Мартеллино прикидывается калѣкой и дѣлаетъ видъ, что исцѣлился отъ прикосновенія къ трупу Арриго. Онъ обличенъ въ обманѣ, побитъ и долженъ быть повѣшенъ, но счастливо извѣгаетъ опасности.
Дорогія подруги! Часто случается, что, желая подшутить надъ другими и дерзая глумиться надъ предметами, заслуживающими почтенія, самъ попадаешь впросакъ и подвергаешься большой опасности. Повинуясь велѣнію королевы, я начинаю теперь разсказъ на указанную ею тему; изъ него вы увидите, какое несчастіе случилось однажды съ нашимъ землякомъ, хотя, совершенно вопреки его ожиданіямъ, и приняло затѣмъ довольно счастливый оборотъ.
Не такъ давно жилъ въ Тревизо одинъ нѣмецъ, по имени Арриго. Будучи бѣденъ, онъ добывалъ себѣ средства переноскою тяжестей, кому это требовалось; однако, онъ былъ извѣстенъ между своими согражданами за человѣка почтеннаго и весьма благочестиваго образа жизни; поэтому всѣ его любили. Тревизанцы даже утверждали единогласно — справедливо или нѣтъ — что при его кончинѣ всѣ колокола большого Тревизанскаго собора начали звонить. Это событіе всюду признали чудомъ и съ тѣхъ поръ считали Арриго за святого; обыватели толпами сбѣжались къ жилищу покойнаго, гдѣ находилось его тѣло, и понесли его, какъ святого, въ соборъ. Затѣмъ стали приводить туда хромыхъ, разслабленныхъ, слѣпыхъ и другихъ хворыхъ и увѣчныхъ для исцѣленія черезъ прикосновеніе къ останкамъ Арриго.
Во время этой толкотни и суматохи прибыли въ Тревизо три нашихъ земляка; одинъ звался Стекки, другой Мартеллино, а третій Маркезе. Это были люди, проводившіе жизнь въ скитаніяхъ по господскимъ домамъ и въ передразниваніяхъ другихъ людей. Они никогда не бывали въ Тревизо и удивились, найдя городъ въ такомъ сильномъ волненіи; узнавъ о причинѣ его, они сильно заинтересовались и захотѣли посмотрѣть сами. Вещи они оставили въ гостинницѣ, и Маркезе сказалъ:
— Пойдемъ взглянуть на этого святого; только не знаю, какъ намъ пробраться къ нему: площадь полна нѣмцами и другимъ вооруженнымъ людомъ, которыхъ синьоръ здѣшней области держитъ на-готовѣ, для предотвращенія безпорядковъ; да и церковь, говорятъ, до того переполнена, что никому въ нее больше не протискаться.
Но Мартеллино, которому очень бы хотѣлось все повидать, сказалъ:
— Всетаки я найду средство приблизиться къ тѣлу.
— Какимъ образомъ? — спросилъ Маркезе.
— Вотъ какимъ, — отвѣтилъ Мартеллино, — я представлюсь разслабленнымъ, а ты и Стекки должны тащить меня съ двухъ сторонъ, какъ будто я не въ состояніи самъ идти; вы сдѣлаете видъ, что хотите провести меня туда, къ останкамъ Арриго, для исцѣленія. Тогда всѣ присутствующіе уступятъ намъ мѣсто и охотно дадутъ пройти.
