Король Генрихъ IV.
Время написанія и перваго появленія въ печати обѣихъ частей «Генриха IV» опредѣляется довольно точно: такъ какъ онѣ по содержанію представляютъ прямое продолженіе «Ричарда II», то a priori вѣроятно, что онѣ возникли непосредственно послѣ этой драмы, которая была напечатана впервые въ 1597 г. безъ имени автора. Заканчивая «Ричарда II», поэтъ уже задумалъ «Генриха IV»: это видно изъ разговора только что коронованнаго Генриха съ молодымъ Перси въ первой изъ названныхъ драмъ (V, 3), разговора, показывающаго, что фантазія поэта уже была занята разработкой типа его любимаго героя, принца Уэльскаго, впослѣдствіи Генриха V. Та же хронологическая связь доказывается, наконецъ, и имѣющимися въ нашемъ распоряженіи внѣшними фактами, относящимися къ исторіи занимающихъ насъ драмъ. Мы знаемъ, что первая часть Генриха IV появилась въ печати уже въ 1598 г. безъ имени автора, которое было прибавлено лишь ко второму изданію 1599 г.; вторая же часть, возникшая не позже 1599 г., напечатана впервые лишь въ 1600 г. Попытка болѣе точнаго хронологическаго пріуроченія, сдѣланная Кольеромъ (Collier, 1835), желавшимъ доказать, что работа надъ второй частью была закончена еще до 25 февраля 1598 г., основана на недоразумѣніи. Впрочемъ, болѣе точная датировка въ данномъ случаѣ и не важна; гораздо важнѣе фактъ, что какъ «Ричардъ II», такъ и обѣ части «Генриха IV» далеко не первыя драматическія «хроники» Шекспира. Всѣ три части «Генриха VI», a также «Ричардъ III» написаны лѣтъ на 6—7 раньше (т. е. около 1592—1593 г.), хотя по изображеннымъ въ нихъ событіямъ онѣ слѣдуютъ за ними, обнимая время отъ 1422 до 1485 гг. Между ними и нашими драмами лежатъ, повидимому, еще «Безплодныя усилія любви», «Два Веронца», «Ромео и Джульетта», «Сонъ въ Иванову ночь» и, вѣроятно, «Король Джонъ».
Эти годы, проведенные въ непрерывной работѣ, не пропали даромъ для поэта; хронологическому отличію вполнѣ соотвѣтствуетъ отличіе художественное и техническое. Прогрессъ въ ростѣ Шекспировскаго генія бросается въ глаза даже при бѣгломъ сравненіи «Ричарда III» съ «Ричардомъ П» или первой частью «Генриха IV»; тамъ многое еще напоминаетъ его предшественниковъ, въ особенности Марло; здѣсь, наоборотъ, геній Шекспира окончательно выбрался на свободу, далеко оставивъ за собою всѣхъ, кто до него брался за историческія темы. И превосходство Шекспира бросается въ глаза, несмотря на то, что его «Ричардъ II» во многихъ частностяхъ художественной композиціи сильно напоминаетъ «Эдуарда II» Марло. Значительный шагъ впередъ представляетъ въ особенности первая часть «Генриха IV», которая была своего рода откровеніемъ въ исторіи англійской драмы, вызвавшимъ всеобщій восторгъ. Мы приведемъ ниже нѣсколько фактовъ, доказывающихъ, какою широкою популярностью эта «хроника» пользовалась среди современниковъ. Ограничимся пока указаніемъ, что при жизни Шекспира вышло въ свѣтъ, кромѣ указанныхъ уже двухъ изданій 1598 и 1599 гт., еще три: въ 1604, 1608 и 1613 гг.
Гораздо меньшимъ успѣхомъ пользовалась вторая часть. До смерти поэта она вышла въ одномъ лишь изданіи въ 1600 году, что служитъ неоспоримымъ доказательствомъ меньшей ея популярности. Дѣйствительно, и теперь еще, когда мы вспоминаемъ напр. о «толстомъ рыцарѣ» Фальстафѣ, намъ припоминаются, прежде всего, чудныя сцены первой части (I, 2; II, 2. 4, V, 4 и другія). Тѣмъ не менѣе, мы не рѣшились бы повторить приговоръ современниковъ поэта безъ оговорокъ и должны, во всякомъ случаѣ, признать обѣ части необходимыми звеньями одного цѣлаго; онѣ дополняютъ другъ друга и немыслимы одна безъ другой; во второй части завершается то, что начато въ первой, а первая — необходимое основаніе второй. Онѣ такъ тѣсно связаны между собою, что характеристика какъ композиціи, такъ и отдѣльныхъ типовъ должна имѣть въ виду одновременно обѣ части.
