Ведаемые врачебно-полицейским надзором падшие женщины, списками которых замыкается вся, приведенная в известность, официальная статистика петербургской проституции, разделяются на три категории, по формам своего промысла: а) живущих в домах терпимости, б) «одиночек», и в) «бродячих развратного поведения женщин». Кроме того, из второй группы выделяются, сообразно степени строгости и способу контроля, состоящие «под секретным надзором», который отличается сравнительной льготностью и не сопряжен с лишением известных прав. Эту существенную, в гражданском отношении, разницу сам комитет определил таким образом.
Рассматриваемого класса женщины «разделяются, — говорится в отчете комитета за 1868 год, — на две категории: одни из них, так сказать, вполне подчинены врачебно-полицейскому надзору, другие же состоят под секретным его надзором. На основании утвержденного министром внутренних дел положения врачебно-полицейского комитета, женщины, подчиняясь надзору комитета, теряют часть своих гражданских прав и личной свободы, а именно: при внесении в списки комитета, у них отбираются паспорты и, взамен их, комитет выдает им медицинские билеты, по которым они должны проживать. С получением медицинского билета, женщина официально признана публичною—название, которым тяготятся и даже гнушаются самые отъявленные проститутки. Она не вправе ни выехать из столицы, ни переменить место жительства, без ведома комитета, и не только лишается возможности с медицинским билетом куда-либо поступить в услужение, но даже с трудом может приискать себе квартиру, так как домовладельцы вообще неохотно пускают публичных женщин в свои дома». Естественно, что такая постыдная и строгая форма надзора заставляет несчастных всеми мерами избегать подчинения комитету, — и это, главным образом, по его сознанию, препятствует ему успешно выполнять свою миссию. Ради этого-то обстоятельства, комитет «вынужден был в виде опыта, внести, взамен указанного порядка подчинения женщин, — систему секретного надзора, отличающуюся тем, что здесь, вместе с подчинением надзору, женщина сохраняет свои гражданские права во всей целости. Все обязанности её пред комитетом состоят лишь в аккуратной явке к медицинскому освидетельствованию и в соблюдении необходимых для охранения её здоровья санитарных условий».
Таковы, в общих чертах, отношения врачебно-полицейского комитета к обозреваемой группе индивидуумов «неблагонадежного класса» и таково подразделение её, по роду надзора и степени его строгости. Сообразно этому разделению, ведется и статистика «непотребных женщин», но для нас её подробные рубрики не имеют значения, так как их классификация — чисто механическая; поэтому мы будем различать только три категории этого рода женщин, соответственно различию в способах их промысла и образе жизни: обитательниц публичных домов, «одиночек» и «бродячих». Комитет еще разделяет помянутые дома на открытые, явные «дома терпимости» и «тайные притоны». Такое разделение тоже не представляет для нашего исследования существенной важности, так как вся разница между теми и другими заведениями заключается в чисто внешних, технических оттенках одной и той же формы промысла, а именно: в то время, как в помянутых домах проститутки живут оседло, в подчинении и на иждивении хозяев-антрепренеров, в притонах — они «временно обязанные» гостьи, являющиеся туда для промысла, на известных условиях с хозяевами притонов, или, хотя и живущие в них, но самостоятельно, на правах независимых «одиночек», поскольку, вообще, действительна независимость этих жалких созданий, попадающих в руки многообразной хищной эвсплуатации. Во всяком случае, в нижеприводимой общей статистической картине обозреваемой язвы, в её десятилетнем движении, мы не даем места названным специально-«тайным притонам» и сосчитаем их впоследствии, где это будет нужно.
