Передерженная. Можетъ, коли оно такъ и есть. Самая видѣла, какъ его схватили, какъ повели. Хуже всего то, что дня черезъ три ему еще отрубятъ голову.

Люціо. Шутить въ такомъ дѣлѣ было бы глупо. Говори безъ всякихъ шутокъ, вѣрно ты это знаешь?..

Передерженная. Какъ нельзя вѣрнѣе, а все за то, что благодаря ему, у синьоры Джульетты оказался ребенокъ.

Люціо. Теперь и я начинаю вѣрить, что это такъ. Онъ обѣщалъ зайти ко мнѣ еще два часа тому назадъ и не пришелъ; между тѣмъ онъ всегда вѣрно держалъ данное слово.

2-й молодой человѣкъ. Къ тому же это извѣстіе какъ разъ сходится съ тѣмъ, о чемъ мы недавно говорили.

l-й молодой человѣкъ. А болѣе всего сходится оно съ вывѣшеннымъ указомъ.

Люціо. Пойдемте. Постараемся хорошенько разузнать въ чемъ дѣло (Уходитъ вмѣстѣ съ обоими молодыми людьми).

Передерженная. Вотъ изволь теперь радоваться. Благодаря войнѣ, потогонному леченію, разнымъ указамъ, тюрьмамъ и бѣдности, я должна остаться безъ дѣла (Входитъ Потѣшникъ). Что скажешь новаго?

Потѣшникъ. А того въ самомъ дѣлѣ повели въ тюрьму.

Передерженная. За что?

Потѣшникъ. За женщину.

Передерженная. Что же онъ сдѣлалъ?

Потѣшникъ. Ловилъ форелей въ чужихъ водахъ.

Передерженная. Такъ что она теперь съ ребенкомъ.

Потѣшникъ. Онъ изъ дѣвицы сдѣлалъ женщину, да еще съ ребенкомъ. А слышали вы про новый указъ?

Передерженная. Какой указъ?

Потѣшникъ. Всѣ непотребные дома въ предмѣстіяхъ должны быть закрыты.

Передерженная. А городскіе?

Потѣшникъ. Останутся на сѣмена. Не сдобровать и имъ, если какой-нибудь добрый человѣкъ за нихъ не вступится.

Передерженная. Что же сдѣлаютъ съ нашими заведеніями?

Потѣшникъ. Сломаютъ ихъ до основанія.

Передерженная. Да это какой-то общественный переворотъ! Что же будетъ со мною?

Потѣшникъ. Не бойтесь. Хорошій юрисконсультъ безъ практики не останется. Перемѣна помѣщенія еще не требуетъ прекращенія ремесла, и я по-прежнему останусь у васъ подручнымъ. Успокойтесь же. Надъ вами сжалятся, да и какъ не сжалиться, когда вы на службѣ обществу проглядѣли всѣ глаза.

Передерженная. Нечего намъ здѣсь дѣлать, подручный Томасъ. Уйдемъ по добру-по здорову.

Потѣшникъ. Смотрите, профосъ ведетъ въ тюрьму синьора Клаудіо; и Джульетта съ ними (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Тамъ-же. Входятъ Профосъ, Клаудіо, Джульетта и стража; затѣмъ Люціо и двое молодыхъ людей.

Клаудіо. Что это значить, любезный? Ты водишь меня по улицамъ, словно на показъ всему свѣту. Если рѣшено засадить меня въ тюрьму, веди меня туда прямо.

Профосъ. Дѣлаю я это не по собственному зложелательству, а по строгому предписанію синьора Анджело.

Клаудіо. Изъ этого я вижу, что полубогиня «Власть» хочетъ заставить насъ расплачиваться за проступки, принимая въ разсчетъ не стоимость монеты, а ея вѣсъ. Сѣкира небесъ кого хочетъ милуетъ, а кого не хочетъ миловать, того караетъ. Тѣмъ не менѣе это все-таки считается правосудіемъ.

Люціо. Что это значитъ? За что ведутъ тебя въ заключеніе?

Клаудіо. За своеволіе, другъ Люціо, за избытокъ своеволія. Какъ непомѣрное обжорство непремѣнно влечетъ за собою продолжительный постъ, такъ за злоупотребленіе своеволіемъ слѣдуетъ неволя. Да, мы, какъ крысы, жадно пожирающія разставленную имъ отраву, безразсудно увлекаемся соблазнительною приманкою грѣха: — вкушаемъ и умираемъ.

Люціо. Если бы я зналъ, что, будучи взятъ подъ стражу, я окажусь въ состояніи разсуждать такъ хладнокровно и здраво, я непремѣнно послалъ бы кое за кѣмъ изъ своихъ заимодавцевъ. Но я все-таки скажу, что несравненно пріятнѣе безпутствовать на свободѣ, чѣмъ предаваться въ тюрьмѣ нравственнымъ размышленіямъ. Въ чемъ провинился ты, Клаудіо?

Клаудіо. Объяснять, въ чемъ именно, было бы новымъ и еще болѣе тяжкимъ грѣхомъ.

Люціо. Въ чемъ же ты виноватъ: — въ убійствѣ?

Клаудіо. Нѣтъ.

Люціо. Въ прелюбодѣяніи?

Клаудіо. Пожалуй, называй хоть такъ.

Профосъ. Ну, идите, идите, пора.

Клаудіо. Дай сказать еще хоть слово. На одно слово, Люціо (Отводитъ его въ сторону).

Люціо. Хоть на цѣлую сотню, если это можетъ принесть тебѣ пользу. Неужто за прелюбодѣяніе подвергаютъ теперь такимъ гоненіямъ?

Клаудіо. Вотъ въ какомъ положеніи я очутился. По взаимному соглашенію и по самому честному договору, я пріобрѣлъ право раздѣлить ложе Джульетты. Ты ее знаешь, она мнѣ совершенно тоже, что жена. Для того, чтобы нашъ бракъ сдѣлался вполнѣ законнымъ, недостаетъ исполненія кое-какихъ внѣшнихъ формальностей, да торжественной публичной огласки. Обойтись безъ всего этого мы рѣшили ради того, чтобы не лишиться ея приданаго, находящагося до сихъ поръ въ сундукахъ у ея родныхъ, отъ которыхъ мы скрывали нашу взаимную любовь, чтобы признаться въ ней при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ. Однако, тайна нашихъ отношеній приняла у Джульетты слишкомъ крупные размѣры.

Люціо. Въ видѣ ребенка?

Клаудіо. Къ несчастію, да. Новый-же намѣстникъ герцога… Новизна-ли положенія туманитъ его зрѣніе и даже совсѣмъ ослѣпляетъ его; оттого-ли, что государство для него только верховой конь, которому онъ, новичекъ, едва успѣвшій вскочить на сѣдло, хочетъ тотчасъ-же дать почувствовать остріе шпоръ и тѣмъ пояснить коню, что онъ полный его повелитель; или, наконецъ, потому, что тиранство свойственно какъ самому сану, такъ и тому, кто его занимаетъ? — не знаю. Но какъ-бы то ни было, новый правитель снова вызываетъ къ жизни всѣ старые карательные законы, давно, словно ржавое оружіе, покоившіеся на полкахъ и покоившіеся такъ долго, что въ теченіе девятнадцати зодіаковъ ни одинъ изъ нихъ не примѣнялся къ дѣлу. Вотъ теперь, чтобы создать себѣ грозное имя, онъ примѣнилъ дремавшій и забытый законъ ко мнѣ. Разумѣется, все это дѣлается для того, чтобы создать себѣ славу карателя.

Люціо. Ручаюсь, что такъ. Значитъ, теперь между твоими плечами и головой связь такая тонкая, что достаточно одного вздоха влюбленной молочницы, чтобы связь эта порвалась. Подошли кого-нибудь къ герцогу; попроси у него пощады.

Клаудіо. Уже посылалъ, но его нигдѣ не могутъ отыскать. Прошу тебя, Люціо, окажи мнѣ услугу. Сегодня сестра моя поступаетъ въ монастырь и начинаетъ свое послушничество. Сообщи ей, насколько опасно мое положеніе, и уговори ее отъ моего имени пріобрѣсти себѣ друзей среди приближенныхъ суроваго намѣстника и даже повидаться съ нимъ самимъ. Я возлагаю на нее сильнѣйшія надежды, потому что одна безмолвная рѣчь ея молодости способна разжалобить самыхъ безжалостныхъ мужчинъ. Кромѣ этого, она одарена счастливою способностью, если захочетъ, убѣждать своими доводами всѣхъ безъ исключенія.

Люціо. Молю Бога за ея успѣхъ, какъ для того, чтобы спасти тебѣ жизнь, такъ и для того, чтобы спасти отъ печальной участи и другихъ, подобно тебѣ обреченныхъ на вѣчное воздержаніе. Горько мнѣ будетъ, если ты лишишься жизни изъ-за глупой потѣхи. Я сегодня же отправлюсь къ твоей сестрѣ.

Клаудіо. Благодарю, добрый другъ.

Люціо. И увижусь съ нею черезъ два часа.

Клаудіо. Идемъ, профосъ (Всѣ уходятъ).

СЦЕНА IV.

Съ мужскомъ монастырѣ. Входятъ Герцогъ и братъ Томасъ.

Герцогъ. Нѣтъ, добрый отецъ, откинь эту мысль! Не думай, чтобы слюнявая стрѣла любви могла проникнуть въ хорошо обороняемое сердце мужчины. То, что вынуждаетъ меня просить у тебя тайнаго убѣжища, много важнѣе и почтеннѣе всѣхъ помысловъ кипучей юности.

Томасъ. Можете вы, ваша свѣтлость, сообщить мнѣ, въ чемъ дѣло?

Герцогъ. Тебѣ, отецъ, болѣе чѣмъ кому-либо другому извѣстно, какъ я всегда любилъ уединеніе, какъ мало дорожилъ сборищами, среди которыхъ полный просторъ порывамъ юности, роскоши и безсмысленному задору. Я передалъ синьору Анджело, человѣку не только строгихъ, но и суровыхъ правилъ, и намѣстничество въ Вѣнѣ, и безграничную мою власть. Всѣ воображаютъ, будто я уѣхалъ въ Польшу, а такъ какъ слухъ этотъ распустилъ я самъ, всѣ ему повѣрили. Теперь, святой отецъ, желаешь ты узнать, зачѣмъ я это сдѣлалъ?

Томасъ. Желаю, государь.

Герцогъ. У насъ есть суровыя постановленія, страшно жестокіе законы, необходимые, какъ удила для слишкомъ рьяныхъ коней, но мы за послѣднія четырнадцать лѣтъ дозволили дремать этимъ законамъ, словно престарѣлымъ львамъ, болѣе не выходящимъ на добычу, но спокойно доживающимъ вѣкъ въ своихъ пещерахъ. И вотъ, какъ грозные пучки прутьевъ, связанные снисходительнымъ отцомъ только для устрашенія, а не для того, чтобы ихъ употреблять въ дѣло, становятся съ теченіемъ времени источниками не страха, а насмѣшекъ, справедливые наши законы утратили грозный характеръ и начинаютъ казаться какъ будто мертвыми даже для самихъ себя; разнузданнность водитъ за носъ правосудіе; грудной ребенокъ бьетъ кормилицу, и тѣмъ почти уничтожается всякій порядокъ.

Томасъ. Но, вѣдь, и вы, ваша свѣтлость, могли, если угодно, и сами развязать руки правосудію, и проявленія его, исходя отъ васъ, были бы много дѣйствительнѣе, чѣмъ исходя отъ Анджело.

Герцогъ. Боюсь, что это оказалось бы слишкомъ ужъ грознымъ, такъ какъ я самъ виноватъ въ излишней свободѣ, которою злоупотребляетъ народъ. Съ моей стороны было излишнимъ проявленіемъ тиранства, еслибы я сталъ преслѣдовать и карать этотъ народъ за то, что самъ же я ему дозволилъ нѣмымъ своимъ согласіемъ. Поэтому, святой отецъ, я возложилъ эту обязанность на Анджело. Прикрываясь моимъ именемъ, онъ можетъ карать безпощадно, не подвергая меня никакой отвѣтственности, никакимъ нареканіямъ. Для наблюденія же за его дѣятельностью я, подъ видомъ монаха вашего ордена, стану посѣщать и знать и простонародье. Поэтому-то я прошу тебя добыть мнѣ монашескую одежду и научить меня держаться такъ, чтобы походить на настоящаго монаха. Есть у меня для моихъ поступковъ еще и другія побужденія, но я сообщу тебѣ ихъ въ болѣе досужее время. Добавлю только одно: Анджело строгъ; онъ постоянно обороняетъ себя противъ зависти и едва сознаетъ, что кровь кипитъ въ немъ самомъ, и что хлѣбъ на самомъ дѣлѣ вкуснѣе камня. Посмотримъ, измѣнитъ-ли его власть, и тогда узнаемъ, слѣдуетъ-ли вѣрить тому, что видятъ наши глаза (Уходятъ).

СЦЕНА V.

Въ женскомъ монастырѣ. Входятъ Изабелла и Франциска.

Изабелла. А кромѣ этихъ, есть у монахинь какія-нибудь права и преимущества?

Франциска. Кажется тѣ, которыя ты видишь, достаточно велики.

Изабелла. Это вѣрно, и мнѣ большаго не нужно. Я, напротивъ, желала бы, чтобы уставъ въ монастырѣ Святой Клары былъ еще строже.

Люціо (За сценой). Эй, миръ сему жилищу.

Изабелла. Кто-то зоветъ.

Франциска. Голосъ мужчины. Милая Изабелла, поверни ключъ и спроси у пришедшаго, что ему нужно; тебѣ позволено это дѣлать, а мнѣ нѣтъ; ты еще свободна. Когда ты примешь обѣтъ монашества, и тебѣ нельзя будетъ говорить ни съ однимъ мужчиной иначе, какъ въ присутствіи настоятельницы. Но даже и въ ея присутствіи тебѣ придется разговаривать съ мужчиной не иначе, какъ съ закрытымъ лицомъ, а если лицо открыто, придется отказаться отъ разговоровъ. Вотъ онъ зоветъ опять; отвѣть же ему, прошу тебя (Уходитъ).

Изабелла. Миръ и благоденствіе! Кто же зоветъ?

Входитъ Люціо.

Люціо. Привѣтъ тебѣ, дѣвушка, если твои свѣжія щеки, гласящія, что ты до сихъ поръ дѣвушка, говорятъ правду. Не можешь-ли ты дать мнѣ возможность повидаться съ Изабеллой, одной изъ послушницъ этого монастыря, то-есть съ прелестной сестрой несчастнаго ея брата Клаудіо.

Изабелла. Почему же братъ ея несчастный? Простите за этотъ вопросъ, но онъ необходимъ, тѣмъ болѣе, что я и есть та самая Изабелла, сестра Клаудіо.

Люціо. Несравненная моя красавица, вашъ братъ шлетъ вамъ дружескій свой поклонъ. Чтобы объяснить вамъ дѣло въ двухъ словахъ, скажу прямо, что онъ въ тюрьмѣ.

Изабелла. О, какое горе! За что же онъ попалъ туда?

Люціо. Будь судьею я, вашъ братъ получилъ бы но только благодарность, но и награду за то, что самъ наградилъ ребенкомъ свою возлюбленную.

Изабелла. Прошу васъ перестать издѣваться надо мною.

Люціо. Я и не думаю издѣваться. Хотя у меня есть обыкновеніе не давать спуска дѣвственницамъ, а всегда, подобно кулику, шутить языкомъ и пѣть далеко отъ гнѣзда, то-есть отъ сердца, съ вами поступить такъ я не могу. Я считаю васъ святымъ, божественнымъ созданіемъ, съ которымъ, вслѣдствіе отреченія его отъ грѣховнаго міра, каждый обязанъ говорить, какъ съ праведницей.

Изабелла. Вы не замѣчаете, что, насмѣхаясь надо мною, сами начинаете кощунствовать.

Люціо. Не думайте этого. Вотъ вамъ въ короткихъ словахъ вся правда. Вашъ братъ и его возлюбленная цѣловались и обнимались, а такъ какъ все, что хорошо питается — тучнѣетъ, то даже воздѣланное и засѣянное поле послѣ поры цвѣтѣнія даетъ плодъ и обильную жатву. Вотъ и чрево дѣвицы своею тучностью доказало, что оно хорошо и воздѣлано, и обсѣмянено.

Изабелла. Вы, кажется, объясняете мнѣ, что кто-то забеременѣлъ отъ брата? Ужь не кузина-ли моя Джульетта?

Люціо. Развѣ она вамъ родственница?

Изабелла. Нѣтъ, она сестричка мнѣ не родная и не двоюродная, а названная. У школьныхъ подругъ обыкновеніе называть другъ друга разными ласковыми именами.

Люто. Да; она.

Изабелла. Уговорите его скорѣе съ нею обвѣнчаться.

Люціо. Вопросъ вотъ въ чемъ. Герцогъ уѣхалъ изъ Вѣны какъ-то странно, давъ понять кое-кому изъ знатнѣйшихъ здѣшнихъ обывателей, — въ томъ числѣ и мнѣ — что насъ въ недалекомъ будущемъ ожидаютъ какіе-то важные подвиги. Но вотъ, черезъ государственныхъ людей, знакомыхъ съ тайнами управленія, мы вдругъ узнаемъ, что между увѣреніями герцога и настоящими его намѣреніями лежитъ цѣлая бездна. За его отсутствіемъ, пользуясь неограниченною властью, государствомъ управляетъ синьоръ Анджело; у человѣка этого въ жилахъ течетъ не кровь, а растаявшій снѣгъ; онъ не только никогда не знавалъ ни игривыхъ уколовъ чувственности, ни разнѣживающаго вліянія любовной страсти, но, напротивъ, ради спасенія души, онъ при помощи умственнаго труда и воздержанія обуздываетъ и заглушаетъ въ себѣ малѣйшіе проблески плотскихъ влеченій. Вотъ онъ, чтобы нагнать ужасъ на населеніе, чтобы исправить нравы и сокрушить свободу, давно привыкшіе безпечно баловаться на глазахъ у безчеловѣчнаго закона, словно мыши около льва, отрылъ забытый законъ, по точному и жестокому смыслу котораго вашему брату, совершившему проступокъ, какъ разъ запрещенный этимъ закономъ, грозитъ теперь смертная казнь. Вслѣдствіе этого, намѣстникъ приказалъ отвести вашего брата въ тюрьму и, чтобы казнь виноватаго послужила примѣромъ для другихъ, дѣйствительно намѣренъ лишить его жизни. Итакъ, все погибло безвозвратно, если вы своими трогательными мольбами не съумѣете смягчить сердце непреклоннаго Анджело. Въ этомъ-то и заключается сущность моего посредничества между вашимъ братомъ и вами

Изабелла. И намѣстникъ дѣйствительно намѣренъ казнить Клаудіо?

Люціо. Приговоръ уже подписанъ, и профосъ получилъ приказаніе принести его въ исполненіе.

Изабелла. Чѣмъ же при моихъ жалкихъ средствахъ могу я быть ему полезной?

Люціо. Нѣтъ, не жалкія; у насъ для этого есть могучія средства.

Изабелла. Какія же? Сомнѣваюсь, чтобы онѣ у меня были.

Люціо. Наши сомнѣнія въ себѣ — предатели. Онѣ заставляютъ насъ уклоняться даже отъ попытки, когда безъ нихъ побѣда могла бы остаться за нами. Ступайте къ намѣстнику, и пусть онъ убѣдится по опыту, что къ желаніямъ дѣвицъ мужчины иногда относятся снисходительнѣе, чѣмъ боги къ мольбамъ смертныхъ. Когда онѣ преклонятъ колѣни и зальются слезами, все исполняется согласно ихъ требованіямъ.

Изабелла. Посмотрю, и сдѣлаю все, что могу.

Люціо. Но только поскорѣе.

Изабелла. Сію же минуту; только сообщу все настоятельницѣ. Благодарю васъ. Поклонитесь отъ меня брату. Не позже, какъ сегодня же вечеромъ, я извѣщу его объ исходѣ моей попытки.

Люціо. Прощайте.

Изабелла. Прощайте, добрый синьоръ (Уходятъ).

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Комната въ домѣ Анджело. Входятъ Анджело, Эскалъ, Судьи, Профосъ, чиновники и слуги.

Анджело. Ни подъ какимъ видомъ не слѣдуетъ обращать законъ въ простое огородное пугало для прожорливыхъ птицъ. Онъ не долженъ оставаться неподвижнымъ. Иначе, вслѣдствіе привычки къ нему, онъ обратится въ чучело, на которое птицы садятся безъ всякаго страха.

Эскалъ. Положимъ, такъ. Но не будемъ же и чрезмѣрно жестоки. Пусть наша острая сѣкира только слегка обрубаетъ вѣтви, но рубить стволъ до корня не слѣдуетъ, и тогда получится исправляющая, но не истребляющая мѣра. Горько мнѣ, когда я подумаю объ этомъ молодомъ человѣкѣ. Отецъ его былъ такой благородный, такой знатный человѣкъ. Не упускайте этого изъ вида, Анджело. Хотя я убѣжденъ, что вы человѣкъ самой безукоризненной нравственности, но подъ вліяніемъ собственныхъ страстей не случалось-ли и вамъ самимъ, когда время помогало мѣсту, а мѣсто желанію, когда непобѣдимыя требованія вашей крови имѣли возможность осуществить то, къ чему васъ влекло, — не случалось-ли вамъ оказываться виновнымъ именно въ томъ же, за что вы осуждаете теперь другого? Неужто вы никогда, даже въ мысляхъ, не оказывались достойнымъ такой-же кары закона?

Анджело. Подвергаться искушенію, почтенный Эскалъ, дѣло одно; пасть подъ вліяніемъ искушенія — другое. Нисколько не отрицаю, что и на произносящемъ смертные приговоры судѣ, въ числѣ двѣнадцати присяжныхъ, пожалуй, найдется воръ, а можетъ быть два-три человѣка окажутся хуже самого подсудимаго. Судъ караетъ, вѣдь, только за то, что передъ нимъ изобличено. Какое дѣло закону до того, что вора судитъ воръ? Явленіе самое понятное. Попадается намъ на землѣ алмазъ; мы наклоняемся, поднимаемъ его. Мы наклонились именно потому, что увидали его; безъ этого мы прошли бы мимо, не обращая на него ни малѣйшаго вниманія. Вы не станете оправдывать виноватаго на томъ основаніи, что я могъ бы совершить тотъ же проступокъ. Скажите мнѣ лучше, что я, осуждающій виноватаго на жестокую кару, могу самъ оказаться виноватымъ въ томъ же, за что караю теперь другого, пусть теперешній приговоръ ему будетъ приговоромъ и мнѣ; пусть онъ влечетъ за собою ничѣмъ неустранимую смерть. Виноватый долженъ умереть.

Эскалъ. Пусть будетъ такъ, какъ рѣшила твоя мудрость.

Анджело. Гдѣ профосъ?

Профосъ. Здѣсь. Что угодно будетъ вамъ, синьоръ, приказать мнѣ?

Анджело. Распорядись, чтобы завтра въ девять часовъ утра Клаудіо былъ уже казненъ. Приведи къ нему духовника; пусть приготовится, такъ какъ онъ дошелъ до крайняго предѣла своего земного странствованія (Профосъ уходитъ).

Эскалъ. Да проститъ его небо, какъ да проститъ оно и всѣмъ намъ. Иные возвышаются вслѣдствіе своихъ пороковъ, другіе же гибнутъ, благодаря своимъ хорошимъ качествамъ. Иные здравыми и невредимыми выходятъ изъ цѣлой чащи преступленій, не подвергаясь за нихъ ни малѣйшей отвѣтственности; другихъ за малѣйшій проступокъ постигаетъ неумолимая кара.

Входятъ Локоть и полицейскіе, ведущіе Накипь и Потѣшника.

Локоть. Ведите, ведите ихъ сюда! Есть въ общественномъ колесѣ государства такіе непотребные бездѣльники, которые не признаютъ никакихъ законовъ, только и дѣлаютъ, что всю жизнь вертятся въ непотребныхъ домахъ. Давайте, давайте ихъ сюда!

Анджело. Что это значитъ, синьоръ? Какъ васъ зовутъ и чего вамъ нужно?

Локоть. Съ позволенія вашей милости, я полицейскій чиновникъ своего государя. Мое имя — Локоть и, опираясь на правосудіе, я привелъ къ вашей милости двухъ отъявленныхъ «задѣльниковъ».

Анджело. Задѣльниковъ? За какое же дѣло привелъ ихъ ты сюда? Или ты, можетъ быть, хочешь сказать «бездѣльниковъ?»

Локоть. Съ позволенія вашей милости, я и самъ хорошенько не знаю, кто они такіе? Но я твердо убѣжденъ, что они отъявленные негодяи, не имѣющіе никакой «профанаціи», безъ которой не долженъ обходиться ни одинъ порядочный человѣкъ христіанской націи.

Эскалъ. Прекрасно! Онъ очень способный полицейскій.

Анджело. Что же далѣе? Какого они званія?.. Тебя, кажется, зовутъ «Локоть?» Ну, Локоть, что же ты не продолжаешь?

Потѣшникъ. Онъ не можетъ, синьоръ. Въ этомъ локтѣ есть изъянъ.

Анджело. А самъ ты кто такой?

Локоть. Онъ-то, синьоръ? Онъ, съ вашего позволенія, правая рука у сводни, да и самъ, говорятъ, тоже полусводникъ! Ну, развѣ хорошій человѣкъ станетъ служить у скверной женщины, заведеніе которой, находившееся въ предмѣстіи, говорятъ, разрушено до основанія. А теперь она держитъ заведеніе въ городѣ, и заведеніе прегнусное.

Эскалъ. По чемъ ты это знаешь?

Локоть. Отъ своей жены, которую я «детестую» самымъ прекраснымъ образомъ передъ вашею милостью.

Эскалъ. Какъ? отъ жены?

Локоть. Да, ваша милость, а она, — благодаря Богу, — женщина честная.

Эскалъ. Такъ ты, можетъ быть, за это ее и детестуешь?

Локоть. Да, ваша милость, я и отъ своего имени, и отъ имени жены детестую, что если этотъ домъ — не домъ такой жалкой твари, какъ сводня, онъ во всякомъ случаѣ самый скверный домъ.

Эскалъ. Какъ-же могъ ты это узнать?

Локоть. Опять-таки, съ позволенія вашей милости, отъ жены. Будь моя жена, съ позволенія вашей милости, женщина падкая на блудодѣянія, на прелюбодѣянія и на всякія иныя скверныя дѣянія, изъ нея вышла-бы мерзѣйшая потаскушка.