Историческій матеріалъ, которымъ воспользовался Шекспиръ, сводится къ слѣдующему:
Дѣйствіе, изображенное въ первой части «Генриха IV», обнимаетъ очень незначительный промежутокъ времени: отъ битвы при Гольмдонѣ (14-го сентября 1402 г.), о которой королю приносятъ вѣсть въ первой же сценѣ перваго дѣйствія, до сраженія при Шрюсбери (Shrewsbury, 21-го іюля 1403), въ которомъ палъ Гарри Перси и изображенію котораго посвящены послѣднія сцены драмы. Въ общемъ, драматическое дѣйствіе здѣсь не расходится съ исторіей, если не считать нѣкоторыхъ мелкихъ отступленій.
Сильнѣе отклоняется отъ историческихъ фактовъ вторая часть. Поэтъ значительно сдвинулъ событія, такъ что факты, между которыми на самомъ дѣлѣ были промежутки въ нѣсколько лѣтъ, представляются здѣсь совершающимися непосредственно другъ за другомъ.
Самыя событія, легшія въ основу этой второй части, обнимаютъ время отъ 1405 г. до смерти Генриха IV, т. е. до марта 1413 г.
То было время, полное тревогъ и сильныхъ потрясеній, время переходное отъ средневѣковаго феодальнаго строя къ новому, столь своеобразно сложившемуся въ Англіи. Началось оно уже при Іоаннѣ Безземельномъ (1199—1216 гт.), даровавшемъ своему народу Великую хартію вольностей (1215 г.). При его сынѣ и наслѣдникѣ Генрихѣ III (1216—1272 гг.), мы впервые встрѣчаемся въ исторіи Англіи съ «парламентомъ».
Этимъ словомъ на первыхъ порахъ обозначалось, впрочемъ, лишь собраніе бароновъ — политическій факторъ, возникшій за долго до этого. И только черезъ 50 лѣтъ послѣ Великой хартіи, въ 1265 г., къ совѣщаніямъ были привлечены и представители другихъ сословій, т. е. возникло то, что впослѣдствіи получило названіе нижней палаты. Во время войнъ при сынѣ Іоанна — Эдуардѣ I (1272—1307 гт.), въ особенности же вслѣдствіе смутъ при его внукѣ, несчастномъ Эдуардѣ II (1307—1327 гт.), значеніе парламента въ государственной жизни Англіи все усиливается, что выразилось особенно ярко въ статутѣ 1322 г., дающемъ уже нѣчто въ родѣ конституціоннаго правленія. Развитіе это не прерывается также и безконечными войнами съ Франціей, начавшимися при сынѣ Эдуарда II — Эдуардѣ III (1327—1377 гт.), и дѣлаетъ значительные успѣхи особенно при внукѣ послѣдняго, слабомъ и безхарактерномъ Ричардѣ II (1377—1399). Это движеніе, приводившее постепенно къ значительному ограниченію королевской власти, отнюдь, однако, не ослабило значенія феодальныхъ бароновъ, которые, опираясь на свои традиціонныя права и пользуясь весьма значительными матеріальными средствами, находившимися въ ихъ распоряженіи, пріобрѣтали временами рѣшающее значеніе въ государствѣ, въ особенности послѣ того, какъ со смертью Ричарда II прервалась линія прямого престолонаслѣдія и на престолъ вступила младшая линія Плантагенетовъ, домъ Ланкастеръ, въ лицѣ Генриха IV. Борьба послѣдняго съ непокорными баронами составляетъ главное содержаніе нашихъ драмъ, и лишь войны Алой и Бѣлой Розы между домами Ланкастеръ и Іоркъ (1452—1485 гг.), кончившіяся восшествіемъ на престолъ новой династіи Тюдоръ, родственной Ланкастерамъ, настолько ослабило феодальное дворянство, что короли могли, опираясь на нижнюю палату, съ болѣе прочнымъ успѣхомъ продолжать борьбу съ баронами, и постепенно лишить ихъ прежнихъ политическихъ прерогативъ.
Въ моментъ, когда открывается дѣйствіе нашихъ драмъ, до этого еще очень далеко. Борьба лишь началась, и Генриху IV пришлось вынести на своихъ плечахъ первые удары ея.
