Эпидемически господствовавшее в средние века по всей Европе ухудшение звонкой монеты — ухудшение, которому отчасти содействовала чрезмерная многочисленность монетных дворов, не ограничивалось одним правительственным понижением их пробы. Обрезывание и фальсификация монет успели возрасти до размеров общественного бедствия. В Великобритании зло это тоже было так распространено, что парламент нашёлся вынужденным изъять плохую монету из обращения. Второе мая 1696 года было назначено последним днём, в который обрезанные кроны, полкроны и шиллинги будут приниматься в государственное казначейство при уплате податей. По-видимому, правительство не приняло достаточных мер, чтобы заготовить необходимые для правильного хода торговых дел денежные знаки в таком количестве, которое позволило бы по мере изъятия старой монеты из обращения заменять её новой. К этому присоединилось ещё, как это обыкновенно бывает, то обстоятельство, что публика откладывала возвращение обрезанных серебряных монет вплоть до последней минуты. Через это произошёл настоящий денежный кризис, продолжавшийся три месяца; за этот период стеснение было так велико, что даже богатые люди затруднялись при уплате за предметы первой жизненной необходимости; масса же народа вынуждена была прибегать к отметкам на бирках или же возвращаться к первобытному способу — обмену продуктов на продукты.
Государственное казначейство, рассказывает Маколей, с рассвета и до полуночи осаждалось толпами народа, так что принуждены были призывать войска для поддержания порядка. Бо́льшая часть старого серебра исчезла; между тем новое серебро едва начинало показываться. В подвале казначейства лежало не более четырёх миллионов фунтов стерлингов в слитках и в звонкой монете, а монетный двор работал слишком медленно для покрытия такой потребности. Правда, имелось ещё некоторое количество старых необрезанных крон и шестипенсовых монет, но и старых и новых денег всё-таки не хватало для обмена. Фабриканты были крайне затруднены при уплате своим рабочим звонкою монетою. Между наиболее достаточными классами весьма многие, по-видимому, жили в кредит. Даже богатый человек, говорит Маколей, редко имел средства расплачиваться за неделю по счетам своего булочника и мясника. Но расписки такого человека обыкновенно охотно принимались в том околотке, где его знали. Расписки богатых менял Ломбардстрита обращались повсюду наравне с чистыми деньгами. Некоторую помощь оказывали и билеты Английского банка, основанного всего за два года перед тем, и помощь эта была бы, быть может, ещё значительнее, если бы незадолго до этого парламент не выдал концессии соперничествующему учреждению — Земельному банку; вследствие этой концессии доверие публики к Английскому банку пошатнулось и акции его пали со 110 на 88. К этому присоединился ещё заговор золотых дел мастеров Ломбардстрита, расписки которых до этого обращались вместо банковых билетов и которые в существовании сказанного банка видели ущерб своим интересам. Они позаботились стянуть к себе со всех сторон бумаги этого учреждения и представили их в него 4 мая как раз в ту минуту, когда бо́льшая часть старых денег была поглощена и начиналось замешательство вследствие недостатка новой монеты. Один золотых дел мастер представил требование на 30 000 фунтов стерлингов. Директора банка однако не растерялись. Они отказались уплачивать по тем билетам, которые были представлены участниками этого заговора, и предоставили владельцам таковых билетов обращаться за содействием к суду, между тем как добросовестные кредиторы продолжали получать удовлетворение. Тогда стали появляться пасквили, в которых Английский банк противопоставлялся в самом невыгодном свете Земельному банку, но директора некоторое время храбро выдерживали поднявшуюся против них бурю. Вскоре, однако же, они увидели себя в невозможности уплачивать звонкою монетою даже добросовестным кредиторам. Тогда они придумали новое средство выпутаться из беды. Они потребовали от акционеров двадцатипроцентного добавочного взноса и таким образом составили сумму, позволившую им выдавать по каждому требованию по крайней мере восемнадцать процентов. Билеты они возвращали при этом кредиторам с надписью, обозначавшею размер произведённой в счёт их уплаты. Мне ещё показывали в подвалах Английского банка несколько таких билетов с надписями вместе с рукописным билетом в миллион фунтов стерлингов, хранящимся от прошлого столетия. Таким образом, билеты банка продолжали обращаться, но ценность их изменялась со дня на день, даже с часу на час, потому что публика находилась в таком возбуждении, что самая пошлая выдумка какого-нибудь биржевого плута встречала веру и была достаточна для повышения или для понижения курса. В одно время лаж составлял шесть процентов, в другое двадцать четыре процента. Десятифунтовый билет, который поутру иногда стоил девять фунтов, к вечеру того же дня едва мог быть продан за восемь фунтов.
