Не смотря на свои нежные руки, свои кудри и шелковую подкладку своего пальто. Адриян Урманд имел всё-таки довольно ума, чтобы не опростоволиться перед девушкою, которую намерен был сделать своей женой. Во время дороги из Ремиромон, в Гронпер, Михаил сообщил ему, что имеет надежду на согласие Марии и изливаясь во всевозможных похвалах о ней, дал Урманду в тоже время понять, что для обладания ею, необходимо употребить неимоверные старания, так как она имеет какое-то непонятное отвращение к идеи «выйти замуж». В этом отношении, — говорил Михаил, — она всё равно что молодой жеребец, который, знаете ли, боится и брыкается, когда его трогают.
— Так вы того мнения, что никто другой не занимает ее? — спросил Урманд, на что Михаил, с большою уверенностью, ответил; — я знаю наверное, что она ни о ком не думает. — Спокойно слушал Урманд, во время езды, разговор своего собеседника, сам же весьма мало говорил.
Но когда за ужином он заметил, что хозяином овладело какое то расстройство, что хозяйка усиливалась притворяться веселою, а Мария разливала суп, ли разу даже не подняв глаз, тогда он подумал, что теперь надлежит показать себя и действительно развернул всё свое красноречие. Обратившись к мадам Фосс, Адриян доверчиво болтал о всех новостях Базеля — он упомянул о том, что ему кажется, будто торговля начинает снова процветать во Франции и что все швейцарские правительственные места всё еще не могут помириться с мыслью, что Немцы завладели Эльзасом, лен возвысился в цене более, чем он когда-либо думал; путешествующих Англичан этот год гораздо меньше против прежнего, так что владетели гостиниц в большом убытке.
Когда Марии случалась быть поблизости, то он и с нею заговаривал, сохраняя всё тот же веселый гон и всеми силами стараясь прервать это мрачное, томительное молчание. Вообще Урманд вел себя отлично и Михаил в душе был очень благодарен ему за то, но Мария сохраняла всё тот же угрюмый вид.
— Господи, хоть бы он не приезжал! думала она. Чего он добивается? Какая подлость обращаться к помощи родственников, после того, как я, кажется, довольно ясно, отказала ему!
— Правда, она обещала дяде подумать, но каждая жилка её сердца противилась исполнению дядиной воли.
По окончании ужина, Михаил остался со своим молодым другом, еще несколько времени за столом, потому что, в честь этого торжественного случая, хозяин раскупорил бутылку своего лучшего бургундского. После того, как были обнесены, мадам Фосс встала и вышла из-за стола, так что Михаил и Адриян остались одни.
— Не говорите ей ничего до завтрашнего дня, сказал Михаил вполголоса.
— Я этого и не сделаю, возразил Адриян.
— Если Марии известна цель моего приезда, то меня нисколько не удивляет, что она избегает встречи со мной. Оставим ее в покое.
Мария в это время сидела на верху с детьми и твердо решилась ни за что не сходить вниз, пока гость не отправится в назначенную для него комнату. Имея обыкновение, перед тем чем лечь спать, осмотреть всё ли в доме в порядке, ей не хотелось, чтобы могли сказать, что сегодня, эта разряженная марионетка, заставила ее забыть свои привычки; но в тоже время она желала избежать встречи с ним и с дядей. Расположение духа, в котором она находилась теперь, не позволило бы ей выслушать Урманда с приличным достоинством и она только боялась, чтобы дядя во вздумал зайти к ней.
Но Фосс сам не хотел ее видеть в этот вечер, а через жену велел ей передать, что он ожидает видеть ее завтра веселее, при чём лицо его выражало страшное неудовольствие.
— Я думаю, что она немного потеряла присутствие духа, возразила мадам Фосс.
— Ах, что такое — потеряла присутствие духа! По это можно потерпеть много что один вечер! Ведь обещала же она употребить все силы, чтобы встретить молода го человека ласково. Теперь же она принимает меня и его с угрюмым лицом и в каком-то поношенном платье. Да от кого ж подучает она свои платьи? Она имеет всё, что только пожелает — совершенно как родная, а ей было трудно, в честь моего друга, изменить свой наряд — ведь ты же сделала это! Я очень зол на нее! Чего она хочет, что себе воображает? Не думает ли она, может быть, что какой-нибудь знаменитый граф приедет из Парижа и увезет ее с собой!
— Ах, нет, Михаил, этого уж она верно не воображает.
— Тогда пусть она и ведет себя как другие девушки и делает что от неё требуют. Ведь он не стар, и не безобразен, не пьяница и не игрок. По совести, я не могу понять, чего она желает!
Всегда послушная приказаниям мужа, мадам Фосс поднялась наверх, где нашла Марию в детской. Она сидела там, облокотившись на стол и подперев руками голову, между тем, как дети спали вокруг неё.
