В десятилетней сложности в Петербурге за данный промежуток времени ежегодно происходило:
| Святотатств | 8. |
| Поджогов | 9. |
| Подделок денег и их распространения | 23. |
| Изнасилования женщин | 12. |
Здесь исчислены только те случаи означенных преступлений, которые были настигнуты полицией, приведены в известность её протоколами и ею же переданы суду. Но известно, что по некоторым из этого рода преступлений сами жертвы их, помимо полиции, вчиняют преследования виновных в суде: — число таких случаев не сосчитано.
Святотатство принадлежит к наиболее редким преступлениям; по крайней мере, очень редко делается оно объектом воздействия полиции и суда. Отсюда происходит, вероятно, и крайняя неравномерность его статистической регистрации, указывающая на совершенную случайность его обнаруживания блюстительским надзором. Так, оказывается, что в то время, как в иные годы за обозреваемый период случаев святотатства бывало 4 или 5, а, напр., в 1877 г. всего 1, — в 1869 г. полицейская статистика насчитала их 17 и в 1871 г. — 22. Цитируемый официальный отчет не дает никаких объяснений такого, сравнительно, необычайного возрастания данного преступления за означенные два года. Не можем даже сказать, что именно разумела в данном случае полицейская статистика под «святотатством» — вообще ли оскорбления святыни богохульственным словом и делом, или же одно лишь ограбление и обкрадывание храмов и их принадлежностей? Можно только догадываться, что здесь констатированы по-преимуществу случаи последней категории преступления, из коих чаще всего встречаются в столице взломы и опустошения церковных кружек, большею частью наружных. Памятно одно только чрезвычайное, сопровождавшееся убийством, покушение на ограбление столь чтимой в Петербурге часовни Спасителя в домике Петра В. Преступник поздней зимней ночью ворвался в домик, убил сторожа и похитил что мог. Что касается собственно богохульства и кощунства, то преступления этого рода совершенно почти не встречаются в современной уголовной хронике не потому, конечно, чтобы они не случались в действительности, а — просто, вследствие распространения в наши дни религиозной терпимости и отчасти религиозного индифферентизма. В практике полиции и суда ныне довольно часты преследования сектантов за отступничество от правой веры, за ересь, но, хотя в Петербурге и много сектантов, однако ж, дел в этом роде мы не припомним. Только во время памятного плотицынского дела петербургские скопцы, по профессии большею частью менялы, испытали довольно сильную передрягу, со стороны полиции, в мере своей прикосновенности к деяниям моршанского корабля. На них тогда именно охотился и пресловутый Миронович, как это выяснилось в знаменитом деле об убийстве Сарры Беккер.
С начала 70-х гг. в Петербурге стала сильно развиваться великосветская религиозная ересь, основание которой положили пресловутые салонные апостолы, лорд Редсток и полковник Пашков. Сперва на распространение этого странного сектантства, на молитвенные «бдения» его прозелитов и на деятельность его апостолов власти смотрели снисходительно и только в последнее время был положен предел публичным манифестациям этого духовного «соблазна» да, кажется, и сами элегантные еретики поохладели в своем наивно-сентиментальном «стремлении к Христу». Впрочем, язва эта отнюдь не уголовная и, строго говоря, выходит из рамки настоящего очерка.
Поджоги в Петербурге совершаются главным образом самими владельцами поджигаемых имуществ или их клевретами с корыстной целью. Поджигается имущество застрахованное — такое, которое, по стоимости, в момент поджога значительно ниже суммы страховой премии. Для этого имущество предварительно обесценивается владельцем, или растрачивается, или же, путем обмана и сделки, оценивается в момент застрахования в непомерно высокую сумму, сравнительно с действительной его стоимостью.
Преступление это по-преимуществу городское, сравнительно — новое, возникшее со времени развития и распространения страхования, в котором люди находчивые, дурной воли, обрели источник быстрой и легкой наживы. Соблазн здесь для них велик, так как злоумышленный, хорошо и осмотрительно подготовленный поджог очень трудно изобличить, и — без сомнения, в большинстве случаев он венчается полным успехом, остается нераскрытым и безнаказанным. Страшна здесь только одна нравственная ответственность — не перед обираемым страховым обществом, а перед соседями, ни в чём не повинными перед поджигателем, которым он вовсе не хотел бы и не имеет поводов причинить зло, но которые, тем не менее, должны сделаться жертвами его преступления, должны пострадать и разориться ни за что ни про что. А это почти неизбежно в большинстве случаев при скученности городских построек и при петербургском распределении отдельных жилищ — помногу в одном и том же доме, так что каждый хозяин квартиры ли, магазина или иного торгово-промышленного заведения со всех сторон тесно окружен соседями.
