Изъ поэмы «Пѣснь о Нибелунгахъ».
[10]
Съ злымъ умысломъ въ душѣ сошлись на совѣщанье
Подъ липой Гунтеръ злой и Гагенъ, въ ожиданьи
Охоты, чтобъ на ней, таясь въ лѣсу густомъ,
Медвѣдей и лосей разить своимъ копьёмъ.
Отправиться въ тотъ лѣсъ они должны съ Зигфридомъ,
Который на конѣ, съ довольнымъ, смѣлымъ видомъ,
Готовъ былъ ѣхать къ нимъ, не вѣдая о томъ,
Что гибель ждётъ его въ лѣсу передъ ручьёмъ,
Какъ Гунтера жена, Брунгильда, предсказала.
Уже труба въ лѣсу охотниковъ сзывала,
Чтобъ двинуться за Рейнъ, когда къ своей женѣ
Зашолъ Зигфридъ, чтобъ съ ней проститься. Въ тишинѣ
Уединенія Кримгильда изнывала:
Она ещё тоски подобной не знавала,
Какую въ этотъ мигъ почувствовала. Сталъ
Мужъ нѣжно цаловать её и такъ сказалъ:
«Дай Богъ, чтобъ, возвратясь, тебя нашолъ я снова
Весёлой, какъ всегда, и бодрой. Будь здорова
И жди меня: домой вернусь такихъ же я,
Какимъ стою теперь. Старайся безъ меня
Разсѣянья искать и приложи старанье —
Не слишкомъ ужь грустить въ разлукѣ. До свиданья!»
О тайнѣ, Гагену разсказанной, она
Припомнила тогда — взволнованна, блѣдна —
Но мужу передать ту тайну не рѣшилась,
A стала проклинать тотъ денъ, когда родилась,
И, вмѣстѣ съ тѣмъ, рыдать и скорбно умолять
Одну съ ея тоской её не оставлять:
«Не уѣзжай, мой милый!
Мнѣ снился страшный сонъ,
Что на тебя два вепря
Напали съ двухъ сторонъ —
И кровью обагрились
Цвѣты въ моёмъ бреду…
Смотри, какъ слёзы льются:
Онѣ сулятъ бѣду.
Боюсь измѣны чорной:
Есть, есть y насъ враги.
Останься жь, другъ мой милый!
Себя побереги!»
И отвѣчалъ Зигфридъ: «Повѣрь мнѣ, дорогая,
Что скоро возвращусь — и не боюсь врага я.
Ни въ комъ не возбуждалъ до нынѣ я вражды,
Зачѣмъ же буду ждать несчастья и бѣды?
Изъ всѣхъ моихъ друзей кто злобенъ и безчестенъ?
И храбростью своей я, развѣ, не извѣстенъ?»
— «Увы, Зигфридъ мой милый,
Я за тебя дрожу!
Послушай: сонъ зловѣщій
Тебѣ я разскажу.
Мнѣ снилось, что въ долинѣ
Упали двѣ горы —
И ты погибъ подъ ими.
Смущаюсь съ той поры
Печальной и ужасной
Я думою одной,
Что если ты уѣдешь —
Что станется со иной?»
Сказала и опять заплакала навзрыдъ.
Въ объятья заключивъ жену свою, Зигфридъ
Её расцаловалъ. Супруги распрощались —
И больше съ-той-поры ужь въ жизни не встрѣчались.
Охотники межь-тѣмъ въ лѣсу сошлись. Средь ихъ
Былъ Гунтеръ и король, и множество другихъ
Весёлыхъ смѣльчаковъ, охотничьей забавы
Любителей большихъ. У нихъ для переправы
Черезъ блестящій Рейнъ конь вьючный не одинъ
Несъ на себѣ мѣшки и множество корзинъ
Съ говядиной, съ виномъ и рыбой: всякій знаетъ,
Что страшный апетитъ охота возбуждаетъ,
A потому y нихъ съ собой на этотъ разъ
Различныхъ вкусныхъ яствъ огромный былъ запасъ.
