Гусятница у колодезя (Гримм; Снессорева)/ДО
| ← Вѣстники Смерти | Гусятница у колодезя | Русалка въ пруду → |
| Оригинал: нем. Die Gänsehirtin am Brunnen. — Источникъ: Братья Гриммъ. Народныя сказки, собранныя братьями Гриммами. — СПб.: Изданіе И. И. Глазунова, 1871. — Т. II. — С. 292. |
Жила-была старая-престарая старуха со стадомъ гусей. Жила она въ пустошѣ между горами, гдѣ былъ у нея маленькій домикъ. Пустошь эта была окружена большимъ лѣсомъ. Каждый день старуха брала свою клюку и бродила по лѣсу. Впрочемъ, она была очень занята въ лѣсу, болѣе нежели можно было предполагать въ ея лѣта: собирала она траву для гусей, собирала дикіе плоды столько, сколько позволяли ей руки, и приносила все это на спинѣ домой. Можно было подумать, что тяжелая ноша пригнетъ ее къ землѣ, однако старушка всегда благополучно возвращалась домой съ своею ношей. Когда съ ней кто-нибудь встрѣчался, она дружелюбно раскланивалась и говорила:
— Добрый день, добрый землячокъ, сегодня прекрасная погода. Да ты никакъ удивляешься, что я тащу такую тяжесть? Но, что жь дѣлать! всякій долженъ на спинѣ носить свою ношу.
Но люди неохотно встрѣчались съ ней и, завидѣвъ ее издали, обходили всегда кругомъ. Случалось ли отцу проходить съ сыномъ мимо нея, такъ онъ непремѣнно говорилъ тихо ему:
— Смотри, малый, берегись старухи: вѣдь она не спроста, прехитрая плутовка: это колдунья.
Случилось разъ проходить по лѣсу прекрасному молодому человѣку. Солнце свѣтило ярко, птицы пѣли и теплый вѣтерокъ шелестилъ листочками. Легко и весело было на душѣ доброму молодцу. Давно уже не попадалось ему на встрѣчу ни одной живой души; вдругъ онъ увидѣлъ старую колдунью: она сидѣла на землѣ и жала траву. Предъ нею лежала уже большая вязанка травы, а немного подальше стояли двѣ корзины, наполненныя дикими грушами и яблоками.
— Какъ же, бабушка, донесешь ты все это? — спросилъ добрый молодецъ.
— Я должна нести, молодецъ, — сказала она, — дѣти богатыхъ людей не имѣютъ нужды все сами дѣлать, но у мужичка не даромъ говорится: «не смотри на сторонѣ, у самого горбъ на спинѣ». Да тебѣ, никакъ, хочется мнѣ помочь? — продолжала она, когда онъ остановился подлѣ нея, — и то сказать, у тебя пока прямая спина и молодыя ноги, не великъ будетъ для тебя трудъ помочь мнѣ, да и домъ мой не такъ далеко отсюда: вотъ сейчасъ за горой въ той пустошѣ.
Жаль было доброму молодцу сгорбленной старухи, онъ и сказалъ:
— Хоть мой отецъ и не мужикъ, но богатый графъ, но, чтобы ты знала впередъ, что не одни мужики могутъ носить тяжесть, такъ я ужь, такъ и быть, понесу твою вязанку.
— Попробуй, попробуй, я буду очень рада, — сказала она, — конечно, придется тебѣ добрый часъ идти съ ношею, но что это значитъ для тебя? Кстати захвати ужь съ собой яблоки и груши.
Молодому графу сдѣлалось немножко страшно, когда онъ услышалъ о часовой ходьбѣ, но старуха его не выпускала изъ рукъ, взвалила ему на спину узелъ и повѣсила на руки обѣ корзины, а сама все приговаривала:
— Самъ видишь какъ легко.
— Совсѣмъ не легко, — отвѣчалъ графъ съ гримасой отъ боли, — тяжелая вязанка такъ натираетъ мнѣ спину, какъ-будто тамъ были камни, а яблоки и груши такъ тяжелы словно свинцовыя; я насилу дышу.
Хотѣлось бы графу все сбросить съ себя, но старуха не позволяла ему и думать о томъ.
— Смотри, пожалуй, — говорила она насмѣшливо, — молодой баринъ не можетъ нести ноши, которую то и знай таскаю я, старуха, на себѣ! На словахъ-то всѣ вы куда тороваты, а какъ придется къ дѣлу, такъ всѣ на попятный дворъ, руки повиснутъ, ноги не тащутъ. Ну что сталъ, добрый молодецъ? чего ждешь? Взялся за гужъ, не говори, что не дюжъ! Поворачивайся-ка! а вязанки никто ужь съ тебя не сниметъ.