Эскалъ. Какъ-же это?

Локоть. Да при содѣйствіи этой самой госпожи Передерженной. Но она плюнула нахалу въ рожу и съ умѣла за себя постоять.

Потѣшникъ. Нѣтъ, съ позволенія вашей милости, было это совсѣмъ не такъ.

Локоть. Не такъ? Такъ докажи это, честный человѣкъ, передъ лицомъ всей вотъ этой сволочи. Да, докажи!

Эскалъ (Намѣстнику). Разберете вы что-нибудь въ этой путаницѣ?

Потѣшникъ. Пришла она къ намъ беременная, съ позволенія вашей милости, и попросила, чтобы ей дали поѣсть варенаго чернослива. А у насъ, какъ нарочно, во всемъ домѣ оказалось только двѣ черносливины и лежали-то онѣ въ такое непоказанное время на десертной тарелочкѣ, которой цѣна не болѣе трехъ пенсовъ. Вы, ваша милость, конечно, видали такія тарелочки. Не настоящія онѣ фарфоровыя, но все-таки хорошія.

Эскалъ. Къ дѣлу, къ дѣлу! Оно не въ тарелкѣ.

Потѣшникъ. Разумѣется, не въ ней, даже и на булавочную головку. Въ этомъ вы, ваша милость, совершенно правы. Ну, вотъ теперь я и перехожу къ дѣлу. Какъ я уже имѣлъ честь заявить, самая эта госпожа Локоть, будучи, какъ я говорилъ, беременна на сносяхъ какъ я уже сообщилъ, пожелала покушать варенаго чернослива. Но, какъ я уже докладывалъ, у насъ на тарелкѣ оставалось всего двѣ черносливины, а это можетъ засвидѣтельствовать находящійся здѣсь-же господинъ Накипь, такъ-какъ онъ-то и съѣлъ весь остальной черносливъ. И съѣлъ онъ его, какъ я уже имѣлъ честь передавать, не даромъ, а, имѣю честь повторить, заплативъ за него хорошую цѣну… Помните это, господинъ Накинь, я еще не могъ дать вамъ три пенни сдачи?

Накипь. Да, не могъ; это вѣрно.

Потѣшникъ. Именно такъ. Вы, если помните, грызли зерна изъ чернослива.

Накипь. Въ самомъ дѣлѣ такъ.

Потѣшникъ. Ну, и прекрасно! Если помните, я говорилъ вамъ тогда, что тотъ-то и тотъ-то никогда не исцѣлятся отъ своего недуга, если не станутъ воздерживаться отъ того-то и отъ того-то.

Накипь. Правда и это.

Потѣшникъ. У васъ прекрасная память, какъ я вижу.

Эскалъ. А я вижу, что ты несноснѣйшій олухъ. Но къ дѣлу! Что за обида была нанесена госпожѣ Локоть, вызвавшая съ стороны мужа послѣдней настоящую жалобу? Дойдемъ-ли мы, наконецъ, до этой обиды?

Потѣшникъ. Нѣтъ, ваша милость, вы не можете дойти до этого.

Эскалъ. Да и не желаю.

Потѣшникъ. А дойти вамъ, съ позволеніи вашей милости, все-таки придется. Умоляю васъ взглянуть на предстоящаго здѣсь господина Накипь. Онъ восьмидесяти фунтовый господинъ ежегоднаго дохода, а отецъ его умеръ въ самый день всѣхъ святыхъ. Вѣдь такъ? въ самый день?

Накипь. Нѣтъ, наканунѣ.

Потѣшникъ. Ну и прекрасно, когда подтверждаете. Итакъ, съ позволенія вашей милости, вотъ этотъ господинъ сидѣлъ на низенькомъ креслѣ въ «Виноградной» комнатѣ, а эта комната самая его любимая. Вѣдь любимая, не такъ-ли?

Накипь. Да, комната эта открытая, а зимой оно очень пріятно.

Потѣшникъ. Правды, надѣюсь, здѣсь столько, что и дѣваться некуда.

Анджело (Эскалу). Этому не предвидится конца, какъ русской ночи, когда ночи тамъ длинны безмѣрно. Самъ я удалюсь, а васъ попрошу дослушать дѣло и буду очень радъ если вы найдете возможность пересѣчь ихъ всѣхъ.

Эскалъ. Мнѣ кажется, что этого не миновать. До свиданія, синьоръ (Анджело уходитъ). Ну, какая обида была нанесена женѣ Локтя? Спрашиваю объ этомъ еще разъ.

Потѣшникъ. Еще разъ? Одинъ-то разъ ей ровно ничего не дѣлали.

Локоть. Прошу вашу милость, спросите у него, что этотъ господинъ сдѣлалъ моей женѣ?

Потѣшникъ. И я тоже прошу вашу милость.

Эскалъ. Хорошо. Что сдѣлалъ этотъ господинъ ясенѣ Локтя?

Потѣшникъ. Умоляю вашу милость, посмотрите на лицо этого господина, а вы, добрѣйшій господинъ Накипь, посмотрите прямо въ глаза его милости… Я прошу объ этомъ съ добрымъ намѣреніемъ. Ваша милость, видите вы его лицо?

Эскалъ. Вижу.

Потѣшникъ. Нѣтъ, нѣтъ, прошу васъ, вглядитесь какъ слѣдуетъ.

Эскалъ. Вглядѣлся.

Потѣшникъ. Видите вы въ его лицѣ что-нибудь дурное?

Эскалъ. Ничего такого не вижу.

Потѣшникъ. А я подъ присягой готовъ показать, что лицо — самое худшее, что въ немъ есть. А теперь, когда дознано, что лицо — самое худшее, что въ немъ есть, какъ могъ онъ сдѣлать что-нибудь дурное женѣ блюстителя порядка.

Эскалъ. Довольно основательно. Что скажешь ты на это?

Локоть. А то, что и домъ у нихъ — домъ подозрительный, что этотъ лакеишка — лакеишка подозрительный и что хозяйка его тоже женщина подозрительная.

Потѣшникъ. А я, ваша милость, вотъ этою рукою клянусь, что его жена подозрительнѣе всѣхъ насъ, взятыхъ вмѣстѣ!

Локоть. Врешь, лакеишка, врешь, гнусный лакеишка. Не настало еще время, когда ее хоть въ чемъ-нибудь подозрѣвали. Ни съ мужчиной, ни съ женщиной, ни съ ребенкомъ — ни съ кѣмъ!

Потѣшникъ. Да ее, ваша милость, подозрѣвали съ нимъ самимъ, прежде чѣмъ онъ на ней женился.

Эскалъ. Кто же здѣсь безтолковѣе: — блюститель или нарушитель порядка? (Локтю) Правду онъ говоритъ?

Локоть. Ахъ онъ, подлецъ! Ахъ онъ, холопишко! Ахъ онъ злющій «Ганнибалъ!» Меня-то подозрѣвали съ нею ранѣе, чѣмъ я на ней женился? Если когда-нибудь подозрѣвали меня съ нею, а ее со мною, пусть я болѣе не буду должностнымъ лицомъ его свѣтлости! Докажи это, злющій Ганнибалъ, докажи! иначе я притяну тебя къ суду за оскорбленіе меня дѣйствіемъ!

Эскалъ. А когда онъ дастъ тебѣ затрещину, можешь обвинять его въ клеветѣ.

Локоть. Именно такъ. Душевно благодарю вашу милость за совѣтъ. Какъ же вы, ваша милость, прикажете мнѣ поступить съ этимъ злющимъ мерзавцемъ въ настоящемъ случаѣ?

Эскалъ. Если ты въ самомъ дѣлѣ подозрѣваешь въ разныхъ, совершаемыхъ тайно пакостныхъ дѣлахъ, которыя тебѣ очень хотѣлось бы раскрыть, дай ему продолжать прежнія продѣлки, пока тебѣ не станетъ доподлинно извѣстно, что онъ такое.

Локоть. Душевно благодаренъ вашей милости. А ты гнусный холопишко, смотри, до чего ты себя довелъ: — тебѣ опять приходится приниматься за старое! Слышишь? опять за старое, за старое!

Эскалъ (Накипи). Гдѣ вы родились, почтеннѣйшій?

Накипь. Здѣсь, синьоръ, въ Вѣнѣ.

Эскалъ. У васъ восемьдесятъ фунтовъ родоваго дохода?

Накипь. Да, если такъ угодно вашей милости.

Эскалъ. Хорошо (Потѣшнику). Какимъ ремесломъ занимаешься?

Потѣшникъ. Я подручный въ харчевнѣ, въ харчевнѣ бѣдной вдовы.

Эскалъ. Какъ прозвище твоей хозяйки?

Потѣшникъ. Госпожа Передержанная.

Эскалъ. Она всего только разъ была замужемъ?

Потѣшникъ. Какой разъ! Цѣлыхъ девять! По послѣднему она и есть Передержанная.

Эскалъ. За девятью мужьями! Подойдите, господинъ Накипь. Мнѣ очень не нравится, что вы знаетесь съ кабатчиками. Они все изъ васъ высосутъ, а вы отправите ихъ на висѣлицу. Ступайте, господинъ Накипь, и чтобы я больше не слыхалъ о васъ ни слова.

Накипь. Благодарю вашу милость! Самъ бы я ни въ одно питейное заведеніе ни ногой, да другіе затаскиваютъ.

Эскалъ. Ладно! но чтобы этого больше не было. Слышите это, господинъ Накипь? Прощайте (Накипь уходитъ). Теперь подойди ты, господинъ подручный. Твое имя, господинъ подручный?

Потѣшникъ. Помпей.

Эскалъ. Я еще?

Потѣшникъ. Ягодица.

Эскалъ. Такъ! Онѣ у тебя въ самомъ дѣлѣ крупнѣе всего, поэтому тебя въ самомъ скотскомъ смыслѣ можно до нѣкоторой степени считать Помпеемъ великимъ. Ты, Помпей, занимаешься отчасти сводничествомъ, прикрывая это ремесло ремесломъ подручнаго въ харчевнѣ. Вѣдь такъ? Говори правду; это будетъ для тебя лучше.

Потѣшникъ. На самомъ дѣлѣ, синьоръ, я бѣднякъ, которому надо же чѣмъ нибудь жить.

Эскалъ. И ты живешь чѣмъ? Сводничествомъ? Какого ты мнѣнія объ этомъ ремеслѣ? Законно оно или нѣтъ?

Потѣшникъ. Было бы законно, еслибы законъ его дозволялъ.

Эскалъ. Однако, Помпей, ты долженъ знать, что законъ его не дозволяетъ и никогда не дозволитъ этого въ Вѣнѣ.

Потѣшникъ. Значитъ, вы, ваша милость, намѣрены искалѣчить всю городскую молодежь, сдѣлать изъ нея евнуховъ.

Эскалъ. Нѣтъ, Помпей, нисколько.

Потѣшникъ. Если такъ, она, по моему глупому разуму, станетъ продолжать то же, что дѣлала прежде. Если вашей милости угодно будетъ издать указъ построже противъ всякихъ гулякъ, развратниковъ и непотребныхъ женщинъ вамъ нечего будетъ ополчаться ни противъ сводень, ни противъ сводниковъ.

Эскалъ. Уже и безъ того наступаютъ слишкомъ суровыя времена. Только и будутъ дѣлать, что вѣшать да рубить головы.

Потѣшникъ. Если вы лѣтъ десять подрядъ все будете вѣшать да рубить головы все за ту же провинность, вы по истеченіи этого срока рады будете хоть указомъ доставать откуда бы то ни было новыя головы. Если этотъ порядокъ продержится въ Вѣнѣ хоть десять лѣтъ сряду, я за три пенни въ день найму самый роскошный въ ней домъ. Доживете до этого и вспомните, что говорилъ вамъ Помпей.

Эскалъ. Спасибо, добрый Помпей. Въ благодарность за твое предсказаніе я дамъ тебѣ полезный совѣть. Не доводи себя до того, чтобы тебя за какую бы то ни было провинность, будь это даже за то, что ты живешь тамъ, гдѣ живешь, снова привели ко мнѣ. Иначе я буду травить тебя до самаго твоего логовища и относительно тебя, Помпей, явлюсь настоящимъ Цезаремъ, то-есть, говоря по-просту, велю отхлестать тебя кнутомъ. На этотъ разъ, Богъ съ тобой. Ступай, Помпей.

Потѣшникъ. Благодарю вашу милость за совѣтъ, но насколько я ему послѣдую, рѣшатъ обстоятельства и собственная моя плоть.

Меня хлестать кнутомъ? — Ну, нѣтъ!

Пускай извозчикъ хлещетъ клячу,

Эскалъ. Теперь пожалуй сюда ты, господинъ Локоть! Пожалуй сюда, господинъ блюститель порядка. Давно состоишь ты въ этой должности?

Локоть. Уже, съ позволенія вашей милости, семь лѣтъ съ половиной.

Эскалъ. По тому умѣнію, съ какимъ ты исполняешь свое дѣло, я догадался съ разу, что на службѣ ты уже давно. Ты говоришь, цѣлыхъ семь летъ?

Локоть. Съ половиною, ваша милость.

Эскалъ. Вотъ какъ! Служба у тебя нелегкая, и я нахожу, что съ тобою поступаютъ крайне несправедливо, заставляя тебя исполнять ее столько лѣтъ безъ перерыва. Неужто въ твоемъ околоткѣ нѣтъ другихъ способныхъ людей?

Локоть. Говоря, ваша милость, по правдѣ, — очень не много хоть что-нибудь смыслящихъ въ этомъ дѣлѣ. Выберутъ кого-нибудь изъ нихъ, а они радехоньки тотчасъ же заставить меня исполнять ихъ обязанности, что я и дѣлаю за небольшое вознагражденіе.

Эскалъ. Послушай, доставь мнѣ имена шести или семи наиболѣе способныхъ людей, живущихъ въ твоемъ околоткѣ.

Локоть. Къ вамъ на домъ, ваша милость?

Эскалъ. Да. Прощай (Локоть уходитъ). Какъ вы думаете, который теперь часъ?

Судья. Да уже часовъ одиннадцать.

Эскалъ. Пойдемте ко мнѣ обѣдать.

Судья. Благодарю.

Эскалъ. Жаль мнѣ Клаудіо, но помочь ему я не могу ничѣмъ.

Судья. Синьоръ Анджело уже черезъ-чуръ безпощаденъ.

Эскалъ. Что же дѣлать? Крайняя строгость необходима. Не то настоящая милость, что нерѣдко кажется ею. Чрезмѣрная снисходительность безпрестанно нарождаетъ новые проступки… А все-таки, бѣднаго Клаудіо жаль; нѣтъ ему спасенія. Идемте (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Другая комната у Анджело. Входятъ Профосъ и Слуга.

Слуга. Онъ слушаетъ дѣло, но скоро выйдетъ. Тогда я доложу ему о васъ.

Профосъ. Сдѣлай одолженіе (Слуга уходитъ). Узнаю окончательное его рѣшеніе; можетъ быть, онъ и смягчитъ приговоръ. Да и провинился-то онъ какъ будто во снѣ. Порокъ этотъ свойственъ обоимъ поламъ, всѣмъ возрастамъ, и несчастный долженъ теперь поплатиться за него жизнью.

Входитъ Анджело.

Анджело. Ты зачѣмъ, профосъ? Что тебѣ нужно?

Профосъ. Вамъ все-таки угодно, чтобы Клаудіо умеръ завтра?

Анджкло. Вѣдь, я уже сказалъ, что да. Зачѣмъ же являться за вторичнымъ приказаніемъ?

Профосъ. Чтобы исполненіе приговора не оказалось черезъ-чуръ поспѣшнымъ. Я, съ вашего позволенія, синьоръ, замѣчу, что не разъ видалъ, какъ послѣ казни судъ раскаивался въ своей суровости.

Андясело. Это не твое дѣло, а мое: или исполняй свои обязанности, или откажись отъ мѣста. Мы прекрасно обойдемся и безъ тебя.

Профосъ. Прошу прощенія у вашей милости. Что же, однако, прикажете намъ дѣлать съ несчастною Джульеттою? Она совсѣмъ на сносяхъ.

Анджело. Помѣстите ее немедленно въ какое-нибудь болѣе удобное мѣсто.

Входитъ Слуга.

Слуга. Пришла сестра осужденнаго и проситъ допустить ее къ вамъ.

Анджело. А, у него есть сестра?

Профосъ. Есть, добрѣйшій синьоръ. Она въ высшей степени добродѣтельная дѣвушка, собирающаяся на-дняхъ поступить въ монастырь, если уже не поступила.

Анджело. Приведи ее сюда (Слуга уходитъ). А ту блудницу помѣстить куда слѣдуетъ. Пусть ей не будетъ отказано ни въ чемъ необходимомъ, но безъ излишествъ. Мы дадимъ на это особое предписаніе.

Входитъ Изабелла и Люціо.

Профосъ (Собираясь уходитъ). Счастливо оставаться, синьоръ.

Анджело. Нѣтъ, подожди (Изабеллѣ). Добро пожаловать. Что вамъ угодно?

Изабелла. Я огорченная просительница. Угодно вамъ, синьоръ, выслушать меня?

Анджело. Хорошо. Въ чемъ же ваша просьба?

Изабелла. Есть порокъ, ненавистный мнѣ болѣе всѣхъ другихъ, и я желала бы, чтобы наказаніе за него было самое строгое. Тяжело мнѣ просить за человѣка, одержимаго этимъ порокомъ, но просить все-таки приходится. Да, я должна просить, такъ какъ для меня нѣтъ выбора въ борьбѣ между хотѣніемъ и нехотѣніемъ.

Анджело. Въ чемъ-же дѣло?

Изабелла. Мой брать приговоренъ къ смертной казни. Осуждайте его преступленіе, но не его самого.

Профосъ (Про себя). Боже, пошли ей силу умилостивить его!

Анджело. Осуждать проступокъ, а не совершившаго его? Какъ-же это, когда проступокъ осужденъ уже ранѣе, чѣмъ совершенъ. Подумайте, до какого ничтожества низвелась-бы моя власть, еслибы я сталъ карать только осужденные закономъ проступки, а самихъ виноватыхъ оставлялъ бы на свободѣ?

Изабелла. Законъ долженъ быть справедливъ, но не жестокъ… Итакъ, былъ у меня братъ, а теперь его больше нѣтъ. Господь да хранитъ вашу милость (Идетъ къ двери).

Люціо (Тихо Изабеллѣ). Развѣ такъ просятъ? Приступите къ нему опять, молите его, бросьтесь передъ нимъ на колѣни, цѣлуйте край его одежды. Вы слишкомъ холодны. Понадобись вамъ булавка, вы и той не стали бы просить такъ равнодушно. Говорю вамъ, вернитесь къ нему снова.

Изабелла. Значитъ, рѣшено? — Братъ непремѣнно долженъ умереть?

Анджело. Да, спасенія для него нѣтъ.

Изабелла. Есть! Еслибы вы захотѣли простить его, ни небо, ни люди не осудили бы васъ за такое милосердіе.

Анджело. Тѣмъ не менѣе я его не прощу.

Изабелла. Однако, могли бы, еслибы захотѣли.

Анджело. Знайте: — чего я не хочу, того и не могу.

Изабелла. Могли-бы, и никому-бы отъ этого не было убытка, еслибы ваше сердце было такъ-же полно состраданія, какъ полно мое.

Анджело. Просить теперь поздно; приговоръ уже произнесенъ.

Люто (Изабеллѣ). Вы слишкомъ холодны.

Изабелла. Поздно? Нѣтъ, я всегда могу вернуть назадъ сказанное слово. Повѣрьте, что ни царскій вѣнецъ, ни мечъ полководца, ни жезлъ правителя, ни мантія судьи даже и на половину не украшаютъ такъ великихъ міра, какъ милосердіе, лучшая изъ принадлежностей власти. Если бы на вашемъ мѣстѣ находился мой братъ, а вы на его и провинились такъ-же, какъ онъ, конечно, онъ не былъ бы такъ жестокосердъ, какъ вы.

Анджело. Прошу васъ удалиться отсюда.

Изабелла. То-ли бы оказалось, еслибы по Божьей волѣ власть имѣла я, а вы были-бы Изабеллой. О, я показала бы вамъ тогда различіе въ положеніи судьи и осужденнаго.

Люціо (Тихо Изабеллѣ). Продолжайте задѣвать его за живое. Вы попали въ самую жилку.

Анджело. Вашъ брать осужденъ закономъ, и вы только даромъ тратите слова.

Изабелла. О, горе, горе! Было время, когда каждая живая душа обречена была на гибель, однако Тотъ, Кто болѣе другихъ имѣлъ право карать, нашелъ, вмѣсто кары, средство спасти несчастныхъ. Что сталось бы съ вами, если бы Онъ, отъ Кого исходитъ высшее правосудіе, сталъ судитъ васъ на основаніи только того, что вы есть? Подумайте объ этомъ, и вы, какъ вновь народившійся человѣкъ, почувствуете на своихъ устахъ слова всепрощенія.

Анджело. Довольно, красавица! Вашъ братъ осужденъ не мною, а закономъ. Будь онъ мнѣ близкимъ родственникомъ, братомъ, даже сыномъ, исходъ остался бы такимъ-же, какъ теперь. Завтра виноватый умретъ.

Изабелла. Завтра? Такъ скоро? О, сжальтесь, сжальтесь надъ нимъ! Онъ не приготовленъ къ смерти! Даже для нашего стола мы убиваемъ птицу, сообразуясь съ временами года. Неужто къ служенію небесамъ мы отнесемся съ меньшимъ уваженіемъ, чѣмъ къ потребностямъ собственнаго грубаго «я?» О, добрый, добрый мой синьоръ, одумайтесь! Подвергался-ли до сихъ поръ кто-нибудь смерти за такой проступокъ? А мало-ли людей виноватыхъ въ томъ-же самомъ?

Люціо. Прекрасно сказано.

Анджело. Хотя законъ и спалъ, но онъ не умиралъ. Было-бы меньше преступленій такого рода, еслибы первый нарушитель постановленія былъ своевременно подвергнутъ должной карѣ. Теперь законъ проснулся и зорко слѣдитъ за тѣмъ, что происходитъ на его глазахъ. Онъ, словно пророкъ, глядя въ зеркало, видитъ, какое уже находящееся въ зародышѣ зло должно вылупиться изъ насиженнаго яйца и народиться къ жизни, если мы не съумѣемъ пресѣчь зло и покончить съ нимъ тамъ-же, гдѣ оно началось.

Изабелла. Выкажите хоть сколько-нибудь состраданія!

Анджело. Никогда не выказываю я его такъ много, какъ въ тѣ минуты, когда проявляю наибольшую справедливость. Тутъ я выказываю состраданіе къ людямъ, которыхъ совсѣмъ не знаю, но которые впослѣдствіи могли бы сдѣлаться жертвами потворства злу. Я являюсь вполнѣ сострадательнымъ, потому что человѣка, совершившаго одинъ проступокъ, я лишаю возможности совершить другой. Поймите, что простить вашего брата я не могу, и онъ умретъ завтра-же, будьте въ этомъ увѣрены.

Изабелла. Вы будете первымъ, изрекшимъ такой приговоръ, а братъ первымъ, кто палъ его жертвой. Прекрасно имѣть силу исполина, но только тиранъ можетъ пользоваться такою силою безъ разбора.

Люціо (Тихо Изабеллѣ). Сказано превосходно!

Изабелла. Еслибы сильные міра могли такъ-же распоряжаться громами, какъ самъ Юпитеръ, этимъ громамъ не было-бы покоя. Самое ничтожное облеченное властью лицо потрясало небо своимъ громомъ, и онъ не смолкалъ-бы никогда. Только и слышался бы одинъ громъ. О, милосердый Боже! Ты своими сѣрными стрѣлами чаще расщепляешь могучіе столѣтніе дубы, чѣмъ слабую мирту, а человѣкъ, гордый своею ничтожною, своею минутною властью, забываетъ то, о чемъ ему слѣдовало бы помнить прежде всего, то-есть, о своей бренной природѣ, словно злая обезьяна, выдѣлывающей передъ глазами неба такія шутки, что, будь ангелы такъ-же смѣшливы, какъ люди, всѣ они дохохотались бы до смерти.

Лющо. Налегайте, налегайте на это; я вижу, онъ начинаетъ сдаваться.

Профосъ. О небо, пошли ей успѣхъ!

Изабелла. Мы не можемъ судить о нашихъ братьяхъ по самимъ себѣ. Сильные міра могутъ издѣваться надъ святынею. У нихъ это называется остроуміемъ; мы-же, стоящіе не такъ высоко, считаемъ это кощунствомъ.

Люціо. Милая дѣвушка, ты на вѣрной дорогѣ; продолжай въ томъ-же духѣ.

Изабелла. То, что у полководца — только сердитое слово, на языкѣ у солдата становится прямымъ богохульствомъ.

Люціо. Слушайтесь моихъ совѣтовъ: — побольше этакою.

Анджело. Почему-же вы свои изреченія относите именно ко мнѣ?

Изабелла. Потому что власть, хотя и она можетъ ошибаться, какъ все на свѣтѣ, имѣетъ въ самой себѣ нѣчто вродѣ цѣлебнаго средства, врачующаго. Постучитесь къ себѣ въ грудь и спросите у сердца, не знакомо-ли ему нѣчто похожее на грѣхъ моего брата, и если оно сознается въ грѣхѣ, такомъ-же естественномъ, какъ и грѣхъ брата, не дозволяйте ему вносить въ ваши уста хоть бы одно слово, неумолимо требующее смерти несчастнаго Клаудіо.

Анджело. Въ ея рѣчахъ столько ума, что и мой умъ начинаетъ имъ увлекаться. — Прощайте.

Изабелла. Нѣтъ, великодушный синьоръ, воротитесь!

Анджело. Хорошо, я подумаю. Приходите завтра.

Изабелла. Послушайте, чѣмъ я хочу васъ подкупить. Воротитесь-же, добрѣйшій синьоръ.

Анджело. Какъ! Подкупить меня?

Изабелла Да, такими дарами, которые раздѣлитъ съ вами небо.

Люціо. Хорошо, что спохватились; иначе бы вы все испортили.

Изабелла. Не жалкими кружками чеканнаго золота, не каменьями болѣе или менѣе драгоцѣнными, смотря по той стоимости, которую придаетъ имъ прихоть, а искренними молитвами, которыя успѣютъ донестись до небесъ ранѣе, чѣмъ взойдетъ солнце! Да, молитвами истинно честныхъ и непорочныхъ дѣвъ, чуждыхъ всего мірского.