И вотъ, для отдыха поляну выбравъ скоро,
Охотники привалъ устроили безъ спора.
То тамъ, то здѣсь они разбились на кружки —
И стали съ быстротой работать языки,
Въ предчувствіи большой охотничьей добычи,
Суля себѣ успѣхъ и много всякой дичи.
Въ то время самое подъѣхалъ къ нимъ Зигфридъ.
Воскликнувши: «Вперёдъ! за часомъ часъ бѣжитъ!
Но кто же будетъ намъ указывать дичину?»
«Мы», Гагенъ отвѣчалъ, «сначала, для почину,
Отправиться должны, друзья мои, въ разбродъ:
Пусть каждый въ чащу самъ, какъ вѣдаетъ, войдётъ
И выберетъ въ лѣсу любое направленье,
Чтобъ доказать своё искусство и умѣнье
Охотника: для всѣхъ большой просторъ здѣсь есть.
Такъ разойдёмтесь же! Тому привѣтъ и честь,
[11]
Кто дичи больше всѣхъ убьётъ или затравитъ
И почитать себя тѣмъ каждаго заставитъ.»
Охотники тогда не стали медлитъ, въ знакъ
Согласья своего. «Хоть y меня собакъ
Есть свора цѣлая», сказалъ Зигфридъ, «но мнѣ
Скорѣй помѣхою послужатъ лишь онѣ.
Довольно для меня одной ищейки смѣлой
И чуткой. Съ ней одной обрыщу лѣсъ я цѣлый.»
Ищейку привели: охота началась —
И шумно дрогнулъ лѣсъ дремучій черезъ часъ.
Подъ звукъ роговъ въ лѣсу ищейка бойко стала
Повсюду вспугивать дичь всякую, не мало
Предоставляя жертвъ охотникамъ. Зигфридъ,
Голландіи герой, и рубитъ и разитъ,
Гдѣ только хищный звѣрь появится, гонимый
Собакою. Его скакунъ неутомимый
Съ такою быстротой летаетъ, что почти
Изъ сотенъ не даётъ онъ никому уйдти
Отъ остраго копья — и скоро оказалось,
Что пальма первенства геройскаго досталась
Зигфриду. Онъ всегда во всёмъ первенствовалъ
И первой жертвою его искусства палъ
Щетинистый кабанъ, мгновенно поражонный.
За тѣмъ убитъ былъ лось, ищейкой разъярённой
Къ Зигфриду выгнанный. Могучая рука
Спустила тетиву — и, сдѣлавъ два скачка,
Чудовищный олень безъ стону повалился.
Охотниковъ кружокъ, собравшись, изумился;
Но, выслушавъ потокъ восторженныхъ похвалъ,
Зигфридъ, поднявъ копье, вновь въ чащу поскакалъ
И вскорѣ хищный вепрь, ревя, окровавлённый
Лежитъ y ногъ его. Какъ-будто окрылённый,
Зигфржда чудный конь, подковами звеня,
Носился между пней — и серна отъ коня
Укрыться не могла съ оленемъ быстроногимъ.
Владѣтъ такимъ конёмъ изъ рыцарей немногимъ
Случалось. Вотъ ещё ищейка подняла
Большого вепря. Онъ, быстрѣе чѣмъ стрѣла,
Ударился бѣжать, но всадникъ въ ту-жъ минуту
Былъ тутъ, какъ тутъ. Злой вепрь вдругъ повернулся круто
И съ пѣной ярости на всадника хотѣлъ
Наброситься; но тотъ копьёмъ своимъ успѣлъ
Пронзить его насквозь. Однимъ такимъ ударомъ
Охотникамъ-бойцамъ и молодымъ и старымъ
Кримгильды смѣлый мужъ блестящій далъ урокъ.
Когда свалился вепрь со всѣхъ могучихъ ногъ,
Ищейка вновь была посажена на свору —
И убѣдились всѣ охотники въ ту пору,
Какъ много дичи имъ охота принесла.
