Деяния (Марцеллин; Кулаковский, Сонни)/Книга XXIX

Деяния — Книга XXIX
автор Аммиан Марцеллин, пер. Ю. А. Кулаковского и А. И. Сонни, 1906—1908

Оригинал: лат. Res gestae. — См. книги: XIV (годы 353—354), XV (годы 354—355), XVI (годы 356—357), XVII (годы 357—358), XVIII (год 359), XIX (год 359), XX (год 360), XXI (годы 360—361), XXII (годы 361—362), XXIII (год 363), XXIV (год 363), XXV (годы 363—364), XXVI (годы 364—366), XXVII (годы 367—368), XXVIII (годы 368—370), XXIX (годы 371—373), XXX (годы 374—375), XXXI (годы 375—378), Указатели. Перевод созд.: 380—390-е годы.

Годы 371—373

1. Нотарий Феодор покушается на верховную власть. Обвиненный перед Валентом в Антиохии в преступлении оскорбления величества и уличенный, он казнен вместе со многими соучастниками.
2. На Востоке против многих людей возбуждается обвинение в колдовстве и после обвинительного приговора они подвергнуты казни удушением, одни заслуженно, другие вопреки справедливости.
3. Различные примеры свирепости Августа Валентиниана и его дикой жестокости, имевшие место в западной части империи.
4. Август Валентиниан, пройдя по мосту из судов через Рейн, не смог неожиданно захватить царя аламаннов Макриана по вине солдат.
5. Магистр конницы в Галлии Феодосий побеждает во многих битвах мавра Фирма, сына царя Нубела, который изменил Валентиниану, и, когда тот вынужден был наложить на себя руки, восстанавливает мир в Африке.
6. Квады, раздраженные бесчестным убийством своего царя Габиния, опустошают огнем и мечом Паннонии и Валерию, действуя вместе с сарматами; при этом были почти уничтожены два легиона. О городской префектуре Клавдия.

1

¹ По окончании зимы персидский царь Сапор, страшно возгордившийся из-за успехов своих прежних побед, пополнил свои войска и, значительно усилив их, направил для вторжения в наши пределы катафрактов, стрелков и наемное войско. ² Против этих полчищ выступил комит Траян и бывший царь аламаннов Вадомарий с очень сильной армией, собираясь, согласно приказанию императора, действовать против персов скорее оборонительным, нежели наступательным образом. ³ Когда они прибыли в Вагабанту, представлявшую большие удобства для расположения войск, им пришлось выдержать сильный натиск вражеских конных отрядов. Не желая принимать бой, они сначала намеренно отступили, чтобы не оказалось, что они первыми нанесли ущерб неприятелю и явились виновниками расторжения мирного договора; только вследствие крайней необходимости они вступили в бой и вышли победителями, причинив неприятелю значительный ущерб. ⁴ Обе армии воздерживались от решительных действий, но несколько раз затевались с той и с другой стороны стычки с различными исходами. Затем было заключено по взаимному соглашению перемирие, и по окончании лета верховные командиры обеих сторон отступили в разных направлениях, сохранив взаимную вражду. Парфянский (персидский) царь вернулся в Ктесифон, чтобы провести там зиму, а римский император вступил в Антиохию. Пребывая там в безопасности от внешнего врага, он едва не пал жертвой внутренней измены, как покажет это дальнейшее изложение событий.

⁵ Некто Прокопий, неспокойный и всегда страстно преданный интригам человек, сделал донос на придворных Анатолия и Спудасия, которые были осуждены на возмещение растраченных ими казенных денег, как будто они покушаются на жизнь комита Фортунациана, проявлявшего большую настойчивость во взысканиях. Император вследствие жестокости своего нрава тотчас воспылал страшным гневом и, в силу высокого авторитета своей власти, отдал под суд префекта претория некоего Палладия, человека низкого происхождения, как нанятого вышеназванными лицами колдуна, и Гелиодора, толкователя судеб по гороскопу, чтобы заставить их выдать, что они знали по этому делу. ⁶ Когда производился строгий допрос об этом деянии или попытке, Палладий дерзко закричал, что дело, разбирательство которого происходит, пустое и не стоящее внимания; а что он, если позволено будет дать показания, разоблачит другое дело поважнее и пострашнее, для которого сделаны уже приготовления в широких размерах и которое может привести в смятение весь мир, если не будут приняты предупредительные меры. Получив приказание говорить свободно то, что он знает, он стал распутывать бесконечный клубок и утверждал, что бывший правитель провинции Фидустий с Иринеем и Пергамием тайно выведали имя того, кто будет императором после Валента. ⁷ Немедленно был схвачен Фидустий, находившийся случайно поблизости, и незаметно приведен в суд. Увидев доносчика, он не попытался скрыть уже разоблаченную тайну каким-либо запирательством и открыл всю горестную цель этого дела, откровенно сознавшись, что он обращался с вопросом о будущем государе вместе с опытным в деле прорицания Гилариеми и Патрицием, из которых Гиларий состоял на на дворцовой службе, и что полученный тайными способами ответ предсказал возвышение превосходного государя, а самим вопрошавшим — горестный конец. ⁸ Когда задумались, кто в ту пору превосходил всех силой духа, пришли к мысли, что превосходит других Феодор, достигший уже второго ранга среди нотариев. И он был в действительности таков, как о нем думали. Происходивший из древнего знатного рода в Галлии, с детских лет прекрасно воспитанный соответственно своему благородному происхождению, он отличался скромностью, рассудительностью, образованностью, располагающими манерами обращения, научными познаниями; он всегда казался выше того ранга и должности, которые занимал, и пользовался расположением, как у высших, так и у низших. Он был почти единственный в то время человек, чей язык не сковывал страх перед опасностью, так как он не давал воли языку, и всегда обдумывал то, что говорил.

⁹ Фидустий, замученный пыткой до полусмерти, добавил к своим показаниям, что при его посредстве об этом предсказании узнал Феодор через Евсерия, человека известного своей ученостью и пользовавшегося большим уважением, который незадолго до этого управлял Азией в звании вице-префекта. ¹⁰ Немедленно был арестован Евсерий, и все дело было, согласно обычаю, прочитано императору. Дикий гнев, словно пылающий факел, разгорелся в душе Валента, и многие еще разжигали его позорной лестью, а больше всех — тогдашний префект претория Модест. ¹¹ Так как он со дня на день все больше опасался быть замененным, то и старался разными способами расположить к себе Валента, человека простоватого, обволакивая скрытой и изукрашенной туманными словами лестью; простые и грубоватые речи Валента он называл цицероновскими цветами красноречия и для возбуждения его тщеславия вызывался предоставить в его распоряжение даже звезды, если он велит.

¹² И вот отдан был приказ немедленно доставить Феодора из Константинополя, куда он отбыл по личным делам. А пока он был в пути, на основании разных предварительных распоряжений, которые выходили днем и ночью, пригоняли в Антиохию из различных областей множество людей, занимавших видное положение своим саном и знатностью. ¹³ Ни тюрьмы, ни частные дома не могли уже вместить толпу заключенных, задыхавшихся в страшной тесноте, так как бóльшая часть их содержалась в оковах, и всех обуял ужас за себя и своих близких. ¹⁴ Наконец прибыл и сам Феодор, полумертвый и в траурной одежде. Его разместили в глухом закоулке городской территории; было подготовлено все, чего требовало предстоящее следствие, и прозвучал сигнал к гражданскому кровопролитию.

¹⁵ И так как историк, сознательно умалчивающий о событиях, совершает, очевидно, не меньший обман, чем тот, кто сочиняет никогда не случавшееся, то я не отрицаю, — да в этом и нет сомнения, — что жизнь Валента была в крайней опасности, как и прежде нередко из-за тайных заговоров, так и тогда, и что меч, почти занесенный над ним военными людьми, отклонила судьба, предопределением которой он был обречен на горестный конец во Фракии^[1]. ¹⁶ Так, когда он однажды после полудня уснул в лесной местности между Антиохией и Селевкией, на него покушался Саллюстий, бывший тогда скутарием. Не раз были в дальнейшем такие же случаи, но он благополучно спасался от этих покушений, так как определенный ему при самом рождении срок кончины не позволял свершиться этим жестоким дерзновениям. То же самое происходило при государях Коммоде и Севере, на жизнь которых бывали не раз самые дерзкие покушения, но первый после того как он благополучно избежал многих различных опасностей в самом дворце, получил почти смертельный удар кинжалом в амфитеатре, когда входил туда на представление, от сенатора Квинциана^[2], человека преступного честолюбия, а второй, уже в преклонном возрасте, когда он лежал однажды в спальне, подвергся неожиданному нападению со стороны центуриона Сатурнина^[3] по наущению префекта Плавциана и был бы заколот, если бы не оказал ему помощи его уже взрослый сын. ¹⁸ Поэтому простительно было, что Валент со всяческой предусмотрительностью защищал свою жизнь, на которую покушались изменники. Но непростительно было то, что он с царским высокомерием совершенно одинаково, не делая различия между заслугами, со злобой и натиском обрушивался на виновных и невиновных; под сомнением была еще сама виновность, а император уже не имел сомнения относительно кары, так что некоторые раньше узнавали о своем осуждении, чем о том, что на них пало подозрение. ¹⁹ Эта его упорная предвзятость усиливалась корыстолюбием как его собственным, так и придворных; последние держали открытой свою пасть, и если изредка произносилось слово «милосердие», то называли это слабостью; они развращали человека, носившего смерть на конце своего языка; как свирепый ураган обрушивались они на все и спешили до основания разрушить самые богатые дома. ²⁰ Император открыл доступ к себе всем интриганам и кроме того был подвержен двум недостаткам: первый — что он впадал в страшный гнев именно тогда, когда он сам стыдился своего гнева, и второй — что он считал ниже своего царского достоинства проверять справедливость того, что выслушивал, с равнодушием частного человека как неопределенные слухи и принимал это за вполне достоверное. ²¹ Следствием этого было то, что многие под видом милости к ним, были совершенно беспричинно изгнаны из родного дома и отправлены в ссылку; их конфискованное в казну имущество превращалось отчасти в личные доходы императора, так что осужденные были обречены на жизнь за счет подаяния, угнетаемые ужасной нищетой, в страхе перед которой древний поэт, мудрый Феогнид, советует нам даже бросаться в море^[4]. ²² Если даже признать, что они это заслужили, то все-таки само отсутствие надлежащей меры было ненавистно. Поэтому справедливо отмечено, что нет более жестокого приговора, чем тот, который под видом пощады оказывается слишком строгим.

