Капитанъ Фаррагютъ былъ морякъ отличный, вполнѣ достойный „Авраама Линкольна“. Онъ, можно сказать, совершенно сливался съ своимъ кораблемъ. Существованіе чудовища не подлежало у него никакому сомнѣнію и онъ даже не позволялъ на своемъ кораблѣ никакихъ пересудовъ по этому поводу. Капитанъ Фаррагютъ вѣрилъ въ чудовище, какъ иныя старушки вѣрятъ въ библейскую тварь Левіафана, не разумомъ, а сердцемъ. Чудовище существовало и капитанъ Фаррагютъ очиститъ отъ него моря, — онъ въ этомъ поклялся. Это былъ своего рода родосскій рыцарь, который шелъ на встрѣчу змѣю, раззорявшему его островъ. Что нибудь одно: или капитанъ Фаррагютъ истребитъ нарвала, или нарвалъ истребитъ капитана Фаррагюта. Середины тутъ не было.
Офицеры совершенно раздѣляли мнѣніе своего начальника; надо было послушать, какъ они разговаривали, толковали, судили, спорили и взвѣшивали возможные шансы и какъ наблюдали необозримую ширь океана. То тотъ, то другой добровольно отправлялся на вахту, тогда какъ при всякомъ другомъ обстоятельствѣ каждый изъ нихъ жаловался бы и проклиналъ такую каторгу. Пока солнце описывало свой дневный кругъ, матросы постоянно тѣснились на рангоутѣ, словно на палубѣ доски жгли имъ ноги и они не могли тутъ устоять. А еще „Авраамъ Линкольнъ“ не касался своимъ форъ-штевенемъ подозрительныхъ водъ Тихаго океана.
Что касается до экипажа, то онъ очень желалъ повстрѣчать однозуба, хватить его острогой, вытянуть на палубу и изрубить на части. Всѣ съ величайшимъ вниманіемъ вглядывались и всматривались въ море. Надо еще упомянуть и то, что капитанъ Фаррагютъ объявилъ о суммѣ въ двѣ тысячи долларовъ, назначавшейся тому зоркому юнгѣ, матросу, боцману или офицеру, который первый замѣтитъ чудовище. Можете себѣ представить, какъ усердно всѣ упражняли свое зрѣніе.
Я тоже не отставалъ отъ прочихъ и никому не уступалъ своей доли ежедневныхъ наблюденій. Нашего „Авраама Линкольна“ слѣдовало бы тогда по настоящему переименовать въ „Стоглазаго Аргуса“. Только одинъ мой Консейль относился довольно равнодушно къ воспламенявшему насъ вопросу и не раздѣлялъ общаго энтузіазма.
Я уже говорилъ, что капитанъ Фаррагютъ заботливо снабдилъ свой корабль всякими орудіями для ловли громаднаго кита. Настоящее китоловное судно не могло быть вооружено исправнѣе и лучше. У насъ были всѣ извѣстные снаряды, начиная отъ остроги, которую мечутъ рукой, до зубчатыхъ стрѣлъ и разрывныхъ пуль. На бакѣ у насъ стояла усовершенствованная пушка, заряжавшаяся съ казенника, съ очень толстыми стѣнками и съ очень узкимъ каналомъ; модель этой пушки находилась на всемірной выставкѣ 1867 года. Это драгоцѣнное орудіе американскаго происхожденія посылало, нисколько не стѣсняясь, коническое ядро въ четыре килограмма на разстояніе шестнадцати километровъ среднимъ числомъ.
„Авраамъ Линкольнъ“ обладалъ, значитъ, всѣми средствами разрушенія. Мало того: кромѣ помянутыхъ страшныхъ орудій, на бортѣ находился самъ Недъ Лендъ, царь багрильщиковъ.
Недъ Лендъ былъ родомъ канадецъ; онъ обладалъ необычайною вѣрностью руки и не зналъ себѣ ровни въ своемъ опасномъ промыслѣ. Его ловкость и хладнокровіе, смѣлость и хитрость доходили до самой высшей степени; надо было быть очень лукавымъ китомъ или ужь черезчуръ коварнымъ кашелотомъ, чтобъ увернуться отъ его остроги.
Неду Ленду было около сорока лѣтъ; это былъ высокій ростомъ мужчина, — въ немъ было болѣе шести англійскихъ футовъ, — крѣпкаго сложенія, степеннаго вида, несообщительнаго
Капитанъ Фаррагютъ распорядился, какъ нельзя благоразумнѣе, пригласивъ къ себѣ этого человѣка: по вѣрности руки и взгляда онъ одинъ стоилъ всего экипажа. Мнѣ кажется, его удачно можно было сравнить съ точнымъ, превосходнымъ телескопомъ, который въ то же время былъ бы и пушкою, всегда готовою выпалить.