Шумъ, крики поднялись, брань, хохотъ, похвала
И голоса людей слились съ собачьихъ лаемъ,
И этотъ общій гулъ былъ эхомъ повторяемъ
Въ горахъ, въ густомъ лѣсу. Съ большимъ успѣхомъ такъ
Охота шла въ тотъ день. Двѣ дюжины собакъ
Окровавлённыя то тамъ, то здѣсь лежали;
Но и звѣриныхъ шкуръ, когда ихъ сосчитали,
Довольно было. Мысль y всѣхъ была одна:
Кого изъ рыцарей награда ждать должна
За первенство? Зигфридъ взялъ перевѣсъ надъ всѣми
И подошолъ къ костру, привѣтствуемый тѣми
Охотниками. Часъ для отдыха насталъ —
И каждый изъ бойцовъ добычу отдавалъ
Подъ вертелъ поваровъ, костры чьи разгорались.
По волѣ короля охотники собрались
На отдыхъ и обѣдъ — и подъ призывный рогъ,
Толпясь вкругъ короля, весёлый ихъ кружокъ
Спѣшитъ сѣсть на траву, трапезой соблазнённый.
Изъ всѣхъ одинъ Зигфридъ, ещё не утомлённый
Охотою, сказалъ: «Вперёдъ! — и отъ меня
Не отставать!» Потомъ вскочилъ онъ на коня
И ринулся. За нихъ другіе поскакали
И скоро свѣжій слѣдъ медвѣдя отыскали.
Тогда товарищамъ своимъ сказалъ Зигфридъ:
«Намъ славная теперь потѣха предстоитъ —
Медвѣдя затравимъ, хотя бъ ушолъ онъ въ горы.
Ищейку нужно лишь опять спустить со своры.»
Пёсъ чуткій спущенъ былъ. Онъ устремился въ лѣсъ,
Отыскивая слѣдъ медвѣдя — и изчезъ;
Но ожидать пришлось охотникамъ не много:
Ищейкою была отыскана берлога
Медвѣжья, и медвѣдь, застигнутый врасплохъ.
Бѣжать пустился. Крикъ, шумъ, лай, переполохъ.
Зигфридъ царя лѣсовъ преслѣдовать пустился,
Но вдругъ въ разсѣлину скалы тотъ провалился
И былъ отъ гибели на этотъ разъ спасёнъ.
Казалось, избѣжалъ копья стального онъ;
Но всадникъ разсудилъ иначе въ это время.
Зигфридъ спрыгнулъ съ коня, ногой отбросивъ стремя,
И бросился бѣгомъ въ ущелье и настигъ
Мохнатаго врага. Борьба въ единый мигъ
Окончена была. Звѣрь рвался и метался,
Но убѣжать не могъ: онъ, какъ въ капканъ, попался.
Какъ молотомъ, его Зигфридъ ошеломилъ
Могучимъ кулакомъ. Онъ звѣря не убилъ —
Не ранилъ даже, a связалъ безъ затрудненья,
Такъ-что не въ силахъ былъ ни одного движенья
[12]
Онъ сдѣлать, и потомъ, вскочивши на коня,
Съ добычею своей, съ трофеемъ новымъ дня,
Отправился Зигфридъ дорогою обратной,
Вновь подвигъ совершивъ почти невѣроятный.
Какою гордостью сверкалъ героя взоръ!
Вооружонъ онъ былъ отъ головы до шпоръ.
На всадника смотрѣть въ то время было любо:
Громадное копьё Зигфрида — крѣпче дуба;
Оправленъ въ золото его богатый рогъ;
Плащъ чорный падаетъ почти до самихъ ногъ,
Застёгнутъ бляхою съ серебряной цѣпочкой,
И шапка на кудряхъ съ собольей оторочкой.