Передъ нами въ его лицѣ въ высшей степени сложный и интересный типъ. Сынъ Іоанна Ганта, герцога Ланкастерскаго, родной внукъ короля Эдуарда III и, стало быть, двоюродный братъ короля Ричарда II, съ которымъ онъ былъ однихъ лѣтъ (оба родились въ 1367 г.), онъ рано пострадалъ отъ смутъ, возникшихъ въ царствованіе этого слабаго короля. Послѣдній, боясь своего умнаго и энергичнаго родственника, успѣвшаго, несмотря на свою молодость, пріобрѣсти громкую военную славу, и предчувствуя въ немъ соперника, изгналъ его изъ Англіи въ 1398 г., а когда отецъ Генриха, герцогъ Ланкастерскій, въ 1399 г. умеръ, то король объявилъ его сына лишеннымъ наслѣдства. Это послужило поводомъ къ открытому возстанію. Генрихъ Болингброкъ (такъ онъ былъ названъ по мѣсту своего рожденія; оффиціально онъ носилъ титулъ герцога Герфордскаго) высадился въ Англіи съ небольшимъ отрядомъ, быстро разросшимся, такъ какъ со всѣхъ сторонъ къ нему стекался народъ, недовольный правленіемъ Ричарда. Высланное противъ него войско было разбито и, благодаря измѣнѣ со стороны графа Нортомберлэндскаго, играющаго видную роль и въ нашей драмѣ, самъ король вѣроломно былъ схваченъ. Дальнѣйшія событія быстро слѣдуютъ одно за другимъ: 29-го сентября того же 1399 г. несчастнаго Ричарда заставляютъ отречься отъ престола, 30-го сентября королемъ провозглашается Генрихъ IV, Ричардъ же отводится въ замокъ Помфретъ, гдѣ уже черезъ нѣсколько недѣль онъ умираетъ, вѣроятно насильственною смертью, причемъ народная молва указывала, конечно, на Генриха, какъ на виновника ея. Такъ оно, вѣроятно, и было; во всякомъ случаѣ, Шекспиръ становится именно на эту точку зрѣнія: ему нуженъ былъ данный мотивъ столько же для окончанія драмы «Ричардъ II», сколько для обрисовки объясненія и дальнѣйшаго развитія типа Генриха IV.
Послѣдній, прежде всего, умный, дальновидный и энергичный политикъ, быстро схватывающій суть положенія, быстро и хладнокровно принимающій рѣшенія и затѣмъ уже ни передъ чѣмъ не останавливающійся при ихъ проведеніи. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, эта натура не вполнѣ цѣльная; честолюбивыми замыслами и безжалостнымъ ихъ выполненіемъ далеко не исчерпывается его внутренній міръ и ими онъ не удовлетворяется. Оказавшись, силою внѣшнихъ обстоятельствъ, во главѣ возстанія противъ законнаго короля, онъ, влекомый честолюбіемъ, не отказывается отъ послѣдствій этого положенія и смѣло беретъ на себя отвѣтственность за все, что отсюда вытекало. Но вмѣстѣ съ тѣмъ ему всегда присуще сознаніе незаконности его дѣйствій. Достигнувъ престола незаконнымъ путемъ, онъ не только боится потерять свою власть, отлично понимая, какъ умный политикъ, что его ближайшіе друзья и помощники при государственномъ переворотѣ, возведшемъ его на престолъ, необходимо должны явиться и наиболѣе опасными его врагами, когда онъ захочетъ не только называться, но и быть королемъ. Не даромъ онъ пользуется первымъ же случаемъ, чтобы унизить опаснѣйшихъ изъ нихъ — старика Нортомберлэнда и его сына Перси. Но не въ этомъ одномъ дѣло. Къ лихорадочно-энергичной дѣятельности, которую онъ проявляетъ во время борьбы съ бунтовщиками, примѣшивается нота скорби и нравственнаго удрученія отъ сознанія собственной вины. Это не угрызенія совѣсти: такія натуры, какъ Генрихъ, раскаянія не знаютъ; попади онъ вновь въ тѣ же условія, въ какихъ онъ находился въ 1399 г., онъ повторилъ бы свои дѣйствія, не отклоняясь ни на іоту отъ того, что имъ было сдѣлано тогда. Итакъ, предъ нами не угрызенія совѣсти, а удрученность, съ которою онъ справиться не можетъ; сознаніе разлада между тѣмъ, что сдѣлано, и тѣмъ, что надлежало сдѣлать по чувству нравственнаго долга, которое глубоко заложено въ его душу.
Такимъ былъ Генрихъ, повидимому, въ исторіи, таковымъ-же понялъ его и Шекспиръ, заинтересовавшись, конечно, именно этой человѣчной чертой въ нравственномъ обликѣ своего героя. И эта черта, лишь нѣсколько болѣе точно развитая имъ, дала ему возможность создать изъ него почти трагическій типъ. На ней Шекспиръ исключительно и останавливается. Политика короля, помимо борьбы его съ бунтовщиками, его нисколько не интересуетъ, хотя она стоила того, чтобы въ нее всмотрѣлись. Дѣло въ томъ, что правленіе Генриха IV знаменуетъ собой своего рода переворотъ во внутренней государственной жизни Англіи. Генрихъ IV — первый король котораго можно было бы назвать конституціоннымъ правителемъ, идущимъ на встрѣчу желаніямъ страны и парламента, тогда какъ его предшественники уступали имъ обыкновенно лишь поневолѣ, по принужденію. Такъ, онъ предоставилъ въ 1404 г. парламенту право контроля надъ расходованіемъ податныхъ суммъ и т. под. Лишь въ церковныхъ дѣлахъ онъ велъ независимую отъ парламента политику — и въ этомъ одна изъ темныхъ сторонъ его правленія. Желая привлечь на свою сторону высшее духовенство — все по тому же желанію упрочить свою власть — онъ не только отказался принять предложеніе парламента о секуляризаціи нѣкоторыхъ частей церковнаго имущества, но въ угоду духовенству принялся за истребленіе ученія Виклефа и подвергъ жестокому гоненію огнемъ и мечемъ послѣдователей его, такъ называемыхъ лоллардов[1]. Въ этомъ отношеніи его примѣру послѣдовалъ и его сынъ, любимецъ Шекспира, Генрихъ V.