²³ И вот, собрались с префектом претория во главе высшие чины, на которых возложено было производство следствия, расставлены были орудия пытки, заготовлены кнуты со свинцом и бичи; все оглашалось ужас наводящими дикими криками, и среди звона цепей слышались возгласы палачей: «держи, запирай, надави, накрой его»! ²⁴ И так как на моих глазах многих после жестоких мук приговорили к казни, и все слилось теперь для меня в одну картину, как в покрытой туманом перспективе, то я в общих чертах изложу, что могу в точности восстановить в памяти, которая не удержала все множество отдельных фактов.

²⁵ Прежде всего вызван был на суд Пергамий, против которого, как я сказал, Палладий показал, что он выведывал будущее нечестивыми средствами. Ему предложено было несколько малозначимых вопросов. Как человек, владевший словом и склонный вообще давать волю языку во вред другим, Пергамий, пока судьи размышляли в какой последовательности производить им следствие, дерзко заговорил сам и без конца сыпал тысячами имен, требуя доставить великих преступников чуть ли не из самых отдаленных краев Атласа. После того как он был казнен как зачинщик слишком дерзких обвинений и вслед за ним казнены были другие целой толпой, подошли к делу самого Феодора, словно к состязанию за честь победы на Олимпийских играх. ²⁶ В тот же день помимо множества других горестных событий случилось и следующее: Салия, незадолго до этого бывший комитом казначейства во фракийских областях, когда его собирались вывести на допрос из тюрьмы и он стал надевать сапоги, пораженный величиной обрушившегося на него ужаса, скончался на руках у поддерживавших его людей.

²⁷ Так как на составленном для разбора этого дела судилище судьи, хотя и приводили предписания законов, но направляли дело по воле владыки, то всех обуял ужас. Совершенно отклонившись от пути справедливости и поднаторев уже в искусстве причинять вред, император доходил до крайнего бешенства, как зверь в амфитеатре, если от него ускользает приблизившийся к клетке человек.

²⁸ Когда приведены были на допрос Патриций и Гиларий и было им предложено изложить ход дела, их показания с самого начала разошлись; их подвергли пытке; доставлен был также треножник, которым они пользовались; доведенные до крайности, они открыли полную истину с начала и до конца. Сначала давал показания Гиларий. Он сказал:

²⁹ «Под дурными знамениями устроили мы, почтенные судьи, по образцу Дельфийского треножника этот злосчастный столик, который вы видите, из лавровых прутьев, произнесли над ним таинственные заклинания, долго и много волхвовали и привели, наконец, в движение. Сам же способ приведения в движение, когда обращаются с вопросом о таинственных вещах, был таков.

³⁰ В середине дома, который предварительно был повсюду очищен арабскими благовониями, устанавливался столик, а на него ставилось совершенно круглое блюдо, изготовленное из различных металлов. По окружности блюда искусно были вырезаны двадцать четыре буквы алфавита на точно отмеренных расстояниях. ³¹ Один человек, одетый в льняное платье и обутый в такие же льняные сандалии с повязкой на голове и ветвями счастливого дерева в руках, произнеся по определенной формуле сложенную молитву божеству, от которого исходит откровение будущего, с точным соблюдением установленного обряда становится над треножником и держит на весу укрепленное на очень тонкой льняной нитке легкое кольцо, освященное магическими формулами. Оно останавливается скачками на отдельных буквах, проходя определенные промежутки, и образует эпические стихи, соответствующие вопросам и сложенные в ритме и размере, сходных с Пифийскими или получаемыми из прорицалища Бранхиадов. ³² Когда мы вопрошали, кто будет преемником нынешнего императора, то, так как ходили слухи, что он будет во всех отношениях превосходный человек и подскакивавшее кольцо захватило два слога: ФЕО, прибавив и последнюю буку алфавита; один из присутствующих воскликнул, что судьба указывает на Феодора. Дальше мы не вели нашего исследования, так как мы были уверены, что это тот, о котором мы спрашивали».

³³ Представив с такой определенностью все дело перед глазами судей, он благожелательно прибавил, что Феодор пребывал обо всем этом в полном неведении. Когда затем спросили подсудимых, дал ли им оракул, к которому они обращались, откровение о том, чему они подвергаются в настоящее время, они произнесли в ответ известные стихи, в которых, с одной стороны, было ясно выражено, что это искание сверхчеловеческого в скором времени принесет им гибель, а с другой — и то, что самому императору вместе с его судьями угрожают Фурии, взывающие к убийствам и пожарам. Достаточно будет привести три последних стиха.

Мщенье постигнет того, кем кровь твоя

будет пролита:

Гнев Тисифоны ужасный скует им злую

судьбину

На Миманта полях чрез Арея, жестокого

в мыслях.

После того, как были прочитаны эти стихи, оба виновника были подвергнуты жестоким мукам на пытке, испустили дух, и мертвые тела их были унесены прочь. ³⁴ Затем, чтобы полностью раскрыть механизм задуманного злодеяния, вывели целую толпу людей высоких рангов, в которых видели главных руководителей дела. Так как каждый из них думал только о себе и свою гибель хотел свалить на другого, то с разрешения судей начал давать свои показания Феодор. Сначала он молил о прощении; затем, будучи вынужден давать определенные ответы, сказал, что, узнав об этом деле от Евсерия, он несколько раз пытался донести о нем императору, но тот ему помешал, настаивая, что осуществление этой надежды обойдется без преступных попыток захвата верховной власти, а придет само собою, в силу решения неизменной судьбы. ³⁵ Затем такие же показания дал под кровавой пыткой Евсерий. Но Феодора уличало его письмо к Гиларию, составленное в неясных выражениях, в котором он, укрепившись уже в своей надежде на основании пророчества, высказывал уверенность в осуществлении предреченного и лишь осведомлялся о времени исполнения своего желания.

³⁶ Когда это следствие было закончено, вызван был в суд как соучастник заговора Евтропий, который тогда управлял Азией в сане проконсула, но он ушел оправданным. Его выручил философ Пасифил, который был подвергнут жесточайшей пытке, чтобы погубить Евтропия ложным обвинением, но не удалось поколебать твердость духа этого человека. ³⁷ К ним был прибавлен философ Симонид, человек еще совсем молодой, но самый строгий на моей памяти ревнитель добродетели. На него был сделан донос, будто он слышал об этом деле от Фидустия. Когда он увидел, что следствие ведется не по правде, а по велению одного, он заявил, что знал о предсказании, но молчал о доверенной ему тайне, считая недостойным доносить об этом.

³⁸ Когда следствие все это выяснило, император в ответ на доклад судей издал рескрипт, в котором изрек надо всеми безо всяких оговорок смертный приговор. Огромная толпа с ужасом взирала на жестокое зрелище, и к небу возносились жалобы, так как в страданиях отдельных лиц видели всеобщее бедствие. Всех осужденных повели на казнь и задушили кроме Симонида; последнего свирепый судья, взбешенный твердостью его духа, приказал сжечь живым. ³⁹ Готовый скрыться от жизни, как от свирепой владычицы, с насмешкой над внезапным крушением дел мира сего, Симонид неподвижно стоял в пламени своего костра, следуя примеру знаменитого философа Перегрина, звавшегося также Протеем. Когда тот решил уйти из мира, то на олимпийских состязаниях, на виду у всей Греции, взошел на костер, устроенный собственными руками, и сгорел в пламени.