Охотничій нарядъ красивѣй всѣхъ на нёмъ:
Пантеры шкурою обтянутый кругомъ,
Колчанъ охотника сверкаетъ галунами;
При нёмъ и самострѣлъ, висящій на плечами;
Изъ мѣха рысьяго кафтанъ его обшитъ
Весь позументами; широкій мечъ виситъ
У пояса: тотъ мечъ такой хорошей стали,
Что шлемы, панцыри легко перерубали
Не разъ его клинкомъ, a рыцаря рука,
Какъ вѣдали враги, бывала не легка.
Былъ мужественъ Зигфридъ, какъ говоритъ преданье;
A чтобъ ещё полнѣй закончить описанье
Доспѣховъ рыцарскихъ, прибавимъ, что имѣлъ
Въ своёмъ колчанѣ онъ калёныхъ сотню стрѣлъ,
И горе тѣхъ, кому они предназначались,
Затѣмъ что въ грудь онѣ безъ промаху вонзались.
И такъ герой Зигфридъ въ обратный ѣхалъ путь
Къ товарищамъ своимъ, чтобъ съ ними отдохнуть.
Когда они его съ поляны увидали,
То бросились къ нему, коня за поводъ взяли
И повели его туда, гдѣ ожидалъ
Ихъ Гунтеръ. У сѣдла привязанный, рычалъ
Медвѣдь. Спрыгнувъ съ коня, герой нашъ въ двѣ минуты
Со всѣхъ медвѣжьихъ лапъ и съ морды сбросилъ путы.
Медвѣдя увидавъ, ужасный лай и вой
Собаки подняли. Мотая головой,
Рванулся звѣрь вперёдъ, и каждый испугался,
Когда, рыча, медвѣдь какъ бѣшенный помчался
Туда, гдѣ y костровъ готовился обѣдъ.
Ну и надѣлалъ же мохнатый плѣнникъ бѣдъ!
Кто въ лѣсъ, кто по дрова — прислуга разбѣжалась;
Посуда, очаги, жаркое — всё смѣшалось
Съ землёю и съ золой. Шумъ, крики, бѣготня.
Вскочили рыцари, оружіемъ звеня.
Медвѣдь всталъ на дыбы и волю далъ задору.
Тогда велѣлъ король спустить собачью свору —
И травля новая мгновенно началась.
Кто лукомъ, кто копьёмъ стальнымъ вооружась,
За звѣремъ кинулся въ догонку, но собакъ,
Стремившихся за нимъ, вкругъ много было такъ,
Что волю дать рукамъ охотники боялись —
И громче и звончѣй ихъ крики раздавались.
Межъ-тѣмъ медвѣдь, собакъ оставивъ за собой,
Все дальше уходилъ. Догнать, вступить съ нимъ въ бой
Могъ лишь одинъ Зигфридъ. Въ свою отвагу вѣря,
Онъ бросился вперёдъ, мечъ выхватилъ и звѣря
Имъ пронзилъ насквозь. Тотъ безъ движенья палъ —
И снова рыцаря осыпалъ градъ похвалъ,
Превознося его за новую побѣду.
И пригласилъ король охотниковъ къ обѣду.
Зеленый пышный лугъ имъ скатертью служилъ;
Что жь до кружка, то онъ блестящъ и веселъ былъ.
Прислуга, повара — всѣ вкругъ засуетились
И скоро кушанья горячія явились
Одно въ слѣдъ за другимъ и раздражили вкусъ:
Такъ лакомъ былъ для всѣмъ дичины свѣжей кусъ.
Трапеза мирно шла и рыцарей собранье
Назвать бы мы могли въ тотъ часъ безъ колебанья
Безукоризненнымъ, когда бы y иныхъ
Не выступала злость въ глазахъ и лицахъ ихъ.
Трапеза мирно шла, но винъ въ ковши не лили.
Не выдержалъ Зигфридъ: «насъ славно угостили,
Но отчего же нѣтъ ни кубковъ, ни вина?
Насъ кравчій позабылъ! Иль не его вина,
Что жажду утолить намъ нечѣмъ? Ждать вниманья
Я, кажется, могу — и y меня желанье
Теперь одно — уйдти.» Ему тогда въ отвѣтъ
Сказалъ король, взглянувъ лукаво: «вамъ банкетъ
Ещё устроимъ мы — такъ насъ вы не вините.
