Изъ слова сильнѣе и сладостнѣй, чѣмъ какое бъ то ни было,
Изъ словъ такихъ, какъ они возникаютъ теперь при посѣщеніи вновь этой сцены,
Какъ стая, щебечущая, взлетающая, или кверху пролетающая,
Проворно сюда устремившись, прежде чѣмъ всѣ исчезнутъ,
Мужъ зрѣлый, но вотъ, въ силу этихъ слезъ, малый мальчикъ опять,
Бросившись здѣсь на песокъ, лицомъ предъ волнами, 20 Я, пѣвецъ страданій и радостей, соединитель того, что здѣсь, и грядущаго,
Берущій всѣ указанья, чтобы ихъ примѣнить, но быстро за нихъ убѣгающій,
Воспоминанье пою,
Помэнокъ[1] бывшихъ дней,
Когда въ воздухѣ былъ ароматъ сирени и росла трава Пятаго мѣсяца,
Вверху, на этомъ морскомъ берегу, въ терновомъ кустарникѣ,
Два пернатые гостя изъ Алабамы, два вмѣстѣ,
И гнѣздо ихъ, и четыре свѣтло-зеленыхъ яйца съ коричневыми крапинками,
И каждый день самецъ тутъ и тамъ пролеталъ все близко,
И каждый день самка сидѣла въ гнѣздѣ, безгласная, съ глазами блестящими, 30 И каждый день я, любопытный мальчикъ, никогда слишкомъ близко, никогда не мѣшая имъ,
Осторожно смотря внимательнымъ взглядомъ, вбирая въ себя, переводя.
Сіяй! сіяй! сіяй! Низливай теплоту свою, солнце великое! Пока мы здѣсь грѣемся, мы оба вмѣстѣ.
Оба вмѣстѣ! Вѣтры вѣютъ на Югъ, вѣтры вѣютъ на Сѣверъ, День бѣлымъ приходитъ, ночь черной приходитъ, Дома, на рѣчкахъ, въ горахъ, не дома, Съ пѣсней все время, не помня о времени, 40 Пока мы оба здѣсь вмѣстѣ.
И вдругъ,
Быть можетъ, убита, объ этомъ товарищъ не зналъ,
Въ полдень одинъ, самка больше въ гнѣздѣ не сидѣла,
И послѣ полудня она не вернулась, ни день спустя,
И никогда уже больше не появилась.
Съ той поры все лѣто въ говорѣ моря,
И ночью подъ полною круглой луной въ болѣе тихое время,
Надъ хриплымъ прибоемъ морскимъ,
Или порхая съ куста на кустъ въ терновникѣ днемъ, 50 Я видѣлъ, я слышалъ, время отъ времени, одного самца осиротѣлаго,
Одинокаго гостя изъ Алабамы.
Вѣй! вѣй! вѣй! Вѣй вѣтеръ моря, вдоль береговъ Помэнока! Я жду и все жду, когда ты привѣешь мнѣ вѣяньемъ подругу мою.
Да, когда звѣзды блистали,
Всю ночь на зубцѣ вѣхи, иззубренной мхами,
Внизу почти среди волнъ съ ихъ захлестываньемъ,
Сидѣлъ одинокій пѣвецъ, дивно рождая слезы.
Подругу свою онъ звалъ, 60 Онъ изливалъ значенія, которыя знаю изъ всѣхъ людей только я.
Да, братъ мой, я знаю,
Другіе того не могли бы, но я сохранилъ твою каждую ноту,
Ибо не разъ, о, не разъ, смутно скользя къ этой бухтѣ,
Безмолвный, избѣгая сіяющихъ лунныхъ лучей, сливаясь съ тѣнями,
Отзывая теперь туманныя формы, отзвуки эти, звуки и всѣ очертанья различныя въ ихъ раздѣленьяхъ,
Неутомимо бѣлыя руки въ кипѣньи буруна кидая,
Я, съ ногами босыми, ребенокъ, съ волосами, вѣтромъ разметанными,
Долго и долго внималъ.