Представляемая картина обрисовывается следующими цифрами:
| Годы. | Домов терпимости | В них живущих | Одиночек | Бродячих | Всего женщин | ||||||||||
| 1868 | 144 | 820 | 1,378 | 392 | 2,590 | ||||||||||
| 1869 | 155 | 816 | 1,792 | 2,758 | 6,366 | ||||||||||
| 1870 | 156 | 968 | 1,604 | 3,386 | 5,958 | ||||||||||
| 1871 | 168 | 1,116 | 1,840 | 2,261 | 5,217 | ||||||||||
| 1872 | 177 | 1,485 | 1,047 | 2,323 | 4,855 | ||||||||||
| 1873 | 156 | 973 | 1,594 | 3,941 | 6,508 | ||||||||||
| 1874 | 165 | 1,084 | 1,887 | 3,252 | 6,223 | ||||||||||
| 1875 | 177 | 1,167 | 1,413 | 2,105 | 4,685 | ||||||||||
| 1876 | 188 | 1,254 | 1,366 | 2,496 | 5,116 | ||||||||||
| 1877 | 197 | 1,194 | 1,978 | 2,104 | 5,276 | ||||||||||
| 168 | 1,087 | 1,689 | 2,501 | 5,277 | |||||||||||
Излишне говорить, что этими цифрами официальной статистики далеко не исчерпывается вся столичная проституция — даже та форма её, которая составляет профессиональный промысел развратом, ведаемый врачебно-полицейским надзором. Впрочем, такая неполнота официальной статистики по отношению к данному предмету — явление повсеместное. Шашков, на основании изучения иностранной литературы этого вопроса, пришел к заключению, что, вообще, «смотря по местностям и обстоятельствам, проституток скрытных впятеро—вдесетяро больше, чем проституток явных», и — это можно принять за правило, без риска впасть в преувеличение. Например, в Лондоне было записано полицией в 1867 г. всего около 10,000 явных проституток; статистика же полагала, что их там не менее 80,000, а д-р Рэйан вычислил, что «в Лондоне живет проституцией посредственно и непосредственно 400,000 человек и ежегодно расходуется на нее 200 миллионов франков». Дю-Кан, в своем описании Парижа, приведя цифру записанных полицией в 1870 г., явных проституток — всего 3,656, — полагает, на основании гипотетических вычислений, что их в современном Вавилоне никак не менее 120,000. В Берлине, по официальным сведениям за 1867 г., числилось женщин, промышляющих развратом, всего 10,860, а, между тем Тиссо, посетивший несколько лет спустя ликующую столицу объединенной Германской империи, был поражен страшным развитием в ней уличной проституции, бросающейся в глаза на каждом шагу, благодаря наглости и бесстыдству её многочисленных представительниц и их «луисов». Нет никакого сомнения, что и в Петербурге официальные цифры явной проституции так же мало соответствуют её действительному размеру, как и в вышепомянутых европейских центрах.
Тиссо, желая, между прочим, определить с этой стороны нравственность славного города Магдебурга, сделал остроумное сопоставление числа жителей в нём с числом сифилитических заболеваний. Оказалась страшная пропорция: на 90,000 жителей 70,000 заболеваний! Действительно, статистика заболеваний сифилисом может служить довольно надежным косвенным масштабом развития проституции, в смысле внебрачных отношений вообще. Если это так, то Петербург, в сравнении с Магдебургом, вправе стяжать репутацию весьма благонравного города, потому что в нём, на 700 т. жителей, по исчислению компетентного д-ра Гюбнера («Статистические исследования санитарного состояния С.-Петербурга» за 1870 год), всех заболеваний сифилисом было в год около 30,000, или 45 случаев на 1000 ч. населения. Тем не менее, цифра эта, взятая безотносительно, весьма внушительна и — что самое важное — доказывает всю неполноту официального исчисления столичной проституции. Оказывается, что в период времени, исследованный доктором Гюбнером, врачебно-полицейский комитет отправлял в год в больницу около 2,800 заболевших сифилисом проституток, которым, конечно, ни под каким видом не может быть приписан источник всей тридцатитысячной суммы заболеваний этого рода. Ясно, что значительнейшая доля участия в распространении этой заразы принадлежала неподчиненным полицейскому надзору проституционным элементам. Д-р Гюбнер высказывает даже такую потрясающую уверенность, что медицинская статистика могла бы дать поразительные факты о распространении сифилиса в семейном быту и тем самым оказать обществу бо́льшую услугу, чем производство в течение года десятков тысяч освидетельствований проституток».