⁴⁰ И в следующие дни множество людей всяких званий, перечислить которых по именам было бы трудно, опутанных сетями клеветы, было замучено руками палачей. Силы их были сначала надломлены пытками, свинцом и кнутом; для некоторых казнь последовала без передышки и замедления, пока еще шло разбирательство того, следует ли их казнить; на глазах у всех убивали людей, словно резали скотину.

⁴¹ Затем, было собрано множество рукописей и кучи книг, и все это предали огню в присутствии судей. Их принесли из различных домов как запрещенные писания, желая этим как бы смягчить впечатление от убийств, хотя это были в основном книги по свободным наукам или же относились к праву.

⁴² Некоторое время спустя был привлечен к ответственности знаменитый философ Максим, человек с великим именем в науке, из весьма содержательных лекций которого почерпнул свою ученость император Юлиан^[5]. Ему поставили в вину то, что он слышал о вышеуказанном предсказании. Он признал, что знал, но считал для себя обязательным молчать об этом и сам предсказал, что вопрошавшие оракул будут казнены. Его доставили на родину в Эфес и там отрубили голову, так что и он в свой смертный час испытал, что из всех преступлений самое тяжкое — это несправедливость судьи. ⁴³ В сети преступного коварства был вовлечен и Диоген. То был человек знатного рода, больших дарований, блестящий судебный оратор, располагавший к себе всех приятностью обращения, недавно еще правитель Вифинии. Его казнили, чтобы конфисковать его богатое состояние. ⁴⁴ В большую беду попал также и Алипий, бывший викарий Британии^[6], человек кроткого нрава, вышедший уже в отставку — и сюда протянула свои руки неправда. Вместе со своим сыном Гиероклом, богато одаренным юношей, он был обвинен в колдовстве. Обвинителем против него выступил только один человек низкого происхождения, некто Диоген. Его подвергли всяческим мучениям, чтобы добиться слов, угодных государю, или, правильнее говоря, виновнику обвинения. Когда уже не оставалось на его теле живого места для пытки, он был сожжен живым. А сам Алипий после конфискации имущества был сослан в изгнание. Счастливый случай спас его сына, которого уже вели на казнь, и возвратил отцу.

2

¹ Во все это время Палладий, открывший эту череду бедствий, который, как я раньше говорил, взят был под стражу Фортунацианом и был готов на все уже по своему низкому происхождению, нагромождал одну гибель на другую и повсюду распространял слезы и горе. ² Получив возможность предъявлять всем, кому ему будет угодно без различия состояний, обвинения в занятиях колдовством, как сведущий в выслеживании следов диких зверей охотник, опутал он многих своей гибельной сетью, обвиняя одних в причастности к колдовству, других в связи с лицами, повинными в оскорбления величества. ³ И чтобы не оставить женам времени оплакать своих несчастных мужей, немедленно посланы были агенты, которые, наложив печати на двери домов, во время обыска у приговоренного к казни подсовывали какие-нибудь старушечьи заклятия или издевательские любовные рецепты, рассчитанные на то, чтобы погубить невиновных. В суде, где ни закон, ни религия, ни справедливость не отличали истины от лжи, зачитывались эти документы, и этих людей, даже не допуская до защиты, после конфискации имущества, хотя за ними не было никакого проступка, безразлично, молодых или стариков, истерзав предварительно на пытках, на носилках уносили на казнь. ⁴ Следствием этого было то, что по всему Востоку, в страхе перед подобными бедствиями, каждый предавал огню свою библиотеку. Такой обуял всех ужас! Одним словом, мы все в то время топтались как будто в киммерийском мраке, страшась одинаковой участи с гостями сицилийского тирана Дионисия: насыщаясь яствами, более страшными, чем самый голод, они трепетали перед угрожавшими их затылкам мечами, которые были привязаны на конском волосе и спускались с потолка той залы, где они возлежали за столом^[7].

⁵ Тогда же было возбуждено обвинение против Бассиана, принадлежавшего по происхождению к высшей знати, который состоял на службе в звании нотария первого ранга, в том, будто он пытался узнать, кто будет императором. Хотя он уверял, что искал предсказания относительно пола будущего своего ребенка, но лишь старания его влиятельной родни, заступившейся за него, спасли его от смерти, а его огромное состояние было конфисковано.

⁶ Еще раздавался грохот разрушения стольких знатных домов, когда в сотрудничестве с Палладием Гелиодор, этот дьявольский зачинщик всех бедствий, математик^[8], как гласила молва в народе, вследствие тайных соглашений, исходивших из дворца, уже готов был высунуть свое смертоносное жало: всякого рода любезностями побуждали его выдать то, что он знал или выдумывал. ⁷ Самым заботливым образом его кормили изысканными яствами, снабжали большими суммами денег на подарки блудницам; он появлялся там и сям, выставляя повсюду свою безобразную рожу, и всем внушал ужас. Его наглость возросла еще более, потому что он был, согласно собственному желанию, прикомандирован к сералю и состоял во главе спальных служб; имея туда открытый доступ, он охотно рассказывал там о приговорах отца отечества,  которые грозили гибелью многим. Он был адвокатом, и через него получал Валент указания, что ему следует сказать в начале речи, чтобы легче достигнуть успеха и произвести эффект, и какими изысканными фигурами надлежит отделать блестящие ее места.

⁹ И так как было бы слишком долго перечислять то, что совершил этот палач, я расскажу только про одно, с какой дерзкой наглостью он напал на самых столпов патрициата. Непомерно возгордившись от тайных бесед с придворными, о чем я упоминал, и будучи открыт по своей низости для подкупа ради любого злодеяния он донес на братьев Евсевия и Гипатия, блистательно отправлявших вместе консульский сан^[9], родственников императора Констанция по первому его браку^[10], будто они стремятся к верховной власти, строят планы относительно ее достижения и предприняли некоторые действия в этом направлении; это он и выставлял в качестве причины путешествия, которое он выдумал, и прибавлял, будто у Евсевия имеется даже наготове императорское облачение. ¹⁰ С жадностью ухватился за это свирепый и жестокий государь, считавший, что ему позволено все, даже несправедливое, почему и не следовало бы ему ничего позволять. Он приказал привести всех, на кого указывал с полной свободой обвинитель, освобожденный от действия законов, и распорядился начать следствие.

¹¹ Долго пытались выяснить истину заключением и узами. Тот негодяй стоял на своем в своих коварных хитросплетениях; но и тяжелые пытки не могли вынудить признания, и было совершенно ясно, что эти люди далеки от подобного рода преступлений. И однако клеветник пользовался по-прежнему почтением, а те люди были наказаны штрафом и изгнанием. Вскоре, впрочем, они были возвращены с возмещением штрафа и сохранением прежних санов и почетных отличий.

¹² Однако и после этого дела, которое должно бы было заставить одуматься, действовали столь же решительно и беззастенчиво, и наш не в меру властный государь не понимал, что разумный человек не должен даже в отношении своих врагов добровольно идти на злодейства и что нет ничего столь дикого, как соединение свирепого характера с гордым высокомерием верховной власти.

¹³ Но когда умер Гелиодор — неизвестно, от болезни, или от насилия (не хотел бы сказать этого, если бы само дело не говорило), приказано было идти в трауре перед гробом, который несли простые носильщики, многим сановным лицам и среди них и братьям-консулярам (Евсевию и Гипатию). ¹⁴ В этом случае обнаружилось еще определеннее все умственное убожество императора: хотя его умоляли успокоиться в неутешном горе, но он остался непреклонен, так что казалось, будто он залил воском свои уши, собираясь плыть мимо утесов сирен. ¹⁵ Когда, наконец, настойчивые просьбы его уломали, он все-таки приказал, чтобы одни с непокрытой головой и босыми ногами, а другие — со скрещенными руками шли впереди погребального кортежа этого палача. Теперь даже ужасно вспомнить, в каком унижении оказалось столько людей высшего звания и прежде всего — бывших консулов, после того как они были отличены жезлом, трабеей, занесением в фасты их имен, ставших известными всему миру. ¹⁶ Первый среди них — наш Гипатий, с отроческих лет блиставший добродетелями, муж разума и совета, поверявший все свои поступки абсолютным мерилом благородства; он приумножил своей славой знаменитость предков и достойными удивления делами своей префектуры, которую исправлял два раза, принес честь своему потомству на грядущие времена.

¹⁷ В то же время Валент присоединил к прочим своим достохвальным деяниям следующее: он, отличавшийся такой жестокостью, что с нетерпением ожидал окончания смертью медлящей кары, оставил безнаказанным некоего трибуна Полленциана, совершившего чудовищный поступок. Тот был уличен и сознался в том, что, разрезав живот живой женщины и вынув оттуда плод, с заклинанием духов дерзнул вопрошать о смене государя. Но в память прежних близких отношений император, невзирая на ропот всех слоев общества, сохранил ему жизнь, оставил за ним значительное его состояние и позволил сохранить беспрепятственно прежний чин на службе.