Анджело. Приходите ко мнѣ завтра.

Люціо (Изабеллѣ). Прекрасно; все обстоитъ благополучно. Идемте.

Изабелла. Да хранитъ Господь вашу милость!

Анджело (Про себя). Аминь. Да, такъ, потому что я на пути къ искушенію, на которомъ только и можно спастись молитвами.

Изабелла. Въ какомъ-же часу могу я завтра придти къ вашей милости?

Анджело. Въ какомъ хотите… только до обѣда.

Изабелла. Да хранятъ васъ небеса (Уходитъ съ Люціо и Профосомъ).

Анджело. Отъ тебя самой, отъ твоей непорочности! Что же это такое?.. Да, что?.. Ея это вина или моя? Кто болѣе виновенъ — искушающій или искушенный? Нѣтъ, она не виновата! Въ ней нѣтъ и тѣни грѣха, да она и не думаетъ искушать. Это я, лежа на солнцѣ рядомъ съ фіалкой, начинаю подъ благодатнымъ лучемъ издавать не благоуханіе цвѣтка, а зловоніе падали. Неужто цѣломудріе женщины способно соблазнить насъ сильнѣе, чѣмъ ея вѣтренность. Неужто на землѣ мало пустырей, и намъ необходимо разрушать святилища, чтобы тамъ, гдѣ стояли они, возводитъ притоны для таящагося въ насъ порока? Ахъ, гнусно все это, гнусно! Что ты дѣлаешь, Анджело? Кто и что ты на самомъ дѣлѣ? Тебѣ хочется опозорить ее за то, что составляетъ главную ея прелесть. О, пусть братъ ея остается живъ. Разбойникамъ позволительно грабить, когда сами судьи не болѣе какъ грабители. Боже мой, неужто я полюбилъ ее? Да! иначе почему же мнѣ такъ страстно хотѣлось бы слушать ее еще, еще… и еще упиваться ея лицезрѣніемъ? Ужь не грезится-ли мнѣ все это? О, лукавый врагъ человѣчества, чтобы изловить праведника, ты, вмѣсто приманки, насаживаешь на уду самую праведность. Нѣтъ въ мірѣ опаснѣе такого искушенія, которое, приманивая добродѣтелью, влечетъ насъ къ грѣхопаденію. Никогда ни одна прелестница, съ сугубыми своими чарами искусства и природы, не могла распалить моихъ страстей; но эта непорочная дѣвушка завладѣла мною всецѣло, а между тѣмъ до сихъ поръ, видя, какъ люди безумствуютъ подъ вліяніемъ любви, я только улыбался и удивлялся, какъ можетъ это быть (Уходитъ).

СЦЕНА III.

Въ тюрьмѣ. Входятъ Герцогъ, одѣтый монахомъ, и Профосъ.

Герцогъ. Миръ и благодать тебѣ, профосъ, такъ какъ, если я не ошибаюсь, ты — профосъ?

Профосъ. Да, я профосъ. Что угодно вамъ, добрѣйшій братъ?

Герцогъ. Движимый какъ собственнымъ человѣколюбіемъ, такъ и уставомъ святого нашего братства, я навѣщаю удрученныхъ горемъ людей даже въ стѣнахъ тюремъ. Пользуясь обычными своими правами, я попрошу васъ познакомить меня съ наиболѣе несчастными узниками, объяснивъ мнѣ причину ихъ заключенія, чтобы я, сообразуясь съ этимъ, могъ подыскать слова утѣшенія, снособныя тронуть ихъ души. Помогите же мнѣ исполнить священную мою обязанность.

Профосъ. Если бы понадобилось, я былъ бы готовъ сдѣлать еще больше (Входитъ Джульетта). Вотъ, смотрите, идетъ одна изъ моихъ узницъ. Она дѣвушка благороднаго происхожденія, но подъ вліяніемъ пылкой юности она сдѣлала прорѣху въ честномъ своемъ имени! Она беременна, а совиновникъ ея приговоренъ къ смертной казни. Человѣкъ онъ молодой, болѣе пригодный на то, чтобы не разъ еще совершить проступокъ такого же рода, чѣмъ умереть.

Герцогъ. Когда же назначена казнь?

Профосъ. Кажется, завтра (Джульеттѣ). Я сдѣлалъ для васъ все, что нужно. Немного погодя, васъ переведутъ въ другое помѣщеніе.

Герцогъ. Милая дочь моя, раскаиваешься ты въ своемъ проступкѣ?

Джульетта. Глубоко раскаиваюсь и терпѣливо несу свой позоръ.

Герцогъ. Я научу тебя, какъ допросить свою совѣсть и узнать, искренно ли твое раскаяніе или оно только напускное?

Джульетта. Я съ радостью готова научиться.

Герцогъ. Любишь-ли ты человѣка, изъ-за котораго гибнешь?

Джульетта. Люблю всею душою, не менѣе, чѣмъ ту женщину, изъ-за которой гибнетъ онъ.

Герцогъ. Значитъ, крайне предосудительный проступокъ былъ совершенъ вами по взаимному соглашенію?

Джульетта. По взаимному.

Герцогъ. Въ такомъ случаѣ, ты грѣшнѣе его.

Джульетта. Сознаю это, отецъ мой, и горько раскаиваюсь.

Герцогъ. Это похвально, дочь моя, если только раскаяніе не есть слѣдствіе позора, который навлеченъ на тебя твоимъ грѣхомъ. Въ такомъ случаѣ сердечное сокрушеніе мирить насъ только съ самими нами, а не съ небомъ; оно служитъ доказательствомъ, что мы не изъ любви, а изъ одного страха желаемъ примириться съ небесами.

Джульетта. Я сокрушаюсь только о грѣхѣ, позоръ-же переношу тернѣливо.

Герцогъ. Пусть и далѣе будетъ такъ-же. Надъ твоимъ совиновникомъ, какъ я слышалъ, казнь совершится завтра. Пойду и напутствую его. Да пребываетъ надъ тобою благодать небесъ. Benedicite (Уходитъ).

Длсульетта. Онъ долженъ умереть завтра! О, жестокій законъ судьбы, заставляющій меня жить, когда каждая минута этой жизни — смертельная мука!

Профосъ. Да, жаль его, жаль (Уходитъ).

СЦЕНА IV.

Комната у Анджело Входитъ Анджело.

Анджело. Хочу молиться, хочу мыслить и но могу: — молитву, какъ и мысль, разсѣеваютъ разyые земные предметы. На долю небесъ остаются одни безсодержательныя слова, тогда какъ всѣ помыслы, не слушаясь моей воли, полны одною Изабеллой. На языкѣ у меня одно только безсознательно произносимое имя небесъ, а въ сердцѣ, упорно и постоянно возрастая, сказывается одна только жгучая страсть. Заботы объ управленіи страной стали для меня чѣмъ-то въ родѣ хорошей, но уже много разъ прочитанной книги, то-есть, чѣмъ-то безплоднымъ и скучнымъ. Даже суровость свою, которою я такъ гордился, — о, да не услышитъ никто моихъ словъ! — я промѣнялъ бы на пушинку, беззаботно вертящуюся въ воздухѣ по волѣ вѣтра. О, высокое положеніе, власть, какъ часто своимъ внѣшнимъ обликомъ и видомъ, своею одеждою вы не только возбуждаете въ глупцахъ страхъ, но даже обманчивымъ блескомъ своимъ прельщаете людей умныхъ! О, человѣческая кровь, ты всегда будешь оставаться только кровью! Пусть на рогахъ у дьявола напишутъ: «добрый ангелъ» и они уже ни для кого болѣе не будутъ его гребнемъ (Входитъ слуга). Что нужно?

Слуга. Какая-то монахиня Изабелла проситъ, чтобы ее допустили къ вашей милости.

Анджело. Проводи ее сюда (Слуга уходитъ). О, небеса! Зачѣмъ кровь моя заставляетъ такъ сильно биться сердце? Зачѣмъ она его лишаетъ умѣнія владѣть собою, а у всѣхъ остальныхъ силъ отнимаетъ свойственныя имъ способности. Такъ глупая толпа относится къ человѣку, лишившемуся чувствъ. Она окружаетъ его всею своею массою и тѣмъ мѣшаетъ притоку свѣжаго воздуха, могущаго оживить больного. Такъ же еще и подданные любимаго монарха, оставляя свои обыденныя занятія, въ порывѣ надоѣдливой преданности, тѣснятся около него до такой степени, что ихъ неумѣлая любовь принимаетъ видъ обиды (Входитъ Изабелла). Что скажете, прелестная дѣвушка?

Изабелла. Я пришла узнать ваше рѣшеніе.

Анджело. Мнѣ было бы пріятнѣе, если бы вы, не спрашивая, догадались, каково оно. Жить вашъ братъ не можетъ.

Изабелла. Не можетъ? Да будетъ надъ вами милость Божія (Хочетъ идти).

Анджело. Пожалуй, онъ могъ бы жить такъ же долго, какъ вы или я, но онъ все-таки долженъ умереть.

Изабелла. По вашему приговору?

Анджело. Да.

Изабелла. Умоляю васъ, скажите, когда же должно это совершиться, чтобы можно было, — окажется-ли этотъ срокъ длиненъ или коротокъ, — какъ слѣдуетъ приготовить несчастнаго къ смерти и тѣмъ спасти его душу.

Аидлсело. Какъ отвратительны гнусные эти пороки! Лучше простить того, кто похитилъ у природы уже существующаго человѣка, чѣмъ оставить безъ наказанія одного изъ тѣхъ омерзительныхъ сластолюбцевъ, которые на фальшивыхъ монетахъ чеканятъ образъ и подобіе Божіе. Одинаково преступно беззаконно уничтожать законное существованіе, какъ вливать негодный металлъ въ запретныя формы и тѣмъ вызывать на свѣтъ существованіе незаконное.

Изабелла. На небесахъ одна правда, на землѣ другая.

Анджело. Вы такъ думаете? Я ловлю васъ на словѣ и сейчасъ докажу вамъ вашу ошибку. Что было бы для васъ легче: — предоставить жизнь вашего брата на волю справедливаго закона или спасти ее, или заставить ваше тѣло служить тому же сладостному грѣху, благодаря которому опозорена любимая вашимъ братомъ дѣвушка?

Изабелла. О, повѣрьте, я скорѣе отдала бы тѣло, чѣмъ душу.

Анджело. Рѣчь не о вашей душѣ. Вынужденные грѣхи, какъ бы ни была велика ихъ численность, въ вину намъ не ставятся.

Изабелла. Что хотите вы этимъ сказать?

Анджело. Не ручаюсь, впрочемъ, за безусловную справедливость того, что я сказалъ, такъ какъ мнѣ, быть можетъ, придется говорить совершенно противоположное. Отвѣтьте только на слѣдующее: я, въ силу неумолимаго закона, осудилъ вашего брата на смертную казнь. Можетъ быть, спасеніе жизни этого брата будетъ истиннымъ подвигомъ благочестія?

Изабелла. О, спасите его, а отвѣтственность за это я возьму на свою душу. Такой поступокъ даже не грѣхъ, а само благочестіе.

Анджело. Если вы его спасете, взявъ отвѣтственность на свою душу, вы придадите одинаковый вѣсъ и грѣху, и милосердію.

Изабелла. Когда, моля за жизнь брата, я совершаю грѣхъ, позвольте, о, небеса, мнѣ самой нести за него отвѣтственность! Если ваше согласіе на мою мольбу тоже грѣхъ, я стану замаливать его утромъ и вечеромъ, прося, чтобы каждое ваше прегрѣшеніе причислялось къ моимъ и ни одно изъ нихъ не вмѣнялось вамъ.

Анджело. Послушайте, ваша мысль совсѣмъ не слѣдитъ за моею. Вы или въ самомъ дѣлѣ ничего не знаете, или только притворяетесь непонимающею, а это не годится.

Изабелла. Пусть я ничего не понимаю, пусть не годна ни на что хорошее, — все равно! Лишь бы только небеса не обидѣли меня сознаніемъ своихъ недостатковъ.

Анджело. Оцѣнивая себя ниже своей стоимости, мудрость, очевидно, желаетъ предстать въ еще большемъ блескѣ. Прикрывая себя черною маскою, красота говоритъ о себѣ вдесятеро громче, чѣмъ выставляясь напоказъ. Теперь слушайте. Для того, чтобы вы лучше меня поняли, я буду говорить прямо, даже грубо. Вашъ братъ осужденъ на смертную казнь.

Изабелла. Знаю.

Анджело. По закону, совершенное имъ преступленіе подлежитъ именно этому наказанію.

Изабелла. Знаю и это.

Анджело. Предположимъ, что спасти вашего брата можно однимъ только средствомъ, — замѣтьте, что ни этого средства, да и никакого другого я не предлагаю, а говорю только такъ, къ слову, — да, предположимъ, что средство это состоитъ въ томъ, чтобы вы, сестра осужденнаго, плѣнили одно высокопоставленное лицо, имѣющее, благодаря своему исключительному положенію, громадное вліяніе на судей и поэтому могущее исторгнуть вашего брата изъ оковъ карающаго закона и спасти ему жизнь, — такъ какъ, повторяю, иного средства спасенія нѣтъ, — пожертвовавъ въ пользу этого предполагаемаго лица всѣми сокровищами своего тѣла. Что сдѣлали бы вы въ такомъ случаѣ?

Изабелла. Для брата я сдѣлала бы тоже, что для себя самой. Еслибы надо мной тяготѣлъ смертный приговоръ, я скорѣе стала бы, какъ рубинами, гордиться кровавыми слѣдами, оставленными на моемъ тѣлѣ бичомъ, скорѣе, сорвавъ съ себя всѣ покровы, бросилась бы въ объятія смерти, какъ на страстно желанное ложе, чѣмъ предала свое тѣло на поруганіе, на позоръ.

Анджело. Итакъ, вашему брату остается только умереть.

Изабелла. Ито же дѣлать, если нѣтъ другого исхода? Легче ему умереть разомъ, чѣмъ искупившей его сестрѣ обречь себя на вѣчную смерть.

Анджело. А развѣ такой поступокъ съ вашей стороны будетъ менѣе жестокъ, чѣмъ то рѣшеніе закона, противъ котораго вы возстаете?

Изабелла. Позорный выкупъ и добровольное прощеніе далеко не изъ одной семьи. Между честнымъ прощеніемъ и позорнымъ искупленіемъ нѣтъ никакого родства.

Анджело. А какъ-же, помнится, вы сами возставали противъ жестокости закона и называли вину вашего брата скорѣе шалостью, чѣмъ порокомъ?

Изабелла. О, простите меня, синьоръ! Нерѣдко бываютъ случаи, когда, чтобы добиться желаемаго, мы говоримъ не то, что думаемъ. Мы, ради того, что любимъ, готовы иногда до нѣкоторой степени извинять то, что ненавидимъ.

Анджело. У всѣхъ есть свои слабости.

Изабелла. Казните-же брата; тогда одинъ онъ окажется жертвою слабости.

Анджело. Да и женщины достаточно хрупки тоже.

Изабелла. Да, какъ тѣ зеркала, въ которыя онѣ смотрятся и передъ которыми ломаются. Бѣдныя женщины! пусть помощникомъ имъ будетъ небо! Мужчины пользуются этимъ и губятъ ихъ. Мало сказать, что мы слабы и хрупки! Мы еще въ десять разъ слабѣе, потому что настолько-же нѣжны, какъ и наше сложеніе и, помимо этого, всегда склонны вѣрить всѣмъ лживымъ клятвамъ.

Анджело. Вѣрю вашему мнѣнію о собственномъ вашемъ полѣ, поэтому, — зная, что и вы не настолько сильны, чтобы одерживать верхъ надъ своими недостатками, — буду говорить смѣло. Я ловлю васъ на словѣ: — будьте тѣмъ, что вы есть, то-есть оставайтесь женщиной; желая быть большимъ, вы перестанете быть ею. Если вы дѣйствительно женщина, — а вашъ внѣшній видъ доказываетъ это совершенно ясно, — облекитесь и вы въ предопредѣленную ливрею.

Изабелла. Я умѣю говорить только однимъ языкомъ. Любезный синьоръ, умоляю и васъ продолжать говорить со мною тѣмъ-же языкомъ, какъ прежде.

Анджело. Поймите-же меня вполнѣ: — я люблю васъ.

Изабелла. Мой братъ тоже любилъ Джульетту, и вы рѣшили, что онъ долженъ за это умереть.

Анджело. Изабелла, онъ не умретъ, если и ты согласишься меня полюбить.

Изабелла. Я знаю, что для испытанія другихъ вашъ санъ дозволяетъ вамъ казаться хуже, чѣмъ вы на самомъ дѣлѣ.

Анджело. О, ты можешь мнѣ вѣрить! Клянусь честью, что высказалъ только свои намѣренія и желанія!

Изабелла. Ахъ, честь эта слишкомъ ничтожна для того, чтобы ей вѣрить, а какъ гнусны намѣренія и желанія! О, лицемѣріе, лицемѣріе! Берегись, Анджело, я ославлю тебя! Подпиши сейчасъ-же прощеніе брату или я, не щадя словъ, повѣдаю всему міру, что ты такое!

Анджело. Кто-же повѣритъ тебѣ, Изабелла? Противъ тебя будутъ свидѣтельствовать мое незапятнанное имя, безупречная строгость моей жизни и высокое положеніе, занимаемое мною въ государствѣ. Мнѣ не трудно будетъ опровергнуть твои слова; ты подавишься своимъ доносомъ, и тебя-же обвинятъ въ клеветѣ. Однажды начавъ, я дамъ теперь полную волю своей чувственности! Отвѣть-же согласіемъ на мою бѣшенную страсть. Отбрось же всякое жеманство, всякую надоѣдливую стыдливость, съ которою всѣ женщины притворно отворачиваются отъ того, что имъ хочется самимъ. Отдай мнѣ свое тѣло, и ты спасешь этимъ брата. Иначе ему не только не миновать смерти, но я за твой отказъ обращу его казнь въ безконечную, медленную и мучительную пытку. Жду завтра-же твоего отвѣта, или страсть, такъ бѣшенно овладѣвшая теперь мною, превратитъ меня въ изверга относительно твоего брата. Что-же до твоихъ угрозъ — разсказывай, что хочешь: моя ложь окажется сильнѣе твоей правды (Уходитъ).

Изабелла. Что-же дѣлать? Кому жаловаться? Если я стану разсказывать, мнѣ никто не повѣритъ. О, какъ опасны вы, уста, однимъ и тѣмъ-же языкомъ изрекающіе и помилованіе, и смертный приговоръ, заставляющіе законъ преклоняться передъ ихъ прихотями, согласно одному своему произволу сцѣпляющіе вмѣстѣ и правыхъ, и виноватыхъ, чтобы идти туда, куда имъ прикажутъ они же, эти неумолимые уста. Пойду къ брату. Онъ хотя и не устоялъ въ борьбѣ съ чувственностью, но въ душѣ онъ человѣкъ честный, и будь у него не одна голова, а цѣлыхъ двадцать, онъ скорѣе согласился бы всѣ до одной сложить на кровавую плаху, чѣмъ допустить сестру подвергнуться такому поруганію. Итакъ, пусть братъ умретъ, а ты, Изабелла, оставайся цѣломудренной; цѣломудріе дороже брата. Однако, я все-таки скажу ему объ условіяхъ намѣстника, а потомъ для спасенія его души приготовлю его къ смерти (Уходитъ).

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Въ тюрьмѣ. И ходитъ Герцогъ, Клаудіо и Нрофосъ.

Герцогъ. Такъ ты все еще надѣешься, что Анджело проститъ?

Клаудіо. Для несчастныхъ, — надежда цѣлебное средство. Я надѣюсь, что останусь живъ, хотя и умереть тоже готовъ.

Герцогъ. Разсчитывай на одну только смерть; тогда и жизнь покажется тебѣ слаще и смерть сноснѣе. Разсуждай съ жизнью такъ: — «Лишившись тебя, я утрачу только то, о чемъ, кромѣ глупцовъ, никто не пожалѣетъ. Ты только слабое дыханіе, рабски послушное всѣмъ поднебеснымъ вліяніямъ, и въ томъ жилищѣ, гдѣ пребываешь сама, ты умѣешь поддерживать одно лишь горе. Ты не болѣе какъ игрушка смерти, потому что, какъ ты ни стараешься убѣжать отъ нея, ты все-таки попадаешься ей прямо навстрѣчу. Ты не благородна, потому что все привлекательное, имѣющееся въ тебѣ, вскормлено подлостью. Ты ни въ какомъ случаѣ не храбра, такъ-какъ тебѣ даже несчастный червякъ страшенъ своимъ мягкимъ и нѣжнымъ жаломъ. Самый сладкій твой отдыхъ-сонъ, и ты часто прибѣгаешь къ нему, а смерти боишься, межъ тѣмъ какъ она — тотъ-же сонъ, только вѣчный. Тебя нельзя считать чѣмъ-то самостоятельнымъ, потому что вся-то ты не болѣе какъ скопленіе безчисленныхъ порошинокъ, возникшихъ изъ праха. Счастливой назвать тебя тоже нельзя, такъ-какъ ты вѣчно гоняешься затѣмъ, чего у тебя нѣтъ, и пренебрегаешь тѣмъ, что имѣешь. Ты не устойчива, потому что силы твои постоянно находятся подъ вліяніемъ странныхъ измѣненій луны. Хотя ты богата, но въ то-же время и бѣдна, потому что тебѣ, подобно ослу, чья спина гнется подъ тяжестью золотыхъ слитковъ, приходится нести свои сокровища на протяженіи одного только перевала, а затѣмъ тебя отъ нихъ избавляетъ смерть. Друзей у тебя тоже нѣтъ, такъ-какъ собственныя твои внутренности, ютящіяся въ твоей утробѣ и величающія тебя своею матерью, не перестаютъ проклинать подагру, сыпи и простуды за то, что эти болѣзни не поканчиваютъ съ тобою скорѣе. Нѣтъ у тебя ни юности, ни старости, но ты, какъ въ послѣобѣденномъ снѣ, грезишь то о той, то о другой, а межъ тѣмъ блаженная твоя юность выпрашиваетъ милостыню у разбитой параличомъ старости, а когда она состарится, у нея уже нѣтъ ни страстности, ни огня, ни силъ, ни красоты, чтобы вполнѣ наслаждаться своими богатствами». Что еще имѣется въ томъ, что называется жизнью? Въ ней таятся тысячи смертей, а между тѣмъ мы боимся смерти, полагающей конецъ всему этому разладу.

Клаудіо. Прими смиренную мою благодарность. Теперь я вижу, что, стремясь къ жизни, мы встрѣчаемъ смерть, а стремясь къ смерти, находимъ жизнь. Пусть-же приходитъ она, неумолимая.

Входитъ Изабелла.

Изабелла. Послушайте! Миръ вамъ, благодать и доброе согласіе.

Профосъ. Кто тамъ? Войдите. Доброе пожеланіе стоитъ привѣтливаго приглашенія.

Герцогъ. Сынъ мой, я скоро навѣщу тебя опять.

Клаудіо. Благодарю тебя, святѣйшій отецъ.

Изабелла. Мнѣ необходимо сказать брату два или три слова.

Профосъ. Добро пожаловать. Смотрите, синьоръ; вотъ ваша сестра.

Герцогъ. Профосъ, на одно слово.

Профосъ. Сколько угодно.

Герцогъ. Спрячь меня такъ, чтобы я могъ слышать ихъ разговоръ (Уходитъ съ Профосомъ).

Клаудіо. Что же, сестра, чѣмъ ты меня утѣшишь?

Изабелла. Утѣшу самымъ, самымъ радостнымъ извѣстіемъ, лучше котораго быть не можетъ. У синьора Анджело есть какое-то дѣло на небесахъ, вотъ онъ и отправляетъ туда тебя своимъ посломъ, и ты останешься тамъ навѣки. Итакъ, приступи немедленно къ послѣднимъ сборамъ; ты уѣзжаешь завтра.

Клаудіо. Неужто нѣтъ никакого средства?

Изабелла. Нѣтъ, одно средство есть, но оно, спасая голову, разсѣчетъ сердце пополамъ.

Клаудіо. Однако же оно есть?

Изабелла. Да, братъ, ты можешь избавиться отъ смерти. Въ твоемъ судьѣ возгорѣлось дьявольское милосердіе, если ты прибѣгнешь къ нему, ты не умрешь, но будешь до самого гроба жить въ оковахъ.

Кл’аудіо. Вѣчное заточеніе?

Изабелла. Да, вѣчное заточеніе и при томъ такое строгое, что будь передъ тобою весь необъятный міръ, въ которомъ ты могъ бы двигаться, цѣпь все-таки не дастъ тебѣ сдѣлать ни шагу.

Клаудіо. Какого же рода это средство?

Изабелла. Такого, что стоитъ тебѣ къ нему прибѣгнуть, оно мигомъ сорветъ съ тебя покровы чести и оставить тебя совершенно нагимъ.

Клаудіо. Объясни же, въ чемъ дѣло?

Изабелла. Я боюсь за тебя, Клаудіо, боюсь, какъ бы ты, любя эту полную треволненій жизнь, не предпочелъ еще шесть или семь лѣтъ жизни вѣчной чести. Хватитъ-ли у тебя мужества умереть? Смерть не такъ страшна, какъ она намъ кажется. Что же касается боли, — знай, что и жалкая букашка, которую мы нечаянно раздавили ногою, чувствуетъ такую же боль, какъ и умирающій гигантъ.

Клаудіо. За что приписываешь ты мнѣ такой позоръ? Неужто ты въ самомъ дѣлѣ думаешь, что во мнѣ совсѣмъ нѣтъ рѣшимости, и что я способенъ на однѣ только цвѣтистыя слова да на нѣжныя изліянія? Если умереть неизбѣжно, я встрѣчу вѣчную темноту, какъ невѣсту, и крѣпко сожму ее въ объятіяхъ.

Изабелла. Тотъ, кто произнесъ такія слова, дѣйствительно мой братъ! Этотъ возгласъ — какъ будто вырвавшійся изъ могилы крикъ отца. Да, ты долженъ умереть; ты слишкомъ благороденъ, поэтому ты не захочешь быть обязаннымъ жизнью гнусному средству. Этотъ намѣстникъ, не смотря на свой внѣшній обликъ праведника, на свое безстрастное лицо, на свою разсудительную рѣчь, на свою способность ледяными словами язвить молодость и распугивать легкомысліе и веселье, какъ появленіе сокола распугиваетъ мелкихъ пташекъ, на самомъ дѣлѣ настоящій дьяволъ. Еслибы вытрясти всю его внутреннюю грязь, оказалась бы яма, такая же бездонная, какъ адъ.

