Хотя о жизни Рабле собрано довольно много сведений, но большая часть их не считается вполне достоверными. Одно несомненно: а именно, что Франсуа Рабле родился в Шиноне, в Турени, ибо он сам подписывается Rabelaesus Chinonensis. Но биографы его расходятся в показаниях о дате его рождения. Одни считают, что он родился в 1483 г., другие — в 1495 г., наконец, третьи указывают на 1490 г., ссылаясь на то, что эта дата показана историком де Ту (de Thou).
Вообще жизнь Рабле представляет много неясностей, легенд и загадок. Но одно также несомненно, что эта жизнь совсем не подходит к идее, которую мог бы породить его роман. Хотя она изобилует довольно романическими приключениями, но по существу очень серьёзна и почти сплошь наполнена неустанным трудом.
Но традиция и легенда не могли удовлетвориться такой солидной и трудовой жизнью автора «Гаргантюа» и «Пантагрюэля»; Они пустили в обращение рассказы о разных шутовских и неприличных выходках, которые будто, бы позволял себе Рабле. Они представляют его пьянствующим публично и подающим пример разгула на деревенских праздниках. Они рассказывают, что он прибавлял в вину монахов снадобья, от которых те становились бессильными пли, наоборот, слишком возбужденными. Они обвиняли его в том, что однажды он занял место на пьедестале статуи св. Франциска, выставленной для поклонения прихожан, и позволил себе всякого рода неприличные телодвижения. Короче сказать, они приписывают ему самому те действия, какие он приписывал героям своих романов. Общественное мнение не умеет отличать человека от сочинителя и смешивает их. Оно часто ошибается в этом отношении, потому что воображение и поведение — две вещи разные. И всё указывает на то, что оно ошибалось, когда верило анекдотам, сочиненным о монастырской жизни Рабле.
Мнение, что отец Рабле был трактирщиком, тоже не представляется вполне достоверным. Что касается того, как и где учился Рабле, то полагают, что первоначальное образование он получил в школе, основанной бенедиктинскими монахами при аббатстве Сёлье (Seuillé), а по достижении двадцатилетнего возраста постригся, но желанию родителей, в монахи. Несомненно пребывание его в монастыре Фонтенуа-ле-Конт, в нижнем Пуату, где он, как предполагают, прошел все степени монашеской иерархии и в 1519 г. пли 1520 г. рукоположен был иеромонахом. В 1519 г. достоверный документ свидетельствует о присутствии Рабле в этом монастыре, равно как и о том, что он принадлежал к числу его нотаблей.
В 1524 г. папа Климент VII разрешил ему поступить в монахи бенедиктинского ордена по причинам, которые изложены ниже. В XVI веке в монахи шли не только по призванию, но и вследствие чисто случайных обстоятельств: младшие сыновья многочисленных семей (Рабле, по преданию, был младшим из нескольких братьев); люди, отмеченные телесными недостатками; те, которые желали уклониться от физического труда, — роковым образом обречены были на монашество. Монахом Рабле стал по желанию родителей, а бенедиктинцем вследствие преследований, которым он подвергался в монастыре Фонтенуа-ле-Конт за свою страсть к наукам вообще и к изучению греческого языка в особенности. В этом монастыре образовалась горсть ученых, не лишенных значения, если судить по связям, которые они составили. К числу их принадлежал Пьер Ами или Лами, Рабле и еще один монах, французское имя которого неизвестно. Они со страстью изучали латинские и греческие древности. Рабле горел страстью к знанию. Он не только изучал древние языки, и в особенности греческий, но также и астрономию, юриспруденцию и вообще приобрел те энциклопедические знания, на какие претендовали ученые эпохи Возрождения. Но это рвение к науке испугало его собратьев. Греческий язык преимущественно считался опасным и ведущим к ереси. Эллинизм Пьера Лами и Рабле сделал их подозрительными в Фонтенуа-ле-Конт. В их кельях произвели обыск; у них найдены были греческие книги и сочинения Эразма, тоже пользовавшиеся у монахов худой славой. Оба друга, бежали из монастыря, спасаясь от преследований, и только в 1524 г., как выше сказано, папа Климент VII разрешил Рабле перейти в бенедиктинский орден, более благоприятный дли науки и ученых.
Но если Рабле случайно стал монахом, зато медиком он сделался но охоте и по призванию. В реестрах медицинского факультета в Монпелье сохранились официальные и самые достоверные сведения об имматрикуляции Рабле студентом 17-го сентября 1530 г.
От пребывания его в Монпелье остались воспоминания, — одни достоверные, другие сомнительные. В самый день приезда в Монпелье Рабле вошел в большую медицинскую аудиторию. Там защищался тезис о врачебных свойствах лекарственных растений. Он прислушивается к диссертациям присутствующих. Они кажутся ему холодными, незначительными. Он показывает знаки нетерпения. Декан замечает это: он приглашает его принять участие в диспуте. Рабле скромно извиняется в том, что решается высказать свое мнение среди стольких знаменитых докторов. Затем переходит к спорным вопросам и так красноречиво, остроумно разбирает их, что вся аудитория рукоплещет и объявляет его достойным быть доктором.