Говоря сравнительно, в Петербурге совершается немного поджогов, по крайней мере — немного их изобличается и приводится в известность полицейским следствием. По полицейским сведениям, цифра их даже как будто бы уменьшается. А именно: случаев поджогов было
| в | 1869 | году | . . | 22 |
| » | 1870 | » | . . | 13 |
| » | 1871 | » | . . | 3 |
| » | 1872 | » | . . | 7 |
| » | 1873 | » | . . | 8 |
| » | 1874 | » | . . | 6 |
| » | 1875 | » | . . | 8 |
| » | 1876 | » | . . | 11 |
| » | 1877 | » | . . | 5 |
Повторяем, однако, что значительнейшая часть случаев этого рода преступления, по всем вероятиям, остается в неизвестности и не попадает в уголовно-полицейскую статистику.
Чаще всего искушаются на поджоги промышленники и торговцы, хозяева различных лавок, ремесленных и иных заведений, — конечно, неудачные, запутавшиеся и проторговавшиеся. Изыскивая способы поправить расстроенные дела и не находя их, они наталкиваются на мысль о поджоге. Нужно, впрочем, заметить, что агентура столичных страховых обществ очень строга, добросовестна и осторожна в оценках страхуемых имуществ, в большинстве случаев. Провести её или согласить на обман мудрено. Поэтому поджигатели, сделав застраховку по существу, без фальши, предварительно распродают или тайно перемещают большую часть своего имущества, оставляя из него в жертву огня пустяки. На этом-то некоторые из них и ловятся!
Ловятся также они нередко на самой механике поджога, не умея подготовить и совершить её достаточно искусно и успешно. Так как, в большинстве, поджигатели — люди темные, необразованные, представители «черной сотни», то употребляемые ими для этого преступления способы примитивны и грубы. Это — классические стружки, лучина и пакля, для горючести сдобренные керосином, салом или дегтем. Редко попадаются искусники, более сведущие в пиротехнике и прибегающие к более усовершенствованным её орудиям и составам. Раз только изобличен был в 70-х гг. в утилизации для данной цели таких усовершенствованных горючих материалов один молодой немец, — хозяин магазина разных игрушек и безделушек на Вознесенском проспекте. Он устроил в своем магазине целую остроумную систему быстро воспламеняющихся огней из пироксилиновых ниток, петард и тому подобных веществ, приспособив свечку таким способом, чтобы через известное время она зажгла всю эту адскую машину, и, в ожидании эффектного результата своего замысла, взял тройку, пригласил дам и ускакал веселиться в «Красный кабачок». Замысел, однако, не удался: огонь был вовремя замечен, прискакали пожарные и нашли еще явные признаки преступного покушения. Бедный немец попал под суд, был осужден на каторгу и, после приговора, в коридоре суда закололся наповал перочинным ножиком.
Обыкновенно поджоги мастерятся гораздо бесхитростнее и наивнее. Как во всех русских уголовных деяниях, и здесь преобладает наша патриархальная простота. Берем один пример из множества однородных.
В 1875 г. в окружном суде судился отставной унтер-офицер, хозяин кожевенного завода на Лиговке, за злоумышленное его сожжение, а при этом и чужого деревянного дома, в котором завод помещался. Завод был застрахован в марте с лишком в 5 т., а в апреле сгорел. Главным пунктом обвинения послужили предварительные, неудававшиеся опыты унтер-офицера совершить поджог, — опыты, изумительные по простодушию и наглости. Например, унтер-офицер разослал своих рабочих и свою прислугу «гулять», а, когда они возвратились, по его расчёту, преждевременно, стал усиленно уговаривать не идти домой.