Клаудіо. Ты говоришь о полуцарственномъ Анджело?

Изабелла. Да, объ этой лживой адской ливреѣ, прикрывающей своими роскошными убранствами проклятѣйшее и гнуснѣйшее тѣло. Повѣришь-ли, Клаудіо? онъ согласенъ освободить тебя, если я отдамъ ему свою дѣвственность?

Клаудіо. О, Боже, нѣтъ, быть этого не можетъ!

Изабелла. Однако, оно такъ и есть. За эту отвратительную плату онъ готовъ дать тебѣ позволеніе сколько угодно грѣшить такъ же, какъ ты согрѣшилъ. Сегодня же ночью я должна совершить то, о чемъ даже подумать противно; если не совершу, ты завтра же умрешь.

Клаудіо. Ты этого не сдѣлаешь.

Изабелла. О, еслибы я могла купить твое спасеніе цѣною жизни, я такъ-же легко разсталась бы съ нею, какъ съ ничтожной булавкой.

Клаудіо. Благодарю тебя, дорогая Изабелла.

Изабелла. Приготовься же, Клаудіо, такъ какъ завтра же ты долженъ умереть.

Клаудіо. Хорошо. Такъ и въ немъ есть страсти, побуждающія его плевать въ лицо тому самому закону, который самъ онъ возстановляетъ и къ которому хочетъ внушить уваженіе. Значитъ, это не грѣхъ или, по крайней мѣрѣ среди остальныхъ смертныхъ грѣховъ самый ничтожный.

Изабелла. Что ты считаешь самымъ ничтожнымъ?

Клаудіо. Если бы за этотъ грѣхъ дѣйствительно не было прощенія, развѣ такой мудрый, суровый мужъ, какъ Анджело, рѣшился бы за мигъ наслажденія подвергнуться вѣчной карѣ? О, Изабелла!

Изабелла. Что хочешь ты сказать, мой братъ?

Клаудіо. Умирать страшно.

Изабелла. А жить, утративъ честь, постыдно.

Клаудіо. Положимъ, такъ. Но умереть, отправиться невѣдомо куда, лежать неподвижно и гнить въ холодной могилѣ! Утратить жизненность, полную тепла и движенія, чтобы превратиться въ безчувственную глыбу, межъ тѣмъ какъ испытавшему столько наслажденій духу придется купаться въ огненномъ потокѣ или, пребывая въ пространствѣ толсторебраго льда, вѣчно дрожать отъ невыносимаго холода; или, будучи подхваченнымъ буйнымъ вѣтромъ, съ невообразимою быстротою вѣчно кружиться около висящаго въ воздухѣ міра; или очутиться среди тѣхъ несчастнѣйшихъ изъ несчастныхъ, которыхъ необузданное, ничего навѣрно не знающее воображеніе не можетъ представить себѣ иначе, какъ воюющими! Это слишкомъ ужасно! Нѣтъ, самая тяжелая, полная горя земная жизнь, удрученная годами, болѣзнями, нищетой и неволей — рай въ сравненіи съ тѣмъ, что насъ пугаетъ въ смерти.

Изабелла. О, горе мнѣ, горе!

Клаудіо. Дорогая сестра, спаси мнѣ жизнь! Какой-бы грѣхъ ты ни совершила для спасенія брата, природа не только отпуститъ тебѣ этотъ грѣхъ, но даже превратить его въ добродѣтель.

Изабелла. Прочь отъ меня, животное! Вѣроломный трусъ! Гнусный негодяй, даже не понимающій, что такое честь! Ты хочешь поддерживать человѣческое свое существованіе при помощи моего паденія. Но подумай, развѣ не своего рода кровосмѣшеніе — быть обязаннымъ жизнью позору родной сестры? Не знаю, что и подумать! Ужъ не измѣнила-ли моя мать моему отцу, потому что отъ такого человѣка, какъ мой отецъ, не могъ-бы народиться такой отвратительный, такой безпутный побѣгъ. Я отъ тебя отрекаюсь! Умри, погибни! Еслибы мнѣ стоило только наклониться, чтобы избавить тебя отъ грозящей тебѣ участи, я не сдѣлала-бы даже этого! У меня найдутся тысячи молитвъ о томъ, чтобы ты умеръ, и ни одного слова о томъ, чтобы ты остался жить.

Клаудіо. Нѣтъ, выслушай меня, Изабелла!

Изабелла. Прочь! О, какъ это гнусно, гнусно, гнусно! Въ грѣхъ ты, какъ я вижу, впалъ не случайно; ты имъ промышлялъ! Жалость къ тебѣ оказалась бы сводней (Идетъ къ выходу). Тебѣ слѣдуетъ умереть и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.

Клаудіо. О, выслушай меня, Изабелла!

Герцогъ возвращается.

Герцогъ. Позволь мнѣ, юная послушница, сказать тебѣ одно, одно только слово.

Изабелла. Что вамъ угодно?

Герцогъ. Если у тебя есть свободное время, мнѣ хотѣлось-бы теперь-же переговорить съ тобою. Согласіемъ на мою просьбу ты принесешь пользу и себѣ.

Изабелла. Свободнаго времени у меня нѣтъ; если я промедлю здѣсь, другія мои обязанности останутся неисполненными. Впрочемъ, для васъ я готова остаться, только не надолго.

Герцогъ (Тихо Клаудіо). Сынъ мой, я слышалъ все, что произошло между тобою и твоею сестрой. У Анджело никогда и въ мысляхъ не было подкупить, совратить ее. Изучая человѣческія свойства вообще, онъ хотѣлъ только испытать ея нравственность; исполненный непоколебимой чести, суровый отказъ ея очень его порадовалъ. Я духовникъ Анджело и знаю, что такъ оно и есть, какъ я говорю; поэтому готовься къ смерти. Не ослабляй своего мужества несбыточными надеждами. Завтра ты будешь казненъ. Ступай, молись, преклонивъ колѣни, и готовься къ смерти.

Клаудіо. Дай мнѣ прежде вымолить прощеніе у сестры. Жизнь до того мнѣ опротивѣла, что я буду радъ отъ нея избавиться.

Герцогъ. Будь-же твердъ въ этихъ мысляхъ. Прощай (Клаудіо уходитъ; Профосъ возвращается). Послушай, Профосъ, на одно только слово.

Профосъ. Что угодно тебѣ, святой отецъ?

Герцогъ. Чтобы ты, едва вернувшись, ушелъ опять. Дай мнѣ поговорить съ этою дѣвушкою наединѣ. Мой степенный нравъ, какъ и моя одежда, ручаются тебѣ, что для дѣвушки изъ этого разговора никакой бѣды не послѣдуетъ.

Профосъ. Тѣмъ лучше (Уходитъ).

Герцогъ. Дочь моя, рука, надѣлившая тебя красотою, не обидѣла тебя и добротой. Доброта, слишкомъ щедро расточающая дары красоты, скоро лишаетъ красоту и доброты, но благость, будучи душою всего твоего существа, будетъ вѣчно служить тебѣ лучшимъ украшеніемъ. Случай помогъ мнѣ узнать про то нападеніе, которому твое цѣломудріе подверглось со стороны Анджело, и я удивился бы поведенію намѣстника, еслибы по многочисленнымъ примѣрамъ не зналъ, что такого рода слабости вполнѣ свойственны бренной природѣ человѣка. Какъ-же думаешь ты поступить, чтобы разомъ отклонить требованія Анджело и спасти брата?

Изабелла. Сейчасъ пойду и объявлю ему свое рѣшеніе. Лучше умереть моему осужденному закономъ брату, чѣмъ мнѣ родить незаконнаго ребенка. Но, Боже мой, какъ жестоко ошибается въ Анджело добрый герцогъ! Если онъ когда-нибудь вернется, и мнѣ удастся говорить съ нимъ, я или даромъ потрачу слова, или открою герцогу глаза насчетъ его намѣстника.

Герцогъ. Это было-бы недурно. Однако, при настоящемъ положеніи дѣла, намѣстникъ съумѣетъ обратить твое обличеніе въ ничто: — онъ скажетъ, что подвергалъ тебя испытанію, и только. Поэтому послушайся моего совѣта и помоги моему человѣколюбію сдѣлать доброе дѣло; средство-же къ спасенію явится тогда само собою. Я убѣжденъ, что ты, оставшись вполнѣ честной, можешь оказать бѣдной, обиженной дѣвушкѣ важную услугу, которой она вполнѣ достойна, а вмѣстѣ съ тѣмъ вырвать и брата изъ когтей неумолимаго закона, нисколько не вредя этимъ собственной своей милой личности. Ты окажешь также большую услугу герцогу, если ему суждено вернуться и узнать то, что происходило здѣсь въ его отсутствіе.

Изабелла. Дай мнѣ услышать дальнѣйшія твои слова. Я готова исполнить все, что не покажется гнуснымъ честному моему пониманію.

Герцогъ. Добродѣтель всегда смѣла, а сердечная доброта никогда ничего не боится. Скажи, слыхала-ли ты когда-нибудь о Маріаннѣ, сестрѣ Фрэдрика, извѣстнаго морехода, погибшаго на морѣ?

Изабелла. Слыхала я о ней, но никогда ничего, кромѣ хорошаго, не было сопряжено съ ея именемъ.

Герцогъ. Ей предстояло выйти замужъ за этого самаго Анджело. Онъ былъ обрученъ съ нею, и день свадьбы уже назначенъ. Между тѣмъ, въ промежутокъ времени, отдѣлявшій обрученіе отъ дня свадьбы, пришло извѣстіе, что Фрэдрикъ вмѣстѣ съ кораблемъ погибъ въ морѣ, а вмѣстѣ съ нимъ утонуло и все приданое его сестры. Теперь смотри, какъ тяжко отразилось все это на судьбѣ молодой дѣвушки. Она разомъ лишилась и благороднаго нѣжно любившаго ее брата, уже успѣвшаго прославиться, и приданаго, то-есть, основы всего будущаго ея счастія, а вмѣстѣ съ тѣмъ и съ другимъ, и жениха своего, Анджело, казавшагося такимъ честнымъ.

Изабелла. Неужели это правда? Анджело бросилъ ее въ несчастій?

Герцогъ. Да, бросилъ, предоставляя ей лить слезы. Ни одной слезинки ея не осушилъ онъ своимъ утѣшеніемъ. Подъ предлогомъ открытія чего-то позорившаго ее, онъ отрекся отъ всѣхъ своихъ клятвъ. Словомъ, онъ отдалъ ее на добычу тоскѣ, и несчастная до сихъ поръ тоскуетъ по немъ. Онъ-же остался безчувственнымъ камнемъ, котораго обливаютъ, но не трогаютъ ея слезы.

Изабелла. Какую-же славную услугу оказала-бы смерть, еслибы вырвала у жизни эту страдалицу! Какая-же гнусность сама эта жизнь, допускающая жить и процвѣтать такого человѣка? Но чѣмъ-же могу я помочь бѣдной дѣвушкѣ?

Герцогъ. Тебѣ не только легко будетъ заживить ея раны, но ты и брата спасешь отъ смерти, и себя отъ оскверненія.

Изабелла. Скажи, святой отецъ, какъ-же это сдѣлать?

Герцогъ. Дѣвушка до сихъ поръ любитъ Анджело страстно. Возмутительная его измѣна, которая, казалось бы, должна была уничтожить въ сердцѣ женщины всякую любовь, на самомъ дѣлѣ, какъ преграды, встрѣчаемыя на пути потокомъ, только усугубляютъ его силу, только увеличила ее. Отправься же къ Анджело, отвѣть на его страсть притворнымъ согласіемъ. Скажи, что уступаешь его требованіямъ, но съ непремѣннымъ условіемъ недолго оставаться наединѣ, а также, чтобы все произошло въ подходящемъ мѣстѣ среди полнаго мрака и молчанія. Если онъ на это согласится, мы уладимъ и все остальное. Мы вмѣсто тебя подошлемъ къ Анджело ту дѣвушку. Затѣмъ ихъ свиданіе огласится, а это должно заставить Анджело загладить свою вину относительно покинутой невѣсты. Такимъ образомъ окажется, что жизнь твоего брата спасена, твоя честь незапятнанна, а бѣдная Маріанна вознаграждена за всѣ страданія, а преступный намѣстникъ, наконецъ, уличенъ. Я уговорю ее и научу её всему, что необходимо для успѣха нашего плана. Если ты сумѣешь ловко довести до конца все дѣло, тебя за обманъ ожидаетъ двойная награда. Что ты на это скажешь?

Изабелла. Одна мысль объ этомъ вполнѣ меня успокаиваетъ. Я убѣждена въ полномъ успѣхѣ.

Герцогъ. Все зависитъ отъ твоего умѣнія. Иди сейчасъ же къ Анджело; если онъ потребуетъ, чтобы ты сегодня ночью раздѣлила съ нимъ ложе, согласись. Я же тѣмъ временемъ отправлюсь въ предмѣстіе св. Луки и отыщу тамъ скромный домикъ, гдѣ живетъ покинутая Маріанна; тамъ-то мы съ тобою и встрѣтимся. Кончай же скорѣе съ Анджело, чтобы и все дѣло покончить скорѣе.

Изабелла. Благодарю васъ, святой отецъ, за ваше утѣшительное участіе. До свиданія (Уходитъ въ разныя стороны).

СЦЕНА II.

Улица передъ тюрьмой. Входитъ Герцогъ, одѣтый монахомъ; навстрѣчу ему попадаются Локоть, Потѣшникъ и Полицейскіе.

Локоть. Если нѣтъ никакихъ средствъ помѣшать вамъ торговать мужчинами и женщинами, какъ домашнимъ скотомъ, намъ придется имѣть дѣло только съ темнымъ и свѣтлымъ бастардомъ.

Герцогъ. Боже мой, это что еще такое?

Потѣшникъ. Всякое веселье исчезло изъ міра съ тѣхъ поръ, какъ изъ двухъ ростовщиковъ болѣе снисходительный раззорился, а болѣе безжалостному, чтобы ему было потеплѣе, законъ предоставляетъ подбитую и обшитую мѣхомъ мантію… да и не однимъ, а двумя: — лисьимъ и овечьимъ, какъ бы для обозначенія, что мѣхъ лукавой лисы какъ нельзя лучше годится для обшивки.

Локоть. Ну, иди же, почтеннѣйшій, иди! Благослови васъ Богъ, добрый монашествующій братъ.

Герцогъ. Желаю того и тебѣ, братъ-отче. Въ чемъ провинился передъ тобою этотъ человѣкъ?

Локоть. Видите, онъ провинился не передо мною, а передъ закономъ. Сдается мнѣ, что онъ также и воръ. Мы нашли у него очень подозрительную отмычку, которую и препроводили къ намѣстнику.

Герцогъ. Стыдись, негодяй! Ты сводникъ, непотребный сводникъ, живущій тѣмъ грѣхомъ, которому заставляешь служить другихъ. Подумай, какъ отвратительно набивать брюхо и прикрывать грѣшное тѣло выручкой отъ такого гнуснаго порока. Скажи самому себѣ: — «а вѣдь и пью я, и ѣмъ, живу и одѣваюсь только благодаря ихъ грязному, скотскому вожделѣнію». Неужто ты воображаешь, что такое протухшее существованіе можно назвать жизнью? Ступай и исправься. Слышишь, исправься.

Потѣшникъ. Конечно, святой отецъ, оно немного припахиваетъ, но я могъ бы доказать…

Герцогъ. Если дьяволъ доставляетъ тебѣ доказательства, это ясный признакъ, что ты ему служишь. Полицейскіе, отведите его въ тюрьму. Такое грубое животное не исправится безъ наказанія и поученій.

Локоть. Его надо представить къ намѣстнику; тотъ, однажды, уже предостерегалъ его и такихъ, какъ онъ, непотребниковъ не попуститъ. Если вотъ этотъ въ самомъ дѣлѣ промышляетъ сводничествомъ, лучше бы ему быть за цѣлую милю отсюда по своему дѣлу, чѣмъ стоять передъ лицомъ грознаго синьора Анджело.

Герцогъ. О, еслибы всѣ были такими, какими иные желаютъ казаться, то-есть, добродѣтельными безъ всякой примѣси лицемѣрія!

Входитъ Люціо.

Локоть. Будьте покойны, святой отецъ: — его шея такъ же стянется веревкой, какъ и ваши чресла.

Потѣшникъ. А, вотъ и спасеніе въ видѣ поручителя. Видите этого знатнаго молодого человѣка? Мы съ нимъ пріятели.

Люціо. Что это значитъ, благородный Помпей? Ужь не слѣдуешь-ли ты за колесницею Цезаря или, быть можетъ, тебѣ самому устраиваютъ тріумфальное шествіе? За какіе же, впрочемъ, подвиги? Статуи Пигмаліона, только что обратившіяся въ женщинъ, добывать не трудно; для этого стоитъ только сунуть пустую руку въ карманъ, а затѣмъ вынуть ее сжатою въ кулакъ и уже не пустою. Что же скажешь ты на это, а? Что же ты не отвѣчаешь на мои вопросы? Вѣдь я не пѣсни пою, а разговариваю съ тобою. Или ты, быть можетъ, охрипъ отъ послѣдняго ливня? Что же скажешь ты на это, разбитый меринъ? Такъ-ли и теперь все идетъ на свѣтѣ, какъ шло до сихъ поръ? Какимъ слѣдуетъ быть по послѣдней модѣ: — унылымъ и скупымъ на слова или какимъ-нибудь еще? Просвѣти мое невѣдѣніе.

Герцогъ. Все такъ же, такъ же, какъ прежде, даже хуже.

Люціо. Какъ поживаетъ мое сокровище, а твоя хозяйка? Продолжаетъ маклеровать живымъ товаромъ? А?

Потѣшникъ. Она такъ объѣлась мяса, что теперь сама сидитъ въ кадкѣ съ горячею водою.

Люціо. Что же, прекрасно; такъ и слѣдуетъ иначе быть не должно. Потаскушка всегда является въ свѣжемъ видѣ, а сводня въ просоленомъ и съ перцемъ. Куда это тебя ведутъ? Въ тюрьму?

Потѣшникъ. Къ несчастію, такъ.

Люціо. Что же, нельзя сказать, чтобы упрятать туда тебя было не за что. Прощай, Помпей. Ступай, говори, что отправилъ туда тебя я. За долги или за что нибудь другое.

Локоть. За сводничество, синьоръ, за сводничество.

Люціо. Если такъ, сажайте его. Тюрьма — заслуженная сводникомъ кара; гдѣ же и сидѣть ему, какъ не въ тюрьмѣ? А Помпей имѣетъ на это несомнѣнное право: — онъ сводникъ, сводникъ старый; онъ и родился-то сводникомъ. Прощай, Помпей. Да, Помпей, поклонись отъ меня тюрьмѣ. Какимъ ты будешь теперь исправнымъ мужемъ, Помпей: — таскаться перестанешь и постоянно будешь сидѣть дома.

Потѣшникъ. Я все-таки не перестаю надѣяться, добрѣйшій синьоръ, что вы возьмете меня на поруки.

Люціо. Нѣтъ, такого одолженія отъ меня не ожидай. Напротивъ, я готовъ хлопотать, чтобы увеличить срокъ твоего заключенія. Покорись своей участи терпѣливо, иначе ты докажешь, что ты человѣкъ задорный. Прощай же, милѣйшій Помпей. Да благословитъ васъ Богъ, святой отецъ.

Герцогъ. И васъ также.

Люціо. А что, Помпей, Бригита все еще продолжаетъ штукатуриться?

Локоть. Иди своею дорогой, иди.

Помпей. Такъ вы не хотите поручиться за меня?

Люціо. Когда нибудь въ другой разъ, Помпей, не теперь. Не знаете-ли, святой отецъ, что на свѣтѣ новаго… да, новаго?

Локоть. Идемъ, идемъ, почтенный.

Люціо. Ступай въ собачью конуру, Помпей, ступай (Локоть, Потѣшникъ и Полицейскіе уходятъ). Не слышно-ли чего нибудь новаго о герцогѣ.

Герцогъ. Ровно ничего. Можетъ быть, что нибудь слышали вы?

Люціо. Одни говорятъ будто онъ у русскаго императора, другіе — будто въ Римѣ. Но гдѣ онъ на самомъ дѣлѣ, какъ вы думаете?

Герцогъ. Ничего не знаю, но гдѣ бы онъ ни былъ, желаю ему всего хорошаго.

Люціо. Какая дикая, сумасбродная съ его стороны фантазія тайкомъ скрыться изъ своего государства и приняться за ремесло нищаго бродяги, для котораго онъ никогда не былъ рожденъ. Въ его отсутствіе синьоръ Анджело герцогствуетъ усердно, даже черезъ-чуръ усердно.

Герцогъ. И прекрасно дѣлаетъ.

Люціо. Немного побольше снисхожденія къ блудодѣянію было бы съ его стороны не лишнимъ. Онъ уже черезчуръ суровъ въ этомъ отношеніи. Не такъ-ли, отецъ?

Герцогъ. Нельзя иначе. Самъ порокъ слишкомъ распространенъ; искоренить его можно одною только строгостью.

Люціо. Да, признаюсь, у этого порока родство очень значительное и связи у него богатыя, и пока люди станутъ продолжать ѣсть и пить, будетъ существовать и онъ. Увѣряютъ, будто Анджело явился на свѣтъ не такъ, какъ всѣ — не отъ мужчины и женщины, — а какимъ-то инымъ, особымъ путемъ. Правда это, отецъ?

Герцогъ. Какъ бы могло это быть?

Люціо. Одни увѣряютъ, будто его вмѣсто икры выметала сирена, другіе — будто онъ зачатъ парой трески — самцомъ и самкой. Одно извѣстно, что когда онъ мочится, жидкость эта тотчасъ же обращается въ ледъ. Несомнѣнно также то, что онъ существо совсѣмъ непроизводительное.

Герцогъ. Вы большой шутникъ, и языкъ у васъ бойкій.

Люціо. Посудите сами, развѣ не безчеловѣчно лишать человѣка жизни за то, что его возмутившійся гульфикъ произвелъ переполохъ. Отсутствующій герцогъ, конечно, этого бы не сдѣлалъ. Не захотѣлъ бы онъ казнить человѣка, даже если бы у того была цѣлая сотня незаконнорожденныхъ дѣтей. Напротивъ, онъ скорѣе заплатилъ бы изъ своего кармана за вскормленіе цѣлой тысячи пригулковъ. Онъ самъ имѣлъ наклонность пошаливать, самъ былъ мастеромъ по этой части, поэтому опытъ научилъ его снисхожденію.

Герцогъ. Никогда не слыхалъ, чтобы отсутствующій герцогъ любилъ гоняться за женщинами. Его наклонности влекли его совсѣмъ не туда.

Люціо. Нѣтъ, почтенный отецъ, вы сильно ошибаетесь.

Герцогъ. Не думаю.

Люціо. Онъ-то не любилъ побаловаться съ женщинами? Да съ какою угодно, хоть съ пятидесятилѣтней нищенкой… Не даромъ же онъ имѣлъ обыкновеніе класть по червонцу въ нищенскую чашку вашимъ побирушкамъ. О, за нимъ водилось много разныхъ грѣшковъ. Любилъ онъ также и выпить, это я вамъ говорю.

Герцогъ. Мнѣ сильно сдается, что вы взводите на него небылицы.

Люціо. Я, отецъ мой, былъ однимъ изъ близкихъ къ нему людей. Онъ отличался замѣчательною осторожностью и, мнѣ кажется, я знаю настоящую причину, заставившую его скрыться.

Герцогъ. Какая же это причина? Скажите на милость.

Люціо. Нѣтъ, извините, не могу; эту тайну слѣдуетъ крѣпко держать за зубами. Могу говорить только намеками. Большая часть его подданныхъ считала его человѣкомъ высокаго ума.

Герцогъ. Онъ и былъ такимъ; въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія.

Люціо. Онъ-то? полноте! Онъ человѣкъ поверхностный, невѣжественный, легковѣсный.

Герцогъ. Не знаю, что это съ вашей стороны: зависть, глупость или ошибка? Онъ и за образъ жизни, за управленіе страною могъ-бы, какъ мнѣ кажется, удостоиться при случаѣ болѣе лестнаго отзыва. Стоитъ только взглянуть на то, что сдѣлано, и даже сама зависть вынуждена будетъ признать его ученость, его государственныя и военныя способности. Поэтому вы говорите, совершенно не зная его, а если знаете, васъ сильно ослѣпляетъ недоброжелательство.

Люціо. Почтенный отецъ, я знаю его и люблю.

Герцогъ. Любя его, вы говорили-бы съ большимъ знаніемъ, а зная — съ большею любовью.

Люціо. Повѣрьте, я знаю то, что знаю.

Герцогъ. Трудно вамъ повѣрить, потому что вы сами не знаете, что говорите. Если герцогъ когда-нибудь возвратится, — а объ этомъ молимся мы всѣ, — я вызову васъ дать отвѣтъ въ его присутствіи. Если вы отзывались о немъ съ полнымъ убѣжденіемъ въ своей правотѣ, вы тогда, конечно, не побоитесь повторить то-же, что говорили сейчасъ. Я обязанъ потребовать васъ къ отвѣту, поэтому позвольте узнать ваше имя.

Люціо. Я Люціо; герцогъ знаетъ меня хорошо.

Герцогъ. Онъ узнаетъ васъ еще лучше, если я доживу до возможности сообщить о васъ то, что слѣдуетъ.

Люціо. Я васъ не боюсь.

Герцогъ. Вѣроятно, въ надеждѣ, что или герцогъ никогда не возвратится, или что я слишкомъ мало опасный противникъ? Да и въ самомъ дѣлѣ, большого вреда я причинить вамъ но могу; вѣдь вы это всего отопретесь.

Люціо. Скорѣе дамъ себя повѣсить, чѣмъ отопрусь. Ты, монахъ, сильно во мнѣ ошибаешься. Но будетъ объ этомъ. Не можешь-ли ты сказать мнѣ, казнятъ завтра Клаудіо или не казнятъ?

Герцогъ. За что же его казнить?

