| ← Смерчъ | Дешевая юмористическая библіотека Новаго Сатирикона, Выпускъ 2-3 — Жёлтая журналистика | Кое-что о близорукости → |
| Источникъ: Аркадій Тимофеевичъ Аверченко. Дешевая юмористическая библіотека Новаго Сатирикона, Выпускъ 2-3. — Товарищество «Новый Сатириконъ», 1914. — С. 14—22. |
Самъ онъ розовый, пиджакъ на немъ сѣрый, галстухъ красный, а пресса, въ которой онъ работаетъ—желтая.
О себѣ онъ говоритъ всегда искренно и вѣско:
— Я выколачиваю деньжишки на бульварѣ, чтобы его черти побрали!
— На какомъ бульварѣ?
— Газетка наша бульварная. Не понимаю, какъ публика читаетъ такую мерзость?..
— А что?
— Да вѣдь ее, газетку эту, составляютъ каторжники. Вы не вѣрите? Ей Богу. Любой сотрудникъ способенъ на шантажъ, воровство, а если вы гарантируете ему безопасность, то и на убійство. Редакторъ мошенникъ.
— Да, ну?
— Безъ сомнѣнія.
— Зачѣмъ же вы тамъ работаете?
— Работа легкая. Пиши о чемъ хочешь, измышляй, что угодно, и получай деньжишки. Ей Богу.
Я недовѣрчиво спросилъ:
— Неужели, можно измыслить, что угодно?
— Увѣряю васъ. Ну, что вы, напримѣръ, хотите, чтобы завтра было о васъ въ газетѣ?
Я разсмѣялся.
— Напишите, что я очень люблю устрицъ.
— Хорошо. Устрицы, такъ устрицы.
На другой день я прочелъ, къ своему удивленію, въ газетѣ, въ которой работалъ розовый молодой человѣкъ, слѣдующее:
Являются-ли устрицы полезнымъ блюдомъ?
Въ виду свирѣпствующей теперь эпидеміи холеры, мы занялись вопросомъ: не вредны-ли въ этомъ смыслѣ устрицы? Съ этимъ вопросомъ мы и обратились къ
— Видите-ли,—сказалъ симпатичный медикъ,—въ сущности, устрицы являются полезнымъ питательнымъ блюдомъ, но, конечно, неумѣренное ихъ употребленіе можетъ повести къ нежелательнымъ послѣдствіямъ.
Спрошенная по этому же поводу популярная пѣвица
сказала слѣдующее:
— Не знаю. Я не ѣмъ устрицъ. Нѣсколько разъ меня хотѣли пріучить къ нимъ, но увы—безплодно.
И. О. засмѣялась.
Послѣ поѣздки въ Маріенбадъ И. О. очень поправилась и выглядитъ прекрасно.
— Ну, какъ за-границей? — спросили мы.
Она улыбнулась.
— Да, ничего.
Третьимъ, къ кому мы обратились съ интересовавшимъ насъ вопросомъ, былъ
— Устрицы?—воскликнулъ г. Аверченко.—Я очень люблю ихъ. Едва-ли онѣ могутъ быть вредными. Конечно, я говорю о свѣжихъ устрицахъ.
— Ну, какъ цензура… прижимаетъ?—спросили мы редактора.
Онъ усмѣхнулся.
— Еще какъ!
При встрѣчѣ со мной, розовый молодой человѣкъ засмѣялся, пожалъ мнѣ руку и спросилъ:
— Читали?
— Однако! Неужели, вы бесѣдовали по этому вопросу и съ докторомъ Копытовымъ и съ пѣвицей Смяткиной?
— Ребенокъ! Докторъ живетъ на Васильевскомъ островѣ, а дача Смяткиной въ Новой Деревнѣ. Одни извозчики стоили бы мнѣ два рубля.
— А… какъ же вы?..
— Да ничего. Самъ. Имъ же лучше. Все таки, реклама. И я свое заработалъ. Спасибо вамъ за устрицы. Хотите еще что-нибудь сдѣлаемъ?
— Нѣтъ, благодарю васъ. А скажите,—спросилъ я,—вы съ дѣйствительными происшествіями тоже такъ дѣлаете?
— Нѣтъ… Тамъ нужно быть лично. Вы свободны сейчасъ?
— Да. А что?
— Тутъ одинъ человѣчекъ застрѣлился. Я поѣду взглянуть—хотите со мной?
— Гм… Пожалуй.
Мы поѣхали.
Застрѣлившійся «человѣчекъ» лежалъ на столѣ, но я интересовался не имъ, а розовымъ молодымъ человѣкомъ…
Къ намъ вышла женщина среднихъ лѣтъ съ ввалившимися глазами и смертельно блѣднымъ лицомъ.
— А, здравствуйте… Позвольте представиться: сотрудникъ петербургскихъ газетъ. А это, такъ—мой знакомый. Очень пріятно! Ну, какъ поживаете?
