Итакъ бѣлый цвѣтъ обозначаетъ радость, счастіе и веселіе: и обозначаетъ не зря, а по праву и вполнѣ основательно. Въ чемъ можете убѣдиться, если, оставивъ предубѣжденія, выслушаете то, что я вамъ изложу.
Аристотель говоритъ, что если предположить двѣ противоположныхъ по существу вещи, какъ, напримѣръ, добро и зло, добродѣтель и порокъ, холодъ и тепло, бѣлое и черное, радость и печаль и тому подобное, — и если ихъ совокупить такимъ манеромъ, что контрастъ одного рода разумно сходится съ контрастомъ другого, то это значитъ, что и другіе контрасты сойдутся между собой. Напримѣръ: добродѣтель и порокъ суть два контраста одного рода, равно какъ добро и зло. Если одинъ изъ контрастовъ перваго рода подходитъ къ одному изъ контрастовъ второго, какъ добродѣтель и добро (потому что несомнѣнно, что добродѣтель — добра), то также сойдутся и два другихъ контраста: зло и порокъ, потому что порокъ золъ.
Условившись въ этомъ логическомъ правилѣ, возьмемъ два другихъ контраста: радость и печаль; затѣмъ еще два: бѣлое и черное, потому что они физически противоположны другъ другу. Итакъ если черное обозначаетъ печаль, то бѣлое по праву будетъ означать радость.
И это значеніе установлено не по людскому произволу, но принято со всеобщаго согласія, въ силу того, что философы называютъ jus gentium — всемірное право, признаваемое всѣми странами, какъ вамъ извѣстно. И всѣ народы, всѣ націи (за исключеніемъ древнихъ сиракузянъ и нѣкоторыхъ грековъ-кривотолковъ), всѣ языки,
_p._24.png)
желая наружно выразить свою печаль, надѣваютъ черное платье, и всякій трауръ обозначается чернымъ цвѣтомъ. И такое всемірное согласіе только тогда возникаетъ, когда сама природа указываетъ для него аргументы и причины. И эти причины каждый самъ можетъ понять, не нуждаясь въ томъ, чтобы кто-нибудь его надоумилъ, и ихъ-то мы называемъ естественнымъ правомъ. По такому указанію природы весь свѣтъ считаетъ бѣлый цвѣтъ выразителемъ радости, веселія, счастія, удовольствія и наслажденія.
Въ прошедшія времена ѳракійцы и критяне обозначали счастливые и веселые дни бѣлыми камнями, печальные же и несчастные черными. И развѣ ночь не пагубна, не печальна и не меланхолична? Она черна и мрачна отъ отсутствія свѣта. А свѣтъ развѣ не радуетъ всю природу? Онъ бѣлѣе всего на свѣтѣ. И въ доказательство я могъ бы отослать васъ къ книгѣ Лоренса Валле[2], которую онъ написалъ въ опроверженіе Бартоля[3], но свидѣтельство евангельское лучше убѣдитъ васъ. Въ Евангеліи отъ Матѳея (XVII) сказано, что во время Преображенія Господня vestimenta ejus facta sunt alba sicut lux[4]. И эта свѣтозарная бѣлизна давала понять тремъ апостоламъ идею и образъ вѣчнаго блаженства. Ибо свѣтъ радуетъ всѣхъ смертныхъ. И это доказывается словами старухи, которая лишилась уже всѣхъ зубовъ, а все-таки говорила: Bona Lux. И словами Товія, который, потерявъ зрѣніе, отвѣтствовалъ на привѣтствіе архангела Рафаила: «Какая радость возможна для меня, когда я не вижу дневнаго свѣта?» Этимъ цвѣтомъ засвидѣтельствовали ангелы радость всего міра при Воскресеніи Господа (отъ Іоанна XX). И при Его Вознесеніи (Дѣянія Ап. I). Такое же одѣяніе видѣлъ св. Іоаннъ евангелистъ (Апок. IV и VII) на праведникахъ въ небесномъ и блаженномъ Іерусалимѣ.
