Долговечность (Гримм; Снессорева)/ДО
| ← Мѣсяцъ | Долговѣчность | Вѣстники Смерти → |
| Оригинал: нем. Die Lebenszeit. — Источникъ: Братья Гриммъ. Народныя сказки, собранныя братьями Гриммами. — СПб.: Изданіе И. И. Глазунова, 1871. — Т. II. — С. 280. |
Когда Зевесъ творилъ міръ, онъ хотѣлъ назначить каждой твари срокъ ея долговѣчности, по ея собственному желанію.
Пришелъ оселъ и говоритъ:
— Зевесъ, сколько лѣтъ жизни назначаешь ты для меня?
— Тридцать; довольно ли для тебя?
— Ахъ, великій властелинъ міра, какъ это можно!? вѣдь это слишкомъ долго! Подумай только, какая моя трудная жизнь: съ утра до ночи тащи на себѣ тяжелыя ноши, неси на мельницу мѣшки съ мукою, изъ которой будутъ дѣлать хлѣбъ для другихъ, а тебѣ въ награду достанутся только тумаки да пинки. Нѣтъ, ужъ сократи, сдѣлай милость, это тяжкое время скорби.
Милостивый Зевесъ сжалился надъ осломъ и ограничилъ его жизнь восемнадцатью годами. Оселъ ушелъ отъ него утѣшенный, а вмѣсто него явилась собака.
— Сколько времени хочешь ты жить? — спросилъ у ней Зевесъ, — вотъ оселъ находитъ, что тридцати лѣтъ для него черезчуръ много, но ты, вѣрно, несогласна съ его мнѣніемъ и захочешь побольше жить.
— Не-ужъ-то, такова твоя воля, властелинъ? Ну, самъ разсуди, сколько бѣготни мнѣ предстоитъ въ жизни! На долго ли, при такой собачьей жизни, достанетъ мнѣ бѣдныхъ лапокъ моихъ? а какъ не хватитъ болѣе у меня голоса чтобы лаять, ни силъ, чтобы кусать — что тогда я буду дѣлать? Ползать изъ угла въ уголъ да ворчать!
Всемилостивый Зевесъ нашелъ, что собака права и ограничилъ ея существованіе двѣнадцатью годами.
Пришла очередь обезьяны.
— Ну, ужъ навѣрное ты-то будешь радёшенька прожить тридцать лѣтъ? — спросилъ у нея Зевесъ, — вѣдь ты не осуждена на работу, какъ оселъ и собака; тебѣ только одна забота: забавляйся да зубы скаль.
— Ну вотъ еще! это тебѣ только такъ кажется; но въ сущности дѣло-то совсѣмъ не такъ. Мнѣ приходится безъ устали кривляться да мудренныя штуки строить для забавы людской. Рѣдко-рѣдко случится имъ бросить мнѣ яблоко, да и то откусишь — а выходитъ почти всегда горько. Подъ смѣхомъ чаще всего скрываются слезы. Нѣтъ! не вынести мнѣ жизни впродолженіе цѣлыхъ тридцати лѣтъ!
Зевесъ сжалился и надъ нею и далъ ей только десять лѣтъ.
Вотъ, наконецъ подходитъ и человѣкъ, да такой веселый, бодрый и здоровый. Проситъ онъ Зевеса назначить ему срокъ его существованія.
— Ну, будешь ты жить тридцать лѣтъ, — опредѣлилъ Зевесъ, — довольно ли съ тебя?
— О! какъ можно такъ мало!? — воскликнулъ человѣкъ, — да я не успѣю порядкомъ устроиться на землѣ и обзавестись собственнымъ домкомъ; да успѣютъ ли и деревья, которыя я посажу, дать цвѣтъ и плодъ? Какъ умереть, едва узнавъ блаженство жизни? Едва начну я наслаждаться плодами моихъ трудовъ — и вдругъ, надо умереть! О властелинъ неба и земли! продли еще мнѣ вѣку!
— Пожалуй, я прибавлю тебѣ восемнадцать лѣтъ отъ осла, — сказалъ милостивый Зевесъ.
— Да этого все еще мало.
— Такъ вотъ тебѣ еще двѣнадцать лѣтъ собачьей жизни.
— Да и этого слишкомъ мало.
— Хорошо же, вотъ тебѣ еще десять лѣтъ, взятыхъ отъ обезьяны, но больше не проси.
Человѣкъ ушелъ, но все еще недовольный своею судьбою.
И вотъ съ той поры живетъ человѣкъ до семидесяти лѣтъ. Первые три десятка —годы естественные — и какъ быстро они проходятъ! За это время, человѣкъ бодръ, здоровъ, веселъ, съ радостью трудится и умѣетъ наслаждаться жизнью. Наступаютъ ослиные годы: въ этотъ промежутокъ человѣкъ переходитъ отъ одного бремени къ другому, тащитъ хлѣбъ, чтобы кормить другихъ, а толчки да пинки ему награда за труженичество. Вотъ и собачья жизнь пришла: сидитъ себѣ человѣкъ въ углу да ворчитъ, а укусить-то не можетъ: зубовъ нѣтъ. Прошла и эта пора и кончается жизнь обезьянными годами: немощенъ становится старикъ; голова его трясется; толкуетъ онъ все одно и то же, и дѣйствуетъ уже онъ только по инстинкту или рутинѣ и — увы! слишкомъ часто блажныя выходки дѣлаютъ его посмѣшищемъ для непочтительныхъ дѣтей!