Но Шекспира указанная сторона дѣятельности Генриха не интересуетъ и интересовать не могла. Онъ останавливаетъ вниманіе исключительно на борьбѣ изъ-за династическихъ интересовъ, вокругъ которой онъ искусно группируетъ всѣхъ дѣйствующихъ лицъ, лишь слегка видоизмѣняя ходъ историческихъ событій.
Послѣднихъ немного. Генрихъ Перси, сынъ графа Нортомберлэнда, пока еще сторонникъ короля, одержалъ блестящую побѣду при Гольмдонѣ надъ шотландскимъ графомъ Дугласомъ и захватилъ много знатныхъ плѣнныхъ, которыхъ онъ, однако, отказывается выдать королю, за исключеніемъ одного Мордака, графа Фейфскаго. Король былъ правъ, усмотрѣвъ тутъ открытое пренебреженіе къ своей власти и воспользовался этимъ случаемъ, чтобы энергично отстоять королевскія права передъ своими прежними союзниками. Противъ короля въ сѣверныхъ провинціяхъ образовалась сильная дворянская коалиція, душею которой былъ Генрихъ Перси. Но въ самый рѣшительный моментъ Перси былъ покинутъ частью своихъ союзниковъ — между прочимъ собственнымъ отцомъ. Принявъ тѣмъ не менѣе сраженіе, онъ потерпѣлъ сильное пораженіе и самъ палъ въ битвѣ при Шрюсбери.
Таковы факты, легшіе въ основу первой части драмы Шекспира. Онъ нашелъ ихъ въ хроникѣ Голиншеда, которая является его главнымъ, если не единственнымъ источникомъ для всѣхъ частей драмы. Правда, уже раньше, т. е. въ началѣ 80-хъ годовъ XVI вѣка, личность принца Уэльскаго, позднѣйшаго Генриха V, послужила предметомъ драматической обработки въ пьесѣ «The famous victories of Неnry V»; но драма эта до-нельзя груба и лишена всякихъ художественныхъ достоинствъ. Шекспиръ ее навѣрное зналъ, но воспользоваться ею онъ могъ только въ нѣкоторыхъ незначительныхъ частностяхъ, намекахъ и именахъ.
Разсказа же хроники Голиндшеда онъ придерживается строго, позволяя себѣ лишь незначительныя отступленія отъ него въ интересахъ художественныхъ. Такъ напр. Генрихъ Перси (род. 1367), у него ровесникъ принца Уэльскаго, тогда какъ на самомъ дѣлѣ онъ былъ на 20 лѣтъ старше послѣдняго (род. 1387). Но зависимость Шекспира отъ хроники сказывается напр. въ томъ, что онъ, какъ послѣдняя, смѣшиваетъ двухъ одноименныхъ лицъ, сливъ ихъ воедино: — Эдмунда Мортимера, сына Филиппы, внучки Эдуарда III, зятя предводителя уэльскаго возстанія Оуэна Глендовера, и младшаго Эдмунда Мортимера, графа Марчскаго.
Таковы источникъ и матеріалъ. Что-же сдѣлалъ изъ него Шекспиръ?
Выше я назвалъ первую часть «Генриха IV» своего рода откровеніемъ въ исторіи англійскаго театра. По новизнѣ и смѣлости композиціи и типовъ она дѣйствительно была таковымъ. По композиціи это, строго говоря, вовсе не драма, такъ какъ драматическаго дѣйствія въ ней очень мало, и то немногое, что заслуживаетъ этого названія — безхитростная завязка, заговоръ, и быстро слѣдующая за нею развязка, пораженіе бунтовщиковъ — такъ мало привлекаетъ вниманіе читателя или зрителя, что онъ подчасъ совершенно забываетъ о немъ, отвлекаясь отъ него эпизодическими вставками, которыя по существу ничего общаго съ главнымъ дѣйствіемъ не имѣютъ.
Послѣднее простой предлогъ, дающій поэту возможность сгруппировать вокругъ одного центра рядъ блестящихъ живыхъ типовъ. Лишь въ очень незначительной степени развитіе ихъ обусловлено дѣйствіемъ, и наоборотъ — дѣйствіе приводится въ движеніе и поддерживается въ немъ лишь отчасти характеромъ этихъ типовъ. Внутренней, необходимой связи между ними не чувствуется.