A почему вина здѣсь нѣтъ — о томъ спросите
У Гагена: обѣдъ взялся устроить онъ.»
И Гагенъ отвѣчалъ: «Я, господа, смущёнъ
И каюсь: виноватъ. Я думалъ, что охота
Въ Шпехцгартъ васъ заведётъ сегодня: оттого то
Отправилъ я туда вино — и нынче пить
Намъ нечего, за что прошу меня простить.»
— «Конечно, васъ нельзя благодарить за это»,
Сказалъ Кримгильды мужъ: «подобнаго отвѣта
Не ждали мы. Сюда въ полдюжинѣ корзинъ
Должны бы вы прислать къ обѣду разныхъ винъ,
[13]
Иль, жаждой чтобъ въ лѣсу напрасно не томиться,
Должны бъ мы были и близь рѣки расположиться.»
«Что жь», Гагенъ отвѣчалъ: «здѣсь есть не далеко
Холодный, чистый ключъ. Его найти легко —
И жажду утолить мм можемъ очень скоро.
Поэтому друзья совѣтую безъ свора
Къ источнику идти и позабыть свой гнѣвъ.»
Охотники пошли охотно, присмирѣвъ.
Злой жаждою томимъ, Зигфридъ всталъ тоже, чтобы
Направить путь къ ручью, лукавство тайной злобы
Въ совѣтѣ Гагена не видя. Въ тотъ же часъ
Прислугѣ отданъ былъ торжественный приказъ
Отправить всѣхъ звѣрей Зигфридомъ перебитыхъ
Къ нему — и рыцари, не выдавая скрытыхъ,
Враждебныхъ чувствъ своихъ, ему хвалу и честь
Воздали. Съ завистью, въ душѣ лелѣя месть,
И Гагенъ одѣлилъ Зигфрида похвалами.
Такъ иногда слова расходятся съ дѣлами!
Когда охотники отыскивать родникъ
Отправились толпой, подъ липами въ тотъ мигъ
Воскликнулъ Гагенъ: «мнѣ не рѣдко толковали,
Что бѣгаетъ Зигфридъ такъ быстро, что едва-ли
Его изъ рыцарей догонитъ кто-нибудь.
И, право, очень мнѣ хотѣлось бы взглянуть —
Дѣйствительно ли такъ онъ прытокъ.» — «Убѣдиться
Не трудно. Объ закладъ со мной хотите биться?
Мы оба побѣжимъ къ ручью, сказалъ Зигфридъ,
И тотъ возьмётъ закладъ, кто первый прибѣжитъ.»
Согласье Гагенъ далъ. Зигфридъ прибавилъ: «Даже
Вы можете бѣжать немного прежде. я же
Присяду на траву: спѣшить я не люблю.»
Такая рѣчь была пріятна королю.
«Я — продолжалъ Зигфридъ — прибавлю въ заключенье,
Что даже побѣгу во всёмъ вооруженьи,
Возьму съ собой копьё, свой щитъ и тяжкій мечъ,
Возьму и свой нарядъ.» И вмигъ одежду съ плечь
Сорвали рыцари и въ двухъ рубашкахъ бѣлыхъ,
Чтобъ не стѣснять ни чѣмъ своихъ движеній смѣлыхъ,
Остались на лугу. Ристанье началось.
Какъ горный быстрый барсъ и быстроногій лось,
Они вдвоёмъ бѣжать пустились по полянѣ;
Но угадать могли всѣ рыцари заранѣ,
Что до ручья Зигфридъ скорѣе добѣжитъ.
Во всёмъ превосходилъ товарищей Зигфридъ!