Когда графъ шелъ по ровной землѣ, такъ можно еще было вынести тяжесть, но когда пришлось подыматься на гору и подъ его ногами стали скатываться камни, словно живые, такъ это вышло ужь не подъ силу ему. Крупныя капли пота выступали у него на лбу и катились то горячими, то холодными струями по спинѣ.
— Бабушка, — сказалъ онъ, — право я не могу идти дальше, дай мнѣ немного отдохнуть.
— Нѣтъ, нѣтъ, — отвѣчала старуха, — доберемся до мѣста, такъ успѣемъ отдохнуть, а теперь иди впередъ. Кто знаетъ, можетъ быть это къ твоему счастью.
— Старуха, у тебя ни стыда, ни совѣсти нѣтъ, — сказалъ графъ и хотѣлъ безъ церемоніи сбросить съ себя ношу, но онъ напрасно трудился: ноша такъ крѣпко прицѣпилась, словно приросла къ его спинѣ.
Какъ ни вертѣлся молодой графъ, а освободиться отъ нея никакъ не могъ. А старуха такъ и покатывалась со смѣха и весело скакала вокругъ него съ своей клюкой.
— Не гнѣвайся, добрый баринъ, — говорила она, — а то вѣдь такъ раскраснѣешься, какъ клюковка. Неси ношу съ терпѣніемъ; принесешь на мѣсто, дамъ тебѣ много на водку.
Что же оставалось ему дѣлать, если не покориться судьбѣ и терпѣливо тащиться за старухой? Она казалась все веселѣе и веселѣе, а его ноша становилась все тяжелѣе да тяжелѣе. Вдругъ старуха сдѣлала скачокъ, вскочила съ размаху на вязанку и плотно усѣлась на его спинѣ. А ужь какъ же она была тяжела! ну, право тяжелѣе самой толстой крестьянки въ деревнѣ.
У молодаго графа и ноги подкосились; но когда онъ останавливался, старуха колотила его хворостиной, а по ногамъ хлестала крапивой.
Охая и вздыхая, взобрался онъ на гору и дошелъ наконецъ до избушки старухи въ ту минуту, какъ готовъ былъ упасть.
Гуси, какъ увидѣли старуху, такъ и побѣжали къ ней на встрѣчу, распустивъ крылья, вытянувъ шеи и съ громкимъ крикомъ: «гага, гага!»
За стадомъ, съ предлинной хворостиной въ рукахъ, шла толстая, здоровая и устарѣлая дѣвка, да ужь и противная какая! ни дать, ни взять темная ночь.
— Родимая матушка, — сказала она старухѣ, — не случилось ли чего съ тобою, что ты такъ долго не возвращалась?
— Избави Богъ, дорогое мое дитятко! — возразила старуха, — со мною ничего худого не случилось, напротивъ, вотъ нашелся добрый баринъ, который самъ назвался нести мою ношу на своей спинѣ. Да вотъ еще какой онъ милостивый: когда я устала, онъ посадилъ и меня къ себѣ на спину, доро́га намъ показалась недлинною, мы ее коротали пріятными разговорами да веселыми шутками.
Тутъ старуха соскользнула на земь, сняла со спины его ношу, а съ рукъ корзины и, ласково смотря ему въ глаза, сказала:
— Ну, теперь посиди-ка на скамьѣ у двери и поотдохни маленько. Честно заслужилъ ты награду и я не замѣшкаю расплатиться съ тобою.
Потомъ она обратилась къ своей гусятницѣ и сказала:
— Поди-ка домой, дитятко мое, не надо оставаться красной дѣвицѣ наединѣ съ добрымъ молодцомъ, какъ не надо подливать масла въ огонь, а то какъ бы онъ не влюбился въ тебя.
Графъ не зналъ плакать ему или смѣяться.
«Вотъ сокровище! — думалъ онъ, — да если бы она была тридцатью годами помоложе, такъ и тогда не могла бы пошевельнуть мое сердце».
Между тѣмъ старуха ласкала и гладила гусей, словно милыхъ дѣтей, и потомъ уже пошла въ домъ съ дочерью. Молодой человѣкъ расположился на скамейкѣ подъ дикой яблонью.