Баюкай! баюкай! баюкай! 70 Вплоть за волной другая волна нѣжно ее баюкаетъ, И снова другая, опять набѣгаетъ, опять обнимаетъ, и каждая тѣсно къ другой. Но меня любовь моя не баюкаетъ, нѣтъ, не баюкаетъ. Низко нависла луна, встала она такъ поздно, Медлитъ луна — отяжелѣла она, любовью навѣрно, любовью. О, сумасшедшее море толкается въ сушу, еще, Съ любовью, съ любовью. О, ночь! не любовь ли моя, вонъ я вижу, порхаетъ и вьется въ кипѣньи буруна? Что это тамъ за черная малая точка, я вижу, тамъ въ бѣломъ?
Громко! громко! громко! 80 Громко тебя я зову, любовь моя. Звонко и четко я устремляю мой голосъ впередъ надъ волнами, О, конечно должна ты узнать, кто здѣсь, кто здѣсь, Ты должна знать, кто я, любовь моя. Низко нависла луна! Что тамъ за смутная точка въ темной твоей желтизнѣ? О, это обликъ, обликъ подруги моей! О, луна не держи ее больше, не отнимай у меня.
Земля! земля! о, земля! Куда бы я путь ни направилъ, о, я думаю, ты мнѣ могла бы отдать назадъ подругу мою, если бы только ты захотѣла, 90 Потому что почти я увѣренъ, что смутно я вижу ее, куда бъ ни взглянулъ. О, встающія звѣзды! Быть можетъ, та, кого мнѣ такъ нужно, встанетъ однажды, встанетъ съ одной изъ васъ.
О, горло! Дрожащее горло! Яснѣе звени черезъ воздухъ! Землю пронзай и лѣса, Гдѣ-нибудь слушаетъ, слушаетъ, чтобы услышать тебя, та, кого мнѣ такъ нужно. Выбрасывай пѣсни! Здѣсь одинокія, пѣсни ночныя! Пѣсни любви одинокой! пѣніе смерти! 100 Пѣсни подъ этой замедлившей желтой ущербной луной! О, подъ этой луной, гдѣ она наклоняется, падаетъ въ самое море! О, безразсудныя пѣсни, звуки отчаянья! Но тише! тихонько, постой! Я буду чуть слышно вздыхать, И ты многошумное хриплое море, помедли минутку, Мнѣ кажется, гдѣ-то я слышалъ, мнѣ подруга моя отвѣчаетъ,
Такъ слабо, я буду тихонько, я буду тихонько внимать, Но не умолкну совсѣмъ, а то она сразу не будетъ знать, куда придти ко мнѣ.
Сюда, любовь моя! 110 Здѣсь я! здѣсь! Этимъ сдержаннымъ звукомъ о себѣ я тебѣ возвѣщаю. Этотъ нѣжный призывъ для тебя, для тебя, любовь моя. Пусть тебя никуда не заманятъ, Вотъ это — свистъ вѣтра, это голосъ не мой, Вотъ это — порханье, порханіе пѣны, Вотъ это — тѣни листвы.
О, тьма! О, напрасно! О, я истомился въ конецъ и скорблю. О, смутный кругъ въ небесахъ возлѣ луны, упадающій внизъ на море! 120 О, отраженье смущенное въ морѣ! О, горло! О, трепетное сердце! Я пою безплодно, безплодно всю ночь, О, прошлое! О, счастливая жизнь! О пѣсни восторга! Въ воздухѣ, въ чащѣ лѣсной, на поляхъ, Любимый! любимый! любимый! любимый! любимый! Но подруги моей больше нѣтъ, больше нѣтъ со мной. Мы оба больше не вмѣстѣ.
Арія падаетъ,
Все другое по прежнему длится, звѣзды сіяютъ, 130 Вѣтры вздыхаютъ и вѣютъ, безпрерывно звучатъ, какъ клики и отклики, звуки птичьяго голоса,
Съ сердитою жалобой гнѣвная старая мать ворчитъ и все жалуется,
На пескахъ Помэнока, сѣдая, шуршитъ на прибрежьи,
Желтый обликъ луны, половинный, — возросшій, изогнутый, упадая, почти ужь касается облика моря,
Мальчикъ, объятый экстазомъ, волны играютъ ногами босыми его, волосами вѣтры играютъ.
