Утром мы вошли в Дарданельский пролив, древний Геллеспонт. На европейском берегу лежал город, должно быть, больше заботившийся о своём брюхе, нежели о душе: там виднелся всего один минарет и целых пять мукомольных ветряных мельниц. К городу примыкала довольно красивая крепость. На азиатском берегу показался такой же город. Расстояние между ними равнялось, на мой взгляд, приблизительно морской миле. Оба берега отлоги; пески чередуются с зелёными полями. На европейском берегу виднелись жалкие каменные хижины; окнами и дверями в них служили пробитые в стенах дыры. Там и сям росли пинии; по тропинке вдоль берега шли какие-то турки. Азиатский берег смотрел приветливее; тут тянулись зелёные поля, росли густолиственные деревья.
Расстояние между берегами двух различных частей света показалось мне, как сказано, небольшим; я, по крайней мере, простым глазом совершенно ясно различал на обоих берегах каждый кустик, каждого человека; но, конечно, этому много содействовала прозрачность воздуха.
Я подошёл к борту парохода, где сидели пассажирки-турчанки, подошёл полюбоваться берегом, а кстати и турчанками. Они обедали и потому откинули свои чадры. Женщины в свою очередь поглядывали на меня. Самая младшая, самая хорошенькая и, должно быть, самая весёлая из них, видно сообщала другой, постарше, свои замечания относительно моей особы. Собеседница её только кивала головой, сохраняя невозмутимую серьёзность. Это взаимное наше созерцание было прервано подошедшим ко мне молодым турком, который заговорил со мною по-французски. Во время беседы он заметил мне полушутливым тоном, что смотреть на женщину без чадры противно обычаям страны; оттого-то так серьёзно и поглядывал на меня муж; разве я не заметил этого? Я посмотрел на турка. Старшая из его маленьких дочек подавала ему трубку и кофе, младшая резвилась по палубе, перебегая от него к женщинам и назад. Хочешь понравиться родителям — понравься детям! Вот чему учит нас житейская мудрость. Я хотел начать с младшей девочки, предложил ей фруктов и принялся шутить с ней, но она точно козлёнок быстро отпрыгнула к одной из чёрных девушек, прижалась к ней и закуталась в складки её длинной чадры. Выставив оттуда одно личико, шалунья громко засмеялась, сложила губки, точно для поцелуя, потом взвизгнула и бросилась к отцу. Старшая девочка, должно быть, лет шести, прехорошенькая, дичилась меньше. Эта маленькая турчанка была ещё без чадры, в красных сафьяновых туфлях поверх жёлтых сапожков, в светло-голубых широких шёлковых шальварах, красной коротенькой тунике и чёрной бархатной кофточке. Чёрные волосы спускались на спину двумя косами, перевитыми золотыми монетками, а на маковке красовалась парчовая шапочка. Она уговаривала младшую сестру взять от меня фрукты, но та не хотела. Я велел слуге принести разных сластей, и скоро мы со старшей девочкой подружились. Она показала мне свою игрушку, глиняный кувшинчик для питья, изображавший лошадку с маленькой птичкой на каждом ухе. Говори я по-турецки, я бы не замедлил рассказать ей об этой лошадке сказочку! Я усадил девочку к себе на колени; она гладила меня ручонками по щекам и так доверчиво и ласково глядела мне в глаза, что я не мог не заговорить с ней. Говорил я, конечно, по-датски, а она, слушая меня, заливалась смехом; такого забавного языка она, конечно, еще никогда ни слыхала и верно полагала, что это просто тарабарщина какая-то. Её маленькие ноготки были по обычаю турчанок выкрашены в чёрный цвет, поперёк ладони тоже была проведена чёрная полоса. Я указал на неё пальцем, и девочка тотчас протянула поперёк моей ладони кончик своей косички, чтобы и у меня на руке была такая же полоска. Она пыталась подманить к нам и младшую сестренку, но та, весело переговариваясь с ней, продолжала держаться на почтительном расстоянии. Отец подозвал старшую девочку к себе и, вежливо поклонившись мне на европейский манер, т. е. сняв с головы феску, шепнул что-то малютке на ухо. Та кивнула головкой, взяла из рук слуги чашку кофе и поднесла её мне. Затем мне была предложена и огромная турецкая трубка. Я не курю, поэтому взял лишь кофе и расположился с ним на подушке рядом с любезным турком, дочку которого успел обворожить. Милую девочку звали Зюлейкой, и я смело могу теперь сказать, что сорвал в Дарданельском проливе поцелуй с уст дочери Азии!