Канадецъ — вѣдь это тотъ же французъ, и я долженъ признаться, что Недъ Лендъ, не взирая на свой несообщительный нравъ, почувствовалъ ко мнѣ нѣкоторое расположеніе. Его, вѣроятно, привлекала французская національность. Ему представлялся случай поговорить, а мнѣ послушать старый французскій языкъ, которымъ писалъ Рабле, и который до сихъ поръ еще сохранился въ нѣкоторыхъ канадскихъ провинціяхъ. Семейство багрильщика было родомъ изъ Квебека и члены его были отважными рыбаками еще въ тѣ времена, когда этотъ городъ принадлежалъ Франціи.
Мало по малу Недъ разговорился, и я съ наслажденіемъ слушалъ повѣствованія о его приключеніяхъ въ полярныхъ моряхъ. Онъ разсказывалъ про свои рыбныя ловли и про поединки съ китами просто, безъискусственно. Подъчасъ мнѣ казалось, что я слушаю какого-то канадскаго Гомера, воспѣвающаго Иліаду гиперборейскихъ странъ.
Я описываю этого молодца такимъ, какимъ его знаю теперь. Мы стали съ нимъ друзьями и связаны тою неразрывною дружбою, которая зарождается и крѣпнетъ въ страшныхъ и тяжелыхъ жизненныхъ испытаніяхъ. Молодчина Недъ! Я, пожалуй, не прочь прожить еще столѣтъ, чтобы только о тебѣ вспоминать подольше.
Что же думалъ Недъ Лендъ о морскомъ чудовищѣ? Онъ надо признаться, не очень-то вѣровалъ въ однозуба и не раздѣлялъ общаго убѣжденія. Онъ даже избѣгалъ разговоровъ объ этомъ предметѣ, что я замѣтилъ въ первый же разъ, когда попробовалъ повыпытать его мысли на этотъ счетъ.
30-го іюля, въ великолѣпнѣйшій вечеръ, т. е. черезъ три недѣли послѣ нашего отплытія изъ Нью-Йорка, фрегатъ находился поблизости Бѣлаго Мыса, въ тридцати миляхъ подъ вѣтромъ отъ Патогонскихъ береговъ. Мы миновали тропикъ Козерога и къ югу, менѣе чѣмъ въ семистахъ миляхъ, передъ нами открывался Магелановъ проливъ. Чрезъ недѣлю „Авраамъ Линкольнъ“ долженъ былъ вступить въ воды Тихаго океана.
Мы съ Недомъ Лендомъ сидѣли на ютѣ, толковали о томъ о семъ и поглядывали на это таинственное море, чьи глуби до сихъ поръ недоступны взору человѣка. Я завелъ рѣчь про однозуба-гиганта и принялся разсуждать о различныхъ шансахъ нашего предпріятія. Я разсуждалъ довольно долго, потомъ вижу Недъ молчитъ, предоставляя мнѣ одному разговаривать, и приступаю къ нему напрямикъ, безъ всякихъ увертокъ.
— Какъ же это, Недъ, говорю, неужто вы не вѣрите, что чудовище существуетъ? Почему вы не вѣрите? Или у васъ имѣются какія нибудь особыя уважительныя причины не вѣрить?
Багрильщикъ сначала поглядѣлъ на меня съ минуту молча, ударилъ, по привычкѣ, по своему широкому лбу, закрылъ глаза, какъ бы что-то обдумывая, и наконецъ отвѣтилъ:
— А можетъ статься и есть причины, г. Аронаксъ.
— Однако, Недъ, вы вѣдь багрильщикъ по ремеслу и должны бы уже, кажись, освоиться съ огромными морскими млекопитающими, — значитъ, вамъ легче, чѣмъ всякому другому, представить себѣ какое нибудь чудовищное китообразное, — легче повѣрить въ него!
— Ну, въ этомъ вы ошибаетесь, г. профессоръ, отвѣчалъ Недъ. — Коли темные люди вѣрятъ въ необыкновенныя кометы, да въ допотопныхъ чудовищъ, что будто бы сидятъ въ земномъ нутрѣ, такъ это имъ простительно, на то они и „темные люди“, но вѣдь астрономы и геологи смѣются надъ этими баснями. Китоловы тоже кое-что смыслятъ. Я на своемь вѣку гонялся не за однимъ морскимъ животнымъ, не малое число прикалывалъ острогою, случалось тоже и убивать ихъ въ изрядномъ количествѣ, только отроду я не видывалъ такихъ хвостатыхъ и клыкатыхъ, чтобы они пробивали листовое желѣзо на пароходѣ!