Поставивъ тяжкій мечъ подъ липою зелёной
И бросивъ вѣрный щитъ, онъ на ручей студёный
Смотрѣлъ, и хоть была въ нёмъ жажда велика,
Но жажды утолять онъ не хотѣлъ, пока
Не напился король, жестоко отплатившій
Ему зломъ за добро. Ключъ изъ ущелья бившій
Былъ холоденъ, какъ лёдъ, прозраченъ и игривъ —
И Гунтеръ надъ ручьёмъ, колѣна преклонивъ,
Пить жадно сталъ; потомъ, когда воды напился,
Онъ поднялся съ земли и къ липамъ удалился.
Зигфридъ уже готовъ былъ также поступить —
Но чѣмъ ему тогда рѣшились отплатить
За вѣжливость? И мечъ и лукъ его съ колчаномъ
Тихонько Гагенъ взялъ и спряталъ за курганомъ;
Потомъ подкрался вновь, копьё его схватилъ,
Присматриваясь, гдѣ крестъ вышитъ бѣлый былъ
На платьѣ голубомъ y храбраго Зигфрида —
И часа мести ждалъ, не подавая вида…
Едва Зигфридъ лицо къ источнику склонилъ,
Какъ Гагенъ въ мигъ сквозь крестъ насквозь его пронзилъ.
Изъ раны кровь ключёмъ стремительно забила
И съ головы до ногъ убійцу обагрила.
Изъ рыцарей никто доселѣ не свершалъ
Подобныхъ гнусныхъ дѣлъ. Убійца убѣжалъ,
Хотя всегда былъ храбръ и ни предъ кѣмъ до нынѣ
Не бѣгалъ и не зналъ конца своей гордынѣ.
Когда былъ нанесёнъ предательскій ударъ,
Разгнѣванный Зигфридъ съ земли, какъ ягуаръ,
Вскочилъ. Конецъ копья, направленнаго вѣрно,
Торчалъ въ его спинѣ. Озлобленный безмѣрно,
Онъ бросился къ мечу и луку, чтобъ врага
На мѣстѣ положить — была бы дорога
Ему Зигфрида смерть; но лука не нашолъ онъ,
Ни грознаго меча. Негодованья полонъ,
Онъ только щитъ схватилъ и бросился бѣжать
За Гагеномъ. Ему предателя догнать
Не стоило труда, и хоть онъ самъ жестоко,
Смертельно равенъ былъ, въ одно мгновенье ока
Онъ Гагену нанёсъ такой ударъ, что щитъ —
Тяжолый щитъ его — на части былъ разбитъ
И мигомъ изъ щита отъ силы сотрясенья,
[14]
Какъ дождикъ ледяной, безцѣнные каженья
Посыпались кругомъ. Такъ грозно отомстилъ
Предателю Зигфридъ. Повергнутъ Гагенъ былъ
Могучею рукой — и эхо повторило
Удара гулъ въ лѣсу. Когда бъ съ Зигфридомъ было
Оружіе его, его булатный мечъ,
То Гагену пришлось въ могилу бъ молча лечь.
Но Зигфридъ поблѣднѣлъ и ноги подкосились:
Его желѣзныхъ силъ запасы истощились —
И на его лицѣ лежала ужь печать
Кончины роковой — и станутъ проливать
О нёмъ потоки слёзъ красавицы. Изъ раны
Струится тихо кровь — и на цвѣты поляны,
Измѣнниковъ кляня, склоняется Зигфридъ.
«О, трусы! подлецы!» онъ громко говоритъ:
«Къ чему же вамъ мои услуги послужили,
Когда меня вы здѣсь такъ подло умертвили?
За вѣрность чѣмъ мою вы отплатили мнѣ?
Я гостемъ вашимъ былъ, довѣрчивымъ вполнѣ,
И что жь вы сдѣлали? Трусливы и лукавы,
Безславно, воровски зарѣзали меня вы…
За это на всѣхъ васъ и вашъ безславный родъ
Проклятіе моё съ презрѣньеіъ упадётъ!
Презрѣнье будетъ васъ преслѣдовать повсюду,
A проклинать я васъ въ могилѣ даже буду!»