Более достоверным считается известие о том, что Рабле принимал участие в комическом представлении, о котором у него самого сохранилось воспоминание в «Пантагрюэле» (кн. III, гл. XXXIV). Он играл со своими товарищами студентами «La morale comédie de celuy qui avait[1] espousé une femme mute (muette)», канва которой послужила Мольеру для «Médecin malgré lui»[2].
В ноябре 1531 года Рабле постудил врачом в Лионскую больницу, о чём свидетельствует запись о получении им жалованья, за первые три месяца службы. Врачеванием больных Рабле занимался ревностно и со страстью. По его словам,
(Рисунок Эжена Делакруа).
он и роман свой написал лишь для того, чтобы развлекать своих пациентов. С искренним убеждением, ссылаясь на авторитет Платона и Аверроэса, он утверждает, что все усилия врача относительно пациента «должны клониться к тому, чтобы увеселять его, не оскорбляя Господа, и никоим образом его не огорчать»[3]. Кардинал дю Белле (du Bellay), бывший сначала епископом в Байонне, затем в Париже, на которого возложена была Франциском I дипломатическая миссия к римской курии, пригласил Рабле в качестве врача, и тот последовал за ним в Рил. Легенда не могла пропустить пребывание Рабле в Риме, не приукрасив его на свой лад. Она придумала такие черты, какие мощи подойти к физиономии автора «Гаргантюа» и «Пантагрюэля». Она заставляет его играть скорее роль шута, нежели врача, парижского епископа. Бот какие историйки она сообщает о нём. Парижский епископ отправился, но обычаю, целовать ноги папы. Рабле, состоявший в свите, держался в стороне и сказал довольно громко, чтобы его расслышали, что так как его господина, который был важным вельможей во Франции, признают достойным поцеловать только ноги его святейшества, то он, не будучи достойным такой чести просит поцеловать зад папы, с тем только, чтобы его вымыли. Легенда превратила в анекдот несколько строк из главы XLVIII четвертой книги «Пантагрюэля».
В другой раз, будто бы папа позволил ему просить у него какой-нибудь милости, и Рабле сказал, что единственная, какой он добивается, это — чтобы его отлучить от церкви. Папа пожелал знать, почему он этого хочет.
— Св. отец, — отвечал Рабле, — я француз и уроженец городка Шинона, где очень пристрастны к кострам и уже сожгли много добрых людей и моих родственников; если же ваше святейшество отлучите меня от церкви, я никогда не сгорю. А причина этому та, что по пути в этот город мы проезжали с господином парижским епископом через Tarantaise, где было очень холодно, и, доехав до избушки, где жила одна бедная женщина, попросили ее развести огонь, предлагая ей какие угодно деньги. Чтобы зажечь дрова, она сожгла часть своего соломенного тюфяка, и так как дрова не загорелись, то принялась ругаться и говорить: «Верно папа собственной глоткой проклял эти дрова, что они не могут гореть!» И мы должны были ехать дальше, не обогревшись.
Рабле прожил в Риме первые три месяца 1534 г., затем вернулся во Францию, но вскоре снять уехал в Рим, где пребывал с июля 1535 г. до марта 1536 г.
В 1539 г. Рабле перешел на службу к Гильому дю Белле, старшему брату кардинала дю Белле. Это один из людей, игравших значительную роль в царствование Франциска I. Деятельный и искусный дипломат, он назначен был в 1537 г. губернатором Пьемонта и оказал важные услуги, занесенные в историю. Рабле находился 18-го ноября 1539 г. в Шамбери, а в июле и октябре 1540 г. в Турине. Он переписывался оттуда с Пелисье, епископом в Нарбонне, а затем в Монпелье, в эту же эпоху бывшим французским послом в Венеции. Во втором из этих писем толкуется о приобретении еврейских и сирийских манускриптов и греческих книг для «библиотеки» короля. Весьма вероятно, что в продолжение того времени, как Рабле находился в качестве врача при Гильоме дю Белле, он неоднократно ездил во Францию. Он должен был наезжать в Лион, чтобы следить за печатанием первых двух книг своего романа, издания которого следовали одно за другим.
К одному из пребываний его в Лионе относится эпизод в его жизни, о котором сообщает один новейший биограф Рабле, основываясь на показаниях двух тулузских ученых. В этом городе у Рабле родился сын, который жил два года. В Тулузе найдены сведения об этом обстоятельстве в латинских стихах, оставшихся в рукописи современника Рабле, «весьма ученого и добродетельного» профессора юриспруденции Буассонэ. Буассонэ посвятил несколько латинских стихотворений ребенку, по имени Теодул Рабле, умершему двух лет от роду, и подробности, которые он дает, не оставляют сомнения насчет того, кто был отцом этого ребенка. «Лион его родина, а отец — Рабле. Кто не знает ни Лиона, ни Рабле — не знает двух великих вещей в этом мире.»