Другим косвенным указателем развития проституции признается статистика незаконных рождений, на основании которой д-р Э. Шперк («К статистике сифилиса», Спб. 1877 г.) остроумно высчитал, что в Петербурге, напр. в 1869 г., должно было находиться женщин, состоящих во внебрачных отношениях, minimum — 35,978. Но «где же доказательства, что эти несчастные дети суть плод проституции?» — спрашивает д-р Гюбнер и, с своей стороны, делает вычисление, доказывающее, что 6,800 незаконнорожденных детей, приносимых ежегодно в Воспитательный Дом, никоим образом не могли быть все произведены на свет проститутками, просто с точки зрения физической возможности. Известно также, что профессиональные проститутки чрезвычайно редко делаются матерями. Вообще, статистика незаконных рождений, на которую любят ссылаться моралисты, как на подтверждение развития проституции, едва ли может быть принята за достаточно твердое в этом случае доказательство. Незаконные рождения несомненно имеют значение указателя нравственности данной среды, но они отличаются, однакож, по своей сущности, от промысла развратом и относятся к гораздо более сложным явлениям общественной патологии, о чём мы будем иметь случай говорить в другом месте.
Все эти соображения заставляют нас отказаться от попытки делать общие цифровые выводы о степени испорченности петербургского населения, на основании лишь официальной статистики столичной проституции, как равно и судить о развитии последней — об её численном увеличении или уменьшении. Единственно о чём имеются здесь достоверные данные, так это — о домах терпимости, число которых, по-видимому, увеличивается в Петербурге. По вычислению д-ра Кузнецова («Исторический очерк проституции в С.-Петербурге», 1870 г.), за период времени с 1858 по 1867 год, т. е. за десятилетие, предшествовавшее обозреваемому нами, в столице имелось, по среднему расчету, 142 публичных дома и в них — 870 женщин, или около 2,7 на каждых 1,000 мужчин; а за десятилетие, с 1868 по 1877 год, публичных домов находилось 168 (значит, увеличение произошло с лишком на 12%), и в них женщин 1,087, или почти 3 (2,9) на 1,000 муж. Увеличение, конечно, ничтожное и не дающее права делать какие-нибудь посылки…
Официальная статистика в данном случае имеет достоинство только частное, по отношению к изучаемой общественной среде, без отношения её ко всей массе населения, — в этих пределах мы ею и займемся. Словом, не определяя ни общего размера проституционных элементов в столице, ни степени развращенности всего населения последней, она, тем не менее, представляет довольно обширный и обстоятельный свод наблюдений для изучения класса профессиональных проституток, заклейменных позорным титулом «публичных».
По способу промысла, проститутки разделяются, как мы упоминали, на три группы: живущих в домах терпимости, «одиночек» и «бродячих развратного поведения женщин». Эта классификация определяет отчасти и существующее между этими тремя группами различие в положении моральном и материальном. В последнем отношении, без сомнения, лучше всего поставлены «одиночки». В то время, как живущие в домах терпимости находятся в положении своего рода батрачек, беспощадно закабаленных нравственно и материально хозяевами этих домов, — «одиночки», так сказать, работают на самих себя и пользуются полной независимостью и свободой распоряжаться своим временем и самими собой.
Жизнь женщин, промышляющих в публичных домах, поистине ужасна во всех отношениях. В гигиеническом, она как бы рассчитана на самое быстрое и бесповоротное расстройство здоровья и преждевременную смерть этих жалких созданий. Изо дня в день бессонные напролет ночи, постоянное бражничество, неестественный ход всей физической жизни организма, отупляющее однообразие, скука и полная бездеятельность существования в смрадных стенах лупунар, в которых обитательницы их становятся в условия особого рода затворниц, подчиненных тюремному ритуалу, — всё это быстро разрушает душевные и физические силы обреченных на эту каторгу женщин, повергает их в апатию и делает совершенно неспособными ни выйти из этой ужасной тины, ни начать новую, более человечную жизнь. Впрочем, в этом отупении и одичании, в этой скотоподобной жизни, среди шумных и диких, но холодных и бесстрастных оргий, только и можно найти объяснение возможности такого ужасного существования. Ведь, у этих несчастных нет будущего, нет никакой жизненной цели, хотя бы даже — простой наживы для обеспечения себя под старость, потому что они опутаны такой до невероятия грабительской эксплуатацией и переплачивают на всём такую неслыханную лихву, что весь их грешный заработок сполна идет в карманы их хозяев-антрепренеров, и они не только не успевают скопить какую-нибудь копейку про черный день, но, обыкновенно, всегда бывают кругом в неоплатном долгу у тех же хозяев. Сто́ит ли, при таком отчаянном положении, думать о будущем, заботиться о своей судьбе, о лучшем её исходе, когда исход этот один и почти неминуемый — с утратой молодости и красоты беспомощная нищета, трущобное маянье, больничная койка и ранняя смерть! Остается на всё махнуть рукою и, очертя голову, плыть по течению омута, охватившего своей нечистой волной… Такова жизнь и такова судьба большинства обитательниц публичных домов!