Къ лужайкѣ роковой, гдѣ умиралъ Зигфридъ,
Сбѣжались рыцари. Имѣли грустный видъ
Его друзья: лились изъ глазъ y многихъ слёзы
И слышались кругомъ и ропотъ, и угрозы.
Заплакалъ и король Бургундскій тоже; но
Сказалъ ему Зигфридъ: «Безстыдно и смѣшно
Рыдать тому, кто самъ виновникъ преступленья:
Достоинъ вдвое онъ и срама и презрѣнья!»
И Гагенъ рыцарямъ сказалъ тогда: «О чёмъ
Теперь тужить? На смерть онъ поражонъ мечёмъ
И больше никого не будемъ мы бояться.
Осмѣлится ли кто надъ нами издѣваться?
И слава мнѣ за-то, что я его сразилъ!»
«Вамъ хвастаться легко теперь», проговорилъ
Зигфридъ. «Когда бъ я зналъ про вашъ обычай лживый,
Разбойническій, то вашъ заговоръ трусливый
Не удался бы вамъ. Не жизни жалко мнѣ:
Нѣтъ, думаю съ тоской я только о женѣ,
Моей Крингильдѣ. Богъ благой да сохранитъ
Ребёнка моего, и пусть поставятъ въ стыдъ,
Что родственникъ его убійцей былъ! Единой
Я этой думою смущаюсь предъ кончиной.»
И уиирающій, собравъ остатокъ силъ,
На короля свой взоръ потухшій обратилъ:
«Когда вы, государь, къ кому-нибудь хотите
Быть справедливымъ, то вниманье обратите
На бѣдную жену мою: она должна
Отнынѣ въ мірѣ жить, поддержки лишена.
Не будьте же вы къ ней безжалостны, суровы:
Какъ на свою сестру смотрите на неё вы.
Подругой вѣрною моей она была,
A въ добродѣтели примѣромъ быть могла.
Отецъ мой и мои вассалы, безъ сомнѣнья,
Прождутъ меня не день напрасно, преступленья
Не вѣдая ещё! Настанетъ скоро часъ,
Когда заговоритъ раскаянье и въ васъ:
За смерть мою, король, вновь совѣсть въ васъ проснётся,
И въ сердцѣ зломъ невольно содрогнётся.
Король, словамъ того, кто вами былъ убитъ,
Повѣрьте слѣпо вы…» И замолчалъ Зигфридъ.
Смертеленъ былъ ударъ окровавлённой стали,
И смятые цвѣты въ крови подъ нимъ завяли.
Бороться дольше онъ со смертью ужь не могъ
И вскорѣ испустилъ послѣдній сердца вздохъ.
Когда толпа вождей увидѣла, что очи
Героя мракъ смежилъ той безконечной ночи,
Которой имя — смерть, бездыханный Зигфридъ
Положенъ мёртвымъ былъ на собственный свой щитъ,
Причёмъ вожди совѣтъ въ средѣ своей держали
О томъ, что скрыть отъ всѣхъ убійство то нельзя ли?
И было рѣшено, что о лихой бѣдѣ
Необходимо имъ распространять вездѣ:
Что мужъ Кримгильды былъ разбойниками тайно
Убитъ въ лѣсу густомъ, гдѣ найденъ былъ случайно.
A Гагенъ объявилъ, что можетъ онъ назадъ
Въ Вормсъ тѣло отвезти. «A то, что обвинятъ
Меня иль нѣтъ — клянусь, о томъ забочусь мало.
Пусть та, которая Брунгильду огорчала,
Узнаетъ месть мою и слёзы льётъ рѣкой.
A я… мнѣ дѣла нѣтъ до горести чужой!»
Охотники въ лѣсу до ночи оставались:
Доселѣ никогда они не возвращались
Въ уныніи такомъ. Узнавши, что Зигфридъ
Безславно, не въ бою, злодѣемъ былъ убитъ,
Красавицы о нёмъ поплакали не мало;
Но больше всѣхъ о нёмъ Крингильда горевала.
Д. Минаевъ.
|
|