— Мы, однако ж, его не послушали, — показывал один свидетель рабочий. — Приходим в мастерскую и вот что видим: — на полу две небольшие корзинки из-под ягод с лучинами снизу и доской сверху, обмазанные сплошь свежим дегтем; на доске стоят два разожженные огарка в полдюйма или больше, причем, огонь одного из них приходится под кран бочки с дегтем; недалеко оттуда приставлена к печке обмазанная дегтем доска; затем, у другой стены еще корзинка, обмазанная дегтем с небольшою дощечкой, на которой также горит огарок, и близ того места стоит большая половая доска, обмазанная дегтем. Мы потушили огарки и — таким родом Бог помиловал на тот раз от несчастья…
Говорят, потом, хозяину, а он преравнодушно отвечает:
— Кто ж бы это шутить вздумал? — и никакого беспокойства, что от такой шутки не только завод, но целый квартал выгореть может. Когда, наконец, опыт удался, унтер-офицер не сумел даже придумать сколько-нибудь правдоподобного объяснения — почему произошел пожар, как не сумел также скрыть «оказательство» того факта, что пожар был для него очень выгоден.
На суде обнаружилось, между прочим, что этот заводчик уже не впервые поправляется и извлекает доход из пожара. За год перед тем он содержал портерную, которая сгорела невесть отчего и её хозяин получил страховой премии около двух тысяч. Несколько раньше таким же родом у него сгорела табачная лавочка и — тоже с прибылью. Весьма похоже было на то, что самый кожевенный завод — очень плохо и мало производивший — основан был на таком же расчете: пойдет — хорошо, а нет — «красный петушок» выручит!
Это уже систематик, поджигатель, так сказать, по призванию и по ремеслу, и — конечно, не единственный в своем роде. Несколько позднее в Петербурге была обнаружена и привлечена к суду целая шайка лиходеев, которая пыталась вести поджоги систематически на началах правильно организованного промысла. Обыкновенно одно из принадлежавших к шайке лиц нанимало в каком-либо доме квартиру, обставляло её мебелью и страховало в несколько раз дороже действительной стоимости обстановки. В тоже время рядом с ним помещался другой квартирант, не страховавший своего имущества, который и совершал поджоги с таким расчетом, чтобы огонь переходил на соседнее застрахованное помещение. Такие поджоги шайка практиковала в продолжение нескольких лет в Петербурге, и полиция с большим трудом выследила её преступные действия. Шайка состояла из многих лиц, в том числе нескольких женщин, — людей, с виду, приличных, культурных.
Поджог с корыстной целью — такое казалось бы, грубое, презренное и «черное» дело, на которое могут идти только жалкие, ничтожные, грошовые люди. Однако ж, в летописи петербургской уголовщины за обозреваемый период грандиозным и монструозным пятном стоит знаменитый поджог «фейгинской» мельницы, в чём обвинялся и был обвинен именитый, отличенный всякими почестями коммерции советник, миллионер, «сорок лет живший под одним нумером», старик убеленный сединами, родоначальник бесчисленного множества детей, внуков и правнуков… Без сомнения, эта типическая фигура и её глубоко поучительный процесс хорошо еще всем памятны, чтобы была надобность восстановлять их здесь.
Отметим только, что тут поджогом достигалась очень сложная мошенническая цель, направленная против интересов казны в зависимости с подрядами по довольствию войск. Добыча страховой премии играла тут последнюю роль.
Скажем, наконец, что поджоги совершаются также из мести или ради сокрытия преступления, напр., воровства, убийства и пр. Столь обычные в нашей деревне поджоги из мести, в Петербурге случаются очень редко; чаще бывают в нашей столице покушения на поджог ради сокрытия преступления. Раз дворники одного дома, разграбив тайно кладовую домовладелицы, произвели в ней пожар, чтобы скрыть грабеж, но попались. Такие же опыты делались некоторыми убийцами в намерении отвести глаза полиции и вменить гибель своих жертв несчастью от случайного, якобы, пожара.
Обращаемся к уголовному материалу по фабрикации и сбыту фальшивых денег и ценных бумаг. Интересна статистика этого рода преступлений. Их совершилось в Петербурге:
| В | 1869 | году | . . | 64 |
| » | 1870 | » | . . | 30 |
| » | 1871 | » | . . | 31 |
| » | 1872 | » | . . | 17 |
| » | 1873 | » | . . | 28 |
| » | 1874 | » | . . | 9 |
| » | 1875 | » | . . | 5 |
| » | 1876 | » | . . | 3 |
| » | 1877 | » | . . | 11 |
Цифры эти указывают, что преступления данной категории постепенно уменьшаются, но можно ли этому верить? — Повседневные факты убеждают, что зло это, невзирая на всевозможные мероприятия, не убывает, если не увеличивается. Наглядным доказательством этого служат, между прочим, произведенные финансовым ведомством опыты совершенного изъятия из обращения некоторых денежных знаков (напр., пятидесятирублевых ассигнаций) и частой замены одних другими, более замысловатыми и менее поддающимися фальсификации (напр., двадцатипятирублевых ассигнаций). Это делалось, разумеется, в предотвращение сильного распространения поддельных бумажек данных категорий. Отчасти этими же соображениями была вызвана и всеобщая перемена ассигнаций в конце шестидесятых годов.