— Ах это ты, тетя Йозефа? сказала она. Я только жду, пока дядя и господин Урманд разойдутся, чтобы можно было внизу прибрать вино и Фрукты.
— Не беспокойся об этом сегодня, Мария.
— Нет, нет, как это можно, я тотчас же пойду и позабочусь об этом. Я раньте не успокоюсь, пока всё не будет на месте, теперь там всё в таком беспорядке. Мне кажется, что ради приезда господина Урманда из Базеля, вовсе не нужно чтобы всё валялось как ни попало!
— Нет, зачем же всему валяться как ни помяло? усовещивала ее мадам Фосс. Однако, пойдем на минуту в мою комнату, Мария, мне надо с тобой поговорить; дядя теперь еще не придет на верх. Она пошла вперед, Мария последовала за нею.
— Твой дядя начинает злиться, Мария, потому что ты…
— Потому что я — что жe? Разве я чем-нибудь навлекла на себя его немилость?
— Почему ты так неласкова с этим молодым человеком?
— Я с ним вовсе не особенно не ласкова, тетя Йозефа, а была так как всегда. Если дядя думает, что теперь всё должно перевернуться вверх дном, то это его, а не моя вина.
— Он говорит, что ты дала слово быть вежливою с господином Урманд.
— А разве я была с ним невежлива? защищала себя Мария.
— Ты вовсе время не сказала ему ни одного слова.
— Да ведь я ни с кем не говорю; голова моя не тем занята, чтобы терять время в пустой болтовне. Прекрасно пошли бы дела, если б я предоставила их этому маленькому остолопу Петру, а сама занялась бы бесконечными разговорами. — Дядя ни во что не хочет войти, это вовсе не хорошо с его стороны!
— Но, милое дитя мое, теперь время уже подумать, как бы тебя пристроить.
— Я отлично пристроена и не желаю для себя ничего лучшего — лишь бы только меня не мучили!
— Слушай, Мария, начала мадам Фосс после короткого молчания, иногда мне кажется, что ты всё еще не забыла Георга Фосс?
— Тетя Йозефа, он ли причиною того, что дядя так ревностно заботится о моем браке?
— Ты не отвечаешь на мой вопрос, дитя мое.
— Я не знаю, что ты от меня хочешь. Когда Георг был здесь, я едва с ним говорила; если дядя из-за этого так беспокоится, то я готова дать ему торжественную клятву ни за кого не выходить замуж без его согласия.
— Георг Фосс вероятно ради тебя никогда не приедет сюда, возразила мадам Фосс.
— Он бы приехал, если б я этого захотела, вскричала Мария, посмотрев на тетку сверкающими глазами. Осмелится ли кто-либо сказать, что я старалась, привлечь его к себе? Это была бы ложь! Так как он ушел, то пусть и останется там, где он есть. Я уж верно не призову его. Дяди Михаилу нечего бояться меня относительно Георга.
Мария говорила эти слова с таким гневом, что даже мадам Фосс испугалась.
— Да никто и не боится тебя, Мария, успокаивала она ее.
— Никто и не имеет на то причин. Если только меня оставят в покое, то я никому не стану поперек дороги.
— Но, Мария, впоследствии ты может быть пожалеешь, что не вышла замуж?
— Почему же и об этом пожалею? Если б я его любила, то и согласилась бы стать его женою! О, тетя Йозефа, а надеялась, что ты заступишься за меня.
— Я де смею держать твою сторону, Мария, как скоро ты идешь наперекор дядиного желания. Он всё для тебя сделал и должен лучше всего знать, что для тебя хорошо. Но если ты будешь продолжать показывать такое упрямство, то ему ничего более не останется, кап думать, будто ты забрала себе в голову вернуть к себе Георга.
— Вовсе я не думаю о Георге, возразила Мария, выходя из комнаты, — совсем не думаю а о нём — даже нисколько.
Полчаса спустя она услышала шаги дяди, отправлявшегося в спальню и это доказывало что внизу все уже успокоились. Тогда она решилась сойти, чтобы справить свои дела; приведя всё в порядок и записав счеты, она присела и задумалась о том, какое бы ей принять решение. Ничего так более не затронуло Марию, как уверение тетки, будто Георг ради неё не приедет, равно как подозрение выраженное теткою, что она рассчитывает на Георга. Со времени его отъезда из Гронпера, она ни разу не произнесла его имя и потому думала, что будет избавлена от позора подобного упрека. Чтобы отделаться от этого упрека, она уверила себя, что ей необходимо принять руку Адрияна Урманд.
Так, раздумывая, сидела она до глубокой ночи, пока дрожь не приняла ее и пока она почти совсем не помирилась с мыслью исполнить волю дяди. Что она не любила молодого человека, в том не было никакого сомнения, но тут любовь должна быть оставлена в стороне.