¹⁸ О благодетельное образование, благоволением неба предоставленное счастливцам, как часто ты перевоспитывало и дурные от природы характеры! Сколько добра ты могло бы совершить в те темные дни, если бы благодаря тебе Валент мог знать, что власть есть, по определению философов, не что иное, как забота о благосостоянии другого, что добрый правитель должен ограничивать свое имущество, бороться с порывами страсти и с побуждениями сильного гнева и знать, как говорил диктатор Цезарь, что воспоминание о жестокости — плохая опора в годы старости. А потому, когда приходится произнести приговор относительно жизни человека, который является частью мира и дополняет до целого число живых существ, следует долго и много помедлить и никогда не допускать поспешности в деле, которое непоправимо. Известный пример тому дает древность. ¹⁹ На суде проконсула Азии Долабеллы в Смирне одна женщина созналась, что отравила собственного сына и мужа за то, что они избили ее сына от другого брака. Когда во время повторного разбирательства совет проконсула, на рассмотрение которого дело было передано по закону, колебался, следует ли смотреть на это как на месть, или как на злодейство, обвиняемую отправили в афинский Ареопаг, к строгим судьям, справедливый приговор которых разрешал, как гласят предания, даже раздоры богов. Рассмотрев дело, Ареопаг приказал женщине явиться с ее обвинителем через сто лет, чтобы не пришлось ни оправдать отравительницу, ни покарать мстительницу за родичей. Итак, не считается никогда слишком запоздалым применение крайней меры.

²⁰ При всех описанных несправедливостях и позорных следах пыток, оставшихся на теле живых свободных людей, бодрствовало недремлющее око Справедливости, судьи и вечного мстителя за человеческие деяния. Последние проклятия убитых, возбуждая своими справедливыми жалобами вечного бога, зажгли факел Беллоны, чтобы подтвердить правильность оракула, предсказавшего, что никакое преступление не остается безнаказанным.

²¹ Пока в Антиохии во время свертывания военных действий персами совершались описанные внутренние бедствия. Фурии, сотворив все эти многообразные несчастья, выступили грозной толпой из этого города и обрушились на всю Азию. Это случилось следующим образом. ²² Некто Фестин из Тридента, человек самого низкого и неизвестного происхождения, попал в большую милость у Максимина, который полюбил его как брата и сделал своим товарищем и сотрудником. По решению судеб он переехал на Восток, был правителем Сирии, магистром канцелярии рескриптов, оставил доказательства своей мягкости и уважения к законам и, получив управление Азией в звании проконсула, плыл, как говорится, на полных парусах в гавань славы. ²³ Слыша, что Максимин стал врагом всех хороших людей, он иногда и сам порицал его поступки, называл их постыдными и бесчестными. Но когда он узнал, что казни невинных возвысили этого недостойного человека до префектуры, то почувствовал жажду совершить подобное и достигнуть того же. И, словно актер, вдруг сменивший маску, воспылав страстью вредить другим, он стал выступать со злыми выслеживающими глазами, предполагая, что тотчас достигнет префектуры, если и сам запятнает себя казнями невиновных. ²⁴ Он совершил много различных жестоких, выражаясь мягко, проступков, но достаточно привести некоторые, получившие всеобщую известность, в которых он подражал тому, что совершено было в Риме. Действия, как дурные, так и хорошие, повсюду остаются такими же, хотя и различаются по степени. ²⁵ Некоего философа Керания, человека заслуженного, он замучил пытками до смерти лишь за то, что в личном письме к жене тот сделал приписку по-гречески: «А ты думай, да не забудь набить подушку» — это обычная поговорка, когда обращают внимание собеседника на какое-либо более важное дело. ²⁶ Одну простую старуху, которая умела лечить перемежающуюся лихорадку невинным заговором, он казнил как преступницу, хотя она с его ведома и по его приглашению вылечила его собственную дочь. ²⁷ В бумагах одного почтенного горожанина, которые было приказано просмотреть по какому-то делу, отыскался гороскоп некоего Валента. Привлеченный к ответственности, он протестовал против клеветы, когда его упрекали в том, что он осведомлялся о гороскопе государя, давал обещание с полной достоверностью свидетельств доказать, что у него был брат Валент, который давно уже умер. Но не стали ожидать выяснения истины, и он был замучен на пытке. ²⁸ В одной бане увидели юношу, который прикасался к мраморной облицовке пальцами обеих рук, каждым по очереди, и затем к своей груди и пересчитывал при этом семь гласных букв (греческой азбуки), считая это целебным средством против боли желудка. Его отвели в суд и после пыток отрубили голову.

3

¹ Если я от этих ужасов обращу свое перо к Галлии, то нарушу порядок и последовательность событий, так как и там я встречу того же Максимина, уже в звании префекта; этот человек, пользуясь широкими полномочиями своего сана, являлся злым гением императора, омрачавшего доставшуюся ему верховную власть жестоким произволом. Читатель, принимая к сведению то, что я сообщаю, может сам сделать отсюда вывод об остальном, о чем я умалчиваю, и как благоразумный человек не вменить мне в вину, что я не охватил в своем повествовании всего того, что натворили злые советы преувеличением преступлений. ² Суровый от природы Валентиниан постепенно все более и более подпадал под власть этого своего недостатка, который враждебен оправданным решениям. По прибытии Максимина, когда уже никто не склонял его к лучшему и не удерживал, Валентиниан переносился как бы под напором волн и бурь от одного ужаса к другому, так что, когда он раздражался, часто менялся его голос, походка, выражение и сам цвет лица. Из множества имеющихся вполне достоверных подтверждений этого достаточно будет привести несколько.

³ Одному юноше из тех, что зовутся педагогианами^[11], было приказано держать на охоте спартанского пса и наблюдать за выгоняемой на охотников дичью. Он спустил пса раньше времени, так как тот бросился на него, пытаясь вырваться и стал его кусать. За это он был бит палками до смерти и в тот же день погребен. ⁴ Начальника оружейного завода, который принес ему великолепно отполированный панцирь и ожидал за это награды, он приказал казнить за то, что это железное изделие весило несколько меньше, чем он предписывал. Одного христианского священника из Эпира он приказал казнить за то, что тот дал убежище^[12] Октавиану, бывшему проконсулу …а доносчик получил разрешение, хотя и спустя некоторое время, вернуться восвояси. ⁵ Конюший Константин позволил себе обменять несколько предназначенных для армии лошадей из числа тех, для получения которых он был послан на Сардинию, и по приказу императора был за это побит до смерти камнями. Популярный в ту пору возница Афанасий возбудил подозрения императора своими легкомысленными поступками, так что тот пригрозил, что прикажет сжечь его живым, если он позволит себе что-нибудь подобное. Немного времени спустя он был обвинен в колдовстве и император приказал сжечь его живым, не будучи нисколько снисходителен к этому любимцу публики. ⁶ Африкан, усердно занимавшийся адвокатурой в Риме, после управления одной провинцией, стал просить о назначении в другую. Когда об этом подал ходатайство за него магистр конницы Феодосий, благочестивый государь ответил такими грубыми словами: «Иди, комит, и перемени голову тому, кто хочет переменить провинцию». И по этому приговору погиб человек, обладавший даром красноречия, который стремился, как и многие другие, повыситься в ранге. ⁷ Некто, заслуживавший презрения самим своим ничтожеством, обвинял Клавдия и Саллюстия, служивших в легионе иовиев и достигших чина трибуна, в том, будто они высказывались в пользу Прокопия, когда тот выступил претендентом на императорскую власть. Хотя самое тщательное следствие ничего не выяснило, император поручил производившим дознание магистрам конницы отправить Клавдия в ссылку, а Саллюстия приговорить к смерти, обещав при этом помиловать его, когда его будут вести на казнь. Как было условлено, так и сделали; но Саллюстий не ушел от смерти, а Клавдий только после кончины Валентиниана был освобожден из горестной ссылки (пропуск) хотя они и весьма часто подвергались пытке. ⁸ Один за другим следовали допросы, некоторые умерли, замученные чрезмерными пытками, но даже следа преступлений, о которых был донос, не было обнаружено. В этом деле даже протекторы, которых посылали для производства ареста, были биты, вопреки обычаю, палками.

⁹ Ужас охватывает, если перечислять все по отдельности, и в то же время я опасаюсь, чтобы не показалось, что я намеренно отыскивал проступки государя, который в других отношениях обладал большими достоинствами. Но было бы неправильно обойти или умолчать следующий факт. У него были две свирепые медведицы, любительницы человеческого мяса. Золотая Крошка и Инноценция (Невинность). Он относился к ним с такой заботой, что клетки их поместил возле своей спальни, приставил к ним надежных сторожей, которые должны были следить за тем, чтобы злобная ярость этих зверей не ослабела по какой-нибудь случайности. Инноценцию, в конце концов, за ее заслуги он выпустил на свободу в лес, после того как на его глазах совершено было погребение немалого числа трупов растерзанных ею людей.