Съ точки зрѣнія общепринятой теоріи драматической композиціи, такая постановка дѣла не можетъ не быть признана грубымъ нарушеніемъ основныхъ принциповъ драматическаго искусства.
Но поэтъ идетъ еще дальше: онъ сознательно и намѣренно раздваиваетъ интересъ, сосредоточивая его то на одномъ, то на другомъ. Главный герой драмы, конечно, не Генрихъ IV, давшій ей имя; важнѣйшее, въ смыслѣ интереса, дѣйствующее лицо безъ всякаго сомнѣнія — Фальстафъ. А что общаго между нимъ и главнымъ дѣйствіемъ? Онъ стоитъ совершенно въ сторонѣ отъ него, и въ тѣхъ немногихъ случаяхъ, гдѣ онъ входитъ съ нимъ въ соприкосновеніе, онъ однимъ своимъ появленіемъ нарушаетъ производимое этимъ дѣйствіемъ впечатлѣніе.
«Генрихъ IV», конечно, вовсе не драма, а лишь рядъ драматическихъ сценъ, точнѣе — эпосъ въ драматической формѣ. Дѣйствительно, тутъ все дышетъ эпосомъ: полное почти отсутствіе драматическаго развитія; спокойствіе, съ которымъ поэтъ, не спѣша, отдѣлываетъ мельчайшія детали въ портретахъ своихъ героевъ, и многое другое. Никогда никто ни до, ни послѣ Шекспира не посмѣлъ такъ беззаботно-самоувѣренно, какъ бы свысока, отнестись къ законамъ драмы, и ужъ во всякомъ случаѣ это никогда никому такъ не удавалось, какъ ему.
Въ этомъ отношеніи «Генрихъ IV» — единственное въ своемъ родѣ произведеніе всемірной литературы; въ этомъ — и еще въ другомъ: въ созданіи того типа, которому наша драма главнымъ образомъ обязана своей славой — въ созданіи великаго безсмертнаго толстаго Фальстафа, все просвѣтляющаго — и все уничтожающаго своей бездонно глубокой житейской философіей. Кто устоитъ передъ обаяніемъ этой безобразной личности? Мы любимъ его съ перваго момента появленія его на сценѣ, и любимъ, какъ слѣдуетъ любить — съ тоской при разлукѣ. Передъ нами совершаются великія дѣла, выступаютъ настоящіе герои, но нѣтъ Фальстафа — и все намъ кажется постылымъ. Гдѣ-же Фальстафъ? Скоро-ли будетъ Фальстафъ? Но вотъ онъ явился — и все озарилось, и мы съ глубокимъ наслажденіемъ любуемся красотой этого безобразнаго тѣла. Его одного было бы достаточно, чтобы заставить насъ забыть о всѣхъ изъянахъ драмы какъ таковой — еслибъ мы ихъ замѣчали при чтеніи. Но въ томъ-то же и дѣло, что мы ихъ не замѣчаемъ: такъ властно овладѣваетъ нами поэтъ съ первыхъ же словъ. Въ рѣдкихъ драмахъ Шекспиръ достигъ такого мастерства въ обрисовкѣ мельчайшихъ деталей при полномъ отсутствіи того, что мы могли бы назвать напряженіемъ творческой силы. Говорятъ, что всѣ произведенія Шекспира въ большей или меньшей степени импровизаціи, плодъ счастливой минуты, результатъ таинственнаго наитія, которое дается безъ труда и напряженія. Такъ-ли это или нѣтъ — вопросъ по меньшей мѣрѣ спорный; но во всякомъ случаѣ нѣтъ другой драмы его, въ которой впечатлѣніе беззаботнаго творчества получалось-бы такъ ясно, какъ именно въ «Генрихѣ IV», не смотря на то, что Шекспиръ несомнѣнно чувствовалъ себя связаннымъ исторической традиціей.
Выше уже было указано, что заглавный герой — самъ Генрихъ IV — прямо перенесенъ Шекспиромъ изъ хроники въ драму. Онъ только перевелъ его на свой родной художественный языкъ, вслѣдствіе чего стиль, если можно такъ выразиться, получился иной чѣмъ въ хроникѣ Голиншеда. Фактически новаго онъ къ нему ничего не прибавилъ, развивъ его лишь въ извѣстномъ направленіи. Такъ, ему одному принадлежитъ характеристика отношенія Генриха къ сыну, отношенія, бросающагося изъ одной крайности въ другую. Неудовольствіе сыномъ, однако, преобладаетъ, и онъ завидуетъ старику Нортомберлэнду, сынъ котораго — знаменитый Перси: «О, еслибъ можно было доказать, что эльфы ночной порой подмѣнили нашихъ сыновей въ пеленкахъ, что мой сынъ — Перси, а его — Плантагенетъ» (1-ая ч., I, 1). Этимъ усугубляется трагизмъ его положенія: несмотря на весь свой умъ, онъ не разглядѣлъ сына, хотя послѣдній неоднократно даетъ ему къ тому возможность. Моментами въ его душу входитъ иное чувство къ сыну (напр. 1 часть III, 2), но эти моменты рѣдки и смѣняются часами недовѣрія.