— Однако, Недъ, разсказываютъ за вѣрное, что зубъ нарвала прохватываетъ насквозь суда!
— Деревянныя суда, это можетъ статься, отвѣчалъ канадецъ: — да и то я этого никогда не видывалъ собственными глазами. И пока не увижу, я буду стоять на томъ, что такіе зубастые чудовища водятся не въ моряхъ, а въ сказкахъ.
— Послушайте, Недъ…
— Чего мнѣ слушать, г. профессоръ? Мнѣ совсѣмъ нечего слушать. Вы меня лучше и не увѣряйте, не трудитесь. Ужъ лучше вы приберите что нибудь другое, только не однозуба… Ну хоть спрута — спрутъ все-таки…
— Какъ можно спрута, Недъ! Вѣдь спрутъ — слизнякъ! ужь самое имя означаетъ мягкость тѣла. Будь въ этомъ восьминогѣ хоть пятьсотъ футовъ длины, онъ ничуть не можетъ повредить такимъ судамъ, какъ „Шотландія“ или „Авраамъ Линкольнъ“. Вотъ это ужь чистыя сказки! Кракенами и подобными имъ чудовищами хорошо пугать только дѣтей, или старыхъ бабъ!
— Значитъ, г. натуралистъ, вы вѣрите, что въ морѣ сидитъ этакій страшенный китище? сказалъ Недъ Лендъ, и сказалъ не безъ нѣкоторой ироніи.
— Да, Недъ, вѣрю! Я основываюсь на фактахъ, на логическомъ ихъ сопоставленіи. Я вѣрю, что существуетъ необычайно сильное млекопитающее, которое принадлежитъ къ отдѣлу китообразныхъ, какъ кашелоты, киты, дельфины, и которое снабжено крѣпчайшимъ роговымъ бивнемъ, — такимъ бивнемъ….
— Гм! произнесъ багрильщикъ такимъ тономъ, какимъ обыкновенно произносятъ люди, которыхъ нисколько не убѣждаешь своими доводами.
— Вы замѣтьте, достойнѣйшій канадецъ, продолжалъ я: — что коли такое животное существуетъ, коли оно живетъ въ глубинахъ океана, коли посѣщаетъ жидкіе слои, что лежатъ на нѣсколько миль ниже поверхности водъ, такъ оно всенепремѣнно одарено такимъ сильнымъ организмомъ, съ которымъ ничто не можетъ сравниться.
— А зачѣмъ ему такой организмъ?
— Затѣмъ, что нужна неизмѣримая сила, чтобы жить въ глубинѣ океана и выдерживать давленіе верхнихъ слоевъ.
— Право? сказалъ Недъ, глядя на меня и прищуривая одинъ глазъ.
— Право! Я легко могу васъ убѣдить въ этомъ цифрами! отвѣчалъ я.
— О, цифры! возразилъ Недъ. — Съ цифрами можно сдѣлать все, что вашей душѣ угодно!
— Въ торговыхъ дѣлахъ, — да, Недъ, но въ математикѣ — нѣтъ. Послушайте. Представимъ мы себѣ давленіе одной атмосферы въ видѣ давленія столба воды, который имѣетъ тридцать два фута въ вышину. Въ сущности столбъ можетъ быть и пониже, потому что здѣсь дѣло идетъ о морской водѣ, которая гораздо плотнѣе прѣсной. Когда вы ныряете, Недъ, и надъ вами тридцать два фута воды, то всякій разъ тѣло ваше выдерживаетъ давленіе равное одной атмосферѣ, то есть по стольку же килограммовъ на каждый кубическій сантиметръ его поверхности. Изъ этого слѣдуетъ, что на глубинѣ трехсотъ двадцати футовъ это давленіе равняется десяти атмосферамъ, а на глубинѣ трехъ тысячъ двухсотъ футовъ — ста атмосферамъ, а на глубинѣ тридцати двухъ тысячъ футовъ, то есть около двухъ лье съ половиною — тысячѣ атмосферамъ. Значитъ, кабы вамъ удалось достигнуть такой глубины въ океанѣ, такъ каждый кубическій сантиметръ вашего тѣла подвергся бы давленію тысячи килограммовъ. А вы знаете, почтеннѣйшій, сколько кубическихъ сантиметровъ имѣетъ поверхность вашего тѣла?
— И понятія не имѣю, г. Аронаксъ.
— Около семнадцати тысячъ.
— Неужто около семнадцати тысячъ?
— А такъ какъ въ дѣйствительности атмосферное давленіе нѣсколько превышаетъ тяжесть одного килограмма на кубическій сантиметръ, то ваши семнадцать тысячъ кубическихъ сантиметровъ въ настоящую минуту выдерживаютъ, значитъ, давленіе семнадцати тысячъ пятисотъ шестидесяти восьми килограммовъ.
