В сутолоке жизни, когда внимание наше поглощено повседневными житейскими мелочами, мы все бываем склонны забывать о глубоких язвах, разъедающих общество, и не уделяем им того внимания, которого они в действительности заслуживают. Иногда в печать проникают сенсационные «разоблачения», касающиеся какой-либо мрачной стороны нашей общественной жизни и если эти разоблачения успевают хоть немного пробудить нас от спячки и обратить на себя внимание общества, — в газетах, в течении одного-двух месяцев, появляются иногда превосходные статьи и «письма в редакцию» по поводу затронутого явления. Нередко в этих статьях и письмах проявляется немало здравого смысла и высокой гуманности, но обыкновенно подобная, внезапно поднятая в прессе и обществе, агитация вскоре замирает. Прибавив несколько новых параграфов к существующим уже сотням тысяч узаконений; сделав несколько микроскопических попыток с целью бороться, путем единичных усилий, с глубоко укоренившимся злом, которое можно победить лишь усилиями всего общества, — мы снова погружаемся в мелочи жизни, не заботясь о результатах недавней агитации. Хорошо еще, если, после всего поднятого шума, положение вещей не ухудшилось.
Такова судьба многих общественных вопросов, и в особенности — вопроса о тюрьмах и заключенных. В этом отношении очень характерны слова мисс Линды Джильберт (американской м-рс Фрай): «едва человек попал в тюрьму, общество перестает интересоваться им». Позаботившись о том, чтобы арестант «имел хлеба для еды, воды для питья и побольше работы», — общество считает выполненными все свои обязанности по отношению к нему. От времени до времени кто-либо, ознакомленный с тюремным вопросом, поднимает агитацию по поводу скверного состояния наших тюрем и других мест заключения. Общество, в свою очередь, признает, что необходимо что-нибудь предпринять для излечения зла. Но все усилия реформаторов разбиваются о косность организованной системы, так как приходится бороться с общераспространенным предубеждением общества против тех, кто навлек на себя кару закона; а потому борцы скоро устают, чувствуя себя одинокими: никто не приходит им на помощь в борьбе с колоссальным злом. Такова была судьба Джона Говарда (Howard) и многих других. Конечно, небольшие группы людей, обладающих добрым сердцем и недюжинной энергией, продолжают, невзирая на общее равнодушие, хлопотать об улучшении быта арестантов или, точнее выражаясь, об уменьшении вреда, приносимого тюрьмами их невольным обитателям. Но эти деятели, руководимые исключительно филантропическим чувством, редко решаются критиковать самые принципы, на которых покоятся тюремные учреждения; еще менее занимаются они обследованием тех причин, вследствие которых каждый год миллионы человеческих существ попадают за стены тюрем. Деятели этого типа пытаются лишь смягчить зло, но не подрезать его у самого корня.
Каждый год около миллиона мужчин, женщин и детей попадают в тюрьмы одной Европы, и на содержание каторжных и участковых тюрем тратится ежегодно около 100,000,000 рублей, не считая расходов на содержание той сложной судебной и административной машины, которая поставляет материал для тюрем. А между тем, за исключением немногих филантропов и профессионально заинтересованных лиц, — кого интересуют результаты, достигаемые при таких громадных затратах? Оплачивают ли наши тюрьмы громадную затрату человеческого труда, ежегодно расходуемого на их содержание? Гарантируют ли они общество от возникновения снова и снова того зла, с которым они, — как предполагается, — неустанно борются?
Ввиду того, что обстоятельства моей жизни дали мне возможность посвятить некоторую долю внимания этим важным вопросам, я пришел к заключению, что, может быть, будет не бесполезным поделиться с читающей публикой, как моими наблюдениями над тюремной жизнью, так равно и теми выводами, к которым меня привели мои наблюдения.