Немногим краше и жизнь, так называемых, «одиночек», если говорить вообще. В частности же, эта группа разбивается на множество разновидностей, из которых есть такие, что успевают, по крайней мере, в материальном отношении не даром продать свою красоту, молодость, честь, святое призвание женщины, и иногда устраиваются очень запасливо на широкую ногу независимых барынь. Но это — исключения; господствующий тип — вечно скитающаяся, пока ноги носят, «разлетайка», говоря термином Достоевского, по петербургским улицам, трактирам, танц-классам, клубам, увеселительным садам и проч. Тип, в большинстве, «убогий» и до того примелькавшийся своей вездесущностью, что наблюдательный петербуржец с одного взгляда безошибочно отличает его в толпе женщин иных категорий. Несмотря однако на это неутомимое скитальчество в поиске покупателей, представительницы этого типа, в большинстве, перебиваются с хлеба на воду, отчасти по мизерности гонорара, а также по беспечности и беспорядочности, отличающим почти всякую профессиональную «кокотку», как их называют; отчасти же потому, что и они не избегают алчной эксплуатации целой орды омерзительных паразитов, которые косвенно кормятся от проституции. Это, прежде всего, хозяева и хозяйки «тайных притонов» (по ведомости 1877 г. их указано всего 12; но, без сомнения, они существуют, вне ведома полиции, в неизмеримо большем числе под разными масками); затем содержатели квартир, с отдачею комнат «со столом и мебелью» специально особам, имеющим обширный круг знакомых. Такие особы, конечно, не могут считаться приятными и удобными жилицами, и за это, если их пускают жить в квартиру и позволяют беспрепятственно принимать гостей, радушные хозяева дерут с них немилосердную плату, выгадывая притом поживиться от них и еще на чём-нибудь… Это целый правильно организованный промысел, с которого преблагополучно живут сотни квартирохозяев, отъедая львиный кус у горького хлеба своих злосчастных жилиц.
Что заработок с этого позорного промысла невысок, говоря вообще, это доказывается, между прочим, заурядностью случаев изобличения проституток в наклонности восполнять свой скудный гонорар воровством, а, случается, и грабежом, при содействии и под руководством притоносодержателей. Правда, повседневный опыт свидетельствует, что нынче часто воруют вовсе не от нужды, и в данном случае по преимуществу имеет место глубокая нравственная испорченность, разъедающая всю вообще проституционную среду; но несомненно, однако ж, что даже и этот грешный источник наживы, в связи с промыслом разврата, не избавляет наших героинь от нищенского состояния в конце концов. Мы увидим из их статистики, что они, обыкновенно, очень непродолжительно фигурируют в списках врачебно-полицейского комитета и, затем, бесследно исчезают.
Конечно, многие из них просто укрываются от надоедливого надзора, но по всем вероятиям комитет без труда мог бы, если б захотел, распознать значительную часть своих исчезающих клиенток, — красовавшихся дотоле в шелку и бархате, — в серых, оборванных рядах многочисленного полчища «бродячих развратного поведения женщин», представляющих собою подонки обозреваемого класса в отношении, если не нравственном, то социальном и материальном. Уже из самого названия видно, что эти несчастные состоят из сброда жалких, бездомных, голодных и холодных «площадных» побродяг, промышляющих развратом в трущобах, по грошам, среди невзыскательного и неприхотливого чернорабочего люда. К сожалению, врачебно-полицейская статистика не дает никаких сведений о составе и состоянии этой, самой многочисленной, группы проституток; но можно с достоверностью предположить, что она в значительной части комплектуется изношенным, забракованным отбросом публичных домов и других рынков культурного, оплачиваемого рублями, разврата.