Воздухъ былъ такой теплый и пріятный; вокругъ тянулся зеленый лугъ, засѣянный тминомъ и другими пахучими цвѣтами; посерединѣ луга журчалъ свѣтлый ручей, въ которомъ играло солнце, и бѣлые гуси гуляли по берегу или полоскались въ водѣ.
«А въ самомъ дѣлѣ здѣсь очень хорошо, — сказалъ онъ про-себя, — но я такъ усталъ, что глаза невольно закрываются: соснуть бы мнѣ немного; только бы вѣтеръ не сдулъ моихъ ногъ, а то онѣ теперь стали у меня дряблы и мягки какъ трутъ».
И вздремнулъ графъ немножко; но пришла старуха и разбудила его.
— Вставай-ка! — сказала она, — тебѣ нельзя здѣсь долго оставаться. Конечно, я тебѣ довольно насолила, но все-таки это не стоитъ жизни. Теперь я хочу расплатиться съ тобою. Не надо тебѣ ни денегъ, ни богатства, но вотъ тебѣ совсѣмъ иное.
При этомъ она сунула ему въ руку коробочку, сдѣланную изъ цѣльнаго изумруда.
— Береги ее пуще глаза, — прибавила она, — она принесетъ тебѣ счастье.
Графъ вскочилъ на ноги и вдругъ почувствовалъ въ себѣ новую силу и бодрость. Тогда онъ поблагодарилъ старуху за подарокъ и пустился въ путь-дорогу, ни разу не обернувшись назадъ, чтобы посмотрѣть на ея прекрасную дочку.
Далеко-далеко онъ уже ушолъ, а все еще слышались ему веселые крики и гагаканье гусей.
Три дня и три ночи пришлось молодому графу бродить по пустошѣ, прежде чѣмъ онъ нашолъ выходъ. Наконецъ онъ пришелъ въ большой городъ, и такъ какъ его тамъ никто не зналъ, то и отвели его въ королевскій за́мокъ, гдѣ, на тронѣ, сидѣли король и королева. Графъ сталъ предъ ними на одно колѣно и, вынувъ изъ кармана изумрудную коробочку, положилъ ее къ ногамъ королевы. Она приказала ему встать и взяла изъ рукъ его коробочку. Но какъ только королева открыла коробочку и взглянула что тамъ такое, вдругъ она упала, какъ мертвая, на полъ. Королевскіе слуги схватили графа и отвели его въ сторону. Но королева открыла глаза и повелѣла освободить графа, привести къ ней и всѣмъ вонъ уходить, потому-что она хотѣла поговорить съ нимъ наединѣ.
Когда королева осталась одна съ графомъ, стала она горько плакать и въ слезахъ говорила:
— Что мнѣ блескъ и почести, которые меня окружаютъ, когда я каждое утро встаю со слезами, каждую ночь ложусь въ слезахъ? Были у меня три дочери и младшая изъ нихъ была такая красавица, что ее считали чудомъ въ цѣломъ свѣтѣ. Она была бѣла какъ снѣгъ, румяна какъ яблоко, а волосы у нее блестѣли какъ солнечные лучи. Когда она плакала, изъ ея глазъ падали не слезы, а чистый жемчугъ и дорогіе каменья.
«Когда ей исполнилось пятнадцать лѣтъ, король велѣлъ позвать къ себѣ всѣхъ трехъ сестеръ. Надо было видѣть, какъ всѣ люди вытаращила глаза, когда приступила къ королевскому трону младшая дочь: словно ясное солнце взошло.
Сталъ король говорить:
— Дѣти мои любезныя, я не знаю, когда наступитъ мой послѣдній день и потому хочу сегодня же назначить что должна каждая изъ васъ получить въ наслѣдство послѣ моей смерти. Вы всѣ меня любите, но которая изъ васъ любитъ меня больше всѣхъ, та должна получить лучшее, что у меня есть.
Каждая говорила, что любитъ своего родимаго батюшку больше всѣхъ.
— Не можете ли вы мнѣ выразить словомъ, — сказалъ король, — какъ вы меня любите? По вашему слову я распозна́ю, какая дума у васъ на душѣ.
Старшая сказала:
— Люблю тебя, батюшка родимый, люблю какъ самый, что ни на есть сладкій сахаръ.
Средняя сказала:
— А я такъ люблю батюшку-короля, какъ самое лучшее въ свѣтѣ платье.
Младшая молчала. Отецъ спросилъ у нее:
— А ты, что же не говоришь, мое милое дитя, какъ ты-то меня любишь?