Прочитайте исторію, какъ греческую, такъ и римскую, и вы увидите, что городъ Альба (первообразъ Рима) былъ выстроенъ и названъ по указанію бѣлой свиньи. Вы увидите, что если кому-нибудь, послѣ побѣды надъ врагами, присуждали тріумфальный въѣздъ въ Римъ, то онъ въѣзжалъ на колесницѣ, запряженной бѣлыми конями. Тоже самое было и при оваціяхъ: такъ какъ считалось, что никакимъ другимъ знакомъ и цвѣтомъ нельзя вѣрнѣе выразить радость, какъ бѣлымъ. Вы увидите, что Периклъ, предводитель аѳинянъ, позволялъ тѣмъ изъ своихъ воиновъ, которые вынули по жребію бѣлые бобы, проводить день въ радости, веселіи и отдыхѣ, между тѣмъ какъ другіе должны были сражаться[5]. И я могъ бы привести вамъ тысячу другихъ примѣровъ на этотъ счетъ, да только здѣсь имъ не мѣсто.
Путемъ этихъ свѣдѣній, вы можете рѣшить задачу, которую Александръ Афродизскій[6] считалъ неразрѣшимой: почему левъ, который уже однимъ своимъ крикомъ и рыканіемъ приводитъ въ трепетъ всѣхъ животныхъ, боится и почитаетъ только одного бѣлаго пѣтуха? Потому что, какъ сказалъ Проклъ[7] (Libro de Sacrificio et Magia), сила солнца, источника всякаго земнаго и звѣзднаго свѣта, болѣе присуща бѣлому пѣтуху, чѣмъ льву, какъ по цвѣту, такъ по свойству и специфическимъ качествамъ, и пѣтухъ служитъ лучшимъ ея символомъ, нежели левъ. Говорятъ даже, что часто видали бѣсовъ въ львиномъ образѣ, которые внезапно исчезали въ присутствіи бѣлаго пѣтуха.
По этой причинѣ галлы (т.-е. французы, которыхъ такъ называютъ потому, что они отъ природы бѣлы, какъ молоко, называемое греками γἄλα) охотно носятъ бѣлыя перья на шапкахъ. По природѣ они веселы, искренни, ласковы и всѣми любимы, а своимъ символомъ и гербомъ избрали цвѣтокъ лилію, съ которымъ никакой другой не сравнится по бѣлизнѣ.
_p._25.png)
Если же вы спросите, какимъ образомъ природа наводитъ насъ на мысль, что бѣлый цвѣтъ означаетъ радость и веселіе, я вамъ отвѣчу: по аналогіи и сродству. Какъ бѣлый цвѣтъ расширяетъ глазъ и поле зрѣнія, по мнѣнію Аристотеля (въ его Проблемахъ и О воспріятіяхъ); да и сами вы можете убѣдиться на опытѣ, переѣзжая горы, покрытыя снѣгомъ, когда вы жалуетесь, что не хорошо видите. Объ этомъ Ксенофонтъ пишетъ, что такъ было съ его людьми, а Галенъ подробно излагаетъ въ libr. X Deus usu partium. Такъ и сердце отъ радости внутренно расширяется и можетъ даже отъ избытка силъ перестать биться, и слѣдовательно самая жизвь можетъ угаснуть отъ радости, какъ говоритъ Галенъ, libr. XII Method; lib. V, De Locis affectis, и lib. II, De Symptomaton causis. О подобныхъ случаяхъ, имѣвшихъ мѣсто въ древнія времена, свидѣтельствуютъ Маркъ Туллій, lib. I Quæstion. Tuscul., Верръ, Аристотель, Титъ-Ливій, послѣ сраженія при Каннахъ, Плиній, lib. VII cap. XXXII и LIII, А. Гелліусъ, lib. III, XV, и другіе, удостовѣряющіе, что Діагоръ Родосскій, Хилонъ, Софоклъ, Діонисій, тиранъ сицилійскій, Филиппидъ, Филемонъ, Поликратъ, Филистіонъ, Джувенти и другіе, которые умерли отъ радости. И какъ говоритъ Авиценна[8] in II canone, et libro de Viribus cordis про шафранъ, который такъ оживляетъ сердце, что даже, если его принимать въ чрезмѣрныхъ дозахъ, лишаетъ его жизни, отъ излишняго растяженія и напряженія. Справьтесь объ этомъ у Алекс. Афродизскаго, lib. I Problematum, cap. XIX. Но, однако, я больше распространился объ этомъ предметѣ, чѣмъ предполагалъ вначалѣ. А потому складываю свои паруса и обо всемъ остальномъ поговорю въ своемъ спеціальномъ сочиненіи, а пока коротко скажу, что голубой цвѣтъ означаетъ несомнѣнно небо и все небесное, въ силу тѣхъ же символовъ, на основаніи которыхъ бѣлый цвѣтъ означаетъ радость и веселіе.