К этому-то времени относится изобретение текущего долга министром финансов Вильгельма Оранского, Монтегью. Ему удалось провести добавочную статью к закону о Земельном банке, уполномочивавшую правительство выпускать процентные бумаги — свидетельства казначейства, — которые долженствовали быть погашены из налогов, ожидавшихся к поступлению в будущем году. Эти бумаги были не что иное, как особая форма для взимания налога вперёд. Среди всеобщей нужды и замешательства появились первые выпуски этих билетов казначейства, представлявшие различные размеры стоимости, от ста до пяти фунтов стерлингов. Они оказались немалым пособием при тогдашней всеобщей нужде в деньгах и одно время служили даже орудием обмена, так что министерство, невзирая на клеветы приверженцев Иакова, решилось помочь и недостатку мелкой монеты выпуском билетов в 20 и 15 шиллингов для уплаты жалованья войскам. Но это решение не было приведено в исполнение, вероятно, потому что недостаток денежных знаков мало-помалу был устранён монетным двором. Маколей полагает, что без этих билетов ход правительственной машины должен бы был остановиться, так как от состояния валюты пострадали все другие источники доходов.
Между тем проект Земельного банка потерпел плачевное фиаско; даже подписка на его акции не состоялась. Невзирая на то, что король, желая подать добрый пример, подписался на 5000 фунтов стерлингов, из требовавшихся 2 600 000 фунтов от публики получилось только 2100 фунтов и предприятие пришлось бросить.
Таким образом, опять пришлось обратиться к Английскому банку для поддержания правительства средствами, необходимыми для его потребностей. Так как банк лишь с величайшим трудом мог натянуть те 200 000 фунтов стерлингов, которые понадобились для отсылки армии во Фландрию, то решились наконец сделать энергические усилия для ускорения чеканки новой монеты. В эту-то эпоху знаменитый астроном Ньютон был назначен начальником монетного двора. Дарования, неутомимость и строгая честность знаменитого учёного вскоре произвели, по словам Маколея, полнейший переворот в отрасли управления, состоявшей под его ведением. Пока обширное дело не было доведено до конца, он отвечал непреклонным и почти негодующим отказом на все попытки его собратьев учёных в Англии и на материке отвлечь его от исполнения этой обязанности. Прежние чиновники монетного двора вменяли себе в великую заслугу, что они успевали вычеканивать на 15 000 фунтов стерлингов серебра в неделю. Когда министр финансов Монтегью заговорил о 30 000—40 000 в неделю, они объявили это дело невозможным. Но молодой канцлер казначейства вместе с своим другом, начальником монетного двора, совершил ещё и не такие чудеса. Вскоре девятнадцать новых прессов для тиснения монет работали в лондонской башне, новые монетные дворы были устроены в Бристоле, Йорке, Норвиче и Честере. Еженедельно вычеканивалось монеты на 60 000, на 80 000 и под конец даже на 100 000 и на 120 000 фунтов стерлингов. Машины и рабочие встречались в городах, где открывались новые монетные дворы, колокольным звоном и пушечными выстрелами.
Но эта усиленная чеканка монеты могла не вдруг помочь беде. К тому же не вся новая серебряная монета попала в обращение, так как существовала партия, требовавшая повышения номинальной цены монеты, и многие, считавшие подобную меру возможной, удерживали у себя как можно больше денег в ожидании этого момента. Так прошло три месяца, прежде чем умножение звонкой монеты дало себя почувствовать и кризис постепенно миновал. Раздражение народа во время этого кризиса ещё более усиливалось нелепым образом действия представителей администрации, распоряжения которых нередко противоречили одно другому. Так, в одном округе грозили всякому, кто откажется принимать обрезанную монету, а в другом округе повеление парламента строго соблюдалось. В одной местности толпа народа, по наущению патеров и приверженцев Иакова, осадила дом одного вига, члена парламента, и с шумом требовала, чтобы он обменял им старые деньги на новые. Когда же джентльмен согласился на это требование, то во всей толпе нашлась только одна обрезанная монета в полсоверена. На неумолимого кредитора, настаивавшего на уплате в срок звонкою монетою, указывали пальцем и натравливали на него его же собственных должников.
Действие кризиса давало себя чувствовать даже в армиях коалиции.