Женщина вынула платокъ изъ кармана и, отвернувшись, прошептала:
— Какъ видите. Единственный сынъ былъ. Вся надежда! Да не выдержало молодое сердце…
— Гм… Дѣйствительно… Бываетъ… Записочку оставилъ?
— Мнѣ… письмо… «дорогой мамѣ»…
— Такъ, такъ. Можно полюбопытствовать?
— На что?
— На письмецо. Я отдамъ потомъ.
— Что вы! Это моя самая святая теперь вещь…
— Самая святая? Ага!
Молодой человѣкъ вынулъ записную книжку и отмѣтилъ:
«Самая святая,—сказала намъ мать».
— Благодарю васъ. Еще вопросикъ: когда вы вбѣжали въ комнату—застали сынка въ агоніи, или какъ?
Мать закрыла лицо руками.
— Мертвый уже былъ.
— Значитъ, агоніи уже не застали? Экая жалость? А какая система?
— Чего?
— Револьвера.
— Не замѣтила я. Не до того было…
— Да, скажите, гм… вамъ, конечно, очень жалко покойника?
— Сына-то?!!
— Да, да… сына… конечно. Я это понимаю. Ну, а скажите: у васъ все-таки осталось еще немного дѣтей?
Я вскочилъ и схватилъ за руку розоваго молодого человѣка.
— Пойдемъ отсюда!
— Сейчасъ, сейчасъ. А позвольте полюбопытствовать, сударыня: а кухарка не видѣла агоніи вашего сынка?
— Извините… мнѣ тяжело говорить объ этомъ…
— А-а… спасибо. Гм!.. Дѣлаетъ вамъ честь…
Онъ положилъ на колѣно записную книжку и отмѣтилъ:
— «Мать убита горемъ. Тяжелыя воспоминанія. Система неизвѣстна».
— Еще вопросикъ: вы очень удивились, въ первый моментъ, когда застали его лежащимъ на полу, вмѣсто постели?
Я схватилъ его за руку и потащилъ.
Въ тотъ же вечеръ онъ повезъ меня въ театръ на премьеру пьесы, о которой ему предстояло дать рецензію… Когда мы пріѣхали—только что кончился четвертый актъ и оставался пятый.
— Посмотримъ пятый?—спросилъ я.
— Не стоитъ. Съ кѣмъ это вы раскланялись?
— Знакомый. А что?
— Спросите его, какъ пьеса?
Я подошелъ къ знакомому и вступилъ съ нимъ въ разговоръ.
Тутъ же, въ фойэ въ одномъ шагѣ отъ насъ сталъ розовый молодой человѣкъ и, съ видомъ скучающаго ротозѣя, принялся разсматривать витрину съ портретами актеровъ.
— Пьеса? Какъ вамъ сказать… Пьеса изъ тѣхъ, которыя принято называть «сценичными». Фабула безсодержательна, но авторъ опытенъ и это его спасаетъ. И сюжетъ старъ! Акробаты благотворительности—объ этомъ еще писалъ Григоровичъ. Декораціи хорошія, а постановка неважная… Очень интересна была въ роли Евгеніи—Баранская. Остальные такъ себѣ. Положимъ, по первому спектаклю нельзя судить…
Со стороны фотографической витрины до меня донесся шопотъ:
— Спросите: вызывали-ли автора?
— А автора вызывали?—спросилъ я.
— Онъ не былъ въ театрѣ. Нездоровъ, что-ли. Простуда, кажется.
Розовый молодой человѣкъ неожиданно обернулся ко мнѣ и сказалъ:
— Ну, я поѣду. Еще въ редакцію нужно успѣть. Прощайте.
На другое утро въ той же самой газетѣ, гдѣ была анкета объ устрицахъ, я прочелъ рецензію о новой пьесѣ:
— «Еще популярный писатель Григоровичъ касался наболѣвшаго вопроса объ «акробатахъ благотворительности», этихъ фальшивыхъ исковерканныхъ ложью и ханжествомъ людяхъ. Ту же тему положилъ въ основаніе пьесы и авторъ «Сливокъ общества». Правда, сюжетъ не новъ, но сценическая опытность и знаніе театральныхъ вкусовъ публики спасли на этотъ разъ произведеніе автора. Разыграна была пьеса, за исключеніемъ г-жи Баранской, давшей цѣльный искренній образъ,—очень, какъ говорится, «такъ себѣ». Хотя всѣ старались, не исключая и суфлера. Впрочемъ, по первому спектаклю нельзя судить… Постановка намъ не понравилась. Что это сдѣлалось съ режиссеромъ Агеевымъ? Спасли положеніе декораціи, дѣйствительно, прекрасныя и сдѣланныя съ большимъ вкусомъ. Публика пыталась вызывать автора, но—увы—его въ театрѣ не было. Тяжелая форма гастрита приковала талантливаго автора «Сливокъ» къ постели. Ахъ, ужъ этотъ петербургскій климатъ!»