4

¹ Таковы доказательства, которые с полной очевидностью изобличают то, что по характеру он был весьма жесток. А что касается бдительности в делах государственных, то тут его ни в чем не упрекнет никто, даже самый непримиримый противник, так как нельзя не признать, что большая заслуга — управляться с варварами при помощи военной силы, чем изгонять их из пределов государства. И когда он дал (пропуск) и каждый враг, движения которого усматривали со сторожевых постов, падал под римским оружием.

² Среди многообразных забот он придавал чуть ли не первоочередное значение тому, чтобы захватить живым, силой или хитростью, царя Макриана, как незадолго до этого поймал Юлиан Вадомария. Пока многократно менялись наши планы в отношении Макриана, он уже поднимался на нас со своими возросшими силами. Приняв меры согласно этому замыслу и обстоятельствам времени, узнав из показаний перебежчиков, где можно неожиданно захватить вышеназванного Макриана, Валентиниан, соблюдая всю возможную тишину, чтобы кто-либо не мешал в наводке моста, соединил на судах оба берега Рейна. ³ Магистр пехоты Север выступил с передовым отрядом в местность Маттиакских вод^[13]; но из-за малочисленности своего отряда, побоялся идти дальше и сделал остановку, опасаясь, что если он не будет в состоянии оказать сопротивление, то напор множества вражеских сил его раздавит. ⁴ Тут ему случайно попались навстречу торговцы^[14], которые вели на продажу рабов; опасаясь, что через них может быстро распространиться весть о том, что они видели, он предал всех их смерти, отняв их товар. ⁵ Приободрившись благодаря прибытию больших сил, вожди на самое короткое время задержались в лагере. Ни у кого не было ни вьючной лошади, ни палатки, кроме императора, да и тому заменяли палатку попоны. Задержавшись немного на месте из-за ночной темноты, они двинулись дальше со знакомыми с местностью проводниками. Коннице приказано было идти впереди под командой Феодосия (пропуск) ему помешал шум, поднятый своими же людьми, хотя он постоянно внушал им воздерживаться от грабежей и поджогов, но не мог этого добиться. Треск огня и нестройные крики разбудили телохранителей Макриана, которые, догадавшись в чем дело, посадили царя на легкую повозку и увезли его в безопасное место по узкой тропе среди крутых высот. ⁶ Так не удалось это дело Валентиниану не по его вине и не по вине вождей, а вследствие своеволия солдат, которое многократно приносило тяжкие бедствия римскому государству. Предав огню земли врага до пятнадцатого милевого столба, император огорченный вернулся в Тревиры. ⁷ Там он, как лев, от которого убежал олень или коза, скрежетал голодными зубами, и, пользуясь тем, что паника рассеяла варваров, поставил вместо Макриана царем буцинобантов, аламаннского племени, сидевшего напротив Могонциака, Фраомария. Вскоре однако, поскольку недавний набег совершенно опустошил эту область, он перевел его в Британию и назначил в должности трибуна командиром аламаннского легиона, который в ту пору отличался многочисленностью и силами. Точно также он предоставил военное командование Битериду и Гортарию, знатным людям из того же племени. Но на Гортария вскоре был сделан донос дуксом Германии Флоренцием о том, что он состоит в изменнической переписке с царем Макрианом и варварской знатью. После того как это подтвердилось под пыткой, он был предан казни огнем.

5

¹ Теперь… я считаю уместным описать события (имевшие место в Африке) в непрерывном изложении, во избежание неясности, которая может возникнуть, если вставлять рассказы о других событиях, другого характера и совершавшихся в разных местах.

² Нубель, один из самых могущественных царей мавров, оставил, умирая, несколько сыновей, как законных, так и рожденных от наложниц. Один из последних, Замма, который пользовался расположением комита Романа, был коварно убит своим братом Фирмом. Это вызвало раздоры и войны. Комит, который с большим рвением спешил отомстить за его смерть, принял устрашающие меры на погибель убийце. Ходили упорные слухи, что к этому делу с большим вниманием относится двор, что донесения Романа, в которых он возводил на Фирма жестокие обвинения, охотно принимались и были прочитаны государю, причем многие придворные относились к ним с полным сочувствием. А те представления, которые делал через своих людей Фирм ради своего спасения, хотя и доходили до двора, но долго не доводились до сведения императора, так как Ремитий, тогдашний магистр оффиций, родственник и друг Романа, заявлял, что при наличии более важных и настоятельных дел докладывать такие излишние мелочи можно лишь при удобном случае.

³ Когда мавр понял, что его защитительные писания намеренно скрывают и почувствовал себя в крайней опасности, так как, из-за утаивания того, что он мог сказать в свою защиту, могли изречь над ним смертный приговор как над опасным бунтарем и предать смерти, то отпал от империи и (собрал) вспомогательные силы …для опустошения (наших провинций?)… ⁴ Поэтому, чтобы не дать вырасти силам непримиримого врага, был отправлен магистр конницы Феодосий с небольшим отрядом войска^[15]. То был человек, доблести которого в ту пору выделялись своим блеском среди других как недосягаемые. Он был подобен из древних — Домицию Корбулону и Лузию ; первый из них при Нероне, а второй в правление Траяна прославились многими славными деяниями. ⁵ И вот он выступил с добрыми предзнаменованиями из Арелата^[16], сделал переезд по морю с находившимся под его командованием флотом, и, предупредив слух о своем выступлении, пристал к берегу Ситифенской Мавритании в местности, которую местные жители называют Игильгитан^[17]. Там он случайно застал Романа, принял его любезно, сделал ему некоторое внушение по поводу того, что вызывало у него опасения, и отослал для организации сторожевых постов и пикетов на границе. ⁶ Когда тот отправился в Кесарийскую Мавританию, Феодосий послал Гильдона, брата Фирма, и Максима арестовать Викентия, который, будучи викарием Романа, был участником его высокомерных деяний и казнокрадства. ⁷ Дождавшись, наконец, своих солдат, которых задержала долгая переправа через море, Феодосий поспешил в Ситифис и приказал протекторам взять под стражу Романа с его свитой. Находясь в этом городе, он чувствовал себя в большой тревоге и придумывал про себя всякие способы, которыми можно было ему вести по сожженным зноем землям привычных к холоду солдат и победить врага, привычного к постоянным передвижениям, совершавшего внезапные набеги и скорее полагавшегося на тайные засады, чем способного вступить в правильное сражение.

⁸ Когда узнал обо всем этом Фирм сначала по неопределенным слухам, а затем и по вполне надежным сообщениям, то, смущенный прибытием этого испытанного вождя, он стал через послов просить прощения и забвения прошлого; отправил он и письмо, в котором объяснял, что не по собственному побуждению дошел до того, что сам считал преступным, но его толкнули на это произвол и несправедливость, и брался доказать это. ⁹ Прочитав письмо и дав обещание не начинать военных действий, если будут предоставлены заложники, Феодосий продолжал путь с целью провести смотр легионов, на которые была возложена охрана Африки, в Панхарианский пост, где им приказано было собраться. Там он приободрил войска речью, исполненной достоинства и разума; вернулся затем в Ситифис, собрал там местных солдат, соединил их с теми войсками, которые привел с собой, и, не медля, поспешил как можно скорее выступить в поход. ¹⁰ Помимо многих других прославивших его распоряжений особую популярность принесло ему запрещение выдавать провиант войску населению провинции, причем он заявил с благородной гордостью, что жатвы и хлебные запасы неприятеля являются житницами доблестных солдат.

¹¹ Сделав такое распоряжение на радость земледельцам, он продвинулся до города Тубусупта, расположенного близ Ферратского хребта, и отказался принять второе посольство Фирма, так как оно не привело с собой, вопреки уговору, заложников. С осторожностью разведав здесь все, как того требовало время и место, он устремился быстрым маршем на племена тиндензиев и масиниссензиев, которые знали только легкое вооружение и имели предводителями Масцизеля и Дия, братьев Фирма. ¹² Когда эти быстрые враги были уже на виду, с той и с другой стороны понеслись сначала тучи стрел, а затем завязалась жесточайшая сеча. Среди стонов умирающих и раненых слышались воющие вопли пленных варваров. По окончании боя было разграблено и предано огню много селений. ¹³ Особенно тяжкому разорению, которое было произведено самым жестоким образом, подверглось имение по имени Пéтра. Владелец его, Сальмаций, брат Фирма, отстроил его наподобие города. Приободрившись от этого успеха, победитель занял с чрезвычайной быстротой город Ламфокту, лежавший на границе между двумя вышеназванными племенами. Там Феодосий разместил большой запас провианта, чтобы иметь возможность отдать приказ подвести его с близкого пункта, если бы при продвижении вглубь страны пришлось попасть в пустынные местности. Между тем Масцизель, восстановив свои силы, привел подкрепление от соседних племен и попытал счастья в новой битве с нашими. Но он потерпел тяжкий урон и сам едва спасся от смерти, и то лишь благодаря быстроте своего коня.