Обоимъ товарищамъ страшно понравилась выдумка. Они тотчасъ отправились изъ гостинницы въ уединенное мѣсто, гдѣ Мартеллино вывернулъ у себя кисти рукъ, пальцы, плечи, ноги; даже глаза, ротъ и все лицо перекосилъ до такой степени, что страшно было взглянуть; всякій, съ перваго взгляда, долженъ былъ принять его за настоящаго порченаго и убогаго. Маркезе и Стекки подхватили его и поволокли къ собору, съ благочестивыми и смиренными физіономіями; тутъ они стали умолять стоявшихъ впереди пропустить ихъ. Легко проникли они внутрь; всѣ тотчасъ стали оборачиваться на нихъ и чуть не всюду послышались возгласы: «Мѣста, мѣста!». Такимъ образомъ они пробрались и къ тѣлу Арриго, а тамъ нѣкоторые почтенные люди, окружавшіе гробъ, приняли Мартеллино и возложили его на трупъ, чтобы онъ обрѣлъ вожделѣнное здравіе. Мартеллино, на котораго всѣ смотрѣли внимательно, что съ нимъ будетъ, полежалъ нѣкоторое время спокойно; затѣмъ, какъ мастеръ своего дѣла, началъ слегка расправлять одинъ палецъ; потомъ всю руку, плечо и, наконецъ, весь распрямился. При такомъ зрѣлищѣ всѣ до того громко стали прославлять Арриго, что не услыхали бы, пожалуй, и громовыхъ раскатовъ. На бѣду оказался близъ нихъ флорентинецъ, хорошій знакомый Мартеллино, но не узнавшій его, когда того тащили ко гробу Арриго; когда же Мартеллино расправился, флорентинецъ вдругъ захохоталъ и воскликнулъ:
— Ахъ, чтобъ его!.. Кто бы изъ насъ, видя, какъ его тащили, не принялъ его и вправду за калѣку!
Нѣкоторые тревизанцы, услыхавъ это, тотчасъ спросили:
— Такъ, стало быть, этотъ человѣкъ не былъ калѣкой?
— Боже упаси, — отвѣчалъ флорентинецъ, — онъ всегда былъ прямымъ, какъ и всякій изъ насъ, но лучше всякаго умѣетъ, какъ вы могли видѣть, продѣлывать подобныя штуки и прикидываться, чѣмъ захочетъ.
Едва узнали объ этомъ присутствовавшіе, какъ обступили толпой Мартеллино и завопили:
— Хватайте злодѣя, онъ глумится надъ Господомъ и святыми, онъ прикидывается хромымъ, чтобъ издѣваться надъ нами и надъ нашимъ святымъ!
Съ этими словами толпа стащила Мартеллино съ катафалка, схватила за волосы, сорвала съ него одежду и начала расправляться съ нимъ кулаками и ногами; тотъ не считалъ себя мужчиной, кто не подошелъ его треснуть. «Смилуйтесь, ради Бога!» взывалъ Мартеллино и отбивался, сколько могъ, но все напрасно; свалка съ каждымъ мгновеніемъ увеличивалась.
Стекки и Маркезе начали толковать между собой, что дѣло плохо, но, боясь и за себя, не спѣшили отстаивать Мартеллино; напротивъ, они кричали вмѣстѣ съ другими, чтобъ его били на смерть. При всемъ томъ, они всячески придумывали, какъ бы вырвать его изъ рукъ черни, которая, навѣрное, убила бы его, еслибъ Маркезе не пришла въ голову одна счастливая мысль. Такъ какъ всѣ полицейскіе, стоявшіе снаружи, вошли въ храмъ, Маркезе приблизился насколько могъ къ замѣстителю подесты, и закричалъ: «Ради самого Бога, здѣсь одинъ мошенникъ отрѣзалъ у меня кошелекъ, а въ немъ не менѣе ста золотыхъ флориновъ; велите, пожалуйста, его арестовать, чтобы я могъ получить эти деньги обратно!»
Тотчасъ двѣнадцать полицейскихъ бросились къ мѣсту, гдѣ бѣднаго Мартеллино чесали безъ гребня; съ величайшимъ трудомъ разнявъ драку, выхватили его, совершенно истолченнаго и измолотаго, изъ рукъ толпы и привели въ синьорію, куда многіе послѣдовали за нимъ, считая себя обманутыми. Какъ только услыхали они, что онъ схваченъ за похищеніе кошелька, такъ всякому пришло въ голову, что это прекрасный предлогъ хорошенько наказать его; каждый началъ утверждать, что и у него Мартеллино укралъ кошелекъ.