И тем не менее, фальшивые ассигнации самых тонких и хитроумнейших рисунков и образцов попадаются сплошь и рядом, и вводят в заблуждение даже знатоков. Теперь уже известно, что наиболее обширные и искусные подделки русских ассигнаций производятся заграницей, главным образом в Лондоне, откуда изделия эти привозятся в Россию и здесь сбываются особыми агентами. У нас, доморощенные подделки фабрикуются преимущественно под Москвою в Богородском уезде. Особенно славились этим в описываемое время знаменитые Гуслицы. Фальшивые ассигнации русского дела грубы, топорны и могут обмануть разве только темного крестьянина.
На лакомый товар этот много есть охотников, и молва складывает сказания про случаи счастливого и огромного обогащения фальшивыми деньгами. Даже имена счастливцев называют и пальцами на них показывают, а раз один легкомысленный журналист тиснул в газете одно из таких указаний, в форме прозрачного намека, за что и высидел в тюрьме четыре месяца, по обвинению в диффамации.
Дело это темное, но есть факты достоверные, указывающие на возможность опытов обогащения этим путем en grand не какими-нибудь жалкими представителями подонков, а людьми видными, с положением. В конце шестидесятых годов была изобличена целая компания, и в её числе один профессор, в подделке и сбыте фальшивых билетов внутреннего с выигрышами займа. Одновременно сильно скандализировано было интеллигентное общество знаменитым харьковским делом по фабрикации фальшивых серий государственного казначейства, в чём обвинялось несколько помещиков, светских, образованных людей — представителей провинциальной аристократии. В 1871 г. сыскная полиция накрыла шайку сбытчиков купонов от билетов внутреннего с выигрышами займа и этих купонов был арестован целый чемодан. Позднее, в Петербурге составился кружок, из столичного адвоката, седовласого авантюриста — поляка и его сына, нескольких элегантных дам и комиссионера-еврея, который заказал заграницей и вывез на несколько сот тысяч фальшивых облигаций рязанско-тамбовской железной дороги и успешно начал их сбывать, но операция эта была раскрыта. Наконец, уже в конце 70-х гг. всплыла наружу остроумная проделка с временными свидетельствами облигаций Восточного займа, совершенная благородным семейством Висленевых. Они во множестве скупали эти свидетельства, оплаченные первыми взносами, и печатали на них фальшивые клейма о платеже сполна, в подражание тому, как делал это государственный банк, а потом сбывали их, получая разницу между первым взносом и полной ценой, в несколько десятков рублей на каждую сторублевую облигацию.
Таковы были наиболее крупные операции в области этого криминального искусства. Обыкновенные, мелкие опыты легкой наживы этим путем заключаются, главным образом, в сбыте фальшивых ассигнаций. Случаи подделки таковых в Петербурге очень редки; это — товар большею частью привозный. Сбыт производится обыкновенно по одной и той же несложной и нехитрой системе. Берем реальный случай.
Некто, отставной солдат, еврей, зашел как-то в одну портерную лавку, где за потребованную им бутылку пива расплатился десятирублевою бумажкой. Получив сдачу, он отправился в соседний ренсковый погреб и взял там бутылку вина, за которую тоже расплатился десятирублевой бумажкой, но приказчик погреба начал внимательно рассматривать данную ему десятирублевую депозитку. Видя, что приказчик слишком уже глубоко анализирует достоинство ассигнации, еврей хотел уже взять обратно свою десятирублевку и уйти, но в это время в погреб вошел приказчик портерной лавки с городовым и указал на него, как на человека, сбывающего фальшивые ассигнации. Полиция арестовала еврея и, при обыске его квартиры, нашла несколько отдельно связанных пачек, в которых находилось по 9 руб. с копейками в каждой. Этой оригинальной аккуратностью счетоводства сбытчик выдал себя, хотя самих фальшивых ассигнаций, кроме двух, на которых он поймался, у него не было найдено. Очевидно, он быль только агентом более крутого промышленника, оставшегося, впрочем, не открытым.