Представляя собою ничто иное, как покупную вещь — предмет для прихоти, промышляющая собою женщина должна в своей карьере подчиняться тем же рыночным условиям, какие существуют для каждого «товара». Вещь в цене и в спросе, пока она свежа и нова; затем, стареясь и переходя из рук в руки, она постепенно теряет покупную цену, пока, наконец, не превратится в ничего не стоящую ветошь, выбрасываемую в мусор… В этой несложной истории, где нет места личности и достоинству человеческому, заключается вся плачевная судьба наших героинь, и можно бы шаг за шагом проследить как они, начав свою карьеру где-нибудь в бельэтаже и промышляя собой по высокой цене в каком-нибудь модном Salon des varietés, постепенно спускаются в подвалы и доходят до «Малинника», превращаясь из шикарных дам полусвета в «площадных» лохмотниц, довольствующихся грошами.
Грязная, грошовая проституция, специализируемая «бродячими женщинами», гнездится в самых людных центрах города[1]. где сосредотачиваются рабочие, а также всевозможное отребье городского населения. Самой широкой популярностью в этом отношении пользуется Сенная площадь с примыкающими к ней трущобами, вроде «Вяземской лавры» и пресловутого «Малинника», как называется здесь обширный трактир с многочисленными клетушками-номерами. Оргии и распутство, происходящие в этих притонах, невообразимы по своему цинизму и разнузданности, а обычным их спутником являются здесь открытые грабежи и даже разбои. Достоверно, что посещение, напр., «Малинника» для нового человека сопряжено с риском не только быть ограбленным, но и убитым. Дела о насилиях и грабежах, случающихся в этого сорта заведениях, не переводятся у мировых судей. Вот одно из этих дел.
Мировому судье принес жалобу некто, мещанин, в том, что его догола ограбили в «Малиннике» почти на глазах прислуги, которая никакой защиты ему не оказала. Мировой судья полюбопытствовал лично взглянуть на это злачное место и вынес такое впечатление: при входе в трактир, на черной лестнице, оказался дворник, поставленный «для предупреждения буйства и даже убийств», но, вместо того, предупредительно взимающий пятачки за пропуск со всех гостей «Малинника»; в стенах трактира шел гвалт и шум от оргий, происходивших в соседних комнатах. При составлении протокола «был слышен гул от народа, и до ушей присутствовавших долетали бранные слова, смешанные с восклицаниями: «поцелуй!» «пойдем спать!» и т. под. Свидетели показали, что «публичные женщины издавна допускались в этот трактир, при всех его содержателях, чтобы доставить бедному классу людей средство найти то, что требует природа»… Несмотря, однако, на такую филантропическую заботу о потребностях «бедного класса», те же свидетели констатировали, что в заведении этом «бедный класс» сплошь и рядом обирается и подвергается грабежу без всякого препятствия со стороны доброго хозяина, если не при его содействии.
Трущоб в таком роде, явно и тайно служащих притоном для дешевого разврата, сопутствуемого дебоширством, пьянством и грабежом, — в столице много. Полиция их знает и терпит в интересах лучшего надзора за этими опасными, противообщественными элементами; только время от времени она внезапно накрывает их, причем уловляет толпы «бродячих развратного поведения женщин», попадающих в её статистику.
Мы указывали на то, что в большинстве случаев описываемые жертвы общественного темперамента состоят из «дочерей нищеты и несчастья», что профессиональная проституция — прямой продукт пауперизма[2]. Это подтверждают отчасти и цифры, определяющие первоначальный род занятий и сословный состав проституток. Цифры эти относятся только к обитательницам публичных домов и «одиночкам», так как о «бродячих» подобных сведений не собирается вовсе.