До самой старости Рабле вел скитальческую жизнь и только в 1550 г., когда ему было уже около 67 лет, он получил приход в Медоне, принадлежавшем к епархии его покровителя — кардинала дю Белле, где и пребывал до смерти, точная дата которой так же неопределенна, как и дата его рождения. Вообще же полагают, что он умер в 1553 г.
Скитальческая жизнь не помешала Рабле написать, кроме его знаменитых романов «Гаргантюа» и «Пантагрюэль», очень много сочинений по всем отраслям тогдашнего знания. Бремя, когда жил Рабле, было эпохой сильного умственного движения, и Рабле принимал в нём самое деятельное участие. Он был одним из передовых людей своего века и неустанно боролся за новые идеи, разрушавшие средневековые устои. Его оружием были ирония и насмешка. Само собой разумеется, он подвергался преследованиям, несмотря на милостивое отношение к нему не только светских государей его времени — Франциска I и Генриха II, но и двоих пап — Климента VII и Павла III. Во время вторичного пребывания в Риме Рабле озаботился регуляризировать свое положение. Он послал папе Павлу III прошение по случаю своего отступничества (supplicatio pro apostasia). Он сознавался в нём, что уклонился от монастырской жизни и скитался но белу свету, и просил у первосвященника полного отпущения грехов, позволения снова облечься в рясу бенедиктинского монаха и вернуться в монастырь этого ордена, какой его захочет принять, и практиковать везде, с разрешения настоятеля, искусство медицины, в котором он достиг степени бакалавра, магистра и доктора, и практиковать его в пределах, предписанных каноническими законами духовным лицам, т. е. до применения железа и огня включительно, ради одного человеколюбия и без всяких корыстных целей. В этой просьбе его поддерживали весьма влиятельные покровители, кардиналы Джинукки и Симонетта. Просьба была исполнена декретом папы Павла III от 17 января 1536 года, второго по восшествии его на папский престол. Этот декрет составлен в самых лестных для Рабле выражениях: «во внимание к вашему рвению к религии, науке и литературе, к вашей честной жизни и добрым нравам, которые говорят за нас… тронутые вашими мольбами, мы вас прощаем и пр.». Сорбонна, университет и парламент преследовали сочинения Рабле, несмотря, как выше сказано, на покровительство Франциска I и Генриха И. Одно время даже Рабле вынужден был спастись бегством в Метц, чтобы избегнуть опасности быть сожженным на костре за свободомыслие.
Сочинения Рабле вызывали самые разнообразные комментарии. Долгое время в них видели аллегорическую историю XVI века. «Гаргантюа», — говорили, — это олицетворение Франциска I, а «Пантагрюэль» — не кто иной, как Генрих II. Но, конечно, это ошибочный взгляд. Рабле — великий сатирик: он смеется над всеми, даже над читателями. В десятистишии, предпосланном «Гаргантюа», он говорит им:
«Vray est qu’icy peu de perfection
Vous apprendrez, si non en cas de rire»[4].
Всякого рода насмешки, накопившиеся в течение веков над старым общественным порядком, собраны в его творениях. Ничто от него не ускользнуло: откровенные резкости сказок, смелые выходки фарса, монастырские шуточки чередуются в этой колоссальной сатире, значение которой становится вполне ясно, когда видишь, что Рабле, основательно изучивший античный мир и близко знакомый с народными сказаниями средних веков, соединил в своем труде с бесподобной эрудицией и остроумием комические, смелые выходки всех времен и всех стран.
Таким образом, в творениях Рабле следует искать не намеков, более или менее замаскированных, на образ действия вышеупомянутых французских государей, но оживленную картину., всех слоев общества, их нравов, обычаев, их говора. Его творения представляют собою неоцененный исторический документ, но это вовсе не сама история. Жан де Ту в «Истории своего времени» несколькими строчками очень верно характеризует творения Рабле: «Он напечатал остроумное сочинение, в котором под вымышленными именами выставил, как на театре, все состояния человеческой жизни и французского королевства и отдал их на посмеяние народа».
И, в самом деле, описание общества XVI века, еще недостаточно изученного, представляет главный интерес романа Рабле. Этим в особенности он привлекает и занимает, так как мы находим у него собранными, — частью намеренно, частью бессознательно, — неоцененные материалы, подобных которым не встретим нигде в другом месте.
При этом, благодаря обширной и разносторонней эрудиции Рабле, его комическое произведение блещет возвышенными и серьёзными идеями, возносящими его над вульгарной буфонадой.
- ↑ Нравственная комедия человека, женившегося на немой женщине.
- ↑ Врач поневоле.
- ↑ Рабле был одним из первых анатомов, которые публично демонстрировали на трупах. В сборнике латинских стихов Доле, напечатанном в Лионе в 1538 г., есть эпитафия одного повешенного, анатомированного, в присутствии многочисленной аудитории, Франсуа Рабле, объяснявшим строение человеческого тела.
- ↑ Правда, вы мало узнаете здесь совершенного, разве только посмеетесь.