Люціо. Какъ за что? Зато, что онъ воронкой наполнилъ бутылку. Желалъ бы я, чтобы герцогъ, о которомъ мы сейчасъ говорили, былъ уже здѣсь. Безъ него безплотный его намѣстникъ, при помощи непомѣрно предписываемаго всѣмъ воздержанія, совсѣмъ лишитъ государство молодого приплода. Даже воробьямъ за ихъ извѣстную всѣмъ похотливость запрещено вить гнѣзда подъ кровлей намѣстника. Дѣла, которыя совершаются во мракѣ, герцогъ такъ бы во мракѣ и оставилъ; не сталъ бы онъ вытаскивать ихъ на дневной свѣтъ. Право, жаль, что онъ до сихъ поръ не возвратился. Я не шучу: — Клаудіо въ самомъ дѣлѣ приговоренъ къ смерти за то, что слишкомъ вольно обошелся съ женскою юбкою. Прощай, почтенный мой отецъ; прошу, помолись за меня. А герцогъ, скажу тебѣ еще разъ, даже по постнымъ днямъ не брезгаетъ бараниной. Время его уже, конечно, значительно ушло, но онъ и до сихъ поръ готовъ побаловаться даже съ нищей, хотя бы отъ нея несло чернымъ хлѣбомъ и чеснокомъ. Передавай кому угодно то, что я тебѣ говорю. Прощай (Уходитъ).

Герцогъ. Въ этомъ мірѣ смертныхъ, ни власть, ни величіе не могутъ избѣжать злословія. Клевета, наносящая свои удары въ тылъ, способна нанести тяжкія раны самой незапятнанной добродѣтели. Есть-ли на свѣтѣ властелинъ, способный своимъ могуществомъ остановить желчь на устахъ злорѣчія? Однако, кто же это идетъ?

Входятъ Эскалъ, Профосъ, Передерженная и Полицейскіе.

Эскалъ. Ведите, ведите ее въ тюрьму.

Передерженная. Добрѣйшій мой, добрѣйшій господинъ, будьте ко мнѣ милосерды! Вы, добрѣйшій мой господинъ, слывете самымъ сострадательнымъ человѣкомъ.

Эскалъ. Тебя предостерегали не разъ и не два, а ты опять попадаешься все въ томъ же. Ты способна вывести изъ себя само милосердіе и сдѣлать его жестокимъ.

Профосъ. Осмѣлюсь доложить вашей милости: — она уже одиннадцать лѣта промышляетъ сводничествомъ.

Передерженная. Но вѣрьте, ваша милость; — все это самымъ гнуснымъ образомъ взнесъ на меня нѣкто Люціо. Госпожа Кэтъ, по прозвищу «Дешевая», была отъ него беременна еще во времена герцога. Онъ обѣщалъ на ней жениться, да какъ-же! А ребенку въ день Филиппа и Якова исполнится ровно годъ съ четвертью. Я сама его вскормила, а теперь отецъ его вотъ какъ меня обижаетъ!

Эскалъ. Человѣкъ этотъ въ самомъ дѣлѣ крайне разнузданный. Вызвать его ко мнѣ, а ее ведите въ тюрьму. Ни слова болѣе: — ступай (Полицейскіе, уводятъ Передерженную). Профосъ, мой соправитель Анджело неумолимъ и Клаудіо будетъ завтра казненъ. Пошли за духовникомъ и позаботься обо всемъ необходимомъ, чтобы осужденный могъ приготовиться къ смерти, какъ подобаетъ христіанину. Будь мой соправитель такъ-же сострадателенъ, какъ я, ничего подобнаго не было-бы.

Профосъ. Ваша милость, вотъ этотъ почтенный монахъ былъ уже у него и приготовилъ его къ смерти.

Эскалъ. Добраго вечера, святой отецъ.

Герцогъ. Миръ вамъ и благодать.

Эскалъ. Откуда вы?

Герцогъ. Я не здѣшній, но мнѣ по волѣ случая придется прожить здѣсь нѣсколько времени. Я принадлежу къ благотворительному братству и недавно прибылъ съ особымъ порученіемъ святѣйшаго отца.

Эскалъ. Что-же новаго въ свѣтѣ?

Герцогъ. Ничего, кромѣ того, что добро болѣетъ такою сильною лихорадкою, что излечить ее можетъ одно только полное его упраздненіе. Всѣ только одного и жаждутъ: новизны и новизны. Теперь настолько-же опасно являться на какомъ-бы то ни было поприщѣ отсталымъ, устарѣвшимъ, насколько почетно быть непостояннымъ въ своихъ предпріятіяхъ. Честность стала такою рѣдкостью, что обществу рѣшительно нельзя ни на что положиться; безчестныхъ-же обмановъ повсюду столько, что поневолѣ проклинаешь всякое дѣло сообща. Вотъ эти-то загадочныя явленія сильно озабочиваютъ человѣческую мудрость. Новость эта, однако, довольно таки стара, тѣмъ не менѣе она каждый день является новостью. Сдѣлайте одолженіе, скажите, что за человѣкъ былъ вашъ герцогъ?

Эскалъ. Какъ человѣкъ, онъ преимущественно отличался тѣмъ, что старался познать самого себя.

Герцогъ. А какія развлеченія, какія наслажденія любилъ онъ наиболѣе?

Эскалъ. Онъ скорѣе любилъ чужое, чѣмъ собственное веселье. Онъ отличался изумительнымъ воздержаніемъ. Предоставимъ его, однако, его судьбѣ, молясь, чтобы эта судьба была къ нему милостива. Теперь позвольте мнѣ спросить, въ какомъ настроеніи нашли вы Клаудіо? Я слышалъ, вы его навѣщали.

Герцогъ. Онъ согласенъ, что судья нисколько не былъ къ нему несправедливъ, поэтому онъ безропотно покоряется приговору правосудія. Несмотря, однако, на это, слабость человѣческой природы обольщала его несбыточною надеждою на возможность избѣжать казни, но я мало-по-малу убѣдилъ его въ тщетѣ этихъ надеждъ, и теперь онъ готовъ къ смерти.

Эскалъ. Вы вполнѣ безукоризненно исполнили свою обязанность какъ относительно небесъ, такъ и относительно узника. Я хлопоталъ за этого человѣка до крайнихъ предѣловъ, дозволяемыхъ мнѣ моею осторожностью, но мой собратъ былъ непреклоненъ и этимъ вынудилъ меня замѣтить, что правосудіе его черезчуръ уже сурово.

Герцогъ. Полное право на такую суровость ему даетъ собственная его безупречная, праведная жизнь. Она дозволяетъ ему быть неумолимымъ. Однако, если ему случится споткнуться, онъ ни у кого не найдетъ пощады.

Эскалъ. Отправлюсь навѣстить узника. Прощайте.

Герцогъ. Миръ съ вами (Эскалъ уходитъ). Тотъ, кто хочетъ управлять небесной сѣкирой, долженъ самъ быть настолько-же святъ, какъ и суровъ. Онъ самъ по собственной совѣсти обязанъ знать, чему давать ходъ: — снисхожденію или негодующей добродѣтели. Онъ къ другимъ долженъ относиться такъ-же, какъ относился-бы къ самому себѣ. Позоръ тому, кто караетъ за пороки, которымъ подверженъ самъ. Тройной позоръ тебѣ, Анджело, что, исторгая чужія сорныя травы, ты даешь разростаться своимъ. О, какія гнусности могутъ гнѣздиться въ человѣкѣ, хотя по наружности онъ и кажется ангеломъ! Какъ могутъ текущія времена уподоблять пороки добродѣтелямъ и тончайшею паутиной связывать самыя крупныя явленія? Я обязанъ противопоставить пороку всю свою власть. Когда сегодня ночью Анджело станетъ сжимать въ объятіяхъ когда-то любимую, но потомъ отвергнутую дѣвушку, я посредствомъ ловко прикрытаго обмана заставлю его сдержать когда-то данныя имъ клятвы (Уходитъ).

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

У Маріанны. Пажъ сидитъ у ногъ Маріанны и поетъ.

Пажъ (Поетъ). Прочь отъ меня, коварныя уста,

Что мнѣ клялись въ любви съ такою страстью;

То не любовь была, а лишь мечта;

Сгубили вы меня своею властью.

Вашъ поцѣлуй всю жизнь мнѣ отравилъ.

Да, отравилъ!

И вѣру въ счастіе навѣкъ убилъ, —

Навѣкъ убилъ!

Маріанна. Перестань пѣть и ступай скорѣе отсюда. Вотъ идетъ утѣшитель, такъ часто укрощающій мятежное мое горе. (Пажъ удаляется; входитъ герцогъ, переодѣтый, какъ прежде). Святой отецъ, молю васъ о прощеніи. Мнѣ стыдно, что вы застали меня слушающею пѣсни. Пусть извиненіемъ послужитъ мнѣ хоть то, что онѣ доставляютъ мнѣ не радость, а только растравляютъ мое старое горе.

Герцогъ. Не тревожься, хотя музыка имѣетъ волшебную силу заставлять дурное находить хорошимъ, а хорошее наталкивать иногда на дурное. Сказки, дочь моя, никто не спрашивалъ меня здѣсь сегодня? Этотъ самый часъ я назначилъ, чтобы пришли къ тебѣ повидаться со мною.

Маріанна. Никто не спрашивалъ; я весь день сидѣла дома.

Входитъ Изабелла.

Герцогъ. Вѣрю; время встрѣчи настало только теперь. Прошу тебя, удались ненадолго; можетъ-быть, я попрошу тебя вернуться сейчасъ-же и для твоей-же пользы.

Maріанна. Вы всегда были такъ ко мнѣ добры (Уходитъ).

Герцогъ. Добро пожаловать. Очень вамъ радъ. Что скажете новаго о милѣйшемъ намѣстникѣ?

Изабелла. У него есть садъ, съ западной стороны обнесенный каменною стѣною и прилегающій къ виноградинку. Въ виноградникъ ведутъ ворота, отпирающіяся вотъ этимъ большимъ клюнемъ, а вотъ этотъ меньшій ключъ отпираетъ небольшую калитку, ведущую изъ виноградника во фруктовый садъ. Я дала слово сойтись съ нимъ тамъ въ глухую полночь.

Герцогъ. Хорошо ли извѣстна вамъ дорога?

Изабелла. Я собрала о ней самыя точныя и вѣрныя свѣдѣнія. Полный преступнаго рвенія, Анджело дважды показывалъ мнѣ этотъ путь и какъ шепотомъ, такъ и тѣлодвиженіями старался обратить мое вниманіе на каждую мелочь.

Герцогъ. Не сговорились-ли вы съ нимъ о чемъ-нибудь, что необходимо знать ей?

Изабелла. Только о томъ, что сойдусь съ нимъ сегодня въ потьмахъ. При этомъ я предупредила его, что долго оставаться не могу, потому что приду со служанкой, находящеюся въ полномъ убѣжденіи, что я явлюсь, чтобы хлопотать за брата.

Герцогъ. Придумано превосходно. Но я ничего еще не сказалъ объ этомъ Маріаннѣ. Дочь моя, иди сюда и послушай (Маріанна возвращается). Прошу познакомиться съ этою дѣвушкою; она пришла помочь намъ.

Изабелла. Да, отъ всей души рада это сдѣлать.

Герцогъ. Убѣждена ли ты, что я глубоко тебя уважаю?

Маріанна. Святой отецъ, могу-ли сомнѣваться, когда имѣю столько доказательствъ, что такъ и есть?

Герцогъ. Возьми же новую свою знакомую подъ руку и пройдись съ нею. Она кое-что тебѣ разскажетъ, а я подожду здѣсь вашего возвращенія. Приходите, однако, скорѣе; ночь уже начинаетъ окутывать землю своими покровами.

Маріанна. Пройдемтесь (Уходитъ съ Изабеллой).

Герцогъ. О, санъ! о, величіе! На васъ устремлены цѣлые милліоны коварныхъ глазъ; о вашихъ дѣяніяхъ ходятъ цѣлыя кипы нелѣпыхъ розсказней, основанныхъ на самыхъ гнусныхъ, лживыхъ и противорѣчивыхъ слухахъ. Сколько тысячъ остроумныхъ выходокъ приписываютъ вамъ собственныя свои праздныя измышленія, возлагая за это отвѣтственность на васъ (Маріанна и Изабелла возвращаются). Ну, что? Согласна она?

Изабеллл. Согласна на все, если вы только посовѣтуете.

Герцогъ. Не только совѣтую, но и умоляю.

Изабелла. Разговаривать вамъ съ нимъ много не придется, только, уходя, не забудьте сказать тихо и ласково: — «Помните же слово, данное мнѣ насчетъ брата».

Маріанна. Не бойтесь, не забуду.

Герцогъ. И ты, моя дочь, тоже не бойся ничего. По прежней вашей помолвкѣ онъ вамъ все-таки мужъ. Такое сближеніе между вами совсѣмъ не грѣхъ, и обманъ вполнѣ оправдывается несомнѣннымъ вашимъ правомъ на измѣнника. Идемте же. Ранѣе, чѣмъ пожать, необходимо посѣять (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Комната въ тюрьмѣ. Входятъ Профосъ и Потѣшникъ.

Профосъ. Иди сюда, бездѣльникъ! Можешь ты отрубить человѣку голову?

Потѣшникъ. Если онъ холостой, могу; женатому же — нѣтъ. Женатый, вѣдь, глава своей жены, а женщинѣ отрубить голову я не въ состояніи.

Профосъ. Сдѣлай одолженіе, брось свои глупыя шутки, а дай мнѣ отвѣтъ прямой. Завтра утромъ Клаудіо и Бернардино должны быть казнены, а у нашего палача нѣтъ необходимаго помощника. Если ты согласишься ему помочь, тебя отпустятъ на свободу; если же откажешься, высидишь полный срокъ и къ тому же при выходѣ отсюда тебя на дорогу высѣкутъ самымъ жестокимъ образомъ, потому что ты былъ уличеннымъ сводникомъ.

Потѣшникъ. Благодѣтель мой, я съ незапамятныхъ временъ былъ беззаконнымъ сводникомъ, а теперь какъ же мнѣ не согласиться сдѣлаться законнымъ палачомъ? Но прежде, чѣмъ приступить къ дѣлу, мнѣ хотѣлось бы запастись кое-какими свѣдѣніями отъ моего товарища.

Профосъ. Эй, Эбхурсонъ! Куда же онъ дѣвался?

Входитъ Эбхурсонъ.

Эбхурсонъ. Вы, ваша милость, изволили меня звать?

Профосъ. Вотъ этотъ дуралей согласенъ быть завтра твоимъ помощникомъ. Если найдешь удобнымъ, найми его на весь годъ, и пусть онъ живетъ здѣсь съ тобою. Если же это покажется тебѣ неудобнымъ, пусть онъ послужитъ тебѣ только завтра, а затѣмъ ты можешь его отпустить на всѣ четыре стороны. Носъ поднимать передъ тобою ему нечего: — онъ самъ не болѣе какъ сводникъ.

Эбхурсонъ. Сводникъ? Помилуйте, ваша милость, онъ совсѣмъ опозоритъ наше священнодѣйствіе.

Профосъ. Ну, полно! Между вами полное равновѣсіе; подложи еще хоть перышко на одну чашку вѣсовъ — она тотчасъ же пойдетъ книзу (Уходитъ).

Потѣшникъ. Вы, ваша благообразная милость, — такъ какъ хотя рожа у васъ совсѣмъ какъ у висѣльника, но все-таки я считаю васъ благообразнымъ, — называете свое занятіе священнодѣйствіемъ?

Эбхурсонъ. Да, священнодѣйствіемъ.

Потѣшникъ. Не потому-ли, почтенный господинъ, что, какъ я слыхалъ не разъ, всякій занимающійся искусствомъ, — хоть бы рисованьемъ, — тоже священнодѣйствуетъ. Значить и наши потаскушки, разрисовывая себѣ лицо, тоже занимаются искусствомъ, а я, кому онѣ служатъ орудіемъ для промысла, тоже священнодѣйствую? Но какое священнодѣйствіе въ вѣшаніи людей? — хоть повѣсьте, не знаю.

Эбхурсонъ. Оно священнодѣйствіе! Да, повторяю — священнодѣйствіе.

Потѣшникъ. Докажите.

Эбхурсонъ. Каждое платье съ честнаго человѣка впору, вѣдь, вору? Если оно вору и узко, честный человѣкъ находитъ, что оно все-таки слишкомъ широко; если же оно широко, воръ все-таки находитъ, что оно слишкомъ узко. Вотъ, можетъ быть, такимъ то образомъ платье честнаго человѣка вору все-таки въ пору.

Профосъ возвращается.

Профосъ. Ну, что, договорились?

Потѣшникъ. Да, ваша милость, я готовъ ему помогать, ибо нахожу, что ремесло палача простительнѣе ремесла сводника; палачу чаще приходится просить прощенія.

Профосъ (Палачу). Помни же, что топоръ и плаха должны быть готовы завтра къ четыремъ часамъ утра.

Эбхурсонъ. Ну, бездѣльникъ, идемъ; мнѣ надо обучить тебя будущему твоему ремеслу. Идемъ же.

Потѣшникъ. Милостивѣйшій господинъ, я научусь ему очень скоро. Если вамъ придется испытывать мою ловкость на себѣ, я убѣжденъ, что вы останетесь мною довольны. Долженъ же я, говоря по правдѣ, отплатить вамъ хоть чѣмъ нибудь за всѣ ваши ко мнѣ милости.

Профосъ. Пришлите сюда Бернардино и Клаудіо (Эбхурсонъ и Потѣшникъ уходятъ). Къ одному я чувствую глубокое состраданіе; другой же не вызвалъ бы во мнѣ ни искры жалости, если бы даже былъ роднымъ моимъ братомъ. Онъ убійца (Входитъ Клаудіо. Профосъ показываетъ ему бумагу). Вотъ вашъ смертный приговоръ, Клаудіо. Теперь мертвая полночь, а въ восемь часовъ утра вы получите безсмертіе. Гдѣ же Бернардино?

Клаудіо. Онъ такъ-же крѣпко закованъ въ цѣпи сна, какъ усталый путникъ послѣ тяжкихъ и честныхъ трудовъ. Никакъ не могутъ его добудиться.

Профосъ. Этому не поможетъ никто. Ступайте, готовьтесь къ смерти (За сценой стучатъ). Стучатся. Да подкрѣпитъ васъ небо (Клаудіо уходитъ; въ дверь стучатъ снова). Сейчасъ! Можетъ быть это помилованіе несчастному Клаудіо (Входитъ Герцогъ, по прежнему одѣтый монахомъ). Добро пожаловать, честной отецъ.

Герцогъ. Пусть самые милостивые духи ночи будутъ твоими спутниками, добрѣйшій Профосъ. Никто не приходилъ сюда за послѣдніе часы?

Профосъ. Съ того часа, какъ приказано тушить огни, рѣшительно никто.

Герцогъ. Даже Изабелла не приходила?

Профосъ. Даже и она.

Герцогъ. Значитъ онѣ обѣ скоро будутъ здѣсь.

Профосъ. Съ какими нибудь добрыми вѣстями для Клаудіо?

Герцогъ. Да, есть надежда.

Профосъ. Намѣстникъ безпощаденъ не въ мѣру.

Герцогъ. Нѣтъ, нѣтъ, не говорите этого. И суровая жизнь, и суровое правосудіе идутъ у него параллельно. Онъ святымъ воздержаніемъ укрощаетъ въ себѣ то, что стремится искоренять въ другихъ. Его только тогда можно было-бы считать тираномъ, если-бы онъ снисходительно относился къ себѣ за то, что караетъ въ другихъ. Теперь онъ только справедливъ (Стучатъ въ дверь). Вотъ должно-быть онѣ (Профосъ уходитъ). Какой добрый этотъ Профосъ. Человѣколюбіе въ желѣзномъ тюремщикѣ встрѣчается очень рѣдко. Опять? Что значитъ этотъ стукъ? Какимъ нетерпѣніемъ долженъ быть одержимъ духъ того, кто такъ неистово колотитъ кулакомъ неподатливую дверь.

Профосъ возвращается и продолжаетъ разговаривать съ кѣмъ-то стоящимъ за дверью.

Профосъ. Пусть стоить тамъ, пока но встанетъ привратникъ и не отопретъ ему. Привратника уже разбудили.

Герцогъ. Не получено-ли какого-нибудь приказа, отмѣняющаго казнь Клаудіо, или молодой этотъ человѣкъ все-таки долженъ умереть?

Профосъ. Ничего не получено.

Герцогъ. Какъ ни близокъ разсвѣтъ, вы, профосъ, услышите кое-что новое ранѣе, чѣмъ наступитъ утро.

Профосъ. Можетъ-быть, вамъ это извѣстно лучше, но мнѣ кажется, что помилованіе не придетъ совсѣмъ. Не было у насъ такихъ примѣровъ. Кромѣ того, намѣстникъ, предсѣдательствуя на судѣ, торжественно объявилъ, что пощады не будетъ (Входитъ гонецъ). Это гонецъ отъ него.

Герцогъ. Онъ принесъ помилованіе Клаудіо.

Гонецъ. Мой повелитель посылаетъ вамъ этотъ приказъ. Кромѣ того онъ приказалъ мнѣ передать вамъ на словахъ, чтобы вы тотчасъ же исполнили все сказанное въ предписаніи, не руководствуясь для уклоненія отъ немедленнаго исполненія ни временемъ, ни мѣстомъ, ни какими-бы то ни было иными соображеніями. Затѣмъ, прощайте, потому что, если я не ошибаюсь, утро уже близко.

Профосъ. Не премину исполнить (Гонецъ уходитъ).

Герцогъ (Про себя). Это помилованіе Клаудіо, купленное цѣною грѣха, въ который впалъ самъ милующій. Зло дѣлаетъ быстрые грѣхи, когда имѣетъ возможность опираться на безграничную власть. Если порокъ является милосердымъ, милосердіе его доходитъ до оправданія виновнаго изъ сочувствія къ самой винѣ. Что-же? Какія вѣсти?

Профосъ. Такія, какихъ я и ожидалъ. Синьоръ Анджело, вѣроятно, боясь какихъ-нибудь послабленій съ моей стороны, рѣшается, противъ своего обыкновенія, еще разъ напомнить мнѣ о возложенной на меня обязанности. Меня это крайне удивляетъ, потому что ранѣе съ нимъ никогда ничего подобнаго не бывало.

Герцогъ. Будьте добры, прочтите. Я слушаю.

Профосъ (Читаетъ). «Какіе-бы ни дошли до васъ слухи, противорѣчащіе тому, что я пишу, не вѣрьте имъ. Клаудіо долженъ быть казненъ въ четыре часа утра, а Бернардино вскорѣ послѣ полудня. Для того, чтобы я могъ удостовѣриться вполнѣ, пришлите мнѣ голову Клаудіо къ пяти часамъ. Мое предписаніе должно быть исполнено въ точности; на это есть важныя причины, но высказывать ихъ теперь я еще не могу. За уклоненіе отъ своей обязанности вы поплатитесь головою». Отецъ мой, что скажете вы на это?

Герцогъ. Что это за Бернардино, котораго приказано казнить послѣ полудня?

Профосъ. Онъ цыганъ по происхожденію, но вскормленъ и выросъ здѣсь. Онъ сидитъ въ тюрьмѣ уже цѣлыхъ девять лѣтъ.

Герцогъ. Какъ-же случилась такая странность, что герцогъ не освободилъ или не казнилъ его въ свое время? Я слыхалъ, что герцогъ имѣлъ обыкновеніе поступать такимъ образомъ.

Профосъ. Друзья заключеннаго постоянно выхлопатывали ему отсрочки. Помимо того, до тѣхъ поръ, пока бразды правленія не перешли къ намѣстнику, противъ обвиняемаго не могли собрать ни какихъ дѣйствительно вѣскихъ и вполнѣ ясныхъ уликъ.

Герцогъ. А теперь собрали?

Профосъ. И такія неопровержимыя, что даже самъ преступникъ сознался.

Герцогъ. Выказалъ-ли онъ въ тюрьмѣ хоть сколько-нибудь раскаянія? Вообще, какъ отнесся онъ къ объявленному ему приговору?

Профосъ. Этому человѣку смерть кажется нисколько не страшнѣе сна послѣ опьяненія. Онъ одинаково беззаботно, безстрашно и нагло относится какъ къ прошедшему и настоящему, такъ и къ будущему. Не боясь загробной жизни, онъ не дорожитъ и земною.

Герцогъ. Вѣроятно, недоставало надлежащихъ назиданій?

Профосъ. Онъ не хочетъ никого слушать. Въ тюрьмѣ онъ постоянно пользовался большою свободою. Предложите ему бѣжать, онъ едва-ли захотѣлъ-бы воспользоваться свободою. Пьянъ онъ бываетъ по нѣсколько разъ въ день и не отрезвляется по цѣлымъ недѣлямъ. Не разъ будили мы его какъ бы для того, чтобы вести его на казнь, показывали ему подложныя предписанія, но это не производило на него ни малѣйшаго впечатлѣнія.

Герцогъ. Мы поговоримъ о немъ послѣ. По вашему лицу, Профосъ, я вижу, что вы человѣкъ честный и рѣшительный. Я не ошибаюсь, и старый опытный глазъ мнѣ не измѣняетъ; полагаясь на него, я пойду на удачу. Вы сейчасъ получили предписаніе казнить Клаудіо, а между тѣмъ самъ Анджело, какъ мнѣ извѣстно, виновенъ не менѣе осужденнаго имъ молодого человѣка. Для того, чтобы доказать это вамъ самымъ нагляднымъ образомъ, я прошу только четырехдневнаго срока, а для этого вы должны сейчасъ-же оказать мнѣ не совсѣмъ безопасную для васъ услугу.

Профосъ. Какую-же, честной отецъ?

Герцогъ. Отложить казнь осужденнаго.

Профосъ. Какъ-же я могу это сдѣлать, когда самый часъ казни означенъ крайне точно и когда, помимо этого, я получилъ строжайшее приказаніе, подъ страхомъ самому быть казненнымъ, прислать голову осужденнаго всемогущему Анджело. Даже малѣйшее уклоненіе отъ этого подвергнетъ меня той-же участи, какъ и Клаудіо.

Герцогъ. Если ты будешь слѣдовать моимъ указаніямъ, клянусь обѣтами нашего братства, я избавлю тебя отъ всякихъ бѣдъ. Утромъ, вмѣсто Клаудіо, вели казнить Бернардино и пошли намѣстнику его голову.

Профосъ. Анджело видалъ ихъ обоихъ и узнаетъ по лицу.