¹⁵ Фирм, надломленный печальным исходом обеих битв и пораженный в самое сердце, чтобы не оставить неиспробованным последнего средства, отправил посольство из священников христианского обряда с заложниками, чтобы просить мира. Послы были приняты благосклонно, и так как они обещали доставить нужный войску провиант, как им было приказано, то вернулись с милостивым ответом. Отправив вперед дары, мавр смело направился к римскому вождю верхом на коне, который мог выручить его в сомнительных случаях. Когда он приблизился, то блеск знамен и грозное лицо Феодосия поразили его: он соскочил с коня и, склонив шею, почти пригнулся к земле, порицал в слезных выражениях свою опрометчивость и молил о мире и прощении. ¹⁶ Феодосий встретил его ласково и облобызал, так как это входило в его планы, и Фирм совершенно приободрился, доставил провиант в достаточном количестве и, оставив несколько своих близких в качестве заложников, удалился, чтобы, согласно договору, возвратить пленных, которых он захватил в самом начале волнений. И действительно, через два дня после этого он без промедления очистил город Икозий, об основателях которого я говорил выше^[18], и, как было ему приказано, возвратил военные знамена, жреческую корону^[19] и все остальное, что он захватил.

¹⁷ Затем наш вождь вошел в город Типозу, и когда послы мазиков, присоединившихся к Фирму, смиренно молили о прощении, дал им гордый ответ, что он немедленно двинется с войском против них за их измену. ¹⁸ Страх перед грозившей им опасностью привел их в оцепенение. Феодосий приказал им отправляться восвояси, а сам продолжал путь в Цезарею, город некогда богатый и знаменитый, о происхождении которого я также подробно рассказал при описании Африки. Когда он вступил в этот город, его взорам представилось зрелище страшного пожарища и торчащие повсюду камни, поросшие мхом. Поэтому он распорядился, чтобы первый и второй легионы временно расположились там и приказал людям расчистить кучи мусора и держать охрану, чтобы город не подвергся новому нападению варваров.

¹⁹ Когда достоверные и не раз подтвержденные слухи разнесли весть об этих успехах Феодосия, правители провинций и трибун Викентий вышли из убежищ, куда они укрылись, и, освободившись, наконец, от страха, поспешно явились к вождю, который находился тогда в Цезарее. Встретив и приняв их с любезным вниманием, он удостоверился точным исследованием, что Фирм под видом страха и покорности питает тайный замысел напасть с внезапностью бури на войска, не опасавшиеся теперь никаких враждебных действий. ²⁰ Поэтому, выступив из Цезареи, он двинулся к городу Сугабарриту, расположенному на склоне Трансцелленских гор. Там он нашел солдат четвертой когорты сагиттариев, которая перешла на сторону бунтовщика. Чтобы показать, что он довольствуется мягким наказанием, он перевел их всех в низший разряд солдат и приказал отправиться в Тигавии как им, так и части Константинова легиона вместе с их трибунами, из которых один возложил на голову Фирма свою шейную цепь вместо диадемы. ²¹ В это время вернулись Гильдон и Максим и привели с собой в оковах Беллена, одного из царевичей мазиков, и Фериция, начальника племени: они поддерживали дело возмутителя общественного спокойствия… ²² Когда названные выше отряды явились, согласно приказу, он вышел при первых лучах солнца и, увидев, что они окружены войсками, сказал такие слова: «Верные товарищи! Как по вашему мнению надлежит поступить с этими преступными изменниками?» Раздался крик с требованием кровавой кары, и он выдал солдатам служивших в Константиновом легионе на казнь по древнему обычаю; старшим из сагиттариев он отсек руки, а остальных покарал смертью. Он действовал по примеру строгого командира Куриона, сломившего этим видом казни ярость дарданцев, которая несколько раз возрождалась, наподобие голов Лернейской гидры. ²³ Но зложелательные хулители, относясь с похвалой к тому древнему деянию, порицают поступок Феодосия, как суровый и жестокий; они говорят, что дарданцы были ожесточенными врагами и понесли справедливую кару, а что с этими солдатами, находившимися на нашей службе, которые оказались виновны в одном лишь проступке, надлежало поступить мягче. Но я должен указать им на то, что они, может быть, и сами знают, а именно, что эта когорта была опасна как своим проступком, так и самим примером. ²⁴ Вышеназванных Беллена и Фериция, которых доставил Гильдон, и трибуна сагиттариев Курандия он приказал казнить, потому что последний и сам никогда не хотел нападать на врага и не побуждал к тому своих солдат. В своем образе действий Феодосий следовал лишь изречению Цицерона: «Спасительная строгость лучше, нежели пустая видимость мягкосердечия»^[20].

²⁵ Выступив оттуда, он разбил при помощи таранов поселение, называющееся Гайонатис, окруженное крепкой стеной, которое служило самым безопасным убежищем для мавров. Все жители были перебиты и стены сравнены с землей. Двинувшись затем к крепости Тингису и пройдя через Анкорарские горы, он напал на мазиков, которые собрались здесь со всеми своими силами и уже обменивались с нашими тучей стрел ²⁶ Обе стороны начали наступать друг на друга, и хотя мазики — народ воинственный и выносливый, но они не сломили наших сил и оружия и, будучи несколько раз отбиты с большим уроном, разбежались в позорном страхе. Бросившиеся бежать были перебиты за исключением тех, которые, найдя возможность уйти, смиренно молили о прощении и получили его, так как обстоятельства этого требовали. ²⁷ Суггена, их предводителя …преемнику Романа он приказал отправиться в Ситифенскую Мавританию с поручением организовать охрану, чтобы провинция не подвергалась нападениям. Сам же он, став еще смелее от своих удач, пошел на племя музонов. Эти грабители и убийцы присоединились к Фирму, который, как они того ожидали, вскоре должен был стать еще могущественнее.

²⁸ Продвинувшись на некоторое расстояние вперед, до города Адды, Феодосий узнал, что много племен, хоть и различных по образу жизни и языку, но объединенных в единодушном порыве, собираются начать ожесточенную войну; побуждала же их к этому обещанием больших наград сестра Фирма по имени Кирия, которая, обладая большими богатствами и проявляя женский задор, решила помочь самым энергичным образом своему брату.

²⁹ Поэтому Феодосий опасался принять неравный бой и не рисковал в битве своего небольшого отряда с несчетным множеством — под его командой было 3,500 человек — потерять всех своих людей, он боролся с двумя чувствами: стыдом перед отступлением и жаждой битвы, но напиравшие на него несметные полчища заставили его отступить. ³⁰ Такой исход чрезвычайно воодушевил варваров и они упорно преследовали его… он бы и сам погиб, и потерял весь свой отряд, если бы нестройно наступавшие варвары, увидав издали вспомогательный отряд мазиков с несколькими римлянами впереди, не подумали, что против них выступает большая армия; они обратились в бегство и открыли нашим занятые ранее проходы. ³¹ Так Феодосий вывел невредимыми своих солдат. Прибыв в селение Мазук, он сжег живыми несколько дезертиров, искалечил других по примеру сагиттариев, которым отсекли правые руки, и в феврале прибыл в Типату. ³² Пробыв здесь подольше, он действовал, как тот древний «медлитель», надеясь, если представится случай, раздавить воинственного и столь опытного в метании стрел врага скорее при помощи разумных военных хитростей, нежели в опасных схватках. ³³ При этом он не упускал случая послать опытных в искусстве убеждать посредников к окрестным племенам: байурам, кантаврианам, анастоматам, кафанам, даварам и другим, чтобы привлечь их к союзу страхом ли, или деньгами, а подчас и обещанием оставить безнаказанными их набеги …сокрушая напор врага двусмысленным образом действий и промедлением, с тем чтобы его раздавить, как некогда Помпей Митридата.

³⁴ Предвидя нежелательный результат своего дела, Фирм, хотя силы, которыми он располагал для защиты, были очень значительны, покинул свое войско, которое собрал за огромные деньги, и воспользовавшись ночным временем для того, чтобы скрыться, проник в отдаленные Капрариенские горы, недоступные вследствие крутизны своих скалистых громад. ³⁵ Его тайный уход имел следствием то, что его войско рассеялось и, расходясь по частям без командира, предоставило нашим возможность проникнуть в его лагерь. Разграбив лагерь и перебив тех, кто оказывал сопротивление, или взяв их в плен, наш осмотрительный вождь опустошил окрестности, и поставил над племенами, через территории которых он проходил, правителей испытанной верности. ³⁶ Это неожиданное и столь смелое наступление так устрашило изменника, что он искал спасения в быстром бегстве в сопровождении лишь нескольких рабов, и чтобы не встретить в чем-либо помехи, бросил свой багаж с драгоценностями, которые он до этого увез. Его жена устала в постоянных передвижениях и… ³⁷ Феодосий не давал пощады никому из появлявшихся и, приободрив своих солдат лучшим довольствием и выдачей жалованья, разбил в легкой стычке капрариензиев и абаннов и подошел к городу… узнав от надежных вестников, что варвары заняли уже горы, которые воздымались высоко вверх, образуя со всех сторон обрывы, доступные только для местных жителей, очень хорошо знакомых с местностью, он отступил и тем дал возможность неприятелю усилиться во время перерыва военных действий, хотя и краткого, за счет больших вспомогательных войск соседних с ними эфиопов. ³⁸ Огромными скучившимися массами с ужасным криком бросились они в бой, не щадя своей жизни, и грозным видом неисчислимых отрядов навели на него страх и вынудили отступить. Но вскоре бодрое настроение восстановилось, Феодосий вернулся с обильным запасом провианта, войска построились густыми рядами и, грозно размахивая щитами, дали отпор врагу. ³⁹ И вот, хотя наши манипулы, опирая о колено свои щиты, были готовы броситься на варваров, поднимавших страшный шум своим оружием, однако Феодосий, как осторожный и предусмотрительный боевой человек, не решился дать сражение из-за малого числа своих солдат: смело выступая в боевом строю, он повернул бестрепетно путь к городу Конто, где Фирм разместил наших пленных в расчете на то, что город этот лежит в стороне и расположен на крутой горе. Освободив всех пленных, Феодосий по своему обычаю применил строгие меры наказания к изменникам и приверженцам Фирма.

