Маріи Бромаръ, предоставленной самой себѣ, жизнь показалась тяжелымъ бременемъ. Хотя она не могла сомнѣваться въ искренней привязанности многихъ, но теперь не имѣла никого къ кому бы могла обратиться за совѣтомъ и помощью. На дядю она въ этомъ отношеніи долина была смотрѣть, какъ на противника, а тетка вполнѣ отъ него зависѣла. Мадамъ Фоссъ въ послѣдніе дни много хлопотала о распоряженіяхъ, которыхъ надлежало предпринять къ пріѣзду Адріяна Урмандъ, такъ какъ въ этотъ разъ онъ являлся въ домъ какъ женихъ и какъ гость Михаила.
— Мнѣ кажется, что ужинъ, который подается другимъ, будетъ и для него хорошъ, возражала Марія теткѣ. Когда же разбирался вопросъ о винѣ, она замѣтила весьма колко: «Если онъ будетъ чувствовать жажду, то вина, подаваемаго ему на прошедшей недѣли, хватитъ и къ будущему его пріѣзду; когда же онъ не захочетъ пить, то можетъ вѣдь и оставить его!» Молодыя дѣвушки часто небрежно отзываются о своихъ женихахъ, поэтому мадамъ Фоссъ не обратила никакого вниманія на эти возраженія.
Марія все еще раздумывала о послѣднихъ словахъ, произнесенныхъ между нею и Георгомъ и не въ состояніи была забыть его поцѣлуй. «Выло, время когда мы охотно видѣлись», сказалъ онъ, и вслѣдъ за тѣмъ сознался, то помнилъ прошедшіе дни.
Марія была умная, развитая дѣвушка, и какъ всѣ разсудительныя женщины, умѣла растолковать себѣ каждый взглядъ, брошенный на нее и малѣйшій полунамекъ; она почувствовала, какой радостный трепетъ пробѣгалъ по ее членамъ при звукѣ голоса молодаго человѣка и легко поняла, что не совсѣмъ забыта имъ. Онъ уѣхалъ однако не сказавъ то единственное слово, которое необходимо было для разъясненія истины — уѣхалъ, ясно выразивъ, что находитъ Адріяна Урмандъ, приличнымъ для нея мужемъ. Какъ должна была она это понять? Развѣ для такой глубоко уязвленной дѣвушки существовало другое какое либо объясненіе, кромѣ одного: хотя онъ не совсѣмъ пересталъ ее любить, но какъ жена, она ему не годится и потому онъ вину въ нарушеніи клятвы старается свалить на нее. Онъ былъ для нея дороже всего на свѣтѣ; но такое притворство возбудило въ ней презрѣніе. Ей показалось это вѣроломствомъ; онъ обязанъ былъ угадать истину! Что давало ему право подозрѣвать и въ обманѣ ее — никогда не произносившей ни одной лжи! И не долженъ ли онъ былъ какъ мужчина, обратиться жъ ней съ вопросомъ, который могъ бы разъяснить всѣ сомнѣнія, если у него таковыя имѣлись! Ей, какъ женщинѣ, не приходилось говорить первой о своей любви и потому она принуждена была молчать. Марія чувствовала къ Георгу тѣмъ большее раздраженіе, что вполнѣ убѣждена была въ его къ себѣ привязанности. Это доказывало его серьезная сосредоточенность во все время его пребыванія въ Гропнерѣ и дрожащій голосъ, которымъ онъ напоминалъ ей: что было время, когда они охотно видѣлись. Онъ намекнулъ на клятву, данную другъ другу и на то, что между ними существуетъ эта цѣль, но опять таки, не желаніе ли разорвать ее заставляло его свалить всю вину на нее.