Таков, обыкновенно, способ сбыта, основывающийся на обмане. Успех сбыта зависит, разумеется, от степени искусства подделки, с одной стороны, и с другой — от уменья сбытчика выбирать наиболее подходящих для обмана индивидуумов, темных и простоватых.
Встречаются, хотя значительно реже, попытки сбыта оптом, целыми партиями фальшивых ассигнаций, до которых всегда находятся охотники среди неразборчивых любителей быстрого обогащения. Кроме того, под видом такого сорта сбыта нередко практиковался один своеобразный обман, заключавшийся в фальсификации самих поддельных ассигнаций. Мнимый сбытчик сих последних соблазнял охотника до этого товара, продавал ему такую-то партию на таких-то условиях, обставлял сделку таинственностью и совершал её на скорую руку где-нибудь за углом или в какой-нибудь трущобе: — вручал покупателю условленное количество новеньких ассигнаций одного какого-нибудь образца, сложенных пачками, получал плату чистыми деньгами и улетучивался. Покупатель, затем, делал очень неприятное для себя открытие: — пачки оказывались состоящими из простой оберточной бумаги, только для декорации и обмана обложенные сверху и снизу, по одному листику, действительными ассигнациями и, к тому ж, вовсе не фальшивыми. Случаев такого мошенничества было много.
Нельзя не упомянуть здесь еще об одном довольно распространенном виде фальсификации, близко соприкасающемся с подделкою денег. Это — наложение фальшивых клейм на мнимые золотые и серебряные вещи или же на такие, металл которых значительно ниже пробы. Промышляют этою подделкой всего чаще ювелирные мастера.
Преступление, называемое изнасилованием женщин, в буквальном смысле, казалось бы, скорее всякого другого должно исчезнуть из нравов современного цивилизованного города. Само по себе, совершенно первобытное, зоологическое, по своему разбойничьему характеру и зверским мотивам, оно не имеет своего, так сказать, raison d’être[1] там, где половые отношения не только ничем не стеснены, но даже чересчур свободны, где мужская физическая потребность половых наслаждений находит себе такое избыточное, разнообразное на всякий вкус и общедоступное предложение в столь широко развившейся в наши дни городской проституции.
Наконец, при нынешних бытовых условиях домашней жизни в городах, оно просто неудобно во многих отношениях. Грубое физическое насилие давно заменили в этого рода деликатных делах обольщение, обман и, главнее всего, золото, чарами и блеском которого какую женщину нельзя соблазнить?
Тем не менее, дикое, в прямом смысле, изнасилование женщин существует и в наши дни, даже в таком высокоцивилизованном, гуманном городе, как Лондон, судя по недавним скандалезным разоблачениям английской «Pall-Mall Gazette». Существует оно и у нас и, вероятно, в нередких случаях, судя потому, что преступление это, наименее поддающееся, по свойству и условиям своим, охранительному воздействию полиции и суда, тем не менее занимает постоянное и довольно видное место в петербургской уголовной статистике. Так, случаев изнасилования женщин в Петербурге было:
| В | 1869 | году | . . . . . | 12 |
| » | 1870 | » | . . . . . | 13 |
| » | 1871 | » | . . . . . | 10 |
| » | 1872 | » | . . . . . | 10 |
| » | 1873 | » | . . . . . | 28 |
| » | 1874 | » | . . . . . | 19 |
| » | 1875 | » | . . . . . | 9 |
| » | 1876 | » | . . . . . | 6 |
| » | 1877 | » | . . . . . | 6 |
Не знаем, чем объяснить необычайное увеличение цифры этого рода преступлений в 1874 и в особенности в 1873 г.? По всем вероятиям, это была случайность, но не по отношению к действительному числу самих фактов, а значит лишь, что в означенные годы полиции удалось, почему-либо, большее число накрыть их.
В изнасиловании чаще всего изобличаются люди более или менее культурные, горожане, а не полудикие «сыны природы». В примитивном быту изнасилование женщин является актом звериной, необузданной половой энергии, стихийной, полнокровной страсти, — в современном же городском обществе оно есть порождение разврата, изысканного, пресыщенного сластолюбия и патологического извращения полового инстинкта, нуждающегося в искусственном возбуждении. Поэтому-то, и как обнаружили разоблачения вышеназванной английской газеты, очень часто жертвами насилия в городах делаются нынче не столько совершеннолетние женщины, сколько нежные отроковицы и даже дети.