— Я не умѣю этого сказать, — отвѣчала она, — и не могу ни съ чѣмъ сравнить мою любовь.
Но отецъ настаивалъ на томъ, чтобы она непремѣнно съ чѣмъ-нибудь сравнила. Наконецъ она сказала:
— Такъ какъ безъ соли самое лучшее кушанье въ ротъ нейдетъ, то я люблю моего отца, какъ соль.
Ужасно разгнѣвался король, какъ услышалъ, что его сравниваютъ съ солью.
— Хорошо, — сказалъ онъ, — ты меня любишь какъ соль, такъ я и насолю тебѣ за такую любовь солью.
И тутъ же онъ раздѣлилъ свое государство между старшими дочерьми, а младшей повелѣлъ привязать на спину мѣшокъ соли и двумъ слугамъ вывести ее въ дремучій лѣсъ. Какъ ни просили, какъ ни молили мы всѣ за нее, — продолжала королева, — не преклонялся его гнѣвъ на милость, и какъ она, голубушка моя, плакала, разставаясь съ нами! вся доро́га была усѣяна жемчугомъ, который падалъ изъ ея глазъ. Вскорѣ послѣ того король раскаялся, однако, въ своей жестокости и отправилъ своихъ вѣрныхъ слугъ отыскивать бѣдное дитя по всему дремучему лѣсу, но никто не могъ ее найти. Какъ только подумаю я, что ее могли съѣсть дикіе звѣри, такъ и не знаю куда дѣваться отъ тоски. Иногда я утѣшаюсь надеждой, что она еще жива и спряталась въ какую-нибудь пещеру, или нашла пріютъ у сострадательныхъ людей.
Можно себѣ представить, что я почувствовала, когда, открывъ изумрудную коробочку, я увидѣла, что тамъ лежитъ жемчужина именно той породы, которая падала изъ глазъ моей дочери вмѣсто слезъ! При одномъ взглядѣ на эту жемчужину у меня сердце встрепенулось. Ты долженъ мнѣ сказать, откуда досталась тебѣ эта жемчужина».
Графъ разсказалъ, что она досталась ему отъ старухи, которую онъ встрѣтилъ въ лѣсу не безъ опасности для себя. Должно быть старуха эта колдунья; но про младшую королевну онъ знать ничего не знаетъ, ничего не слыхалъ и не видалъ. Король и королева разумомъ раскинули и рѣшили отыскать старуху, во что бы то ни стало. Они думали такъ: «гдѣ была жемчужина, тамъ и вѣсточку о дочери можно получить».
Сидитъ старуха въ своей избушкѣ, что въ пустошѣ, сидитъ она за самопрялкой и прядетъ. Уже стемнѣло; она зажгла лучину, которая горѣла на очагѣ, давая слабый свѣтъ. Вдругъ послышался шумъ; гуси возвратились съ пастбища и издалека слышны были ихъ хриплые крики. Вскорѣ пришла и дочь, но старуха едва поздоровалась съ нею и только кивнула головою. Дочь подсѣла къ ней, взяла свою самопрялку и стала выводить нитку, да такую тонкую и такъ проворно, какъ-будто самая молоденькая дѣвушка. Такъ просидѣли онѣ два часа, ни слова не говоря. Вдругъ что-то зашумѣло у окна и показались два выпученные огненные глаза. Это была старая сова, которая три раза прокричала свое: «угу! угу! угу!»
Старуха посмотрѣла немного вверхъ и сказала:
— Теперь пора тебѣ, дитятко; ступай-ка въ поле и дѣлай свое дѣло.
Дѣвушка встала и вышла вонъ. Куда же она пошла? Она шла все черезъ луга и дальше въ долину. Наконецъ вотъ она у колодезя, а надъ нимъ стояли три старые дуба. Было полнолуніе; ясный мѣсяцъ взошолъ надъ горой и на землѣ было такъ свѣтло, что можно было найти булавку. Дѣвушка сняла кожу съ лица, нагнулась надъ колодцемъ и начала умываться. Кончивъ умыванье, она обмакнула кожу въ воду и положила ее на лугъ, чтобы она обсохла и побѣлѣла при свѣтѣ мѣсяца. Но какая перемѣна въ этой дѣвушкѣ! Неслыханное диво! Сѣдой парикъ упалъ и золотые волосы, какъ солнечные лучи, разсыпались и окружили ея стройный станъ дивнымъ плащомъ. Только глаза блистали изъ-подъ нихъ, какъ звѣзды на небѣ, а щоки зарумянились, какъ нѣжный цвѣтъ яблока.
