Лишь между скалъ живетъ орелъ свободный,
Онъ долженъ быть свирѣпъ и одинокъ.
Но почему ревнивецъ благородный
Убилъ любовь, чтобъ, сокративъ свой срокъ, 5 Явивши міру ликъ страстей и стона,
Ножомъ убить себя? О, Дездемона!
Пусть мнѣ о томъ разскажетъ стебелекъ.
А если нѣтъ,—пускай разскажетъ Этна!
Падетъ въ солому искра незамѣтно, 10 Рубиномъ заиграетъ огонекъ,
Сгорятъ дома, пылаетъ вся столица,
Что строилъ милліонъ прилежныхъ рукъ,
И, въ заревѣ, все—шабашъ, рдяны лица,
Тысячелѣтье—лишь напрасный звукъ, 15 Строительство людей—лишь тѣнь, зарница.
Есть въ Книгѣ книгъ завѣтная страница,
Прочти,—стрѣла поетъ, ты взялъ свой лукъ.
Убійство и любовь такъ близко рядомъ,
Хоть двое иногда десятки лѣтъ 20 Живутъ, любя, и ни единымъ взглядомъ
Не предадутъ—въ нихъ сторожащій—свѣтъ.
И такъ умрутъ. И гдѣ всей тайны слѣдъ!
Въ лучисто-длинномъ спискѣ тѣхъ любимыхъ,
Которыя умѣли цѣловать, 25 Есть Клеопатра. На ея кровать
Прилегъ герой, чья жизнь—въ огнѣ и въ дымахъ
Сожженныхъ деревень и городовъ.
Еще герой. Мигъ страсти вѣчно-новъ.
Еще, еще. Но кто же ты—волчица? 30 И твой дворецъ—игралищный вертепъ?
Кто скажетъ такъ, тотъ глупъ, и глухъ, и слѣпъ.
Коль въ мірѣ всемъ была когда царица,
Ей имя—Клеопатра, знакъ судебъ,
Съ кѣмъ ходъ столѣтій губящихъ содруженъ. 35 Ей лучшая блеснула изъ жемчужинъ,
И съ милымъ растворивъ ее въ винѣ,
Она сожгла на медленномъ огнѣ
Два сердца,—въ дымахъ нѣжныхъ благовоній,
Любовникъ лучшій, былъ сожженъ Антоній.
40 Но гдѣ, въ какомъ неистовомъ законѣ
Означено, что дьяволъ есть во мнѣ?
Вѣдь ангела люблю я при Лунѣ,
Для ангела сплетаю маргаритки,
Для ангела стихи свиваю въ свитки, 45 И ангела зову въ моемъ бреду,
Когда звѣздой въ любви пою звѣзду.
Но жадный я, и въ жадности упоренъ.
Неумолимъ. Всѣ хищники сердецъ—
Во мнѣ, во мнѣ. Мой ликъ ночной повторенъ, 50 Хотя изъ звѣздъ мой царственный вѣнецъ.
Гдѣ нѣтъ начала, не придетъ конецъ,
Разбѣгъ двухъ душъ неравенъ и неровенъ.
Но тамъ, гдѣ есть разорванность сердецъ,
Есть молнія, и въ срывахъ струнъ—Бетховенъ.