Герцогъ. Смерть отлично умѣетъ измѣнять человѣческія лица, а вы еще можете помочь ей въ этомъ. Остригите волосы, сбрейте бороду у казненнаго и скажите, будто сдѣлали это по просьбѣ самого осужденнаго. Вы знаете по опыту, что такого рода желанія у приговоренныхъ къ смерти являются довольно часто. Клянусь вамъ всѣмъ, что есть для меня святого, васъ за это ожидаютъ не нареканія, а благодарность. Я съумѣю отстоять васъ хотя-бы цѣною собственной жизни.

Профосъ. Простите меня, святой отецъ, но это будетъ противно моей присягѣ.

Герцогъ. Кому-же вы присягали: — герцогу или его намѣстнику?

Профосъ. И ему, и кому прикажетъ.

Герцогъ. Вы, надѣюсь, не найдете ничего преступнаго въ своемъ проступкѣ, если его одобритъ герцогъ?

Профосъ. Нѣтъ никакого вѣроятія, чтобы онъ одобрилъ.

Герцогъ. Есть не только вѣроятіе, но и полная достовѣрность. Ты, насколько я вижу, такъ боязливъ, что ни мое одѣяніе, ни моя искренность, ни мои доводы не въ силахъ тебя убѣдить, поэтому, чтобы разсѣять твой страхъ и твои сомнѣнія, я пойду далѣе, чѣмъ мнѣ бы хотѣлось. Смотри, вотъ подпись и печать герцога. Ты, конечно, отлично знаетъ и почеркъ его, и печать.

Профосъ. Знаю и то, и другое.

Герцогъ. Герцогъ извѣщаетъ, что скоро вернется. Если хочешь, прочти это сейчасъ-же самъ, и ты увидишь, что онъ будетъ здѣсь черезъ два дня. Анджело этого не знаетъ, даже не подозрѣваетъ. Онъ сегодня-же получитъ странныя и разнорѣчивыя письма. Изъ одного онъ узнаетъ, что герцогъ будто-бы умеръ; изъ другого, будто тотъ пошелъ въ монахи, но ни одно не сообщитъ ему того, что сказано здѣсь. Смотри, предразсвѣтный часъ уже будитъ пастуха. Не смущайся, не задавайся вопросомъ, какъ все это уладится. Ты недоумѣваешь до сихъ поръ, но твои недоумѣнія скоро разсѣятся. Позови палача, и пусть голова Бернардино падетъ. Я сейчасъ исповѣдую его и приготовлю его душу для перехода въ лучшій міръ. Ты, кажется, все-таки мнѣ не довѣряешь; вотъ это разсѣетъ послѣднія твои сомнѣнія. Уже свѣтаетъ. Идемъ (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Другая комната въ тюрьмѣ. Входитъ Потѣшникъ.

Потѣшникъ. Я здѣсь совсѣмъ, какъ дома, словно у насъ въ торговомъ заведеніи. Да, право, можно подумать, будто я все еще у Передерженной, до того здѣсь много постоянныхъ ея гостей. Здѣсь, во-первыхъ, находится господинъ «Опрометчивый», подписавшій обязательство въ сто девяносто семь фунтовъ, но вмѣсто денегъ получившій сколько-то оберточной бумаги и негоднаго къ употребленію инбиря, выручивъ за это наличными всего пять марокъ. Бѣда въ томъ, что спроса на инбирь не было никакого, такъ какъ всѣ старухи перемерли. Потомъ здѣсь сидитъ нѣкто господинъ «Скачекъ» по жалобѣ нѣкоего господина «Трехнитнаго», торгующаго шелковыми тканями, сшившаго для своего заказчика три пары платья изъ атласа персиковаго цвѣта. Заказчикъ расплатиться за платье не могъ; вотъ «Трехнитный» и кормить его теперь здѣсь… но только не персиками. Сидятъ здѣсь еще юный «Вѣтрогонъ», такой же юный господинъ «Широкая-Глотка»; затѣмъ господинъ «Мѣдная Шпора» и недоросль «Коли-Руби», человѣкъ превосходно владѣющій всякимъ оружіемъ, и не менѣе юный господинъ «Облѣзлый», убившій дюжаго весельчака «Пудинга». Затѣмъ господа «Тычь въ Рыло», неустрашимый боецъ, и великій скиталецъ, честный «Башмачная завязка», а еще необузданный «Полстклянки», заколовшій «Стклянку»; помимо этихъ еще, по крайней мѣрѣ, человѣкъ сорокъ, отъ которыхъ намъ было не мало поживы, а теперь сами они живутъ, чѣмъ Богъ послалъ (Входитъ Эбхурсонъ). Эй, помощникъ, зови Бернардино сюда.

Потѣшникъ. Господинъ Бернардино, господинъ Бернардино, вставайте. Васъ собираются вѣшать.

Эбхурсонъ. Эй, Бернардино, поворачивайся же!

Бернардино (За сценой). Чтобы чума на васъ напала! Что вы тамъ орете? Кто вы такіе?

Потѣшникъ. Ваши друзья, милѣйшій господинъ Бернардино, а именно палачъ и его помощникъ. Сдѣлайте одолженіе, вставайте и пожалуйте на казнь.

Бернардино (За сценой). Отвяжись ты, подлецъ! Я хочу спать.

Эбхурсонъ. Прикажи ему вставать да поскорѣе.

Потѣшникъ. Сдѣлайте одолженіе, господинъ Бернардино, проснитесь, а послѣ того, какъ вамъ отрубятъ голову, спите, сколько угодно.

Эбхурсонъ. Ступай за нимъ и приведи его сюда.

Потѣшникъ. Онъ, кажется, и самъ идетъ… Да, идетъ. Я слышу, какъ шумитъ его солома.

Эбхурсонъ. А топоръ ты положилъ на плаху?

Потѣшникъ. Положилъ.

Входитъ Бернардино.

Бернардино. Ну, чего тебѣ, Эбхурсонъ? Что новаго?

Эбхурсонъ. Мой совѣтъ тебѣ, почтенный, погрузиться въ молитвы, такъ какъ приказъ казнить тебя пришелъ.

Бернардино. Врешь, бездѣльникъ! Я пропьянствовалъ всю ночь и теперь совсѣмъ не расположенъ…

Потѣшникъ. Тѣмъ лучше, любезный. Когда человѣкъ пропьянствовалъ всю ночь, а рано утромъ его вздернутъ на висѣлицу, онъ можетъ крѣпко проспать и весь остальной день, и слѣдующій.

Эбхурсонъ. Смотри сюда: — вотъ идетъ духовный твой отецъ. Теперь видишь самъ, шучу я или нѣтъ?

Входитъ герцогъ, по прежнему одѣтый монахомъ.

Герцогъ. Сынъ мой, узнавъ, что тебѣ такъ скоро придется покинуть этотъ міръ, я, движимый чувствомъ человѣколюбія, пришелъ напутствовать, утѣшать тебя и молиться съ тобою.

Бернардино. Но никакъ не со мною. Я пропьянствовалъ всю ночь; пусть мнѣ дадутъ побольше времени, чтобы приготовиться, или пускай выколотять у меня дубинами изъ башки весь мозгъ. Я не соглашусь умереть сегодня, — это вѣрно.

Герцогъ. Однако, тебѣ необходимо примириться съ своею участью, поэтому умоляю тебя взглянуть серьезно на предстоящій тебѣ путь.

Бернардино. Клянусь чѣмъ угодно: — не хочу умирать я сегодня и не намѣренъ слушать никакихъ увѣщаній.

Герцогъ. Послушай, однако…

Бернардино. Ни одного слова! Если тебѣ нужно что-нибудь мнѣ сказать, приходи ко мнѣ въ казематъ; я не выйду изъ него во весь день (Уходитъ).

Появляется Профосъ.

Герцогъ. Ни для жизни онъ не годится, ни для смерти. У него зачерствѣлое сердце. Ступайте за нимъ и силою тащите его на плаху (Палачъ и Потѣшникъ уходятъ).

Профосъ. Ну, что, честной отецъ, каковъ по вашему мнѣнію приговоренный?

Герцогъ. Онъ нисколько не подготовленъ къ смерти. Отправить его на тотъ свѣтъ въ такомъ состояніи просто было бы преступно.

Профосъ. Сегодня ночью, въ тюрьмѣ у насъ умеръ отъ жестокой горячки извѣстный морской разбойникъ Рагоцино. Онъ былъ однихъ лѣтъ съ Клаудіо, и волосы, и борода у него такіе же, какъ у того. Не лучше-ли будетъ, если мы закоснѣлому грѣшнику дадимъ время покаяться, а намѣстника вполнѣ удовлетворитъ голова, похожая на голову Клаудіо.

Герцогъ. Само небо посылаетъ намъ такую неожиданность. Исполните какъ можно скорѣе все, что нужно, такъ какъ назначенный намѣстникомъ часъ не позволяетъ намъ медлить ни минуты. Ступайте, снарядите какъ подобаетъ голову умершаго и отошлите ее къ намѣстнику согласно его требованіямъ. Я же тѣмъ временемъ постараюсь убѣдить закоренѣлаго грѣшника покаяться, чтобы умереть, какъ слѣдуетъ христіанину.

Профосъ. Честной отецъ, все будетъ исполнено, какъ вы предписываете. Но, вѣдь, и Бернардино долженъ быть казненъ сегодня же. Какъ же продлить жизнь Клаудіо такъ, чтобы не подвергать неизбѣжной опасности собственную жизнь, если узнаютъ, что онъ живъ?

Герцогъ. А вотъ какъ. Заключите и Бернардино, и Клаудіо въ какое-нибудь потайное мѣсто. Прежде чѣмъ солнце начнетъ свѣтить нашимъ антиподамъ, вы увидите, что опасаться вамъ болѣе нечего.

Профосъ. Вполнѣ полагаюсь на васъ.

Герцогъ. Поспѣшите же отправить голову къ Анджело (Профосъ уходитъ). Напишу теперь къ намѣстнику письмо, а доставить его поручу Профосу. Письмомъ этимъ я извѣщу Анднсело о немедленномъ своемъ возвращеніи, а также и о томъ, что по особо важнымъ причинамъ я обязанъ придать своему возвращенію какъ можно болѣе торжественности, а поэтому требую, чтобы сановники встрѣтили меня у священнаго источника, находящагося въ одной милѣ разстоянія отъ города. Оттуда въ надлежащемъ порядкѣ начнется наше шествіе, и я вернусь вмѣстѣ съ Анджело.

Профосъ возвращается.

Профосъ. Вотъ голова; я отнесу ее самъ.

Герцогъ. Прекрасно. Только возвращайтесь скорѣе; мнѣ необходимо передать вамъ нѣчто такое, чего, кромѣ васъ, не долженъ слышать никто.

Профосъ. Медлить не стану (Уходитъ).

Изабелла (За сценой). Миръ и благодать…

Герцогъ. Это голосъ Изабеллы. Она вѣрно пришла узнать, получено-ли помилованіе брата, но я сразу не сообщу ей о выпавшемъ на ея долю счастіи, а затѣмъ, въ такую минуту, когда она будетъ ожидать этого всего менѣе, я разомъ превращу ея отчаяніе въ небесную радость.

Входитъ Изабелла.

Изабелла. Простите…

Герцогъ. Добраго утра, милая и прекрасная моя дочь.

Изабелла. Такое вниманіе со стороны святой личности должно явиться для меня пророчествомъ. Прислалъ-ли, наконецъ, намѣстникъ помилованіе брату?

Герцогъ. Да, онъ избавилъ Клаудіо не отъ смерти, а отъ жизни. Вашему брату отрубили голову и уже отнесли ее къ Анджело.

Изабелла. Нѣтъ, не можетъ этого быть!

Герцогъ. Однако, это такъ. Докажите, что вы дѣвушка разсудительная и переносите свое горе съ сдержаннымъ терпѣніемъ.

Изабелла. Побѣгу къ злодѣю и выцарапаю ему глаза.

Герцогъ. Васъ даже къ нему не допустятъ.

Изабелла. Бѣдный Клаудіо! Несчастная Изабелла! Гнусный міръ! Проклятый Анджело!

Герцогъ. Всѣ ваши проклятія ни ему не принесутъ никакого вреда, ни вамъ ни малѣйшей пользы, поэтому лучше отъ нихъ воздержаться. Предоставьте въ вашемъ дѣлѣ быть судьею небу. Слушайте, что я скажу вамъ, и вы поймете, что каждое мое слово — неопровержимая истина. Осушите ваши слезы. Герцогъ возвращается завтра; мнѣ сообщилъ это одинъ монахъ, его духовникъ. Получивъ увѣдомленіе о возвращеніи государя, Оскалъ и Анджело готовятся встрѣтить своего повелителя у городскихъ воротъ и тамъ сдать ему свои полномочія. Если вы согласны, я укажу вамъ тропинку, по которой вы дойдете до желаннаго торжества надъ негодяемъ. Вы не только отомстите Анджело, но еще пріобрѣтете расположеніе герцога и всеобщее уваженіе.

Изабелла. Я во всемъ готова слѣдовать вашимъ совѣтамъ.

Герцогъ. Вручите вотъ это письмо брату Питэру. Оно то самое, въ которомъ возвѣщается возвращеніе герцога. Скажите, что оно лучше всего ручается за мое желаніе сегодня же ночью повидаться съ Питэромъ въ домѣ Маріанны. Тамъ я во всей подробности разскажу ему и про ваше, и про ея дѣло. Онъ проводитъ васъ къ герцогу, а вы, не колеблясь, рѣшительно и смѣло бросьте свое обвиненіе въ лицо Анджело. Что же касается меня, я, въ силу даннаго обѣта, не могу идти вмѣстѣ съ вами. Отнесите же это письмо и съ облегченнымъ сердцемъ осушите свои заплаканные глаза. Утратьте всякую вѣру въ священный мой орденъ, если я сбиваю васъ съ надлежащаго пути. Однако, кто же это?

Входитъ Люціо.

Люціо. Миръ вамъ, святой отецъ. Гдѣ же Профосъ?

Герцогъ. Отлучился куда-то.

Люціо. Прелестная Изабелла, мои щеки блѣднѣютъ при видѣ красноты твоихъ глазъ. Надо вооружиться терпѣніемъ. Мнѣ самому приходится вмѣсто обѣда ограничиваться водою да отрубями. Чтобы спасти голову, не дерзаю переполнять желудка. Одинъ сытный обѣдъ — и голова моя пропала. Но, говорятъ, что, ко всеобщей радости, герцогъ возвращается завтра. Клянусь тебѣ, Изабелла, я искренно любилъ твоего брата. Однако, не люби нашъ причудливый герцогъ окружать себя потемками, сиди онъ дома, — твой братъ не подвергся бы такой бѣдѣ (Изабелла уходитъ).

Герцогъ. Синьоръ, едва-ли герцогъ будетъ вамъ благодаренъ за ваши отзывы о немъ. Хорошо, по крайней мѣрѣ, что въ нихъ нѣтъ ни одного слова правды.

Люціо. Гдѣ же тебѣ, монахъ, знать герцога такъ хорошо, какъ знаю его я. Онъ лучшій охотникъ по извѣстной дичи, чѣмъ ты предполагаешь.

Герцогъ. Вамъ когда нибудь придется отвѣчать за свои слова. Прощайте.

Люціо. Нѣтъ, подожди! Пойдемъ вмѣстѣ; я еще не то поразскажу тебѣ про герцога.

Герцогъ. Если ваши слова справедливы, вы и такъ уже насказали слишкомъ много; если же онѣ — выдумки, то и одной уже слишкомъ много.

Люціо. Разъ меня потребовали къ нему за то, что я сдѣлалъ ребенка одной дѣвицѣ.

Герцогъ. Сдѣлали ей ребенка?

Люціо. Ну, да, сдѣлалъ, однако вынужденъ былъ клятвенно отречься отъ своего поступка. Иначе они женили бы меня на гнилой сливѣ.

Герцогъ. Синьоръ, ваши разговоры болѣе занимательны, чѣмъ пристойны. Будьте здоровы.

Люціо. Нѣтъ, я провожу тебя до конца улицы. Если мои рѣчи кажутся не въ мѣру сальными, я сдѣлаю ихъ попостнѣе. Скажу тебѣ, монахъ, я нѣчто вродѣ смолы: если къ кому прилипну, тотъ не скоро отъ меня избавится (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Комната у Анджело. Входятъ Анджело и Эскалъ.

Эскалъ. Каждое письмо его непремѣнно противорѣчитъ предыдущему.

Анджело. Да, самымъ страннымъ и необъяснимымъ образомъ. Въ его поступкахъ замѣтна значительная доля умопомѣшательства. Не дай Богъ, конечно, но что, если онъ въ самомъ дѣлѣ помѣшался? Зачѣмъ понадобилось, чтобы мы встрѣтили его за воротами города и тамъ вручили ему свои полномочія?

Эскалъ. Не могу понять.

Анджело. Зачѣмъ также приказываетъ онъ, чтобы мы за часъ до прибытія огласили въ городѣ, что каждый, кто имѣетъ основаніе жаловаться на несправедливость, обязанъ предъявлять свои жалобы на улицѣ?

Эскалъ. Это-то, положимъ, онъ объясняетъ. Онъ хочетъ за одинъ разъ порѣшить со всѣми жалобами и тѣмъ оградить насъ отъ дальнѣйшихъ обвиненій, которыя утратятъ такимъ образомъ всякую противъ насъ силу.

Анджело. Хорошо. Прошу васъ, велите огласить приказъ герцога. Завтра утромъ я зайду за вами пораньше. Оповѣстите и другихъ сановниковъ, долженствующихъ участвовать въ шествіи.

Эскалъ. Будетъ исполнено. Будьте здоровы.

Анджело. Доброй ночи (Эскалъ уходитъ). Отъ этой неожиданности меня совсѣмъ перевернуло, она сдѣлала меня совсѣмъ непохожимъ на самого себя, отняла у меня способность соображать, какъ слѣдуетъ поступать далѣе. Дѣвушка растлѣна и растлѣна такимъ высокостоящимъ лицомъ, которое съ преувеличенною безпощадностью относилось къ такого рода поступкамъ… О, какъ жестоко могла бы она свидѣтельствовать противъ меня, если бы дѣвичья стыдливость не мѣшала ей провозгласить громогласно, какая бѣда постигла ея дѣвственность. Однако, что же дѣлать, если у нея хватитъ смѣлости говорить?.. Нѣтъ, разсудокъ заставитъ ее молчать: — власть моя слишкомъ велика! Прежде чѣмъ какая нибудь огласка дерзнетъ пятнать мое имя, я своимъ могуществомъ заставлю замолчать обвинителя!.. Я помиловалъ бы Клаудіо, если бы не боялся, что его кипучая юность, подстрекаемая опаснымъ чувствомъ ненависти, разглашеніемъ тайны, какою позорною цѣною была куплена отмѣна смертнаго приговора, грозитъ мнѣ въ самомъ недалекомъ будущемъ жестокимъ возмездіемъ. Однако, я все-таки былъ бы радъ, еслибы небо какими-нибудь судьбами сохранило его въ живыхъ. На нашу бѣду, когда мы допустили сбиться съ пути суровую свою нравственность, мы уже не знаемъ, чего желать и чего пожелать (Уходитъ).

СЦЕНА V.

Внѣ городскихъ стѣнъ. Входитъ Герцогъ, въ приличномъ его сану одѣяніи, и братъ Питэръ.

Герцогъ (Вручая монаху письмо). Когда настанетъ надлежащая минута, ты подашь это письмо мнѣ. Профосу извѣстны всѣ наши намѣренія и планы. Когда дѣлу будетъ дано надлежащее движеніе, сообразуйся строго съ полученными наставленіями и неуклонно преслѣдуй главную нашу цѣль, хотя бы, согласно требованіямъ обстоятельствъ, пришлось прибѣгать или къ одной уловкѣ, или къ другой. Ступай. Сообщи Флавіо, гдѣ я остановился. Предупреди также Валенція, Ролана и Красса; скажи имъ, чтобы они съ музыкой вышли къ городскимъ воротамъ. Однако, прежде всего пришли ко мнѣ Флавіо.

Братъ Питэръ. Исполню въ точности (Уходитъ).

Появляется Варрій.

Герцогъ. Душевное тебѣ спасибо, Варрій; ты не замедлилъ исполнить то, чего я отъ тебя требовалъ. Идемъ вмѣстѣ. Нѣкоторые изъ ближайшихъ друзей, любезный мой Варрій, скоро выйдутъ ко мнѣ на встрѣчу. Идемъ же (Уходятъ).

СЦЕНА VI.

Улица близь городскихъ воротъ. Входятъ Изабелла и Маріанна.

Изабелла. Мнѣ крайне тяжело, что я вынуждена говорить такъ неопредѣленно, тогда какъ хотѣлось бы сразу высказать всю правду; но обвинять его такимъ образомъ надлежитъ вамъ, а не мнѣ. Добрый монахъ совѣтуетъ поступить такъ съ доброю будто бы цѣлью.

Maріанна. Его слѣдуетъ слушаться во всемъ.

Изабелла. Помимо этого онъ предупреждаетъ, чтобы я не удивлялась, если ему придется говорить не въ мою пользу, а въ пользу противной стороны. Онъ увѣряетъ, что это лекарство помогаетъ именно своею горечью.

Маріанна. Хотѣлось бы, чтобы братъ Питэръ…

Изабелла. Вотъ и онъ.

Входитъ братъ Питэръ.

Братъ Питэръ. Идемте. Я отыскалъ такое мѣсто, мимо котораго герцогъ пройдетъ непремѣнно. Трубы прогремѣли уже дважды; знатнѣйшіе граждане и сановники собрались у городскихъ воротъ. Вступленія герцога въ Вѣну ожидаютъ съ минуты на минуту. Идемте же скорѣе (Уходятъ).

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Площадь близь городскихъ воротъ. Маріанна подъ покрываломъ, Изабелла и братъ Питэръ стоятъ въ сторонѣ. Съ одной стороны входятъ Герцогъ, Варрій и свита; съ другой Анджело, Эскалъ, Люціо, Профосъ, сановники и граждане.

Герцогъ (Обращаясь къ Анджело). Очень радъ встрѣчѣ съ тобою, достойный мой кузенъ (Эскалу). Душевно радъ видѣть тебя, мой старый и вѣрный другъ.

Анджело и Эскалъ. Поздравляемъ васъ, ваша свѣтлость, съ благополучнымъ возвращеніемъ.

Герцогъ. Сердечно благодарю васъ обоихъ несчетное количество разъ. Мы постоянно имѣли о васъ свѣдѣнія. Слухи, доходившія до насъ, отзывались о вашемъ правосудіи самымъ лестнымъ образомъ. Потому пусть ожидающимъ васъ наградамъ предшествуетъ всенародное изъявленіе нашей благодарности.

Анджело. Милостивыя ваши слова заставляютъ меня считать себя еще болѣе обязаннымъ вашей свѣтлости.

Герцогъ. Высокія твои качества говорятъ сами за себя такъ громко, что я оскорбилъ бы тебя, затаивъ признаніе ихъ въ тайникѣ моего сердца, когда онѣ стоятъ того, чтобы вырѣзать ихъ на мѣди, дабы избавить отъ всеизглаживающей руки времени. Дай мнѣ руку. Пусть мои подданные видятъ, какъ мы внѣшними знаками уваженія, благодарности и любви чествуемъ внутреннія твои добродѣтели. И ты, Эскалъ, и ты долженъ идти на другую мою сторону; оба вы надежныя для меня опоры.

Братъ Питэръ (Изабеллѣ, выступая съ нею впередъ). Теперь самое время; бросьтесь передъ нимъ на колѣни и говорите громче.

Изабелла. Правосудія, свѣтлѣйшій герцогъ! Устреми царственныя очи свои на оскорбленную… О, какъ желала бы я сохранятъ право сказать: — дѣвушку! О, доблестный государь, не развлекай своего царственнаго взора ничѣмъ, ничѣмъ, пока не обратишь вниманія на мою вопіющую жалобу и не окажешь мнѣ правосудія. Да, я требую правосудія, правосудія, правосудія!

Герцогъ. Говори, чѣмъ ты оскорблена, кѣмъ и какъ? Вотъ нашъ доблестный синьоръ Анджело; обратись къ нему, въ короткихъ словахъ разскажи въ чемъ дѣло, и онъ окажетъ тебѣ правосудіе.

Изабелла. Великій государь, ты за возмездіемъ приказываешь мнѣ обратиться къ дьяволу. Выслушай меня самъ, потому что за все, что я тебѣ скажу, ты обязанъ или казнить меня, если будетъ доказано, что я говорю неправду, или дать мнѣ полное возмездіе. Выслушай же меня, умоляю тебя, выслушай!

Анджело. Государь, я боюсь, что голова у нея не совсѣмъ въ порядкѣ. Недавно она обращалась ко мнѣ съ просьбой о помилованіи ея брата, приговореннаго закономъ къ смерти.

Изабелла. Будто бы закономъ?

Анджело. Я ничего не ожидаю отъ нея, кромѣ самыхъ рѣзкихъ и странныхъ рѣчей.

Изабелла. Да, рѣчь моя будетъ и рѣзка, и странна, но за то правдива. Если я скажу, что Анджело клятвопреступникъ, развѣ это не будетъ странно? Что Анджело убійца, развѣ это тоже не странно? Что Анджело прелюбодѣй, лицемѣръ, похититель дѣвичьей невинности, развѣ все это не будетъ странно?

Герцогъ. Да, странно до крайности.

Изабелла. Но въ то же время такъ же справедливо, какъ то, что вотъ здѣсь стоитъ самъ онъ, тотъ же Анджело, о которомъ идетъ рѣчь. Да, обвиненія мои такъ же справедливы, какъ сама истина, потому что истина будетъ оставаться истиной до конца счисленія.

Герцогъ. Уведите ее. Несчастное созданіе! Говорить такія вещи заставляетъ ее больной мозгъ.

Изабелла. О, герцогъ, если ты вѣришь, что блаженство не ограничивается однимъ только этимъ міромъ, заклинаю тебя, не пренебрегай моими словами, не предполагай, будто я сумасшедшая. Не считай несбыточнымъ то, что только кажется неправдоподобнымъ. Развѣ самымъ разнузданнымъ негодяямъ трудно казаться такими же воздержными постниками, такими же безукоризненно справедливыми и праведными, какъ самъ Анджело? А между тѣмъ, тотъ же самый Анджело, при всемъ блескѣ своего положенія, при всемъ своемъ величіи и почетѣ, можетъ оказаться отъявленнѣйшимъ злодѣемъ. Повѣрьте, добрѣйшій государь, стой онъ ниже, чѣмъ онъ стоитъ теперь, онъ оказался бы полнѣйшимъ ничтожествомъ… или даже нѣтъ, не ничтожествомъ, а полнѣйшимъ подлецомъ, такимъ извергомъ, какому нѣтъ никакого названія.