Любовь взаперти была въ сердцѣ такъ долго, теперь наконецъ на свободѣ, безумствуетъ, вырвалась,
Значеніе пѣсни, слухъ, душу, быстро являетъ,
Странныя слезы бѣгутъ по щекамъ,
Бесѣда, втроемъ, каждый рѣчь свою держитъ,
Нижній тонъ, мать древняя, дикая, плачетъ безостановочно, 140 Приноровляясь угрюмо къ душѣ этой дѣтской, въ шипѣньи ему повѣствуя немного изъ тайнъ потонувшихъ,
Ихъ слушаетъ онъ, начинающій бардъ.
Демонъ иль птица! (сказала душа ребенка),
Вправду ли это къ подругѣ своей ты поешь? или воистину это ко мнѣ?
Ибо я, что мальчикомъ былъ, съ рѣчью, дремотой объятою, нынѣ услышалъ тебя,
Въ мигъ единый, теперь я узналъ, что я такое, я пробудился
И ужь тысячи звонкихъ пѣвцовъ, тысячи пѣсенъ, громче, звончѣй, чѣмъ твои, и печальнѣе,
Тысячи откликовъ, звонко щебечущихъ, къ жизни возникли во мнѣ, и вставъ, не умрутъ.
О, ты одинокій пѣвецъ, поющій самъ по себѣ, меня какъ тѣнь означающій,
Одиноко внимающій тебѣ никогда продолжать я твой голосъ не перестану, 150 Ужь никогда не ускользну я, и отзвуки, отсвѣты,
Крики любви неутоленной никогда ужь не будутъ мнѣ чужды,
Никогда ужь меня не оставятъ быть тѣмъ мирнымъ ребенкомъ, какимъ я былъ передъ этимъ въ ночи,
У моря подъ желтой изгибной луной,
Вѣстникъ тогда пробудился, огонь, сладостный адъ внутри,
Потребность невѣдомая, мой удѣлъ.
О, дай мнѣ ключъ! (онъ гдѣ-то таится вотъ здѣсь въ ночи),
Если столько дано мнѣ, дай мнѣ имѣть и больше.
Такъ слово! ибо я завоюю его!
Слово конечное, высшее слово изъ всѣхъ, 160 Утонченное, посланное — что̀ это? — вотъ, я слушаю;
Вы его шепчете, вы все время его шептали, волны морскія?
Такъ это оно съ вашихъ влажныхъ краевъ и песковъ омоченныхъ?
Безъ промедленій, безъ торопливости,
Мнѣ шепнуло сквозь ночь, и явственно передъ разсвѣтомъ,
Пролепетало мнѣ тихое слово, плѣнительное — смерть,
И снова смерть, смерть, смерть, смерть,
Съ мелодическимъ свистомъ, не такъ, какъ птица, и не такъ, какъ сердце мое, пробужденное сердце ребенка,
Но, придвигаясь каймой и какъ будто бы именно мнѣ шелестя у ногъ моихъ, 170 Вползая оттуда упорно до слуха внимающаго и мягко меня всего омывая,
Смерть, смерть, смерть, смерть, смерть.
Чего не забуду я, —
Но вотъ сливаю пѣсню моего смутнаго демона брата,
Которую мнѣ онъ пропѣлъ въ лунномъ свѣтѣ на прибрежьи сѣдомъ Помэнока,
Съ тысячью пѣсенъ отвѣтныхъ, взятыхъ мной наудачу,
Собственныхъ пѣсенъ моихъ, пробужденныхъ отъ этого часа,
И съ ними ключъ, слово изъ волнъ,
Слово нѣжнѣйшей пѣсни и всѣ пѣснопѣнья,
Это плѣнительно-сильное слово, которое, къ ногамъ моимъ подползая, 180 (Или какъ нѣкая старая нянька, что колыбель качаетъ, всю въ свивальникахъ[2] нѣжныхъ, ее къ сторонѣ отклоняя),
Нашептало мнѣ море.
Примечания
↑Помэнок, Поманок — индейское название острова Лонг-Айленд, родины Уолта Уитмена. (прим. редактора Викитеки)
↑Свивальник — устар. Длинная узкая полоса ткани, которой обвивают младенца поверх пелёнок, чтобы лишить его свободы движений конечностями. (прим. редактора Викитеки)
К. Д. Бальмонтъ. Изъ Міровой Поэзіи — Берлинъ: Изд. Слово, 1921. — С. 107—116.