Впрочемъ, принцъ Уэльскій дѣйствительно на столько сложная натура, что разглядѣть и понять ее даже отцу было не легко. Исходная точка и здѣсь также хроника Голиншеда, которая даетъ нѣсколько намековъ на распутную жизнь молодого принца въ бытность его наслѣдникомъ престола. Изъ хроники они перешли и въ упомянутую выше до-шекспировскую драму о Генрихѣ V. Весьма вѣроятно, что въ нихъ есть нѣкоторая доля правды. Въ драмѣ — это одна изъ важнѣйшихъ чертъ, на которой поэтъ останавливается съ особенной охотой не потому только, что каждая подобная сцена приводила къ Фальстафу, но и ради самого принца. Это любимѣйшій его герой, его идеалъ, если у него вообще былъ таковой въ обычномъ смыслѣ слова. Давно уже была высказана догадка, что мы имѣемъ здѣсь дѣло съ автобіографическимъ элементомъ, т. е. что Шекспиръ изобразилъ въ лицѣ принца самого себя въ извѣстную пору своей жизни. Многія соображенія говорятъ въ пользу этой догадки. Мы знаемъ также, что поэтъ не любилъ отказываться отъ хорошей компаніи и что онъ былъ желаннымъ гостемъ въ кабакѣ «Морской дѣвы» (Mermaid), въ которомъ собиралась литературная и театральная молодежь Лондона. Существуетъ также предположеніе, что Фальстафъ съ внѣшней стороны не что иное какъ портретъ одного изъ членовъ кружка, — толстяка Четля (Неnry Chettle). Такъ-ли это или нѣтъ, мы провѣрить не можемъ; да это и не нужно для уразумѣнія данныхъ типовъ.
Въ особенности принцъ представляется намъ въ изображеніи Шекспира вполнѣ яснымъ. Это великая по своей нравственной силѣ личность, цѣльная, правдивая, прямая и какъ-то самоувѣренно, но искренне скромная. Въ компанію Фальстафа и его собутыльниковъ принцъ попалъ совершенно сознательно; онъ относится къ ней трезво, нисколько не обманывая себя относительно нравственной ея чистоплотности. Не избѣгаетъ онъ ея, какъ слѣдовало-бы ожидать, а ищетъ. И не то, чтобы распутная жизнь и оргіи его привлекали: привлекаетъ его неистощимое остроуміе Фальстафа и тотъ духъ абсолютной свободы, нестѣсняемой никакими соціальными или иными предразсудками, который исходитъ отъ толстаго рыцаря. Правда, отсутствіе предразсудковъ сопровождается полнѣйшимъ отсутствіемъ какихъ бы то ни было нравственныхъ устоевъ. Но принцъ достаточно знаетъ себя, чтобы понять, что съ этой стороны не грозитъ опасности заразы. При дворѣ отца ему дѣлать нечего: отецъ, прежде всего, хитрый дипломатъ, и при всей искренней любви они другъ друга понять не могутъ. A заискивать передъ отцомъ онъ тоже не можетъ. И вотъ онъ самоувѣренно удаляется отъ двора, зная, что часъ настанетъ, когда онъ будетъ нуженъ. А что о немъ пока говорятъ, это ему безразлично: сильной натурѣ не приходится считаться съ тѣмъ, какова ея слава, она прокладываетъ себѣ дорогу, не оглядываясь боязливо на другихъ.