Герцогъ. Она, нисколько не сомнѣваюсь въ томъ, что она помѣшана, а между тѣмъ, клянусь честью, въ ея безумныхъ рѣчахъ проглядываетъ бездна здраваго смысла. Такой связной послѣдовательности въ мысляхъ и въ словахъ я никогда не замѣчалъ у сумасшедшихъ.

Изабелла. Отстраните отъ себя эту мысль, добрѣйшій герцогъ! Не считайте меня сумасшедшей только на томъ основаніи, что я говорю будто бы несообразныя вещи. Напрягите, напротивъ, свой высокій умъ и при его содѣйствіи вызовите истину изъ того тайника, въ которомъ она какъ будто скрывается, и дайте ей восторжествовать надъ ложью, кажущеюся истиной.

Герцогъ. Даже у людей, нисколько не сумасшедшихъ, рѣдко встрѣтишь такъ много здраваго смысла. Что же хотѣла ты разсказать?

Изабелла. Я сестра Клаудіо, приговореннаго намѣстникомъ къ смерти за прелюбодѣяніе. Я въ то время была послушницею въ монастырѣ. Братъ прислалъ за мною какого-то Люціо.

Люціо. Съ позволенія вашей свѣтлости, я тотъ самый Люціо и есть. Я пришелъ къ ней, чтобы отъ имени ея брата уговорить ее попытать счастья у намѣстника и вымолить у него помилованіе Клаудіо.

Изабелла. Да, это онъ и есть.

Герцогъ (Обращаясь къ Люціо). Я не давалъ тебѣ права вмѣшиваться въ разговоръ.

Люціо. Да, ваша свѣтлость, не давали, но и молчать тоже не приказывали.

Герцогъ. А теперь желаю, чтобы молчалъ; прими это къ свѣдѣнію и моли Бога, чтобы не запнулся языкъ, когда тебѣ придется отвѣчать за самого себя. Молчи-же.

Люціо. Ручаюсь вашей свѣтлости…

Герцогъ. Никто твоихъ ручательствъ не требуетъ. Берегись.

Изабелла. Сказанное этимъ молодымъ человѣкомъ составляетъ часть моего разсказа.

Люціо. Прекрасно.

Герцогъ. Можетъ быть, и прекрасно, но очень дурно то, что ты опять позволяешь себѣ говорить не въ очередь (Изабеллѣ). Продолжай.

Изабелла. Я отправилась вотъ къ этому гнусному, подлому намѣстнику…

Герцогъ. Въ этихъ выраженіяхъ опять проглядываетъ помѣшательство.

Изабелла. Извините, ваша свѣтлость, выраженія какъ нельзя болѣе идутъ къ дѣлу.

Герцогъ. Ну, это посмотримъ. Итакъ, къ дѣлу.

Изабелла. Я буду говорить кратко, не вдаваясь въ излишнія подробности. Незачѣмъ разсказывать, какъ я молила его на колѣняхъ, какъ опровергала его доводы, какъ отстаивала свои. Все это было бы длинно. Затѣмъ съ грустью, со стыдомъ приступаю къ горькой развязкѣ. Мерзавецъ этотъ объявилъ мнѣ, что только въ томъ случаѣ помилуетъ брата, когда я соглашусь отдать цѣломудренное свое тѣло во власть его сластолюбія. Послѣ продолжительной борьбы, любовь къ брату заглушила во мнѣ требованія чести, и я отдалась этому извергу. Едва начало свѣтать, какъ онъ, насытивъ свою похоть, отправилъ въ тюрьму приказъ тотчасъ же отрубить голову моему брату.

Герцогъ. Какъ это мало правдоподобно.

Изабелла. О, хорошо бы для меня, если бы въ моихъ словахъ было такъ-же мало правды, какъ и правдоподобія!

Герцогъ. Клянусь небомъ, ты или сумасшедшая, сама не знающая, что говоришь, или тебя подстрекаетъ злоба, питаемая тобою противъ синьора Анджело. Во-первыхъ, честность его не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, во-вторыхъ, не посмѣлъ бы онъ такъ неумолимо преслѣдовать порокъ, которому подверженъ самъ. Еслибы самъ онъ былъ настолько же грѣшенъ, не сталъ бы онъ такъ сурово преслѣдовать твоего брата и не казнилъ бы его такъ неумолимо. Тебя кто-нибудь подучилъ. Говори правду, но чьимъ наущеніямъ рѣшилась ты жаловаться на намѣстника?

Изабелла. Итакъ, вотъ все, чего мнѣ удалось добиться! О, всеблагія силы небесныя, подкрѣпите мое терпѣніе, а когда время созрѣетъ, разоблачите зло, скрывающееся подъ личиною святости! Да хранитъ вашу свѣтлость небо отъ такого горя, подъ гнетомъ котораго ухожу я, оскорбленная такъ жестоко и недобившись вѣры въ то, что я говорила!

Герцогъ. Вижу я, тебѣ хотѣлось бы уйти. Схватить ее и отвести въ тюрьму. Можемъ-ли мы допустить, чтобы ядовитое дыханіе клеветы пятнало человѣка, настолько намъ близкаго. Тутъ непремѣнно кроется гнуснѣйшій заговоръ (Изабеллѣ). Зналъ-ли кто-нибудь о твоемъ намѣреніи идти сюда и жаловаться?

Изабелла. Зналъ отецъ Лодовико, человѣкъ, котораго я очень желала бы видѣть здѣсь.

Герцогъ. Вѣрно твой духовникъ? Кто здѣсь знаетъ этого Лодовико?

Люціо. Я знаю, ваша свѣтлость. Это человѣкъ постоянно ввязывающійся въ чужія дѣла. Онъ мнѣ сильно не по душѣ. Будь онъ лицомъ не духовнымъ, а свѣтскимъ, я вздулъ бы этого нахала на славу за кое-какія рѣчи, высказанныя противъ васъ, ваша свѣтлость, во время вашего отсутствія.

Герцогъ. Хорошія, должно быть, рѣчи, если судить но тому, что онъ рѣшился натравливать эту несчастную на нашего намѣстника! Розыскать этого монаха.

Люціо. Не далѣе, какъ вчера, я ихъ обоихъ, то-есть и его, и ее видѣлъ вмѣстѣ въ тюрьмѣ. Этотъ наглый монахъ страшный негодяй.

Братъ Питэръ. Да будетъ надъ вашею свѣтлостью благословеніе небесъ! Государь, я стоялъ неподалеку и слышалъ, какъ усердно стараются обмануть ваше царственное ухо. Во-первыхъ, вашего намѣстника уличаютъ совершенно облыжно. Онъ такъ-же неповиненъ въ грѣхѣ съ нею, какъ еще не народившійся младенецъ.

Герцогъ. Мы такъ и думали. Знаешь-ли ты того Лодовико, о которомъ говорила эта женщина?

Братъ Питэръ. Знаю за человѣка въ высшей степени добродѣтельнаго и святого, нисколько не нахальнаго и не любящаго вмѣшиваться въ чужія дѣла, какъ отзывается о немъ вотъ этотъ молодой человѣкъ. Клянусь честью, онъ никогда не позволялъ себѣ никакихъ нечестивыхъ рѣчей противъ вашей свѣтлости.

Люціо. Повѣрьте мнѣ, государь, онъ поносилъ васъ самымъ гнуснымъ образомъ.

Братъ Питэръ. Довольно! Настанетъ, быть-можетъ, время, когда ему удастся оправдаться лично, но въ настоящую минуту, государь, онъ одержимъ тяжелою болѣзнью. Тѣмъ не менѣе, узнавъ, что на доблестнаго синьора Анджело хотятъ жаловаться, онъ сталъ настоятельно требовать, чтобы я, явившись сюда, сообщилъ какъ-бы собственными его устами, что, — но его мнѣнію, — правда, и что ложь. Самъ-же онъ, когда бы этого ни потребовали, готовъ подтвердить свои показанія и присягой, и вѣскими доказательствами. Что-же касается этой женщины, дабы оправдать доблестнаго сановника, обвиняемаго въ глаза и всенародно, я буду изобличать ее во лжи прямо въ лицо, пока она не сознается что солгала.

Герцогъ. Послушаемъ твои обличенія, святой отецъ (Стража уводитъ Изабеллу; Маріанна подъ покрываломъ выступаетъ впередъ). Не смѣшно-ли все это тебѣ, дорогой мой Анджело? Боже мой, какъ самонадѣянны бываютъ иногда глупцы! Подайте мнѣ что-нибудь, на что я могъ-бы сѣсть. Ну, любезный кузенъ Анджело, такъ-какъ мы хотимъ сохранить въ этомъ дѣлѣ полное безпристрастіе, будь самъ судьею въ собственномъ дѣлѣ. Вотъ эта женщина, монахъ, не принадлежитъ-ли къ числу твоихъ свидѣтелей? Если такъ, вели ей открыть лицо, а потомъ пусть говоритъ.

Маріанна. Простите, государь, но лицо свое я открою только тогда, когда мнѣ прикажетъ это мужъ.

Герцогъ. Ты замужемъ?

Маріанна. Нѣтъ, государь.

Герцогъ. Такъ дѣвица?

Маріанна. Нѣтъ, государь.

Герцогъ. Значитъ, вдова.

Маріанна. Нѣтъ, государь, и не вдова.

Герцогъ. Какъ-же такъ: — ни дѣвушка, ни замужняя, ни вдова?

Люціо. Государь, она, должно быть, потаскушка; изъ нихъ, вѣдь, многія ни дѣвицы, ни замужнія, ни вдовы.

Герцогъ. Заставьте замолчать этого человѣка. Посмотримъ, какъ онъ станетъ разглагольствовать, когда ему придется отвѣчать за себя.

Люціо. Готовъ, государь, на все.

Маріанна. Каюсь, государь, что я никогда не была замужемъ, какъ и въ томъ, что я болѣе не дѣвственница. Я познала своего мужа, но ему неизвѣстно, что онъ меня позналъ.

Люціо. Должно-быть, пьянъ былъ; иначе этого ничѣмъ не объяснишь.

Герцогъ. Жаль, что и ты не въ такомъ-же состояніи. Тогда ты, можетъ быть, меньше давалъ бы воли языку. Молчи.

Люціо. Слушаю, государь.

Герцогъ. Однако, все это нисколько не касается Анджело.

Маріанна. Сейчасъ приступлю къ его защитѣ, государь. Женщина, обвиняющая его въ прелюбодѣяніи, обвиняетъ въ томъ моего мужа и вину его относитъ къ такому времени, когда онъ, находясь въ моихъ объятіяхъ, наслаждался любовью.

Анджело. Обвиняетъ она кого-нибудь еще, кромѣ меня?

Маріанна. Насколько мнѣ извѣстно, нѣтъ.

Герцогъ. Какъ, нѣтъ? Ты говоришь о своемъ мужѣ?

Маріанна. Мужъ этотъ, государь, именно и есть Анджело. Ему самому неизвѣстно, что, думая познать Изабеллу, онъ позналъ меня.

Анджело. Страшное заблужденіе! Дай намъ увидать твое лицо.

Маріанна. Когда приказываетъ мужъ, я повинуюсь (Открываетъ покрывало). Вотъ, жестокосердый Анджело, лицо, на которое, по тогдашнимъ твоимъ клятвамъ, нельзя было наглядѣться. Вотъ рука, которая почти уже была скована брачнымъ договоромъ съ твоею. Вотъ тѣло, взявшее на себя исполнить то, что обѣщала Изабелла, и которое, вмѣсто ея тѣла, насытило твою страсть у тебя-же въ бесѣдкѣ.

Герцогъ. Знаешь ты эту женщину?

Люціо. Только тѣлесно, какъ она увѣряетъ сама.

Герцогъ. Молчи, негодяй!

Люто. Слушаю, государь.

Анджело. Я вынужденъ, государь, сознаться, что знаю эту женщину. Лѣтъ пять тому назадъ, шли даже кое-какіе переговоры о бракѣ между мною и ею; однако переговоры эти почти тотчасъ были прерваны частью потому, что приданое ея болѣе не соотвѣтствовало обѣщанному, но главнымъ образомъ потому, что она легкомысленнымъ поведеніемъ значительно запятнала добрую свою славу. Съ тѣхъ поръ, то-есть, за послѣднія пять лѣтъ, клянусь вамъ честью, я ни разу не говорилъ, не видался съ нею и даже ничего о ней не слыхалъ.

Маріанна. О, государь, клянусь вамъ такъ-же вѣрно, какъ то, что свѣтъ льется на землю съ небесъ, какъ то, что слово исходитъ изъ дыханія, а правда неразлучна, съ добродѣтелью, — я жена этого человѣка, если только могутъ быть крѣпки клятвы на однѣхъ словахъ. Не далѣе, какъ въ ночь на прошедшій вторникъ, онъ, мой повелитель, у себя въ бесѣдкѣ обнималъ и цѣловалъ меня, какъ жену. Если это правда, я поднимусь съ колѣнъ безъ всякаго затрудненія; если неправда, пустъ навсегда останусь въ этомъ положеніи, какъ мраморное изваяніе.

Анджело. До сихъ поръ я только улыбался, но теперь, добрѣйшій мой повелитель, прошу васъ вручить мнѣ мечъ правосудія. Мое терпѣніе подвергалось достаточно долгому испытанію. Я вижу, что эти жалкія безразсудныя женщины поступаютъ такъ, повинуясь подстрекательству какого-нибудь болѣе важнаго лица, натравившаго ихъ на меня. Позвольте, государь, приступить къ разоблаченію ихъ козней.

Герцогъ. Отъ всей души даю тебѣ это позволеніе и, если клевета будетъ доказана, разрѣшаю прибѣгать къ какимъ угодно мѣрамъ наказанія. Неужто ты, глупый монахъ, и ты, зловредная женщина, дѣйствующіе заодно съ тою, которую отсюда увела стража, да, неужто вы могли вообразить, что, какъ бы вы не клялись и не распинались, мы повѣримъ вашимъ наговорамъ на человѣка, тогда-какъ доблесть и честь его скрѣплены печатью нашего довѣрія? Нѣтъ, созовите съ небесъ всѣхъ святыхъ, и если они станутъ свидѣтельствовать противъ Анджело, я и имъ не повѣрю. Возьмись за это дѣло, любезный Эскалъ, и помоги намъ добраться до источниковъ гнусныхъ козней. Клеветниковъ подстрекалъ еще какой-то монахъ; розыскать его.

Братъ Питэръ. Очень желалъ бы, государь, чтобы онъ былъ здѣсь, потому что жаловаться обѣихъ женщинъ подбивалъ именно онъ. Вашъ Профосъ знаетъ, гдѣ его найти; онъ можетъ привести его сюда.

Герцогъ. Ступай, пусть явится сейчасъ же (Профосъ уходитъ). А для тебя, мой вѣрный, мой испытанный кузенъ, конечно, важнѣе, чѣмъ для кого-либо другого, чтобы дѣло это разъяснилось вполнѣ. Когда же нанесенная тебѣ обида будетъ доказана вполнѣ, суди и осуждай виновныхъ, какъ тебѣ угодно. Я на нѣсколько минуть удалюсь отсюда, но вы не уходите, пока судьба клеветниковъ не будетъ рѣшена окончательно.

Эскалъ. Все разберемъ, государь, самымъ тщательнымъ образомъ (Герцогъ уходитъ). Синьоръ Люціо, вы, кажется, говорили, что отецъ Лодовико человѣкъ негодный?

Люціо. Клобукъ не дѣлаетъ еще монахомъ; въ немъ, кромѣ одежды, нѣтъ ровно ничего святого. Онъ о герцогѣ отзывался самымъ непотребнымъ образомъ.

Эскалъ. Мы попросимъ васъ побыть здѣсь до его прихода и повторить при немъ то, что онъ говорилъ. Монахъ этотъ, вѣроятно, окажется дѣйствительно отъявленнымъ негодяемъ.

Люціо. Въ этомъ онъ не уступитъ никому въ Вѣнѣ.

Эскалъ (Одному изъ свиты).Вы приведите Изабеллу сюда опять. Хочется мнѣ еще поговорить съ нею. Синьоръ Анджело, позвольте мнѣ допросить ее еще разъ. Увидите, какъ я ее проберу.

Люціо. Ну, судя по ея разсказу, не лучше, чѣмъ онъ.

Эскалъ. Что вы сказали?

Люціо. Мнѣ кажется, вашей милости удобнѣе было бы это сдѣлать съ ней наединѣ; тамъ она, вѣроятно, согласилась бы, но при другихъ, пожалуй, постыдится.

Входитъ Изабелла, сопровождаемая стражей; вскорѣ затѣмъ появляются снова одѣтый монахомъ Герцогъ и Профосъ.

Эскалъ. Я съумѣю выпытать ее темнымъ допросомъ.

Люціо. Прекрасно сдѣлаете: женщины впотьмахъ дѣлаются очень уступчивыми.

Эскалъ. Подойдите сюда, милѣйшая. Вотъ эта молодая особа отрицаетъ все, что вы говорили.

Люціо. Синьоръ, вотъ и бездѣльникъ, о которомъ я говорилъ, идетъ сюда съ Профосомъ.

Эскалъ. Прекрасно. Пожалуйста, не заговаривайте съ нимъ, пока мы васъ не попросимъ.

Люціо. Ни гу-гу.

Эскалъ. Монахъ, подойди сюда. Сознавайся, ты подговорилъ этихъ женщинъ клеветать на доблестнаго Анджело? Обѣ онѣ признались, что ты.

Герцогъ. Неправда.

Эскалъ. Знаешь-ли, гдѣ ты?

Герцогъ. Знаю, и съ такимъ глубокимъ уваженіемъ къ высокому вашему сану, съ какимъ иногда преклоняются передъ дьяволомъ изъ-за того, что престолъ у него огненный. Гдѣ же герцогъ? Ему слѣдовало бы выслушать меня самому.

Эскалъ. Герцога олицетворяемъ теперь мы, и отвѣтъ ты обязанъ давать намъ. Говори правду.

Герцогъ. Непремѣнно, хотя и рѣзкую. О, жалкія созданія! Вы, кажется, хотите поручить лисицѣ судить ягненка? Если такъ, прощай возможность возстановить истину. Герцогъ опять куда-то исчезъ, и дѣло это теперь пропащее! Самъ герцогъ поступилъ несправедливо, бросивъ дѣло на произволъ судьбы. Вмѣсто того, чтобы способствовать блестящему нашему оправданію, поручаетъ рѣшеніе нашей судьбы тому же самому негодяю, котораго мы собрались уличать.

Люціо. Вотъ мерзавецъ-то! Это тотъ самый, о которомъ я говорилъ.

Эскалъ. Какъ? Неужто, наглый, позорящій свое званіе монахъ, тебѣ мало, что ты подговорилъ вотъ этихъ женщинъ взводить клевету на стоящаго передъ тобою достойнѣйшаго мужа? — ты еще гнусными своими устами дѣлаешь его собственныя уши свидѣтелями своихъ клеветъ и смѣешь прямо въ лицо обзывать его мерзавцемъ? Мало этого: — ты дерзаешь изрекать хулу на самого герцога, дерзаешь укорять его въ несправедливости! Схватить его и подвергнуть пыткѣ! Мы изъ тебя до тѣхъ поръ станемъ вытягивать жилы, пока не узнаемъ настоящихъ твоихъ замысловъ. Герцогъ-то несправедливъ?!

Герцогъ. Перестань горячиться. Твоему герцогу такъ же мало придетъ на умъ хоть бы вотъ этотъ палецъ повредить мнѣ, какъ и самому себѣ. Я не подданный его и не здѣшній уроженецъ. Во время моего пребыванія по дѣламъ въ его владѣніяхъ, я успѣлъ разглядѣть многое, что здѣсь творится, и убѣдился, что въ вашемъ городѣ развратъ кипитъ, бьетъ ключемъ и готовъ излиться черезъ край, я убѣдился, что существуютъ законы, назначеніе которыхъ — карать всякія преступленія, но онымъ проступкамъ оказывается между тѣмъ такое покровительство, что издаваемые противъ нихъ указы, словно правила въ цирюльняхъ, не устрашаютъ, а только смѣшатъ.

Эскалъ. Онъ клевещетъ на государство. Ведите его въ тюрьму.

Анджело. Какія улики имѣете противъ него вы, синьоръ Люціо? Это, вѣдь, тотъ самый человѣкъ, о которомъ вы говорили?

Люціо. Тотъ самый. Подойди-ка сюда, почтеннѣйшее выбритое темя. Узнаешь ты меня?

Герцогъ. По голосу я припоминаю, что видѣлъ васъ, и кажется въ тюрьмѣ, когда герцогъ еще отсутствовалъ.

Люціо. Видѣлъ? Ну, а помнишь, что ты говорилъ про герцога?

Герцогъ. Какъ нельзя лучше.

Люціо. Да? Такъ? Значитъ, по твоему герцогъ въ самомъ дѣлѣ и развратникъ, и дуракъ, и трусъ, какъ ты утверждалъ въ то время?

Герцогъ. Прежде чѣмъ приписывать эти отзывы мнѣ, вамъ, синьоръ, слѣдовало бы помѣняться личностью со мною. Вы дѣйствительно говорили о герцогѣ и все это, и многое еще похуже.

Люціо. Ахъ ты проклятая тварь! Да развѣ я не отодралъ тебя за носъ въ наказаніе за твои рѣчи?

Герцогъ. Клянусь вамъ, господа, я люблю герцога такъ же, какъ самого себя.

Анджело. Слышите, чѣмъ послѣ всѣхъ своихъ гнусностей этотъ негодяй хочетъ себя обѣлить?

Эскалъ. Съ этимъ мерзавцемъ нечего даромъ тратить слова. Въ тюрьму его и какъ можно скорѣе! Эй, Профосъ, закуй его покрѣпче въ цѣпи и не давай болѣе разговаривать. Захвати также съ собою и этихъ негодяекъ, и ихъ соумышленника (Профосъ хочетъ взятъ Герцога подъ стражу).

Герцогъ. Не торопись, любезный; повремени немного.

Анджело. А, онъ еще противится? Помоги-ка взять его Люціо.

Люціо. Ну-ка, любезный, ну, ну, ну! Зачѣмъ понадобилось тебѣ, лживому бездѣльнику, скрывать свою бритую башку? Покажи намъ холопскую свою рожу! Хоть и не хочется тебѣ, а ты все-таки ее покажешь. Да, ты ее покажешь, хотя бы она вся покрыта была гнойными прыщами. Да, покажи намъ свою омерзительную образину, а затѣмъ отбывай на висѣлицѣ свой законный часъ (Срываетъ съ монаха капюшонъ и узнаетъ Герцога).

Герцогъ. Ты, негодяй, первый дѣлаешь меня снова герцогомъ. А ты, Профосъ, знай, что троихъ этихъ честныхъ личностей я беру на поруки (Обращается къ Люціо, старающемуся скрыться). Нѣтъ, погодите, любезный синьоръ, не старайтесь улизнуть. Между мною и вами сейчасъ должны произойти объясненія. Задержать его.

Люціо. Ну, все это, пожалуй, можетъ покончиться хуже, чѣмъ висѣлицей.

Герцогъ (Эскалу). Тебѣ я прощаю все, что ты говорилъ. Садись, а мы, съ позволенія синьора Анджело, займемъ его мѣсто. Если у него хватить словъ, хитрости и нахальства оправдываться, пусть онъ прибѣгнетъ къ этому ранѣе, чѣмъ услышитъ мой разсказъ, а затѣмъ пусть не разглагольствуетъ болѣе.

Анджело. Грозный мой повелитель, преступленіе мое явилось бы ничтожнымъ рядомъ съ моимъ нахальствомъ, если бы я могъ предполагать, что вина моя не вполнѣ разгадана, когда я вижу ясно, что проступокъ мой такъ же хорошо извѣстенъ вашей свѣтлости, какъ и божественному Провидѣнію. Поэтому не длите моего позора дальнѣйшимъ разбирательствомъ дѣла. Да будетъ признаніе и моимъ осужденіемъ. Немедленный приговоръ, а затѣмъ смерть — вотъ вся та милость, о которой я молю.

Герцогъ. Подойди, Маріанна. Говори, былъ ты съ нею обрученъ?

Анджело. Былъ, государь.

Герцогъ. Ступай, обвѣнчайся съ нею сейчасъ же. Обрядъ этотъ совершишь ты, святой отецъ, а затѣмъ приведешь ихъ снова сюда назадъ. Профосъ, ступай съ ними и ты (Анджело, Маріанна, Братъ Питэръ и Профосъ уходятъ).

Эскалъ. Государь, меня менѣе изумляетъ странность проступка, чѣмъ отсутствіе въ Анджело чувства чести.

Герцогъ. Подойди поближе, Изабелла. Прежній монахъ теперь твой государь. Однако, такъ какъ, не смотря на перемѣну во внѣшности, сердце мое осталось такимъ же, какъ и было, я и теперь по прежнему готовъ помогать тебѣ совѣтами и быть твоимъ ходатаемъ.

Изабелла. Простите, ваша свѣтлость, что я, не зная, кто вы, дерзала безпокоить, утруждать васъ своими просьбами.

Герцогъ. Прощаю, но и ты, прелестная дѣвушка, будь настолько же снисходительна и къ намъ. Я знаю, смерть твоего брата тяжелымъ камнемъ лежитъ у тебя на сердцѣ. Тебя, можетъ быть, удивляетъ, зачѣмъ я, стараясь спасти ему жизнь, самъ между тѣмъ скрывался, зачѣмъ, пользуясь своею властью, не предотвратилъ гибельной его кончины? О, милое и доброе созданіе, я никогда не предполагалъ, что смертный приговоръ исполненъ будетъ такъ поспѣшно, и это перевернуло всѣ мои планы. Миръ его праху! Жизнь, наслаждающаяся своимъ существованіемъ, не боясь смерти, лучше той, которая вѣчно находится подъ ея страхомъ. Утѣшься хоть тѣмъ, что твоему брату выпала именно такая доля; онъ теперь вполнѣ счастливъ.

Анджело, Маріанна, Братъ Питэръ и Профосъ возвращаются.

Изабелла. Постараюсь, добрѣйшій мой повелитель.

