Едва узнали объ этомъ присутствовавшіе, какъ обступили толпой Мартеллино и завопили:
— Хватайте злодѣя, онъ глумится надъ Господомъ и святыми, онъ прикидывается хромымъ, чтобъ издѣваться надъ нами и надъ нашимъ святымъ!
Съ этими словами толпа стащила Мартеллино съ катафалка, схватила за волосы, сорвала съ него одежду и начала расправляться съ нимъ кулаками и ногами; тотъ не считалъ себя мужчиной, кто не подошелъ его треснуть. «Смилуйтесь, ради Бога!» взывалъ Мартеллино и отбивался, сколько могъ, но все напрасно; свалка съ каждымъ мгновеніемъ увеличивалась.
Стекки и Маркезе начали толковать между собой, что дѣло плохо, но, боясь и за себя, не спѣшили отстаивать Мартеллино; напротивъ, они кричали вмѣстѣ съ другими, чтобъ его били на смерть. При всемъ томъ, они всячески придумывали, какъ бы вырвать его изъ рукъ черни, которая, навѣрное, убила бы его, еслибъ Маркезе не пришла въ голову одна счастливая мысль. Такъ какъ всѣ полицейскіе, стоявшіе снаружи, вошли въ храмъ, Маркезе приблизился насколько могъ къ замѣстителю подесты, и закричалъ: «Ради самого Бога, здѣсь одинъ мошенникъ отрѣзалъ у меня кошелекъ, а въ немъ не менѣе ста золотыхъ флориновъ; велите, пожалуйста, его арестовать, чтобы я могъ получить эти деньги обратно!»
Тотчасъ двѣнадцать полицейскихъ бросились къ мѣсту, гдѣ бѣднаго Мартеллино чесали безъ гребня; съ величайшимъ трудомъ разнявъ драку, выхватили его, совершенно истолченнаго и измолотаго, изъ рукъ толпы и привели въ синьорію, куда многіе послѣдовали за нимъ, считая себя обманутыми. Какъ только услыхали они, что онъ схваченъ за похищеніе кошелька, такъ всякому пришло въ голову, что это прекрасный предлогъ хорошенько наказать его; каждый началъ утверждать, что и у него Мартеллино укралъ кошелекъ.
Слыша это, судья, человѣкъ весьма строгій, тотчасъ отвелъ Мартеллино въ сторону и началъ допрашивать его, но тотъ отдѣлывался лишь балагурствомъ да шутками, легкомысленно относясь къ своему аресту. Разгнѣванный этимъ, судья приказалъ вздѣть его на дыбу и дать нѣсколько хорошихъ ударовъ, чтобы привести къ сознанію въ томъ, что противъ него говорилось, а затѣмъ — повѣсить. Когда Мартеллино снова стоялъ предъ судьею, тотъ спросилъ его, справедливо ли все, въ чемъ его обвиняютъ. Мартеллино, видя, что безполезно отнѣкиваться, сказалъ:
— Сударь, я готовъ вамъ сознаться въ истинѣ, но прошу васъ, допросите прежде каждаго изъ моихъ обвинителей: когда и гдѣ я укралъ у него кошелекъ; а потомъ я самъ сознаюсь, что сдѣлалъ, а что — нѣтъ. Судья сказалъ: «Это я могу», и призвалъ обвинителей. Одинъ утверждалъ, что Мартеллино укралъ у него кошелекъ недѣлю тому назадъ, другой — шесть дней, третій — четыре, а нѣкоторые показывали, что въ тотъ самый день. Мартеллино, услыхавъ это, сказалъ:
— Господинъ судья, всѣ эти люди говорятъ ложь, что мнѣ очень легко доказать, такъ какъ я никогда не былъ въ здѣшнихъ мѣстахъ и пришелъ сюда лишь незадолго до этой минуты; придя, я тотчасъ отправился, на свою бѣду, поглядѣть на останки, и тамъ подвергся побоямъ, какъ вы можете видѣть. Справедливость моихъ словъ можетъ засвидѣтельствоватъ чиновникъ синьора, который отмѣчаетъ прибывающихъ въ городъ, а также его книга и хозяинъ гостинницы. Когда вы убѣдитесь, что