Но грустна была молодая красавица. Она сѣла у колодезя и залилась горючими слезами. Одна слеза за другой катились изъ ея глазъ и скатывались по длиннымъ волосамъ на земь. Долго бы она сидѣла и проливала жемчужины вмѣсто слезъ, если бы вдругъ не зашумѣло и не захрустѣло что-то въ сучьяхъ ближняго дерева. Дѣвушка вскочила какъ серна, которая заслышала выстрѣлъ охотника. Въ это время чорныя тучи заволокли мѣсяцъ и въ минуту дѣвушка покрылась уже старой кожей и исчезла какъ свѣча, которую вѣтеръ задулъ.
Дрожа, какъ осиновый листъ, она прибѣжала домой. Старуха стояла у дверей; дѣвушка хотѣла-было разсказать ей, что съ ней случилось, но старуха весело засмѣялась и сказала:
— Я уже все знаю.
И съ этими словами старуха повела ее въ избу и зажгла новую лучину; только она не садилась уже за самопрялку, но взяла метлу и стала вездѣ подметать и убирать.
— Все должно быть у насъ чисто и опрятно, — сказала она дѣвушкѣ.
— Но, матушка, — возразила дѣвушка, — отчего ты такъ поздно начинаешь убирать? кого ты ждешь?
— А знаешь ты, который теперь часъ? — спросила старуха.
— Еще нѣтъ полуночи, — отвѣчала дѣвушка, — но уже за одинадцать.
— А ты не помнишь, что сегодня ровно три года, какъ ты пришла ко мнѣ? Твое время пришло и мы не можемъ уже оставаться вмѣстѣ.
Дѣвушка испугалась и сказала:
— Ахъ, любезная матушка! не-уже-ли ты хочешь меня прогнать!? Куда же я пойду? у меня нѣтъ ни друзей, ни родины: къ кому я могу обратиться? Кажется, я все дѣлала, чтобы угодить тебѣ, и ты всегда оставалась довольна мною. Не прогоняй же меня и теперь.
Старуха не хотѣла сказать дѣвушкѣ, что ей предстояло въ будущемъ.
— Я больше не останусь здѣсь, — сказала она ей, — но когда я уйду отсюда, домъ и комнаты должны быть чисты и опрятны. Не мѣшай же мнѣ дѣло дѣлать. Что касается тебя, не заботься, дитятко, ты найдешь кровъ, подъ которымъ ты будешь жить, а я дамъ тебѣ такое вознагражденіе за твои труды, что ты останешься совершенно довольна.
— Но скажи мнѣ, матушка, что же будетъ такое? — спросила дѣвушка.
— Я тебѣ еще разъ говорю: не мѣшай мнѣ работать. Не говори болѣе ни слова, поди въ свою комнату, сними съ лица кожу, надѣнь шелковое платье, въ которомъ ты была, когда пришла ко мнѣ, и жди, пока я позову тебя.
Надо, однако, вернуться къ королю и королевѣ, которые выѣхали съ графомъ искать въ пустошѣ старуху. Графъ отсталъ отъ нихъ ночью и въ одиночку поѣхалъ въ чащу лѣса.
На другой день ему показалось, что онъ попалъ на настоящую дорогу. Онъ ѣхалъ все далѣе, пока смерклось; тогда онъ взлѣзъ на дерево, думая тамъ переночевать, потому-что боялся въ темнотѣ заблудиться. Когда мѣсяцъ озарилъ своимъ серебристымъ свѣтомъ то мѣсто, гдѣ графъ находился, ему показался какъ-будто призракъ, спускавшійся съ горы. Призракъ оказался женщиной. Хотя въ рукахъ у нея не было хворостины, однако онъ узналъ въ ней безобразную гусятницу, которую онъ прежде видѣлъ у старой колдуньи.
— Ого! — закричалъ онъ, — вотъ она сама идетъ. Я поймаю одну колдунью, такъ и другая не уйдетъ изъ рукъ.
Какъ же онъ былъ пораженъ, когда она подошла къ колодезю, сняла кожу съ лица и умылась, когда она сняла сѣдой парикъ и разсыпались ея золотистые волосы! Она была такая неописанная красавица, какой въ жизнь свою онъ еще не видалъ. Едва смѣя дышать, онъ вытянулъ шею во всю длину между листьями и впился въ нее глазами. Перегнулся ли онъ черезчуръ или случилось что другое, только вдругъ захрустѣлъ сукъ и въ ту же минуту дѣвушка надѣла кожу на лицо и убѣжала какъ серна; а такъ-какъ мѣсяцъ на то время закрылся тучами, то она скрылась изъ виду, какъ молнія.