С тюрьмами и ссылкой мне пришлось впервые познакомиться в Восточной Сибири, в связи с работами комитета, учрежденного в целях реформы русской системы ссылки. Тогда я имел возможность ознакомиться, как с вопросом о ссылке в Сибирь, так равно и с положением тюрем в России; тогда же мое внимание впервые было привлечено к великим вопросам «преступления и наказания». Позднее, с 1874 по 1876 г.г., в ожидании суда, мне пришлось провести почти два года в Петропавловской крепости в С.-Петербурге, где я мог наблюдать на моих товарищах по заключению страшные последствия одиночной системы. Оттуда меня перевели в только что выстроенный тогда Дом Предварительного Заключения, считавшийся образцовой тюрьмой в России; наконец, отсюда я попал в военную тюрьму при С.-Петербургском военном госпитале.
Когда я находился уже в Англии, в 1881 г., ко мне обратились с предложением сообщить в английской печати о положении в русских тюрьмах людей, арестуемых по обвинению в политических преступлениях; правдивое сообщение подобного рода являлось настоятельной необходимостью, ввиду систематической лжи по этому поводу, распространявшейся одним агентом русского правительства. Я коснулся этого вопроса в статье о русской революционной партии, напечатанной в Fortnightly Revicio[1] (в июне 1881 г.). Хотя ни один из фактов, приведенных в вышеупомянутой статье, не был опровергнут агентами русского правительства, но в тоже время были сделаны попытки провести в английскую прессу сведения о русских тюрьмах, изображавшие эти тюрьмы в самом розовом свете. Тогда я, в свою очередь, вынужден был в ряде статей, появившихся в «Nineteenth Century», разобрать, что такое представляют собою русские тюрьмы и ссылка в Сибирь. По возможности воздерживаясь от жалоб на притеснения, претерпеваемые нашими политическими друзьями в России, я предполагал дать в своих статьях понятие о состоянии русских тюрем вообще, о ссылке в Сибирь и о результатах русской тюремной системы; я рассказал о невыразимых мучениях, которые испытывают десятки тысяч уголовных арестантов в тюрьмах России, на пути, в Сибирь и, наконец, в самой Сибири, — этой колоссальной уголовной колонии российской империи. Чтобы пополнить мои личные наблюдения, которые могли устареть, я познакомился с обширною литературою предмета, посвященною тогда, за последнее время, в России тюремному вопросу. Но именно это изучение убедило меня, во-первых, в том, что положение вещей осталось почти таким же, каким оно было двадцать пять лет тому назад; во-вторых, в том, что, хотя русским тюремным чиновникам очень хочется иметь подголосков в Западной Европе, с целью распространения изукрашенных известий об их якобы гуманной деятельности, всё же они не скрывают суровой правды ни от русского правительства, ни от русской читающей публики. И в официальных отчетах и в прессе они открыто признают, что тюрьмы находятся в отвратительном состоянии. Некоторые из этих официозных признаний я привожу ниже.
В скором времени после того, как я писал о русских тюремных порядках в английской прессе, — а именно — с 1882 по 1886 гг., — мне пришлось провести три года во французских тюрьмах: в Prison Départementale в Лионе и в Maison Centrale в Клэрво́ (Clairvaux). Описание обеих этих тюрем было дано мной в статье, появившейся в «Nineteenth Century». Мое пребывание в Клэрво́, в близком соседстве с 1400 уголовных преступников, дало мне возможность присмотреться к результатами получаемым от заключения в этой тюрьме, — одной из лучших не только во Франции, но, насколько мне известно, и во всей Европе. Мои наблюдения побудили меня заняться рассмотрением с более общей точки зрения вопроса о моральном влиянии тюрьмы на заключенных, в связи с современными взглядами на преступность и её причины. Часть этого исследования послужила темой реферата, прочтенного мной в Эдинбургском Философском Обществе.
Включая в настоящую книгу часть моих журнальных статей по тюремному вопросу, я подновил их фактический материал на основании сведений, в большинстве случаев заимствованных из русских официальных изданий, а также выключив из них полемический элемент. Вновь написанные главы о ссылке на Сахалин и об одном эпизоде из жизни ссыльных поляков в Сибири служат дополнением общего описания русских карательных учреждений.
Примечания править
- ↑ По всей вероятности, опечатка, имеется в виду «The Fortnightly Review». — Примечание редактора Викитеки.