⁴⁰ Пока он вел эти удачные действия с помощью верховного божества, надежный лазутчик сообщил ему, что Фирм бежал к племени исафлензиев. С целью потребовать выдачи его, брата его Мазуки и остальных родственников, Феодосий вступил в пределы этого племени и так как не мог добиться выдачи, то объявил войну. ⁴¹ Произошел жаркий бой. Яростный выше всякой меры напор варваров он отразил только тем, что выстроил свою боевую линию полукругом. Исафлензии подались под напором теснивших их отрядов, их пало очень много. Сам Фирм, хотя и бился с ожесточением и не раз бросался на прямую гибель, бежал на своем коне, привычном носиться по скалам и утесам, а брат Фирма Мазука был ранен и взят в плен. ⁴² Феодосий приказал отправить его в Цезарею, где он оставил следы своих злодеяний; но тот сам раскрыл шире свою рану и скончался. Его отрубленную голову доставили в вышеназванный город при великом ликовании населения. ⁴³ Затем Феодосий, после того как было таким образом подавлено восстание исафлензиев, покарал его племя тяжкими наказаниями, как требовала того справедливость. Так, он предал казни огнем влиятельного гражданина Эвазия, его сына Флора и некоторых других, которые были полностью уличены в том, что тайно оказывали помощь нарушителю мира.

⁴⁴ Продолжая затем свой поход вглубь страны, Феодосий с большим воодушевлением двинулся против племени юбаленов, откуда, как он узнал, был родом отец Фирма, Нубель; но высота гор и извилистые теснины заставили его остановиться. Он правда, напал на врага, перебил много народа и открыл себе путь, но так как опасался горных высот, где легко можно было устроить засаду, то отступил в Авдиенскую крепость, не потеряв ни одного человека. Там сдалось ему дикое племя иезалензиев и обещало доставить вспомогательный отряд и провиант.

⁴⁵ Радуясь этим славным успехам, наш превосходный полководец с удвоенным воодушевлением двинулся против самого виновника возмущения и поэтому сделал продолжительную остановку возле укрепления, называющегося Медиан, рассчитывая путем различного рода переговоров уладить дело так, чтобы ему выдали мятежника. ⁴⁶ Среди этих забот и тревог он узнал, что враг опять вернулся к исафлензиям. Не медля, как и прежде, он сделал на них быстрый набег. Ему навстречу выехал царь Игмазен, влиятельный и могущественный в тех местах человек, и дерзко задал ему вопрос: «Из какого ты места и за каким делом ты сюда явился? отвечай». Грозно взглянул на него Феодосий и сказал строгим тоном: «Я комит Валентиниана, владыки круга земного, и послан я, чтобы уничтожить зловредного разбойника. Если ты мне его не выдашь тотчас, то, согласно повелению непобедимого императора, ты погибнешь вместе с твоим племенем». Услышав эти слова, Игмазен разразился бранью на полководца и удалился в гневе и печали. ⁴⁷ На рассвете следующего дня выступили вперед с той и другой стороны боевые силы в грозном воодушевлении. Варвары выставили на самом строе 20 тысяч человек, скрыв в тылу вспомогательные отряды, чтобы неожиданно окружить наших, когда они мало-помалу поднимутся на гору. К ним присоединилось много вспомогательных сил от иезалензиев, которые, как я упоминал, обещали нашим помощь и провиант. ⁴⁸ Напротив, римляне, хоть и очень немногочисленные, но в возбуждении отваги и в гордом сознании прежних побед, сплотив ряды на флангах, тесно сдвинули свои щиты наподобие черепахи и дали отпор, не отступая ни на пядь. Битва тянулась от восхода солнца до конца дня. Незадолго до вечера появился Фирм на высоком коне и, распустив пошире пурпурный плащ, громким голосом убеждал солдат, чтобы они, если хотят спастись от опасности, в которую попали, воспользовались случаем и выдали Феодосия, которого он при этом называл свирепым, суровым и жестоким изобретателем казней. ⁴⁹ Эти неожиданные возгласы одних побудили биться еще ожесточеннее, а других соблазнили оставить бой. Когда настала ночь и устрашающий мрак скрыл обе стороны, Феодосий вернулся в Дуодиенское укрепление и сделал смотр солдатам; тех из них, которые из страха или вследствие речей Фирма оставили бой, он предал разным казням: одним отрубил правые руки, других сжег живыми.

⁵⁰ Охранные караулы он расставил самым внимательным образом, и, когда варвары после захода луны в полной темноте возымели дерзость покуситься на его лагерь, одних отбросил, а других, которые дерзко напирали, взял в плен. Вступив затем быстрым маршем, он напал окольными путями на вероломных иезалензиев с той стороны, откуда меньше всего можно было этого ожидать, и предал их земли совершенному опустошению. Потом через города Кесарийской Мавритании вернулся в Ситифис. Там он подверг пыткам Кастора и Мартиниана, соучастников в преступлениях Романа, и затем приказал их сжечь живыми.

⁵¹ После этого вновь началась война с исафлензиями, и когда в первой же битве варвары были отбиты и много их пало на поле сражения, царь их Игмазен, привыкший до того времени к победам, стал опасаться за свое положение. Поняв, что общение с мятежником, если он его не прекратит, грозит ему смертью, он со всяческими предосторожностями и в большой тайне, насколько это было возможно, выехал один из своего лагеря и, как только увидел Феодосия, униженно стал его просить, чтобы тот приказал явиться Мазилле, старейшине мазиков. ⁵² Его просьба была исполнена, и через него он вел тайные переговоры с нашим полководцем: он советовал Феодосию, который был упорен по своему характеру, продолжать войну с его земляками, чтобы дать таким образом возможность Игмазену выполнить свой план и непрерывностью войны нагнать на них страх, так как, при всей своей приверженности к изменнику, они истомлены множеством потерь. ⁵³ Феодосий последовал его совету и так обессилил исафлензиев частыми битвами, что их избивали как скотину. Фирм тайком бежал от них, но в то время, когда пытался скрыться в недоступном и отдаленном месте, он был задержан Игмазеном и отдан под стражу. ⁵⁴ Он узнал о тайных переговорах через Мазиллу, и, видя один лишь исход, решил побороть любовь к жизни добровольной смертью: напоив допьяна своих сторожей, когда те крепко уснули в ночной тишине, сам он не смыкая очей в ужасе перед неизбежной катастрофой, неслышными шагами покинул постель. Ползя на руках и коленях, он ушел подальше, закрепил на гвозде, вбитом в стену, случайно найденную веревку, которую послала ему судьба для прекращения жизни, засунул голову в петлю и испустил дух, избежав тем самым мучений, в которых ему предстояло окончить жизнь.

⁵⁵ Игмазен очень от этого огорчился и скорбел, что у него похищена слава, так как ему не удалось привести живым в римский лагерь изменника. Обеспечив себе неприкосновенность через Мазиллу, он повез возложенный на верблюда труп умершего. Когда он приблизился к нашему лагерю, который был расположен у Субикаренского укрепления, то переложил труп на вьючную лошадь и доставил Феодосию к большой его радости. ⁵⁶ Созвав солдат и население, Феодосий спросил, узнают ли в этом трупе Фирма, и когда убедился, что все без малейшего колебания узнали его, то выступил после небольшой остановки и как триумфатор вернулся в Ситифис. Там его встретили с величайшим торжеством и признательностью люди всех возрастов и состояний^[21].