Относительно рода занятий, предшествовавших занятию развратом, врачебно-полицейская статистика, к сожалению, дает сведения только лишь за три года из обозреваемого десятилетия (за 1869—71 гг.). Пользуемся тем, что есть. Оказывается, что в составе петербургской проституции находилось:
| 1869 г. | 1870 г. | 1871 г. | ||
| Служанок и чернорабочих | 1649 | 770 | 895=1104 | |
| Горничных | 390 | 513 | 593= 495 | |
| Швей и ремеменниц | 566 | 388 | 452= 468 | |
| Нянек | 158 | 186 | 205= 183 | |
| При родных жили | — | 259 | 418= 338 | |
| Неизвестных занятий | 845 | 458 | 393= 565 | |
Табличка эта достаточно ясно показывает, что мы имеем здесь дело с представительницами беднейших классов населения и — как сейчас увидим — с женщинами, в большинстве, одинокими, беспомощно предоставленными самим себе, вне семейной охраны и родного крова. Мимоходом, нельзя не отметить еще ту особенность, представляемую нашей табличкой, что главный контингент столичной проституции образуется из домашней прислуги, что не может не говорить во вред наших домашних нравов, вообще, и целомудренности наших кухарок и горничных, в частности. Уже из определения рода занятий проституток можно заключить, что огромное большинство их невысоко стоит на иерархической лестнице, по сословиям. И действительно, среди них, в девятилетней средней сложности (с 1869 по 1877 г.), было:
| Крестьянок | 756 | или | 37,5 % |
| Мещанок | 677 | » | 33,6 » |
| Солдатских жен и дочерей | 505 | » | 25,0 » |
| Купеческого звания | 4 | » | 25,0 » |
| Привилегированных сословий | 73 | » | 3,6 » |
| Питомок Воспитательного Дома | 7 | » | 0,3 » |
Заметим, что в этот счет не вошли инородки и иностранки, сословность которых в статистике врачебно-полицейского комитета не обозначена. Что же касается наших согражданок, составивших представленный счет, то оказывается, что более 90% общего их числа принадлежит к низшим сословиям. Было бы, однако же, весьма рискованно заключать из этих цифр о сравнительной степени нравственности представительниц того или другого сословий. Если можно извлечь тут какой-нибудь достоверный вывод, то разве только тот, о котором говорилось выше: что к публичному промыслу развратом обращаются женщины беднейших, наименее обеспеченных и наименее культурных классов, — обращаются, следовательно, во избежание голода и нужды. Отсюда становится понятной и ничтожная цифра, напр., представительниц купеческого сословия, которая, однакож, вовсе не означает еще, чтобы сословие это отличалось большей чистотой нравов, чем крестьянское и мещанское. Наш вывод подкрепляет, между прочим, и сравнительно высокая цифра проституток из солдатских жен и дочерей. Мы в своем месте видели, что и в среде столичного нищенства лица воинского звания составляют весьма значительный процент, и тогда же отметили этот факт, как указание на крайне незавидное материальное положение отставных солдат и их семей вообще. То же самое приходится повторить и здесь, при виде значительной цифры представительниц воинского звания в рядах столичной проституции, что, с другой стороны, ясно указывает нам, какие именно социально-экономические условия создают, главным образом, позорный промысел развратом.
Весьма интересны сведения о числе инородок и иностранок в обозреваемой среде. Известно, что в петербургском полусвете высшего полета иностранки преобладают; их, действительно, немало и по статистике врачебно-полицейского комитета, но только не француженок, вопреки сложившейся на этот счет традиции. Господствующее место, по численности, занимают здесь дочери поэтической Германии, а в их числе — прусские подданные по преимуществу. Так, в средней годичной сложности за девятилетие, всех иностранок, промышлявших в Петербурге развратом, было — 294; из них только 26 француженок, весьма ничтожный процент англичанок, итальянок, швейцарок и турецких даже подданных, а остальные — все принадлежали к саксоно-тевтонской расе, и между ними одних пруссачек было 174 или почти две трети. Замечательно, при этом, что такое преобладающее нашествие к нам дочерей победоносной Пруссии особенно усилилось в последние годы со времени столь славной и прибыльной, казалось бы, для тевтонской расы, франко-немецкой войны. Например, в 1869 г. в списках врачебно-полицейского комитета состояло всего 58 прусских подданных, а в семидесятых годах их число быстро возрастает и доходит в 1875 г. до 211. Вообще же, численное господство пруссачек в рядах международной проституции, акклиматизовавшейся в Петербурге, объясняется, конечно, ближайшим соседством их любезного Vaterland’а[3] с Россией и с нашей столицей.