Въ данномъ случаѣ дорога эта ведетъ черезъ кабакъ и пьяную компанію Фальстафа, и первая же сцена, въ которой мы с нимъ знакомимся (I, 2), вводитъ насъ въ самую суть дѣла. Сцена превосходная, рисующая намъ нашихъ любимцевъ не въ разгаръ веселой пирушки, а скорѣе послѣ весело проведенной пьяной ночи. Оба, какъ принцъ, такъ и Фальстафъ, какъ будто устали; правда, шутки и каламбуры сыпятся по обыкновенію со всѣхъ сторонъ, но они какъ то не такъ веселы и свѣжи, какъ всегда. Всѣхъ давитъ свинцовая атмосфера, обычная въ подобныхъ случаяхъ, и ею, вѣроятно, слѣдуетъ объяснить и знаменитый краткій монологъ въ концѣ этой сцены, въ которомъ принцъ характеризуетъ свое отношеніе ко всей этой компаніи:
Я всѣхъ васъ знаю, но хочу на время |
Монологъ этотъ нѣсколько страненъ и хвастливый его тонъ, строго говоря, совсѣмъ не подходитъ къ скромному веселому принцу: словно онъ сознательно ищетъ Фальстафа только для того, чтобы потомъ блеснуть передъ свѣтомъ неожиданно сохраненной невинностью. Онъ этимъ оскорбляетъ не столько своего пріятеля-толстяка, сколько самого себя, ибо это была бы игра въ прятки, недостойная принца. Нѣкоторые комментаторы, также чувствовавшіе диссонансъ, который заключается въ этомъ монологѣ, пытались объяснить его тѣмъ, что, поэтъ хотѣлъ какъ можно скорѣе выяснить зрителямъ истинную натуру принца, во избѣжаніе недоразумѣнія. Но пріемъ всетаки остается грубымъ; и въ особенности въ этой драмѣ намъ пришлось бы признать спорный монологъ единственнымъ мѣстомъ, въ которомъ звучалъ бы разсчетъ на извѣстнаго рода эффектъ, совершенно притомъ ненужный. Вѣдь если принцъ хотѣлъ поразить людей неожиданностью своей нравственной силы и чистоты, то тотъ-же эффектъ онъ конечно произвелъ бы и на зрителей, еслибы впослѣдствіи вдругъ оказалось, что онъ совсѣмъ не такой распущенный человѣкъ, какимъ онъ казался раньше. Становясь же на нашу точку зрѣнія, мы услышимъ въ этомъ монологѣ лишь понятную въ такомъ положеніи ноту досады на самого себя и желаніе хотя сколько нибудь утѣшить себя и подбодрить.
Личность принца единственная въ драмѣ, которая до извѣстной степени развивается. Правда, конецъ развитія лежитъ внѣ границъ двухъ нашихъ драмъ: лишь король Генрихъ V «исполняетъ то, что обѣщалъ принцъ»; въ этомъ отношеніи обѣ части «Генриха IV» лишь прологъ къ «Генриху V»; но самая интересная и важная часть этого развитія происходитъ именно здѣсь. Она рисуетъ намъ постепенное — шагъ за шагомъ — отчужденіе принца отъ Фальстафа, и нигдѣ, можетъ быть, искусство психологической мотивировки, обычное у Шекспира, не сказалось такъ блестяще, какъ здѣсь. Принца, съ одной стороны, отвлекаютъ заботы объ отцѣ и государствѣ; въ немъ проснулся наслѣдникъ престола и рыцарь, сохранившій въ неприкосновенной полнотѣ чувство долга и понимающій всю серьезность положенія.
Внимательный читатель легко замѣтитъ постепенное усиленіе этой ноты и, въ зависимости отъ нея, охлажденіе къ Фальстафу, съ которымъ принцъ во второй части сходится уже гораздо рѣже. Мастерски поэтъ съумѣлъ подготовить полный разрывъ послѣ восшествія на престолъ; онъ совершается не разомъ, a подготовленъ всѣмъ предшествующимъ развитіемъ, и всякій изъ насъ чувствуетъ, что онъ необходимъ. Наша симпатія къ Фальстафу, правда, не легко мирится съ этимъ фактомъ, который, по крайней мѣрѣ въ такой формѣ, кажется намъ слишкомъ жестокимъ.
Когда старикъ, надъ которымъ только что пронеслась длинная поучительная рѣчь молодого короля, возвращающагося съ коронаціи (2 ч. V, 5), находитъ въ отвѣтъ только грустную шутку, съ которою онъ обращается къ своему сосѣду: «Мистеръ Шалло, я вамъ долженъ 1000 фунтовъ!» — то нами невольно овладѣваетъ чувство глубокаго состраданія. И напрасно поэтъ, подготовляя эту сцену въ предыдущемъ, старался ослабить производимое ею впечатлѣніе, намѣренно выставляя на показъ все худшія и худшія стороны стараго грѣшника, — впечатлѣніе остается все то же, и виноватъ тутъ самъ поэтъ, съумѣвшій придать этой безобразной фигурѣ неотразимую прелесть.