— А мнѣ и горя мало?
— А вамъ и горя мало! Васъ эта тяжесть не давитъ, потому что воздухъ, проникающій въ ваше тѣло, давитъ тамъ съ такою же силой. Отсюда совершенное равновѣсіе между давленіемъ внѣшнимъ и давленіемъ внутреннимъ, которыя нейтрализуютъ другъ друга, что и даетъ вамъ возможность переносить ихъ. Но въ водѣ совсѣмъ другое дѣло.
— Да, понимаю, отвѣтилъ Недъ, начинавшій слушать съ большимъ вниманіемъ, — вода меня окружаетъ, но не проникаетъ.
— Именно, Недъ. И такъ, на глубинѣ тридцати двухъ футовъ вы будете испытывать давленіе семнадцати тысячъ пятисотъ шестидесяти восьми килограммовъ; на глубинѣ трехъ тысячъ двухсотъ футовъ — давленіе во сто разъ большее, то есть давленіе милліона семисотъ пятидесяти шести тысячъ восьмисотъ килограммовъ, а при тридцати двухъ тысячахъ футовъ глубины давленіе это въ десятеро увеличится и будетъ уже равняться семнадцати милліонамъ пяти стамъ шестидесяти восьми тысячамъ килограммовъ, — другими словами, васъ бы тогда сплющило почище, чѣмъ отъ дѣйствія гидравлической машины.
— Чортъ побери! проговорилъ Недъ.
— Итакъ, почтеннѣйшій китоловъ, коли въ такой глубинѣ обитаютъ позвоночные въ нѣсколько сотенъ метровъ длиною и соотвѣтствующей толщины и поверхность ихъ выражается милліонами кубическихъ сантиметровъ, то выдерживаемое ими давленіе должно равняться милліардамъ килограммовъ. Теперь вы сосчитайте, какъ велико должно быть сопротивленіе ихъ костяной системы и какова должна быть сила ихъ организма, коли они могутъ выносить подобное давленіе!
— Они, надо полагать, сбиты изъ листовато желѣза въ восемь дюймовъ толщиной, какъ броненосные фрегаты, отвѣчалъ Недъ.
— Пожалуй что такъ, Недъ. Ну, вы и подумайте послѣ этого, какое разрушеніе можетъ сотворить подобная масса, когда устремится со скоростью экстреннаго поѣзда на корпусъ корабля!
— Да… точно… можетъ статься… отвѣчалъ Недъ.
Цифры поколебали канадца, но онъ все-таки еще не хотѣлъ сдаться.
— Ну, чтожь, Недъ, убѣдились вы, а?
— Вы меня убѣдили въ томъ, г. профессоръ, что коли такія животныя обитаютъ въ глубинѣ морской, такъ они подлинно должны быть такія сильныя, какъ вы сказываете.
— Да вѣдь если бы ихъ не было, такъ какъ же вы объясните приключеніе съ „Шотландіей“, упрямая вы голова!
— Можетъ…. началъ Недъ нерѣшительно.
— Да говорите, говорите!
— Потому что… это неправда! отвѣтилъ Недъ, безсознательно повторяя знаменитый отвѣтъ Араго.
Но этотъ отвѣтъ доказывалъ только упорство китолова и ничего болѣе. Въ этотъ день я уже къ нему не сталъ приставать. Случай съ „Шотландіей“ былъ всѣмъ извѣстенъ, отрицать его было невозможно. Проломъ былъ на столько очевиденъ, что его пришлось задѣлывать, а я не полагаю, чтобы можно было доказать существованіе пролома болѣе категорическимъ способомъ. Проломъ этотъ не могъ сдѣлаться самъ собою, онъ тоже не былъ произведенъ подводной скалою или какой нибудь подводной машиной, — значитъ, по всѣмъ вѣроятіямъ, его пробило просверливающее орудіе какого нибудь животнаго.
И такъ, на основаніи всего вышеприведеннаго, животное это принадлежало, по моему, къ отдѣлу позвоночныхъ, къ классу млекопитающихъ, къ группѣ рыбовидныхъ, къ отряду китовъ. А что касается до семейства, къ которому его слѣдовало отнести, что касается до его вида, до его разновидности, то этотъ вопросъ могъ уясниться только впослѣдствіи. Для разрѣшенія его надо было прежде вскрыть невѣдомое чудовище; а чтобы его вскрыть, надо было прежде его поймать; а чтобы его поймать, надо было его приколоть острогой, — что было дѣломъ Неда Ленда; — а чтобы проколоть острогой, надо было его увидать, — что было дѣломъ экипажа; — а чтобы его увидать, надо было его встрѣтить, что было дѣломъ случая.