Что касается инородок, то врачебно-полицейская статистика дает нам, почему-то, полные сведения только об одних «уроженках» Финляндии, Западного и Остзейского краев (в счет Западного края вошли и уроженки Царства Польского). Между тем, хорошо известно, что в среде петербургской промышленной проституции, особенно за последнее время, видное место, по численности, занимают еврейки; но врачебно-полицейский комитет, очевидно занес их в сословные рубрики, и только за один 1869 год обозначил их особо и по национальности. Тогда евреек-проституток считалось всего 32 — цифра, без сомнения, неизмеримо далекая от действительности. О других вышеупомянутых инородках узнаём, что в девятилетней средней сложности было:
| Уроженок | Финляндии | . . . . | 209 |
| » | Остзейского края | . . . . | 223 |
| » | Западного края | . . . . | 105 |
Всего, значит, инородок 537 или до 20% общего числа проституток, ведаемых врачебно-полицейским комитетом (2776), т. е., живущих в публичных домах и клейменных «одиночек». Вместе же с 294-мя иностранными подданными, весь иноплеменный элемент в обозреваемой статистической группе составляет почти 30%. Не можем не отметить здесь этого, весьма выгодного для чести нашей коренной национальности, отношения, если только оно может служить предметом национальной гордости. Дело в том, что, по переписи 1869 г., в Петербурге на каждые сто жителей сплошь оказывалось — русских православных 84, а иноплеменников и иноверцев 16. Между тем, из приведенных выше данных видно, что на каждые сто петербургских проституток — коренных русских 70, а иногородок — 30. Из этого можно было бы заключить, что инородческое население в столице выделяет, относительно, вдвое более проституток, чем коренное русское; но этот вывод вероятен только по отношению к так называемому полусвету, т. е. к «культурному» слою проституции, удовлетворяющему гетерический спрос развратников привилегированных, зажиточных классов. А если бы считать всех проституток в Петербурге или, если б приведен был в известность племенной состав, по крайней мере, той многочисленной группы их, которая под именем «бродячих» промышляет в трущобах среди простого народа, то, разумеется, указанное отношение существенно изменилось бы не к выгоде русской национальности.
Многие исследователи обозреваемой общественной язвы давно заметили, что падшие женщины, промышляющие своим телом, отличаются замечательной склонностью к передвижению, к перемене места, положения и состояния. Действительно, этот злосчастный народ необыкновенно подвижен; он, точно, мечется с места на место и непрерывно изменяется в своем составе. Статистические данные врачебно-полицейского комитета свидетельствуют, что состав ведаемых им женщин ежегодно меняется почти наполовину — одни уходят с рынка разврата, другие, новые, приходят. В среднем расчете за девятилетие, из 2.776 женщин ежегодно выбывало из списков комитета 1.081 или почти 39% по нижеследующим поводам и причинам:
| Поступило на поручительство | 38 |
| Поступило в услужение | 18 |
| Поступило в дома милосердия | 18 |
| Поступило в комитет нищих | 2 |
| За оставлением разврата | 103 |
| За выходом в замужество | 12 |
| За выездом из столицы | 225 |
| За неизлечимой болезнью и старостью | 11 |
| За смертью | 76 |
| За высылкой по распоряжению администрации | 17 |
| За высылкой по приговору суда | 1 |
| Укрывалось от надзора | 566 |
Как можно заключить из обзора этих цифр, огромное большинство случаев выбытия женщин из списков комитета означает вовсе не оставление ими позорного промысла, а просто — необыкновенную наклонность к непоседливости и скитальчеству. Из всей суммы представленных случаев только в 179-ти (16%) моралист может сделать утешительное предположение, что фигурирующие в них женщины возвратились на путь добродетели. Эти случаи: оставление разврата, поступление в услужение, выход в замужество и т. под. Но, быть может, самое достоверное и вполне безошибочное заключение в этом смысле можно сделать только о тех жертвах общественного темперамента, которые с ложа разврата непосредственно переходят в ложе сырой земли. Здесь мы переходим к знаменательному факту, — ранее нами указанному, — чрезмерного развития болезненности и смертности в среде проституток, как прямому последствию их «каторжного» промысла и убийственного образа жизни.