Процессъ отчужденія отъ Фальстафа есть вмѣстѣ съ тѣмъ процессъ очищенія молодого принца и подготовки его къ великому призванію. Съ этой точки зрѣнія Фальстафіада представляется необходимымъ элементомъ нашей драмы. Цѣлямъ всесторонней характеристики Генриха служатъ и всѣ остальныя дѣйствующія лица, и на первомъ планѣ — Генрихъ Перси, его соперникъ по храбрости, блестящій, мужественный, но по уму — недалекій. Всѣ его любятъ за то, что онъ, герой, при одномъ имени котораго всѣ враги дрожатъ, безпомощенъ какъ ребенокъ, какъ только дѣло коснется чего иного, чѣмъ войны и боя. Аристократъ до мозга костей, онъ ставитъ честь выше всего, честь рыцарскую, довольно своеобразно и узко понимаемую. Спокойная разсудительность ему совершенно чужда; онъ либо молчитъ и бездѣйствуетъ, либо увлекается, да такъ, что никто и ничто уже не можетъ его удержать. Это человѣкъ импульса, олицетвореніе извѣстнаго темперамента, безъ участія въ немъ разсудка. Въ концѣ концовъ онъ губитъ себя и дѣло своихъ друзей, столкнувшись съ человѣкомъ не менѣе храбрымъ и сильнымъ, но болѣе умнымъ, чѣмъ онъ, съ принцемъ Генрихомъ. При всей цѣльности и даже при всемъ величіи этого типа, онъ въ своихъ увлеченіяхъ доходитъ, самъ того не замѣчая, до той черты, за которой уже начинается смѣшное. Очень мѣткую, хотя и каррикатурную характеристику его даетъ принцъ Генрихъ (1-ая часть, II, 4): "Перси какъ ни въ чемъ не бывало убиваетъ къ завтраку 6-7 дюжинъ шотландцевъ, умываетъ руки и говоритъ женѣ: «экая скучная жизнь! Надо придумать себѣ работу». «Сердечный мой, отвѣчаетъ она, сколькихъ-же ты сегодня убилъ?» «Напойте моего коня», говоритъ онъ, и черезъ часъ лишь отвѣчаетъ: «Штукъ четырнадцать. Сущіе пустяки!»
Къ характеристикѣ нѣкоторыхъ изъ другихъ дѣйствующихъ лицъ «Генриха IV» и къ Фальстафу мы еще вернемся въ предисловіи къ «Виндзорскимъ проказницамъ». Ср. также предисловіе къ «Генриху V».
Событія, легшія въ основу второй части «Генриха IV», обнимаютъ время отъ 1405 г. до смерти Генриха IV, т. е. до марта 1413 г. Что и здѣсь фактическая сторона играетъ второстепенную роль, явствуетъ уже изъ того, что она является до извѣстной степени повтореніемъ фабулы первой части. Мы и здѣсь имѣемъ дѣло съ баронами, возставшими противъ короля, и все сводится къ подавленію ихъ бунта. Едва-ли Шекспиръ счелъ бы нужнымъ посвятить этимъ событіямъ новую драму, еслибъ ему не предстояла необходимость довести до конца развитіе принца Уэльскаго, будущаго Генриха V. Само дѣйствіе здѣсь еще менѣе интересно, чѣмъ въ первой части, такъ какъ среди враговъ короля нѣтъ уже могучихъ фигуръ Перси и графа Дугласа, нѣтъ и жалкаго, но интереснаго по типу Глендовера. Да и самъ король менѣе энергиченъ и дѣятеленъ, дѣйствіе подвигается медленнѣе и однообразнѣе. Наконецъ, Фальстафъ и его сподвижники спустились ниже и поэтъ намѣренно, какъ мы видѣли, сгущаетъ темныя краски. Очевидно, что и въ глазахъ Шекспира эта вторая часть самостоятельнаго значенія не имѣла. Она служитъ лишь переходомъ отъ первой части къ «Генриху V», которымъ завершается трилогія.
Въ виду этой служебной цѣли, Шекспиръ намѣренно сократилъ дѣйствіе, сильно сдвинувъ событія. Старикъ Нортомберлэндъ, отецъ убитаго Перси, не поднялъ возстанія немедленно послѣ битвы при Шрюсбери, въ несчастномъ исходѣ которой онъ отчасти самъ былъ виноватъ. Наоборотъ, онъ безъ сопротивленія покорился побѣдителю-королю, и лишь черезъ два года онъ собрался съ духомъ, чтобы отомстить за смерть сына, и возвелъ на англійскій престолъ молодого Эдмунда, графа Марчскаго, который, будучи по бабушкѣ правнукомъ герцога Кларенсскаго, второго сына Эдуарда III, имѣлъ, казалось, болѣе правъ на престолъ, чѣмъ династія Ланкастеровъ. Снова образовалась коалиція противъ короля, къ которой, кромѣ цѣлаго ряда феодаловъ, примкнулъ и архіепископъ Іоркскій. Заговоръ окончился плачевно: важнѣйшіе заговорщики, между прочими и архіепископъ, были вѣроломно схвачены и казнены. Старикъ Нортомберлэндъ спасся бѣгствомъ въ Шотландію, но и онъ палъ въ 1408 г. во время нападенія на англійскія пограничныя области. Принцъ Генрихъ въ этихъ дѣлахъ участія не принималъ: онъ былъ занятъ въ Уэльсѣ борьбой съ Глендоверомъ.
Король Генрихъ пережилъ свою побѣду надъ бунтовщиками еще на цѣлыхъ 5 лѣтъ, тогда какъ у Шекспира онъ умираетъ непосредственно послѣ побѣды.
- ↑ См.: Wylie, History of England under Неnry the Fourth, London 1884-94.