6

¹ Пока вышеназванный полководец (Феодосий) совершал эти воинские подвиги в Мавритании и Африке, внезапно поднялись квады, народ, теперь вовсе не страшный, но в прежнее время невероятно воинственный и очень могущественный^[22]. Об этом свидетельствуют их стремительные набеги, совершенные ими вместе с маркоманнами, осада Аквилеи, разрушение Опитергия и множество кровавых деяний, совершенных с чрезвычайной быстротой, так что достойный государь Марк (Аврелий), о чем я раньше рассказывал^[23], с трудом выдержал их напор, форсировав Юлиевы Альпы. И были у них, как у варваров, основательные причины для жалоб. ² Валентиниан с самого начала своего правления пламенел похвальным, но и переходившим через край старанием укреплять границы. Он приказал соорудить сторожевые укрепления за рекой Истр на земле квадов, как будто она была уже подчинена римскому закону. Население негодовало на это, но, не желая подвергать себя опасности, старалось задержать эти работы лишь посольством к императору и ропотом. ³ Но Максимин, жадно хватавшийся за каждый повод к злодеянию и не умевший сдерживать прирожденную спесь, которая еще возросла от получения сана префекта, порицал Эквиция, состоявшего в то время магистром армии, отмечая его упрямство и бездеятельность в том, что не доведено до конца дело, которое решено было ускорить. Под предлогом заботы о государственных интересах, он заявил, что если бы власть дукса в Валерии была предоставлена его молодому сыну Марцеллиану, то укрепление было бы воздвигнуто без малейшего промедления. ⁴ То и другое было исполнено. Назначенный дуксом Марцеллиан отправился в Валерию и, прибыв на место, бестактно надутый, как сын своего отца, не сделал никакой попытки обратиться с ласковыми словами к тем, кого изгоняли из их земель по фальшивым соображениям никогда не слыханной политики, и принялся за достройку начатого укрепления, сооружение которого было приостановлено вследствие разрешения обратиться с просьбой к императору. ⁵ Царь Габиний почтительно просил не допускать никаких новшеств. Как бы давая надежду на соизволение, Марцеллиан пригласил с притворной вежливостью его и других к себе на обед, а когда тот возвращался после обеда, он приказал убить его, нечистиво нарушив священный обычай гостеприимства.

⁶ Слух об этом преступном деянии распространился повсеместно и ожесточил как квадов, так и соседние племена. Оплакивая гибель царя, они объединились и послали грабительские отряды. Перейдя через Дунай в такую пору, когда не ожидали никаких враждебных действий, варвары напали на сельское население, занятое сбором жатвы, перебили большую часть, а оставшихся в живых увели вместе с множеством различного скота. ⁷ Едва не случилось в ту пору неизгладимое злое дело, которое пришлось бы причислить к позорнейшим несчастьям римского государства: чуть не попала в плен дочь Констанция; ее везли на бракосочетание с Грацианом и сделали остановку для обеда в государственном имении, называвшемся Пистра. По милости Божьей находившийся тут правитель провинции Мессала посадил ее в экипаж, предназначенный для чиновников, и помчался во всю прыть коней в Сирмий за 26 миль оттуда. ⁸ Этот счастливый случай спас девушку царского рода от опасности жалкого рабства. Если бы нельзя было устроить выкуп, попади она в плен, то это принесло бы великие бедствия государству.

Квады с сарматами, племена, отличавшиеся особой умелостью в деле грабежей и разбоев, распространяя все шире и шире круг своих набегов, уводили в плен мужчин и женщин, угоняли скот, злобно радуясь грудам пепла от сожженных селений, страданиям убитых жителей, и без всякой пощады избивали последних, нападая на них врасплох. ⁹ Страх перед подобными бедствиями распространился по всем соседним местностям, а находившийся тогда в Сирмии префект претория Проб, совершенно не знакомый с ужасами войны, до того был поражен печальным зрелищем, что едва смел поднять глаза. Он долго пребывал в нерешительности, недоумевая, что ему предпринять, и приготовил уже на ближайшую ночь быстрых лошадей для бегства из Сирмия. Но он внял, однако, лучшим советам и остался на месте. ¹⁰ Ему сказали, что все находящиеся в городе немедленно последуют его примеру, чтобы укрыться в подходящих убежищах, а если это случится, то город, без всякой попытки защищаться, попадет в руки врага. ¹¹ Поэтому, уняв мало-помалу свой страх, он с решимостью принялся за необходимые настоятельные меры: вычистил рвы, заваленные мусором, принялся за ремонт стен, которые в большей своей части пришли вследствие продолжительного мира в запущение и завалились, снабдил их грозными башнями. Он имел пристрастие к постройкам, ускорению же дела содействовало то обстоятельство, что он нашел готовый материал, собранный уже давно для сооружения театра и оказавшийся теперь достаточным для возведения построек, с которыми приходилось спешить. К этим мероприятиям он прибавил еще одно: с ближайшего поста призвал в город когорту стрелков, чтобы в случае осады она могла защитить его.

¹² Эти предосторожности отвратили варваров от осады города: они не были достаточно искусны в этом роде войны, их обременяла к тому же добыча, и они стали выслеживать Эквиция. Узнав из показаний пленных, что Эквиций ушел в очень отдаленные места Валерии, они поспешно направились туда, сердясь на него и злоумышляя на его жизнь за то, что, как они думали, он обманул их ни в чем не повинного царя. ¹³ Пока они в озлоблении спешили туда, двинуты были им навстречу два легиона, Паннонский и Мезийский, достаточно большая боевая сила. Если бы между ними было единодушие, то без всякого сомнения, они оказались бы победителями. Но у них вышли раздоры, они спорили о чести и достоинстве и спешили по отдельности напасть на разбойников. ¹⁴ Хитрые сарматы поняли это и, не ожидая формального сигнала к битве, напали сначала на Мезийский легион и, пока солдаты в смятении хватались за оружие, многих убили. Возгордившись от успеха и воспрянув духом, они прорвали боевую линию Паннонского легиона и, разделив силы отряда, вторичным ударом едва не истребили всех; лишь немногих спасло от смерти поспешное бегство.

¹⁵ Во время этих несчастий дукс Мезии Феодосий младший, тогда еще юноша с едва пробивавшейся бородой, а впоследствии славный император, несколько раз изгонял свободных сарматов, называемых так в отличие от восставших против них рабов^[24], и наносил им поражения во время их вторжений в наши пределы на другой стороне. Стекавшиеся их полчища, несмотря на храброе сопротивление, он разбил в многократных стычках так решительно, что насытил диких зверей и хищных птиц кровью множества павших. ¹⁶ Остальные, когда уже ослабел задор, стали бояться, что этот полководец, проявивший такую энергичную доблесть, разобьет или обратит в бегство их вторгающиеся шайки на самой границе, или устроит засаду в глуши лесов. После многих тщетных попыток прорваться, которые они предпринимали время от времени, они оставили свой бранный задор, просили о забвении прошлого и, чувствуя себя в данное время побежденными, не делали ничего противоречащего условиям предоставленного им мира. И тем более охватил их страх, что для охраны Иллирика прибыли большие силы из галльской армии.

¹⁷ Пока провинции страдали от стольких бедствий, проносившихся над ними непрерывной чередой, Вечным городом управлял Клавдий. В год его правления протекающий через середину города Тибр, который, приняв в себя городские каналы и много обильных водой рек, впадает в Тирренское море, разлился от чрезвычайного избытка дождей и, потеряв даже вид реки, затопил почти весь город. ¹⁸ Части города, расположенные на равнине, превратились в озера, и только вершины холмов и более высокие дома были безопасны в этом ужасе. Так как высокий уровень воды прервал сообщение, то, во избежание голода, подвозили на лодках и челноках большое количество продовольствия. Но когда погода переменилась и река, сокрушив преграды, вошла в обычное русло, страх прошел, и не ожидали больше никаких несчастий. ¹⁹ Сам префект действовал с величайшим спокойствием. Предупреждая каждую справедливую жалобу, он не был вовлечен ни в какие бунты, и восстановил много древних зданий. Между прочим, он отстроил огромный портик, примыкавший к баням Агриппы, который получил название Доброго Исхода по той причине, что поблизости оттуда стоит храм этого имени.

Примечания Ю. А. Кулаковского

1. 31, 13.
2. Herod. 1, 8; Dio Cass. 72, 4 (Pompeianus).
3. Dio Cass. 76, 2 (с некоторыми различиями).
4. Theogn. 175 cл.
5. 22, 7, 3; 26, 3, 23.
6. 23, 1.
7. Cic. Tusc. 5, 21, 61—62.
8. Т. е. предсказатель по гороскопу.
9. Консулы 359 года. См. 18, 1, 1.
10. Констанций был женат на их сестре Евсевии, 21, 6, 4.
11. Пажи.
12. Так восстанавливает здесь смысл пропуска в рукописях Валезий.
13. Вероятно Висбаден.
14. Аммиан употребляет слово scurrae.
15. Comitatensis militis, т. е. войск, состоявших в comitatus, действующей армии (в противоположность milites limitanei). Comitatenses включали в себя и гвардию, milites palatini.
16. Арль на юге Франции.
17. Гигерн.
18. Нет в дошедшем до нас тексте Аммиана.
19. Ср. 28, 6, 10.
20. Cic. ad Brut. 1, 2, 5.
21. Конец этой войны относится к 374 году. Автор предупредил читателя, что события в Африке он расскажет до конца, не прерывая изложения указаниями на то, что в это время происходило в других местах.
22. Ср. 17, 12, 21; 26, 4, 5.
23. В недошедшей до нас части сочинения.
24. Ср. 17, 13; 19, 11.