[332]Вечеръ XXIV.
Слушайте, что еще разсказалъ мнѣ мѣсяцъ. «Тому минуло уже много лѣтъ; было это въ Копенгагенѣ. Я заглянулъ въ окно бѣдной коморки; отецъ и мать спали; не спалъ только ихъ маленькій сынокъ. Вотъ пестрый пологъ его кроватки зашевелился, и онъ выглянулъ оттуда. Я подумалъ сначала, что онъ хотѣлъ посмотрѣть на старые часы: они были такъ пестро раскрашены, на верху сидѣла кукушка, на цѣпяхъ висѣли тяжелыя свинцовыя гири, а блестящій мѣдный маятникъ качался и тикалъ: «тикъ-такъ!» Но нѣтъ! Мальчикъ смотрѣлъ не на нихъ, а на стоявшую подъ ними прялку матери. Прялка занимала всѣ его мысли, но онъ не смѣлъ и притронуться къ ней,—сейчасъ по рукамъ попадетъ! Цѣлыми часами просиживалъ мальчикъ возлѣ матери, не сводя глазъ съ жужжащаго веретена и неугомоннаго колеса, и думая при этомъ свою думу. Вотъ бы попрясть хоть разокъ самому! Теперь мать и отецъ спали. Мальчикъ поглядѣлъ на нихъ, поглядѣлъ на прялку, подождалъ съ минуту, потомъ съ кроватки сползла сначала одна голая ножка, за ней другая, и—гопъ! обѣ очутились на полу! Мальчикъ еще разъ оглянулся на папу и маму,—спятъ-ли? Да! И вотъ онъ, одѣтый въ одну куцую рубашонку, тихонько-тихонько прокрался въ уголъ, гдѣ стояла прялка, и давай прясть. Нитка слетѣла, и колесо завертѣлось еще быстрѣе. Я цѣловалъ золотистые волоски и голубые глазки ребенка. Прелестная была картинка! Вдругъ мать проснулась, выглянула изъ-за занавѣски, и ей почудилось, что передъ нею шалунишка-домовой или другое лукавое привидѣньице. «Господи Іисусе!» прошептала она и толкнула подъ бокъ спящаго мужа. Онъ проснулся, протеръ глаза и тоже взглянулъ на мальчугана. «Да, вѣдь, это Бертель!» сказалъ онъ.
Изъ бѣдной коморки взоръ мой перенесся въ покои Ватикана, гдѣ красуются мраморные боги. Разстоянія для меня, вѣдь, не существуетъ. Вотъ группа Лаокоона; мраморъ, кажется, скорбно вздыхаетъ. Вотъ музы;
[333]онѣ какъ будто дышатъ; лучи мои облобызали ихъ мимоходомъ и остановились на колоссальномъ изображеніи бога рѣки Нила. Облокотясь на сфинкса, онъ лежитъ, погруженный въ думы—въ думы о минувшихъ вѣкахъ; вокругъ него рѣзвятся и заигрываютъ съ крокодилами амурчики; изъ рога изобилія тоже выглядываетъ на величественнаго серьезнаго бога крошечный амурчикъ, живое изображеніе мальчугана, возившагося съ прялкой. Тѣ же самыя черты! Какъ живой, стоитъ здѣсь этотъ мраморный ребенокъ, а между тѣмъ колесо времени обернулось вокругъ своей оси тысячи и тысячи разъ съ той минуты, какъ онъ возсталъ изъ мраморной глыбы. И это огромное колесо должно было обернуться еще столько же разъ, сколько обернулось колесо прялки, прежде чѣмъ вѣкъ создалъ другихъ боговъ, подобныхъ Ватиканскимъ.
«Вотъ и минули эти годы!» продолжалъ мѣсяцъ. «Я плылъ надъ заливомъ у восточнаго берега Зеландіи. Тамъ тянутся чудные лѣса, высокіе холмы, и лежитъ старая усадьба, обнесенная красными кирпичными стѣнами; въ рвахъ, наполненныхъ водою, плаваютъ лебеди. Неподалеку, въ тѣни яблонь, ютится торговый городокъ съ высокой колокольней. По зеркальной глади залива плыветъ цѣлая флотилія лодокъ; на всѣхъ мелькаютъ огоньки, но ихъ зажгли не для ловли угрей, а ради праздника! Съ лодокъ раздается музыка, вотъ грянула и пѣсня. Въ одной изъ лодокъ стоитъ самъ виновникъ торжества—рослый, крѣпкій голубоглазый и сѣдовласый старикъ въ широкомъ плащѣ. Я сразу узналъ его и вспомнилъ и мраморныхъ боговъ Ватикана и бѣдную коморку,—если не ошибаюсь въ Зеленой улицѣ—гдѣ сидѣлъ за прялкой въ своей куцой рубашонкѣ маленькій Бертель. Колесо времени обернулось положенное число разъ, и изъ мрамора возстали новые боги. Съ лодокъ гремѣло «ура», ура въ честь Бертеля Торвальдсена!»
Г. Х. Андерсенъ. Собраніе сочиненій Андерсена въ четырехъ томахъ. Томъ третій. Изданіе второе — С.-Петербургъ: Акціон. Общ. «Издатель», 1899, С.313—339