Какъ только она исчезла, графъ слѣзъ съ дерева и поспѣшилъ за нею скорыми шагами. Не долго онъ шолъ, какъ показались еще двѣ тѣни, которыя переходили поле. Это были король и королева; они издали увидѣли свѣтъ въ избушкѣ и поспѣшили туда. Графъ разсказалъ имъ, что за чудеса онъ видѣлъ у колодезя, и они не сомнѣвались болѣе, что это была ихъ потерянная дочь. Съ радостью они пошли дальше, и наконецъ пришли къ избушкѣ, вокругъ которой сидѣли гуси, спрятавъ свои головки подъ крылья, и такъ крѣпко спали, что ни одинъ изъ нихъ не проснулся. Они втроемъ посмотрѣли въ окно, и видятъ: сидитъ спокойно старуха и прядетъ, покачивая головой и не оборачиваясь назадъ. Все было такъ чисто и убрано въ комнатѣ, какъ-будто тамъ жили не люди, а духи, которые не приносили съ собою пыли. Но златокудрой красавицы не видать. Долго они смотрѣли, наконецъ, собравшись съ духомъ, тихо постучались въ окно. Старуха, казалось, только и ждала этого и тотчасъ же встала и закричала радостно:
— Милости просимъ, я уже знаю кто вы.
Когда они вошли въ комнату, старуха сказала:
— Вы могли бы избѣгнуть длинной дороги, если бы, три года тому назадъ, не прогнали отъ себя такъ несправедливо вашу дочь и такую добрую и милую дочь. Вотъ она, цѣла и невредима. Впродолженіе трехъ лѣтъ она стерегла гусей, но, не научившись ничему худому, сохранила свое сердце въ чистотѣ и непорочности. Вы же достаточно наказаны страхомъ и тоскою, въ которыхъ постоянно жили.
Съ этими словами старуха подошла къ другой комнатѣ и крикнула:
— Выдь-ка сюда, дитятко милое.
Дверь отворилась и вошла королевская дочь въ толковомъ платьѣ, съ золотыми, блестящими волосами, словно ангелъ спустился съ неба.
Она прямо бросилась къ отцу и матери, обнимала и цѣловала ихъ. Что имъ оставалось дѣлать? ничего болѣе, какъ только плакать отъ радости. Молодой графъ стоялъ возлѣ нихъ, и какъ только его увидѣла златовласая красавица, такъ и покраснѣла, какъ махровая роза, и сама не зная отчего. Тутъ король сказалъ:
— Дитя мое милое! я подарилъ свое государство старшимъ дочерямъ, чѣмъ же мнѣ наградить тебя?
— Ей ничего не надо, — сказала старуха, — я дарю ей слезы, которыя она выплакала за васъ: это чистыя жемчужины, лучше тѣхъ, которыя находятся въ морѣ, дороже всего вашего государства. А въ награду за ея службу — дарю ей мою избушку.
Сказавъ это, старуха исчезла изъ глазъ. Что-то захрустѣло въ стѣнахъ, и когда всѣ осмотрѣлись, избушка превратилась въ великолѣпный дворецъ, королевскій столъ былъ парадно накрытъ, а вокругъ него суетились слуги.
Этимъ исторія еще не кончилась; но у моей бабушки, которая разсказывала мнѣ ее, была память плоха, такъ она и перезабыла остальное. Но я думаю, что королевна навѣрное обвѣнчалась съ молодымъ графомъ и что они поживали-себѣ въ за́мкѣ весело и счастливо, пока Богъ по душу ихъ послалъ. Были ли эти бѣлоснѣжные гуси чистыми дѣвушками — просимъ покорно не принимать это въ дурную сторону — которыми завладѣла старуха, приняли ли онѣ опять свой человѣческій образъ и остались ли прислуживать молодой графинѣ — ужь этого я не знаю навѣрное, а только мнѣ это такъ кажется. Вѣрно только то, что старуха никогда не была колдуньей, какъ это думали простые люди, а была она мудрая, прозорливая женщина, какою ее считали лучшіе изъ людей. Не она ли ужь надѣлила королевну при рожденіи даромъ проливать жемчужины вмѣсто слезъ? 3наю одно, что въ наше время этого не случается, а то, пожалуй, бѣдные люди часто и скоро становились бы богачами.