Утромъ мы вошли въ Дарданельскій проливъ, древній Геллеспонтъ. На европейскомъ берегу лежалъ городъ, должно быть, больше заботившійся о своемъ брюхѣ, нежели о душѣ: тамъ виднѣлся всего одинъ минаретъ и цѣлыхъ пять мукомольныхъ вѣтряныхъ мельницъ. Къ городу примыкала довольно красивая крѣпость. На азіатскомъ берегу показался такой же городъ. Разстояніе между ними равнялось, на мой взглядъ, приблизительно морской милѣ. Оба берега отлоги; пески чередуются съ зелеными полями. На европейскомъ берегу виднѣлись жалкія каменныя хижины; окнами и дверями въ нихъ служили пробитыя въ стѣнахъ дыры. Тамъ и сямъ росли пиніи; по тропинкѣ вдоль берега шли какіе-то турки. Азіатскій берегъ смотрѣлъ привѣтливѣе; тутъ тянулись зеленыя поля, росли густолиственныя деревья.
Разстояніе между берегами двухъ различныхъ частей свѣта показалось мнѣ, какъ сказано, небольшимъ; я по крайней мѣрѣ простымъ глазомъ совершенно ясно различалъ на обоихъ берегахъ каждый кустикъ, каждаго человѣка; но, конечно, этому много содѣйствовала прозрачность воздуха.
Я подошелъ къ борту парохода, гдѣ сидѣли пассажирки-турчанки, подошелъ полюбоваться берегомъ, а кстати и турчанками. Онѣ обѣдали и потому откинули свои чадры. Женщины въ свою очередь поглядывали на меня. Самая младшая, самая хорошенькая и, должно быть, самая веселая изъ нихъ, видно сообщала другой, постарше, свои замѣчанія относительно моей особы. Собесѣдница ея только кивала головой, сохраняя невозмутимую серьезность. Это взаимное наше созерцаніе было прервано подошедшимъ ко мнѣ молодымъ туркомъ, который заговорилъ со мною по-французски. Во время бесѣды онъ замѣтилъ мнѣ полушутливымъ тономъ, что смотрѣть на женщину безъ чадры противно обычаямъ страны; оттого-то такъ серьезно и поглядывалъ на меня мужъ; развѣ я не замѣтилъ этого? Я посмотрѣлъ на турка. Старшая изъ его маленькихъ дочекъ подавала ему трубку и кофе, младшая рѣзвилась по палубѣ, перебѣгая отъ него къ женщинамъ и назадъ. Хочешь понравиться родителямъ—понравься дѣтямъ! Вотъ чему учитъ насъ житейская мудрость. Я хотѣлъ начать съ младшей дѣвочки, предложилъ ей фруктовъ и принялся шутить съ ней, но она точно козленокъ быстро отпрыгнула къ одной изъ черныхъ дѣвушекъ, прижалась къ ней и закуталась въ складки ея длинной чадры. Выставивъ оттуда одно личико, шалунья громко засмѣялась, сложила губки, точно для поцѣлуя, потомъ взвизгнула и бросилась къ отцу. Старшая дѣвочка, должно быть, лѣтъ шести, прехорошенькая, дичилась меньше. Эта маленькая турчанка была еще безъ чадры, въ красныхъ сафьяновыхъ туфляхъ поверхъ желтыхъ сапожковъ, въ свѣтло-голубыхъ широкихъ шелковыхъ шальварахъ, красной коротенькой туникѣ
Утром мы вошли в Дарданельский пролив, древний Геллеспонт. На европейском берегу лежал город, должно быть, больше заботившийся о своём брюхе, нежели о душе: там виднелся всего один минарет и целых пять мукомольных ветряных мельниц. К городу примыкала довольно красивая крепость. На азиатском берегу показался такой же город. Расстояние между ними равнялось, на мой взгляд, приблизительно морской миле. Оба берега отлоги; пески чередуются с зелёными полями. На европейском берегу виднелись жалкие каменные хижины; окнами и дверями в них служили пробитые в стенах дыры. Там и сям росли пинии; по тропинке вдоль берега шли какие-то турки. Азиатский берег смотрел приветливее; тут тянулись зелёные поля, росли густолиственные деревья.
Расстояние между берегами двух различных частей света показалось мне, как сказано, небольшим; я, по крайней мере, простым глазом совершенно ясно различал на обоих берегах каждый кустик, каждого человека; но, конечно, этому много содействовала прозрачность воздуха.
Я подошёл к борту парохода, где сидели пассажирки-турчанки, подошёл полюбоваться берегом, а кстати и турчанками. Они обедали и потому откинули свои чадры. Женщины в свою очередь поглядывали на меня. Самая младшая, самая хорошенькая и, должно быть, самая весёлая из них, видно сообщала другой, постарше, свои замечания относительно моей особы. Собеседница её только кивала головой, сохраняя невозмутимую серьёзность. Это взаимное наше созерцание было прервано подошедшим ко мне молодым турком, который заговорил со мною по-французски. Во время беседы он заметил мне полушутливым тоном, что смотреть на женщину без чадры противно обычаям страны; оттого-то так серьёзно и поглядывал на меня муж; разве я не заметил этого? Я посмотрел на турка. Старшая из его маленьких дочек подавала ему трубку и кофе, младшая резвилась по палубе, перебегая от него к женщинам и назад. Хочешь понравиться родителям — понравься детям! Вот чему учит нас житейская мудрость. Я хотел начать с младшей девочки, предложил ей фруктов и принялся шутить с ней, но она точно козлёнок быстро отпрыгнула к одной из чёрных девушек, прижалась к ней и закуталась в складки её длинной чадры. Выставив оттуда одно личико, шалунья громко засмеялась, сложила губки, точно для поцелуя, потом взвизгнула и бросилась к отцу. Старшая девочка, должно быть, лет шести, прехорошенькая, дичилась меньше. Эта маленькая турчанка была ещё без чадры, в красных сафьяновых туфлях поверх жёлтых сапожков, в светло-голубых широких шёлковых шальварах, красной коротенькой тунике