Высчитано, что в Петербурге, подьзующемся репутацией замечательно нездорового города, — ежегодно заболевает приблизительно 1 из 5 жителей, а умирает 1 из 24. Между тем, нам известно, что одним сифилисом, по сведениям комитета, ежегодно болеет до 2,800 проституток (считая, собственно, не лиц, а случаи заболевания), что́, на 5,277 женщин, промышляющих развратом (в том числе и «бродячих»), составляет с лишком 50% заболевания или 1 больную из 2. Что касается смертности, то, несмотря на то, что, при раскладке её случаев в среде подчиненных надзору женщин, приходится 1 случай на 36 женщин, следовательно, менее такого же отношения, существующего для всего столичного населения; но на самом деле при соображении всех условий смертность среди проституток должна представиться чрезвычайной.
Прежде всего, нужно принять во внимание, что плотоядный общественный темперамент требует жертв отборных в физическом отношении — молодых, свежих, здоровых и красивых. Проституция тем и ужасна, что она собирает свою жатву с цвета женского населения и, с прихотливостью ненасытного обжоры, требует непрерывного освежения своего продовольствия человеческим телом. Должно заметить, что огромное большинство проституток — на подбор молодые женщины, в расцвете сил, и индивидуумы старее 45 лет встречаются между ними чрезвычайно редко. Это можно видеть из следующей таблички, рисующей распределение наших героинь по возрастам, в четырехлетней сложности, с 1869 по 1872 год (за другие годы этих сведений в отчетах врачебно-полицейского комитета нет):
| От | 15 | до | 20 | лет | . . | 560 | или | 19% |
| » | 20 | » | 25 | » | . . | 1,107 | » | 38 » |
| » | 25 | » | 30 | » | . . | 597 | » | 20 » |
| » | 30 | » | 35 | » | . . | 284 | » | 10 » |
| » | 35 | » | 40 | » | . . | 134 | » | 4 » |
| » | 40 | » | 45 | » | . . | 52 | » | 2 » |
| Старее | 45 | » | . . | 12 | » | — » | ||
| Неизвестных лет | . . | 172 | » | 5 » | ||||
Таким образом оказывается, что почти четыре пятых (77%) проституток состоят из женщин цветущего возраста — от 15 до 30-ти лет. Этим же обстоятельством, в связи с другими причинами, обуславливается и тот факт, что по семейному состоянию, они, в огромном большинстве, числятся девицами. Так, из 2,917 женщин (по среднему расчету за 4 года с 1869 по 1872 г.) было; девиц — 2,199, замужних — 223, вдов — 196, неизвестного положения — 299. Конечно, в этом случае следует изумляться не преобладанию холостых проституток над замужними, а, напротив, присутствию сих последних — весьма, к тому ж, ощутительному — в рядах столь антисемейственной среды.
Нам остается определить еще степень культурности наших героинь. Она не высока, как и следовало ожидать. Не говоря уже об образовании, даже простая грамотность большинству их не знакома. По спискам комитета за четырехлетие, в среднем выводе, из 2,398 опрошенных проституток оказалось грамотных — 817, неграмотных — 1,581, или почти две трети, тогда как в массе всего петербургского населения отношение это обратно противоположное: на два грамотных жителя один — неграмотный. Ясно, следовательно, что в числе других побудительных причин для разврата этих несчастных служит также и умственная темнота, так что к определению поэта, что они суть «дочери нищеты и несчастья» следовало бы прибавить: «и невежества».
Примечания
править- ↑ Приблизительную картину распределения проституции по городской территории представляют нам сведения о числе публичных домов и тайных притонов в разных частях города. Так, в 1877 году было этого рода заведений: в Казанской части — 74, в Спасской — 42, в Московской — 34, в Литейной — 28, в Рождественской — 19, в Нарвской — 12, в Выборгской — 10, в Петербургской — 8, в Васильевской и Коломенской по 6-ти, в Александро-Невской—2 и в Адмиралтейской ни одного.
- ↑ Пауперизм — массовое обнищание. См. Пауперизация в Википедии. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ нем. Vaterland — родина. — Примечание редактора Викитеки.