Всѣ эти сомнѣнія терзали Марію и дѣлали ее очень несчастною, но не смотря на то, она не бродила по дому съ опущенными глазами и безутѣшнымъ лицомъ; руки ея также не оставались праздными; быстро и живо шла работа; только помогавшимъ ей приходилось жутко. Это было злое время для ея перваго министра Петра Бека. Какъ долженъ былъ онъ остерегаться ея строгихъ словъ! Эдмунда Грейссе также не миновали ея колкости съ тѣхъ поръ, какъ ему пришлось только вполовину выполнить то несчастное порученіе.
— Да что такое съ тобою, Марія? спросила тетка, когда Марія и ее отдѣлала довольно грубо. Вмѣсто всякаго отвѣта, она только покачала головой и пожала плечами. «Если лице твое не приметъ болѣе ласковое выраженіе къ пріѣзду господина Урмандъ, то у него пропадетъ всякая охота оставаться у насъ», стращала ее мадамъ Фоссъ, окончательно потерявшая терпѣніе.
— Кто же требуетъ, чтобы онъ утруждалъ себя этимъ, раздражительно отвѣтила Марія и выбѣжала изъ комнаты.
Мадамъ Фоссъ, которую мужъ увѣрилъ, что Марія, ни въ какомъ случаѣ не чувствуетъ отвращенія къ Адріяну Урмандъ, никакъ не могла объяснять себѣ поведеніе племянницы.
— Я вполнѣ убѣждена, что Марія чувствуетъ себя несчастною, сказала она мужу, когда тотъ вернулся домой къ обѣду.
— Да, отвѣтилъ онъ, это странно! Но мнѣ кажется и съ самыми разсудительными дѣвушками бываетъ, что они въ своей скромности или стыдливости, чувствуютъ себя обиженными когда предполагаютъ, что тотъ или другой является въ домъ, какъ женихъ! Ставши молодою женою Адріяна, она ужъ измѣнится!
Мадамъ Фоссъ не совсѣмъ была согласна съ этимъ мнѣніемъ: ей никогда еще неприходилось видѣть, чтобы какая либо молодая дѣвушка, отъ объясненія въ любви, почувствовала бы себя, до того обиженной въ своей скромности, чтобъ жизнь стала ей въ тягость Но какъ всегда, такъ и теперь, подчинилась она воззрѣніямъ своего мужа. Она знала, что онъ отъ души любитъ племянницу и старалась успокоить себя тѣмъ, что все дѣлается для блага Маріи и что ей самой противорѣчіемъ не слѣдуетъ навлекать на себя неудовольствіе супруга.
Во все это время Михаилъ Фоссъ весьма мало или почти совсѣмъ не разговаривалъ съ Маріею. Она на столько подчинилась его води, что обѣщала попытаться исполнить ее и онъ, въ свою очередь, считалъ себя обязаннымъ оставить ее въ покоѣ до поры, до времени. Михаилу было также не по себѣ и ему причиняло не малую боль, что Марія избѣгала его. Хотя за ужиномъ она все еще стояла за его кресломъ, но руки ея уже не покоились на его плечахъ, а говорила она съ нимъ только въ крайнихъ случаяхъ, когда требовалось снабдить его чѣмъ нибудь за столомъ. Два раза старался онъ уговорить ее сѣсть съ ними за столъ, для того чтобы обозначить этимъ измѣнившееся ее положеніе къ домѣ, такъ какъ она собиралась сдѣлаться невѣстой; но тщетны были всѣ его попытки. Ни что не въ состояніе было принудитъ Марію отказаться отъ своихъ привычекъ, потому что она поняла, что этимъ ясно будетъ выражено ея согласіе.
Такимъ образомъ проходилъ день за днемъ, а дядя и племянница продолжали избѣгать другъ друга и одна смотрѣли одинъ на другаго. Не было болѣе и помину о тѣхъ маленькихъ, полныхъ самого милаго довѣрія, совѣщаніяхъ, происходившихъ еще за двѣ недѣли каждое утро и каждый вечеръ.
