В Дарданельском проливе (Андерсен; Ганзен)/1899 (ДО)


[375]

Въ Дарданельскомъ проливѣ.

Утромъ мы вошли въ Дарданельскій проливъ, древній Геллеспонтъ. На европейскомъ берегу лежалъ городъ, должно быть, больше заботившійся о своемъ брюхѣ, нежели о душѣ: тамъ виднѣлся всего одинъ минаретъ и цѣлыхъ пять мукомольныхъ вѣтряныхъ мельницъ. Къ городу примыкала довольно красивая крѣпость. На азіатскомъ берегу показался такой же городъ. Разстояніе между ними равнялось, на мой взглядъ, приблизительно морской милѣ. Оба берега отлоги; пески чередуются съ зелеными полями. На европейскомъ берегу виднѣлись жалкія каменныя хижины; окнами и дверями въ нихъ служили пробитыя въ стѣнахъ дыры. Тамъ и сямъ росли пиніи; по тропинкѣ вдоль берега шли какіе-то турки. Азіатскій берегъ смотрѣлъ привѣтливѣе; тутъ тянулись зеленыя поля, росли густолиственныя деревья.

Разстояніе между берегами двухъ различныхъ частей свѣта показалось мнѣ, какъ сказано, небольшимъ; я по крайней мѣрѣ простымъ глазомъ совершенно ясно различалъ на обоихъ берегахъ каждый кустикъ, каждаго человѣка; но, конечно, этому много содѣйствовала прозрачность воздуха.

Я подошелъ къ борту парохода, гдѣ сидѣли пассажирки-турчанки, подошелъ полюбоваться берегомъ, а кстати и турчанками. Онѣ обѣдали и потому откинули свои чадры. Женщины въ свою очередь поглядывали на меня. Самая младшая, самая хорошенькая и, должно быть, самая веселая изъ нихъ, видно сообщала другой, постарше, свои замѣчанія относительно моей особы. Собесѣдница ея только кивала головой, сохраняя невозмутимую серьезность. Это взаимное наше созерцаніе было прервано подошедшимъ ко мнѣ молодымъ туркомъ, который заговорилъ со мною по-французски. Во время бесѣды онъ замѣтилъ мнѣ полушутливымъ тономъ, что смотрѣть на женщину безъ чадры противно обычаямъ страны; оттого-то такъ серьезно и поглядывалъ на меня мужъ; развѣ я не замѣтилъ этого? Я посмотрѣлъ на турка. Старшая изъ его маленькихъ дочекъ подавала ему трубку и кофе, младшая рѣзвилась по палубѣ, перебѣгая отъ него къ женщинамъ и назадъ. Хочешь понравиться родителямъ—понравься дѣтямъ! Вотъ чему учитъ насъ житейская мудрость. Я хотѣлъ начать съ младшей дѣвочки, предложилъ ей фруктовъ и принялся шутить съ ней, но она точно козленокъ быстро отпрыгнула къ одной изъ черныхъ дѣвушекъ, прижалась къ ней и закуталась въ складки ея длинной чадры. Выставивъ оттуда одно личико, шалунья громко засмѣялась, сложила губки, точно для поцѣлуя, потомъ взвизгнула и бросилась къ отцу. Старшая дѣвочка, должно быть, лѣтъ шести, прехорошенькая, дичилась меньше. Эта маленькая турчанка была еще безъ чадры, въ красныхъ сафьяновыхъ туфляхъ поверхъ желтыхъ сапожковъ, въ свѣтло-голубыхъ широкихъ шелковыхъ шальварахъ, красной коротенькой туникѣ [376]и черной бархатной кофточкѣ. Черные волосы спускались на спину двумя косами, перевитыми золотыми монетками, а на маковкѣ красовалась парчовая шапочка. Она уговаривала младшую сестру взять отъ меня фрукты, но та не хотѣла. Я велѣлъ слугѣ принести разныхъ сластей, и скоро мы съ старшей дѣвочкой подружились. Она показала мнѣ свою игрушку, глиняный кувшинчикъ для питья, изображавшій лошадку съ маленькой птичкой на каждомъ ухѣ. Говори я по-турецки, я бы не замедлилъ разсказать ей объ этой лошадкѣ сказочку! Я усадилъ дѣвочку къ себѣ на колѣни; она гладила меня ручонками по щекамъ и такъ довѣрчиво и ласково глядѣла мнѣ въ глаза, что я не могъ не заговорить съ ней. Говорилъ я, конечно, по-датски, а она, слушая меня, заливалась смѣхомъ; такого забавнаго языка она, конечно, еще никогда ни слыхала и вѣрно полагала, что это просто тарабарщина какая-то. Ея маленькіе ноготки были по обычаю турчанокъ выкрашены въ черный цвѣтъ, поперекъ ладони тоже была проведена черная полоса. Я указалъ на нее пальцемъ, и дѣвочка тотчасъ протянула поперекъ моей ладони кончикъ своей косички, чтобы и у меня на рукѣ была такая же полоска. Она пыталась подманить къ намъ и младшую сестренку, но та, весело переговариваясь съ ней, продолжала держаться на почтительномъ разстояніи. Отецъ подозвалъ старшую дѣвочку къ себѣ и, вѣжливо поклонившись мнѣ на европейскій манеръ, т. е. снявъ съ головы феску, шепнулъ что-то малюткѣ на ухо. Та кивнула головкой, взяла изъ рукъ слуги чашку кофе и поднесла ее мнѣ. Затѣмъ мнѣ была предложена и огромная турецкая трубка. Я не курю, поэтому взялъ лишь кофе и расположился съ нимъ на подушкѣ рядомъ съ любезнымъ туркомъ, дочку котораго успѣлъ обворожить. Милую дѣвочку звали Зюлейкой, и я смѣло могу теперь сказать что сорвалъ въ Дарданельскомъ проливѣ поцѣлуй съ устъ дочери Азіи!