Слыша это, судья, человѣкъ весьма строгій, тотчасъ отвелъ Мартеллино въ сторону и началъ допрашивать его, но тотъ отдѣлывался лишь балагурствомъ да шутками, легкомысленно относясь къ своему аресту. Разгнѣванный этимъ, судья приказалъ вздѣть его на дыбу и дать нѣсколько хорошихъ ударовъ, чтобы привести къ сознанію въ томъ, что противъ него говорилось, а затѣмъ — повѣсить. Когда Мартеллино снова стоялъ предъ судьею, тотъ спросилъ его, справедливо ли все, въ чемъ его обвиняютъ. Мартеллино, видя, что безполезно отнѣкиваться, сказалъ:
— Сударь, я готовъ вамъ сознаться въ истинѣ, но прошу васъ, допросите прежде каждаго изъ моихъ обвинителей: когда и гдѣ я укралъ у него кошелекъ; а потомъ я самъ сознаюсь, что сдѣлалъ, а что — нѣтъ. Судья сказалъ: «Это я могу», и призвалъ обвинителей. Одинъ утверждалъ, что Мартеллино укралъ у него кошелекъ недѣлю тому назадъ, другой — шесть дней, третій — четыре, а нѣкоторые показывали, что въ тотъ самый день. Мартеллино, услыхавъ это, сказалъ:
— Господинъ судья, всѣ эти люди говорятъ ложь, что мнѣ очень легко доказать, такъ какъ я никогда не былъ въ здѣшнихъ мѣстахъ и пришелъ сюда лишь незадолго до этой минуты; придя, я тотчасъ отправился, на свою бѣду, поглядѣть на останки, и тамъ подвергся побоямъ, какъ вы можете видѣть. Справедливость моихъ словъ можетъ засвидѣтельствоватъ чиновникъ синьора, который отмѣчаетъ прибывающихъ въ городъ, а также его книга и хозяинъ гостинницы. Когда вы убѣдитесь, что все такъ и есть, какъ я говорю, то соблаговолите не мучить и не убивать меня, ради этихъ безсовѣстныхъ людей.
Пока дѣло разбиралось, Маркезе и Стекки узнали, что судья приказалъ пытать Мартеллино. Охваченные страхомъ, они разсуждали такъ: «Мы устроили плохую штуку: вытащили пріятеля изъ духовой печки, да бросили его въ огонь». Крайне озабоченные, отправились они къ своему хозяину и разсказали все, какъ было. Тотъ посмѣялся надъ этой исторіей, но всетаки повелъ ихъ къ нѣкоему Сандро Аголанти, который жилъ въ Тревизо и занималъ у подесты хорошую должность; послѣ обстоятельнаго разсказа хозяинъ съ обоими спутниками просилъ его сжалиться надъ несчастнымъ Мартеллино. Сандро, вдоволь посмѣявшись, отправился къ подестѣ и добился, что, не мѣшкая, послали за Мартеллино. Гонцы нашли его въ полномъ отчаяніи, стоявшимъ все еще въ рубашкѣ передъ судьею, который не хотѣлъ и слушать оправданій, а, напротивъ, питая особую ненависть къ флорентинцамъ, рѣшилъ его повѣсить и никакъ не хотѣлъ отпустить къ подестѣ; однако, въ концѣ концовъ, къ своему огорченію, судья долженъ былъ освободить его.
Очутившись передъ синьоромъ, Мартеллино разсказалъ ему все происшествіе по порядку и молилъ, какъ о величайшей милости, лишь позволить ему поскорѣе уйти: пока онъ въ этомъ городѣ, ему все кажется, что у него веревка на шеѣ. Подеста опять сталъ громко хохотать надъ случившимся; подарилъ всѣмъ троимъ по одеждѣ и отпустилъ ихъ. Такъ-то избавились они всѣ, паче чаянія, отъ громадной опасности и невредимые возвратились на родину.