Только къ дѣтямъ Марія сохраняла нею свою прежнюю нѣжность; когда у нея оставалось нѣсколько свободнаго времени, ила сажала ихъ къ себѣ на колѣни или собирала вокругъ и болѣе чѣмъ когда либо осыпала ихъ поцѣлуями и ласками. Они угадывали, что съ Маріею должно совершиться что нибудь неладное и что была же какая нибудь причина ея грусти и горячихъ ласкъ, какъ будто то были предвѣстники близкой разлуки; малютки гладили ее своими мягкими ручонками, выражая этимъ свое сочувствіе къ тому что должно было случиться съ нею.
— Развѣ кто нибудь возьметъ тебя отъ насъ — спросилъ ее маленькій Миша, когда они были одни въ комнатѣ.
Марія взяла его на руки, крѣпко прижала къ своей груди и слеза скатилась на личико ребенка.
— Ахъ, — продолжалъ лепетать малютка, — ужъ вѣрно кто нибудь придетъ за тобой! Но развѣ пана не можетъ защитить тебя?
Она ничего не отвѣтила, но въ эту минуту рѣшилась помочь себѣ сама.
Наконецъ насталъ день, когда ожидали пріѣзда Адріана Урмандъ. Ему приходилось ѣхать черезъ Мюльгаузенъ и Ремиромонъ и Михаилъ Фоссъ отправился въ послѣдній, названный нами городокъ, чтобы тамъ его встрѣтить. Всѣ сознавали, что пріѣздъ Урманда, этотъ разъ имѣлъ особенно важное значеніе, потому что не совсѣмъ обыкновенныя приготовленія свидѣтельствовали довольно ясно, что его ожидали не какъ обыкновеннаго гостя.
Молодые люди собрались передъ дверью раньше обыкновеннаго, чтобы привѣтствовать ожидаемаго; между ними былъ и господинъ пасторъ въ свѣжемъ бѣломъ воротникѣ и со своею ыанлучшею шляпою. Мадамъ Фоссъ, разряженная почти по воскресному, еще передъ пріѣздомъ мужа сошла въ свою маленькую комнатку и запинаясь замѣтила Маріи, что не мѣшало бы ей приколоть въ груди бантъ или жабо, но Марія только молча посмотрѣла на нее. Ради Урманда она не приколола бы себѣ ни одного лишняго украшенія, еслибъ даже весь Гронперъ возсталъ зато, противъ нея.
Наконецъ, нетерпѣливо ожидающая молодежь завидѣла подъѣзжающій экипажъ. Онъ остановился передъ гостинницею и изъ него вышелъ Михаилъ, въ сопровожденіи своего молодаго друга, одѣтаго по обыкновенію съ изысканнымъ щегольствомъ. Выпрыгнувъ изъ экипажа съ сакъвояжемъ въ рукахъ, въ развѣвающемся пальто, на шелковой подкладкѣ, онъ имѣлъ видъ счастливаго любовника, увѣреннаго въ своей побѣдѣ.
Урмандъ прежде всего поспѣшилъ въ маленькую комнатку, чтобы привѣтствовать мадамъ Фоссъ, вскорѣ туда же послѣдовалъ за нимъ и Михаилъ.
А гдѣ же Марія? спросилъ Фоссъ и приказалъ Петру подняться наверхъ и передать Маріи, чтобы она немедленно сошла; но Марія не явилась.
— Она еще у себя, въ комнатѣ, — сообщилъ Петръ. Тогда лицо Михаила насупилось. Молча пошли всѣ въ столовую, тамъ, на споемъ обычномъ мѣстѣ, стояла Марія, передъ мискою съ супомъ. Урмандъ подошелъ чтобы раскланяться съ ней, по она, ни слова не сказавъ, едва протянула ему руку. Складки на лбу Михаила, становились все мрачнѣе, но Марія отъ этого нисколько не потеряла присутствіе духа и какъ ни въ чемъ ни бывало продолжала разливать супъ.