Герцогъ. Вотъ сюда идетъ новобрачный, посягавшій на твою такъ хорошо обороняемую честь, и тебѣ, ради Маріанны, слѣдовало бы его простить. Однако, такъ какъ онъ самъ преступилъ законъ, за нарушеніе котораго казнилъ твоего брата, то-есть, покушался на святое твое цѣломудріе, а затѣмъ, не исполнилъ клятвы избавить твоего брата отъ смерти, само правосудіе вопіетъ собственными устами виноватаго: — «Анджело отвѣтитъ за Клаудіо! Смерть за смерть! Пусть чрезмѣрная поспѣшность и такая же медлительность сами отвѣчаютъ за себя! Приговоръ за приговоръ и мѣра за мѣру!» Теперь, Анджело, когда твое преступленіе доказано до полной очевидности, запирательство не повело бы ни къ чему. Слушай же наше рѣшеніе: — мы приговариваемъ тебя къ смерти на той же плахѣ, на которой погибъ Клаудіо. Казнь должна быть совершена такъ же поспѣшно, какъ и тогда. Ведите его!

Маріанна. Добрый мой повелитель, надѣюсь ты далъ мнѣ мужа не для того, чтобы насмѣяться надо мною?

Герцогъ. Насмѣялся надъ тобою самъ же твой мужъ. Бракъ этотъ я счелъ необходимымъ для спасенія собственной твоей чести. Вся твоя жизнь, благодаря уступкѣ, сдѣланной тобою Анджело, безъ этого брака навсегда омрачилась бы позоромъ. Безъ него стало бы немыслимымъ то хорошее, которое, быть можетъ, еще ожидаетъ тебя въ будущемъ. Все его состояніе должно бы по закону перейти въ государственную казну, но мы, въ силу нашего сочувствья къ тебѣ, дѣлаемъ его вдовьимъ твоимъ наслѣдіемъ. Это поможетъ тебѣ найти другого мужа.

Маріанна. Другого, даже лучшаго мужа, государь, я не желаю.

Герцогъ. Не проси за него: — наше рѣшеніе неизмѣнно.

Маріанна (Падая на колѣни). О, повелитель, молю тебя!

Герцогъ. Всѣ мольбы напрасны. Ведите его на казнь.

Маріанна. О, государь, повремените! Милая Изабелла, преклони колѣни рядомъ со мною, присоедини мольбу свою къ моей, и вся дальнѣйшая моя жизнь будетъ принадлежать тебѣ; да, всю жизнь я стану служить тебѣ, какъ раба.

Герцогъ. Съ твоей стороны безумно обращаться къ ней съ такою просьбою. Если она преклонитъ колѣни, чтобы испрашивать помилованіе за такое преступленіе, духъ ея брата разрушитъ сковывающіе его каменные своды и въ ужасѣ увлечетъ ее отсюда.

Маріанна. Изабелла, милая Изабелла, стань рядомъ со мною на колѣни и не говори хоть ни слова, — говорить буду я — а подними только съ мольбою руки. Увѣряютъ, будто въ самыхъ лучшихъ людяхъ гнѣздятся пороки, и будто чаще всего эти люди, отдавъ должную дань своей человѣческой природѣ, становятся еще лучше прежняго. Тоже самое можетъ произойти и съ моимъ мужемъ. О, Изабелла, неужто ты откажешься преклонить колѣни рядомъ со мною?

Герцогъ. Своею смертью онъ искупитъ смерть Клаудіо.

Изабелла (Бросаясь на колѣни). Великодушный государь, благоволите отнестись къ осужденному такъ, какъ будто братъ мой еще живъ. Мнѣ начинаетъ казаться, что имъ руководила полная искренность, пока онъ не увидалъ меня. Если это такъ, не приговаривайте его къ смертной казни. Братъ мой осужденъ былъ по закону, такъ-какъ онъ дѣйствительно виноватъ былъ въ томъ проступкѣ, за который поплатился потомъ жизнію. Что-же касается Анджело, злое его намѣреніе не повлекло за собою никакихъ дурныхъ послѣдствій, поэтому слѣдуетъ считать, что это намѣреніе умерло на пути. Мысль человѣческая суду не подлежитъ, а намѣреніе человѣка — только мысль.

Маріанна. Только мысль, государь!

Герцогъ. Всѣ ваши мольбы ни къ чему не поведутъ. Встаньте (Онѣ встаютъ). На память мнѣ приходитъ еще одно преступленіе. Скажи, Профосъ, какъ случилось, что Клаудіо казненъ былъ не въ обычный часъ?

Профосъ. По особому предписанію намѣстника, государь.

Герцогъ. Предписаніе было форменное?

Профосъ. Нѣтъ, государь, оно сообщено было мнѣ черезъ гонца.

Герцогъ. За это мы отрѣшаемъ тебя отъ должности. Отдай ключи.

Профосъ. Простите, государь! Сдавалось мнѣ, что это не совсѣмъ, какъ слѣдуетъ, но я не зналъ навѣрное, такъ-ли это въ самомъ дѣлѣ? Пообсудивъ-же все хорошенько, я раскаялся въ своей опрометчивости, и вотъ доказательство: — въ тюрьмѣ еще есть человѣкъ, котораго слѣдовало казнить по тайному приказанію, а онъ живъ до сихъ поръ.

Герцогъ. Кто-же это?

Профосъ. Нѣкій Бернардино.

Герцогъ. Жаль, что ты не сдѣлалъ того-же для Клаудіо. Ступай, приведи его сюда; дай мнѣ на него взглянуть (Профосъ уходитъ).

Эскалъ. Синьоръ Анджело, я глубоко скорблю о томъ, что вы, будучи всегда такимъ разумнымъ и воздержнымъ, оступились такъ неосторожно подъ вліяніемъ плотскихъ чувствъ и потомъ такъ непростительно превысили власть, карая другого за такую-же слабость, какой вы поддались сами.

Анджело. Я и самъ скорблю о томъ, что причиняю вамъ такую глубокую скорбь. Мнѣ самому такъ невыносимо тяжело, что я скорѣе готовъ молить о смерти, чѣмъ о помилованіи. Я достоинъ смерти, поэтому и зову ее.

Профосъ возвращается, ведя съ собою Бернардино, Клаудіо и Джульетту. Лицо Клаудіо сильно закутано.

Герцогъ. Который-же Бернардино?

Профосъ. Вотъ этотъ, государь.

Герцогъ. Мнѣ объ этомъ человѣкѣ говорилъ монахъ. Слушай, пріятель: — разсказываютъ, будто душа у тебя въ конецъ зачерствѣлая, будто за предѣлами земной жизни ты не признаешь ничего, поэтому и ведешь жизнь вполнѣ сообразную съ этими понятіями. Ты приговоренъ къ смерти, но я прощаю тебѣ всѣ твои земныя прегрѣшенія, однако за это помилованіе я самъ какъ милости прошу: — исправься и приготовь себя къ лучшему будущему. Не лишайте его, святой отецъ, полезныхъ назиданій, передаю его въ ваши руки. А это что за закутанный молодецъ?

Профосъ. Другой спасенный мною узникъ. Приказано было и ему отрубить голову въ одно время съ Клаудіо. Онъ до того похожъ на послѣдняго, что ихъ, право, можно принять одного за другого (Открываетъ лицо Клаудіо).

Герцогъ (Изабеллѣ). Если онъ похожъ на Клаудіо, я въ память твоего брата прощаю его. Ты-же, красавица, дай мнѣ руку, сказки, что согласна быть моею женою, и онъ тоже станетъ моимъ братомъ. Все это объяснится подробнѣе въ свое, болѣе удобное время. По всему происходящему синьоръ Анджело можетъ догадаться, что онъ спасенъ; а такое заключеніе я вывожу изъ того, что глаза его снова оживились. Твой проступокъ обратился не противъ, а за тебя: — вмѣсто кары, ты получаешь за него счастіе. Смотри-же, люби жену; ея прекрасныя качества не только не уступаютъ твоимъ, но даже много ихъ превосходятъ… Какъ ни расположенъ я сегодня прощать всѣмъ, но здѣсь есть человѣкъ, простить котораго я не могу. Ты, Люціо, ты холопъ, отзывавшійся обо мнѣ, какъ о дуракѣ, о трусѣ, о сластолюбивомъ прелюбодѣѣ, объясни, чѣмъ заслужилъ я такое нелестное мнѣніе?

Люціо. Повѣрьте, государь, говорить такимъ образомъ меня заставилъ господствующій обычай злословить. Когда вы желаете повѣсить меня за мои слова, это въ вашей волѣ, но я былъ бы очень счастливъ, если бы вы, вмѣсто того, чтобы вѣшать, просто приказали бы меня высѣчь.

Герцогъ. Сначала тебя и высѣкутъ, но потомъ все-таки повѣсятъ. Послушай, Профосъ, оповѣсти по всему городу, что гдѣ-то есть женщина, опозоренная вотъ этимъ развратникомъ, а что есть такая, я знаю изъ собственныхъ его клятвенныхъ увѣреній; онъ даже хвастался, что у нея есть отъ него ребенокъ. Розыскать ее, и какъ только она явится, тотчасъ же повѣнчать ее съ ея обольстителемъ. Послѣ же бракосочетанія высѣчь его и повѣсить.

Люціо. Умоляю вашу свѣтлость, не заставляйте меня жениться на непотребной. Вы сами сейчасъ сказали, что я снова сдѣлалъ васъ герцогомъ; не дѣлайте же меня въ награду за это рогоносцемъ.

Герцогъ. Клянусь честью, ты на ней женишься. На этомъ условіи я прощаю тебѣ твое злорѣчіе и всѣ другія прегрѣшенія. Отведите его въ тюрьму и позаботьтесь, чтобы приказанія мои были исполнены какъ можно скорѣе.

Люціо. Государь, женитьба на потаскушкѣ хуже сѣченія, хуже повѣшенія; она разомъ и позоръ, и смерть.

Герцогъ. Вполнѣ заслуженная кара за клевету на государя. Возстанови же, Клаудіо, честь обольщенной тобою дѣвушки. Маріанна, будь счастлива, а ты, Анджело, люби ее; я былъ ея духовникомъ и знаю, что нравственность у нея безукоризненная. Благодарю тебя, вѣрный другъ мой Эскалъ, за великую твою доброту; въ будущемъ тебя за нее ожидаетъ болѣе блестящая награда, Благодарю тебя, Профосъ, за твое усердіе и за умѣніе хранить тайны; въ самомъ недалекомъ будущемъ мы назначимъ тебя на болѣе высокую должность. Прости его, Анджело, что онъ, вмѣсто головы Клаудіо, принесъ тебѣ голову Рагоцино; вина эта сама себя оправдываетъ. Дорогая Изабелла, сильно заботясь о твоемъ счастьи, я хочу предложить, чтобы отнынѣ все мое было твоимъ, а все твое моимъ. Проводите меня всѣ во дворецъ; тамъ вы услышите то, что мнѣ осталось вамъ разсказать и что узнать вамъ слѣдуетъ (Всѣ уходятъ).

ПРИМѢЧАНІЯ къ ПЯТОМУ ТОМУ

«МѢРА ЗА МѢРУ».

«Мѣра за мѣру» впервые появилась въ in-folio 1623 года. Относительно времени происхожденія этой пьесы Шекспира у насъ нѣтъ никакихъ внѣшнихъ фактическихъ указаній. Такимъ образомъ, у насъ остаются только внутренніе признаки, т. е., главнымъ образомъ, языкъ, стихосложеніе и общій тонъ всей пьесы, по которымъ мы можемъ съ нѣкоторой вѣроятностью заключить, къ какому періоду дѣятельности Шекспира эта пьеса принадлежитъ. Языкъ и стихосложеніе имѣютъ совершенно тотъ же характеръ, какой имъ присущъ въ «Гамлетѣ» и въ «Юліѣ Цезарѣ». Значитъ, созданіе этой драмы мы должны отнести приблизительно къ эпохѣ 1601—1604 гг. Что же касается до общаго тона, до настроенія, въ которомъ находился Шекспиръ, когда писалъ «Мѣра за мѣру», то изъ этомъ отношеніи всѣ три только-что указанныя драмы поразительно похожи другъ на друга, Это сходство такъ велико, что прямо обращаетъ на себя вниманіе читателя. Поэтому, не будетъ слишкомъ смѣлымъ заключить, что всѣ три пьесы написаны въ одинъ, сравнительно очень короткій промежутокъ времени, подъ давленіемъ однѣхъ и тѣхъ же умственныхъ и нравственныхъ заботъ, въ одномъ и томъ же душевномъ настроеніи, — можетъ быть, подъ впечатлѣніемъ однѣхъ и тѣхъ же внѣшнихъ условій. Настроеніе это выразилось полнымъ пессимизмомъ, безотрадными взглядами на жизнь. Въ Шекспирѣ этого періода можно даже усмотрѣть значительный упадокъ духа. Періодъ комедій на этотъ разъ, очевидно, окончился, молодость прошла, оставивъ послѣ себя одно лишь разочарованіе и какое-то недовѣріе къ жизни.

Въ царствованіе Карла II, Давенайнъ, — извѣстный въ то время драматургъ, считавшійся незаконнымъ сыномъ Шекспира, слилъ въ одну пьесу «Мѣра за мѣру» и комедію «Много шуму изъ ничего», и такимъ образомъ возникшая комедія изъ двухъ пьесъ Шекспира была представлена на королевскомъ театрѣ въ 1673 году. Нѣсколько позднѣе либреттистъ Джильдонъ передѣлалъ «Мѣра за мѣру» въ пьесу, которая была поставлена на театрѣ Линкольна въ 1700 году. — Гаррикъ, не смотря на то, что былъ однимъ изъ самыхъ горячихъ поклонниковъ генія Шекспира, не рѣшился поставить на своемъ театрѣ «Мѣра за мѣру», которая считалась пьесой чрезвычайно неприличной. Кембль, болѣе смѣлый, поставилъ ее въ 1789 г., но, не смотря на значительные урѣзки, которые онъ сдѣлалъ въ пьесѣ, драма Шекспира успѣха не имѣла. Въ Англіи и до сихъ поръ избѣгаютъ давать «Мѣра за мѣру»; за то въ Германіи эта драма пользуется огромной популярностью.

Считаемъ не лишнимъ напомнить, что Пушкинъ пересказалъ «Мѣра за мѣру» въ поэмѣ, которую озаглавилъ «Анжело», по имени одного изъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ шекспировской драмы. Для того, чтобы показать, какъ Пушкинъ обработалъ этотъ сюжетъ, укажемъ, между прочимъ, на одинъ монологъ, знаменитый монологъ, начинающійся словами: «Разсчитывай на одну только смерть» (III, 1). Весь этотъ длинный монологъ, въ которомъ выразился весь пессимизмъ Шекспира, у Пушкина совершенно пропущенъ. Нашъ поэтъ замѣнилъ его слѣдующими стихами:

Старикъ доказывалъ страдальцу молодому,

Что смерть и бытіе равны одно другому,

Что здѣсь и тамъ одна безсмертная душа

И что подлунный міръ не стоитъ ни гроша.

Съ нимъ бѣдный Клавдіо печально соглашался,

А въ сердцѣ милою Джильеттой занимался.

Мы сказали, что между «Мѣра за мѣру» и «Гамлетомъ» существуетъ большая аналогія. Эта аналогія заключается не только въ общемъ настроеніи, но и въ нѣкоторыхъ, очень любопытныхъ частностяхъ. Такъ, напримѣръ, слова Гамлета: «То die to sleep» (умереть — заснуть) почти дословно повторены Клавдіемъ: «Ау, but to die, and go we know not where…» (Такъ, но умереть, отправиться невѣдомо куда…) Затѣмъ, опасенія Гамлета относительно того, что будетъ по смерти, соотвѣтствуютъ словамъ Изабеллы, которая повторяетъ ту же самую мысль: «tho sense of death is most in apprehension» (ощущеніе смерти болѣе всего въ опасеніи). Слова Гамлета, обращаемыя къ Офеліи: «Be thou as chaste as ice, as pure, as snow, thou shalt not escape calumny» (будь ты цѣломудренна какъ ледъ, чиста какъ снѣгъ, — не избѣжать тебѣ клеветы) — напоминаютъ слова герцога въ «Мѣра за мѣру»: «Ни власть, ни санъ не избавляютъ въ этомъ мірѣ отъ нареканія; не щадитъ грозящая съ тыла клевета и чистѣйшей добродѣтели». Наконецъ, сомнѣнія относительно того, что будетъ послѣ смерти, выражены въ «Мѣра за мѣру» гораздо сильнѣе, чѣмъ въ знаменитомъ монологѣ Гамлета. — «То be or not to be». Это въ особенности относится къ словамъ Клавдіо: «Положимъ такъ, но умереть, отправиться невѣдомо куда, лежать неподвижно и гнить въ холодной могилѣ! Утратить жизненность, полную тепла и движенія, чтобы превратиться въ безчувственную глыбу, межъ тѣмъ, какъ испытавшему столько наслажденій духу придется купаться въ огненномъ потокѣ, или пребывая въ пространствѣ толсторебраго льда, вѣчно дрожать отъ невыносимаго холода; или, будучи подхваченнымъ буйнымъ вѣтромъ, съ невообразимою быстротою вѣчно кружиться около висящаго въ воздухѣ міра; или очутиться среди тѣхъ несчастнѣйшихъ изъ несчастныхъ, которыхъ необузданное, ничего навѣрно не значащее воображеніе не можетъ представить себѣ иначе, какъ воющими!..» (III, 1, стр. 38). Этотъ монологъ Пушкинъ прекрасно резюмировалъ слѣдующимъ образомъ:

Такъ… однакожь… умереть,

Идти невѣдомо куда, во гробѣ тлѣть,

Въ холодной тѣснотѣ… увы! земля прекрасна

И жизнь мила. А тутъ: войти въ нѣмую мглу,

Стремглавъ низвергнуться въ кипящую смолу,

Или во льду застыть, иль съ вѣтромъ быстротечнымъ

Носиться въ пустотѣ, пространствомъ безконечнымъ…

Стр. 6. «Слово миръ, о которомъ упоминается въ предъобѣденной молитвѣ». Въ молитвенникѣ, напечатанномъ въ 1564 году (въ годъ рожденія Шекспира), по приказанію королевы Елисаветы, говорится: "благодарственная молитва послѣ каждой трапезы, должна оканчиваться слѣдующимъ образомъ: «Deus servet Ecelesium — Regem vel Reginam custodiat — Cousiliarios ejus regat — Populum Universum tueatur — et Pacem nobis donhet perpetuam».

Стр. 7. «По моему, лучше быть кромкой отъ англійскаго сермяжнаго сукна, чѣмъ французскимъ бархатомъ, выстриженнымъ, какъ выстриженъ ты». — Джонсонъ утверждаетъ, что эта шутка относительно выстриженнаго бархата есть намекѣ на потерю волосъ, вслѣдствіе такъ называемой французской болѣзни (англичане называютъ французской болѣзнію ту болѣзнь, которую французы долгое время навивали неаполитанскою болѣзнію). Люціо, признавая, что его собесѣдникъ имѣетъ большой опытъ во французской болѣзни, готовъ пить за его здоровье, но воздерживается пить изъ одного стакана послѣ него. Во времена Шекспира господствовало мнѣніе, что стаканъ, изъ котораго пило лицо, страдающее заразной болѣзнью, могъ передать болѣзнь другому лицу.

Стр. 7. «Съ придачей французской кроны». — Въ англійскомъ подлинникѣ въ этомъ мѣстѣ находится не переводимая игра значеніями слова Sound, — здоровый и звучный.

Стр. 9. «Сѣкира небесъ кого хочетъ милуетъ, а кого не хочетъ миловать, того караетъ». — Посланіе апостола Павла къ Римлянамъ, гл. IX, стихъ 15.

Стр. 13. «Подобно кулику, шутить языкомъ и пѣть далеко отъ гнѣзда, то-есть, отъ сердца», — значитъ, какъ куликъ, который, чтобы обмануть охотника, кричитъ, отлетѣвъ далеко отъ гнѣзда.

Стр. 16. «Иные здравыми и невредимыми выходятъ изъ цѣлой чаши преступленій», въ оригиналѣ «Brakes of vice» — «квашня преступленій».

Стр. 17. "Неимѣющіе никакой «профанаціи». — Profanation — нечестіе, оскверненіе, поруганіе святыни, вмѣсто profession — вѣроисповѣданіе, ремесло, промыселъ.

Стр. 17. "Отъ своей жены, которую я «детестую», — «Whom I detest, т. е., которую ненави;у. Слово detest Локоть употребляетъ вмѣсто protest — клянусь, свидѣтельствую, заявляю.

Стр. 19. „А я подъ присягой готовъ показать“. Въ подлинникѣ вмѣсто слова depose — показывать. Накипь употребляетъ слово suppose — полагать, предполагать.

Стр. 19. „И хозяйка его тоже женщина подозрительная“. Тутъ Локоть, а за нимъ и Потѣшникъ употребляютъ вмѣсто слова suspected, — подозрѣваемый, подозрительный, по созвучію слово respected — уважаемый.

Стр. 20. „Ганнибалъ“ — вмѣсто Каннибалъ.

Стр. 30. „Ихъ неумѣлая любовь принимаетъ видъ обиды“. Комментаторъ Тайруайтъ видитъ въ этихъ словахъ намекъ на короля Якова I. И дѣйствительно, основатель въ Англія династіи Стюартовъ не любилъ публичныхъ овацій; онъ, какъ утверждаетъ сэръ Симмонсъ Ивъ въ своихъ „Запискахъ“, желалъ чумы тѣмъ, которые толпились, чтобъ его видѣть: „Would bid a pox or a plague on such as flocked to see hоm“.

Ctp. 42. „Съ темнымъ и свѣтлымъ бастардомъ“. Тутъ игра значеніями слова bastard — родъ сладкаго винограднаго вина и незаконнорожденный.

Стр. 43. „Она такъ объѣлась мяса, что теперь сама сидитъ въ кадкѣ“. При тогдашнемъ потогонномъ леченіи извѣстныхъ болѣзней, кадки замѣняли ванны.

Стр. 53. „Палачу чаще приходится просить прощенія“. Одно мѣсто изъ комедіи „Какъ вамъ угодно“ объясняетъ мысль Потѣшника: „Палачъ, — говоритъ Сильвій, — сердце котораго очерствѣло отъ постояннаго зрѣлища смерти, никогда не спускаетъ сѣкиры на шею своей жертвѣ, не испросивши предварительно у ней прощенія“.

Стр. 55. Герцогъ: „Онъ принесъ помилованіе Клаудіо“. Въ изданіи 1623 года это говоритъ Профосъ, предшествующую-же фразу Герцогъ. Мы измѣняемъ это по Найту и другимъ комментаторамъ, потому что за нѣсколько словъ передъ этимъ Профосъ отрицаетъ возможность ожидаемой герцогомъ отмѣны.

Стр. 58. „Здѣсь много постоянныхъ ея гостей“. Это перечисленіе обитателей тюрьмы очень ярко освѣщаетъ, по мнѣнію Джонсона, состояніе нравовъ во времена Шекспира. Кромѣ тѣхъ обычаевъ, странности которыхъ общи всѣмъ вѣкамъ, мы имѣемъ здѣсь четырехъ забіякъ и одного путешественника. Весьма вѣроятно, что оригиналы этихъ портретовъ были тогда извѣстны публикѣ.

Стр. 58. „Вмѣсто денегъ получившій сколько-то оберточной бумаги“. Ростовщики въ эпоху Шекспира, какъ впрочемъ это бываетъ и въ наше время, давали занимаемую сумму не сполна наличными, а и товаромъ, не лучше, по большей части, чѣмъ обыкновенная оберточная бумага, почему и назывались торговцами оберточной бумаги. Въ „Защитѣ мошенничества“ (1592 г.) извѣстный тогда писатель Робертъ Гринъ изображаетъ критическое положеніе несчастнаго, принужденнаго занять „сто ливровъ, изъ которыхъ сорокъ наличными, а шестьдесятъ различнымъ товаромъ, въ родѣ струнъ для лютни, лошадей изъ картона и оберточной бумаги“. Господинъ „Опрометчивый“, какъ кажется, былъ жертвой операціи подобнаго-же рода.

Стр. 58. „Потомъ здѣсь сидитъ по жалобѣ господина Трехнитнаго“… сшившаго для своего закащика три пары платья изъ атласа персиковаго цвѣта». Здѣсь не переводимая игра словъ: suit — жалоба, искъ и платье; peach-colored — персикоцвѣтный и реасѣ — обвинять, доносить.

Стр. 72. «Клобукъ не дѣлаетъ еще монахомъ». Въ англійскомъ текстѣ по-латыни: «Cucullus non facit monachnin».

Стр. 74. «Словно правила въ цирюльняхъ». Въ цирюльняхъ собиралось много тунеядцевъ, а потому хозяева ихъ, для предотвращенія безчинствъ и для поддержанія хоть какого-нибудь порядка, составляли нѣчто въ родѣ правилъ, и большею частью въ стихахъ. Правила эти прибивались къ дверямъ и нарушенія ихъ наказывались штрафами. Докторъ Кенрикъ, одинъ изъ издателей Шекспира въ прошломъ вѣкѣ, видѣлъ такія правила въ одной цирюльнѣ графства Іоркскаго. Въ своемъ изданіи онъ приводитъ ихъ дословно:

"Первый пришедшій будетъ первый обритъ. Поэтому не приходите слишкомъ поздно. А пришедши, ведите себя прилично; ибо тотъ, кто не будетъ исполнять этихъ правилъ, заплатить штрафъ. А потому, держите ухо востро.

1) Кто входитъ сюда въ большихъ сапогахъ со шпорами, не долженъ двигаться, а если обнаружится какое-либо движеніе и задѣнетъ кого-нибудь своими шпорами, долженъ поставить кружку пива, каждый разъ.

2) Кто невѣжливо и грубо садится на мѣсто другого, поставитъ бутылку пива и такимъ образомъ получитъ урокъ вѣжливости.

3) Кто будетъ ругаться и клясться, долженъ будетъ выкинуть изъ своего кошелька семь пенсовъ.

4) Когда цирюльникъ разсказываетъ исторіи, всѣ должны молчать; а кто его будетъ прерывать, долженъ будетъ поставить бутылку элю.

5) Кто не можетъ или не хочетъ снять съ головы свою шляпу, когда его причесываютъ, заплатитъ кружку пива.

6) А кто не можетъ или не хочетъ платить, будетъ отправленъ лишь на половину причесаннымъ.

Стр. 75. «Отбывай на висѣлицѣ свой законный часъ». Повѣшенный, по англійскимъ законамъ, долженъ висѣть никакъ не менѣе часа.