[314]Вечеръ I.
«Прошлою ночью»,—говорю словами самого мѣсяца—«я скользилъ по ясному небу Индіи, глядясь въ воды Ганга. Лучи мои тщетно силились проникнуть сквозь чащу старыхъ платановъ; густолиственныя вѣтви ихъ переплелись и образовали стѣну, непроницаемую, какъ броня черепахи. Вдругъ изъ чащи вышла молодая дѣвушка, легкая, какъ газель, прекрасная, какъ сама Ева, истая дочь Индіи, поражающая какою-то воздушною прелестью, и въ то же время пышной роскошью формъ. Сквозь тонкую кожу, казалось, просвѣчивали самыя мысли дѣвушки. Колючія ліаны рвали ея сандаліи, но она быстро шла впередъ. Хищный звѣрь, только что утолившій въ рѣкѣ свою жажду, пугливо отпрянулъ въ сторону: въ рукахъ у дѣвушки сіяла лампада. Я видѣлъ, какъ переливалась алая кровь въ нѣжныхъ пальчикахъ, прикрывавшихъ пламя отъ вѣтра. Вотъ она подошла къ рѣкѣ и пустила лампаду по теченію. Огонекъ заколебался; вотъ-вотъ онъ погаснетъ, но нѣтъ! Дѣвушка провожала его сіяющимъ взоромъ; всѣ силы ея души сосредоточились въ сверкающихъ огнемъ глазахъ, опушенныхъ шелковой бахромой длинныхъ рѣсницъ. Вѣдь, если огонекъ будетъ горѣть, пока лампада не скроется изъ вида—милый ея живъ; погаснетъ—значитъ, онъ умеръ! Лампада плыла, огонекъ горѣлъ, то вспыхивая, то замирая, а съ нимъ вмѣстѣ то вспыхивало надеждой, то замирало и сердце дѣвушки. Вотъ она опустилась на колѣни, и уста ея зашептали молитву. Невдалекѣ притаилась въ густой травѣ холодная скользкая змѣя, но дѣвушка не думаетъ о ней; мысли ея несутся къ Брамѣ и къ милому. «Онъ живъ!» радостно восклицаетъ она, и горы шлютъ откликъ: «Онъ живъ!»