Французский статистик Соке, занимавшийся исследованием этого вопроса в большом масштабе, заметил, что, вообще, число изнасилований взрослых женщин в последнее время сравнительно уменьшается, тогда как одновременно изнасилование детей в ужасающей степени возрастает. Так, с 1836 по 1880 г. изнасилование детей количественно увеличилось в пять раз!
Поразительное и глубоко печальное явление это объясняется, именно, не стихийной напряженной силою полового инстинкта, а его извращением и болезненностью, происходящими от аномалий и уродств в современном социальном строе и в условиях городской жизни.
Личности, покушающиеся на это преступление, большею частью — люди нездоровые, истощенные и испорченные развратом, а нередко и психически ненормальные. Это, вообще, категория тех распутных сластолюбцев, чрезвычайно в наши дни размножающихся, которые ищут противоестественного удовлетворения полового инстинкта. Среди них, рядом с аматерами растления малолетних девочек, по совершенно аналогичным мотивам, образуются педерасты, скотоложцы и онанисты.
Все эти разновидности существуют в Петербурге, но только, конечно, редко приводятся в известность полицией нравов. Так, напр., факты скотоложства обозначены в полицейской статистике ничтожными цифрами, как редкие исключения. В суде же за обозреваемый период рассматривался один только — правда — весьма замечательный случай этого преступления.
В 1868 г. в петербургском военно-окружном суде судился один рядовой, биография которого была такова:
Поступив на службу в 1855 г., он в 1861 г. за скотоложство прогнан был сквозь строй через сто человек один раз; в 1862 г., за побег из караула, наказан шпицрутенами тоже один раз через сто человек; в 1863 году за вторичное скотоложство в пьяном виде его сослали на пять лет в арестантские роты, откуда он вышел в 1868 г. и был определен вновь на действительную службу в свой полк, квартировавший в Кронштадте. Но и целый ряд таких тяжких наказаний его, однако, не исправил: он опять убежал, опять был пойман на скотоложстве и уже в тюрьме пытался кастрировать себя выбитым из окна стеклом… Очевидно, субъект был психически ненормальный.
Об этом мимоходом.
Что касается изнасилования женщин в нашей столице, то наибольшее число случаев этого преступления, обнаруженных полицией, разумеется, всего чаще по жалобам потерпевших, совершается над бедными, одинокими девушками из низших слоев населения, завлеченными пленившимися их свежестью и красотой ловеласами — самими ли непосредственно, или же при содействии специальных сводней. Неопытная, молоденькая девушка завлекается, путем обольщения и обмана, в западню и делается жертвой насилия. Виновник последнего и его пособники обставляют преступление так осмотрительно, что в большинстве случаев оно сходит им безнаказанно, тем более, что сама опозоренная девушка чаще всего, во избежание огласки, тягостной полицейско-судейской волокиты, из стыдливости и сознания, что потерянного сокровища не воротишь, волей-неволей примиряется со своим бесчестием… К такому решению усиленно приводит её, конечно, и сам соблазнитель с компанией подарками, деньгами, ласками и льстивыми обещаниями.
Бывают, однако, случаи, что насильники действуют совершенно по-разбойничьи, с безоглядной наглостью. Вот не единственный в этом роде пример.
Жило в Коломне семейство отставного унтера, кормившееся от портерной лавки, в которой торговала с отцом старшая дочь Вера, замечательно красивая девушка, у которой вскоре среди посетителей нашлись пламенные поклонники. Сначала всё обстояло благополучно, но вдруг семью постигло несчастье: мать умерла, отец был убит горем, в портерной лавке осталась одна Вера. Из числа ухаживателей двое (один военный) начали настойчиво приставать к девушке ехать с ними кататься. Долго отказывала Вера, наконец, не подозревая ничего дурного, дала свое согласие и компания после запора лавки, в 11 час., поехала на тройке. Несмотря на упорное сопротивление Веры, они очутились в «Самарканде» и лишь на другой день измятая и обесчещенная девушка вернулась домой.
Случай этот имел место в начале 70-х гг.
Примечания
править- ↑ фр. raison d’être — смысла. — Примечание редактора Викитеки.
