Нет, это невозможно!..
Он ли это — тот ли мечтательный гимназистик Коля Сомов, немножко наивный и немножко странный, немножко не от мира сего, любящий кропать стишки тайком от товарищей и начальства и нередко получающий единицы за то, что за уроками, вместо классных занятий, развёртывает заветную тетрадочку и перечитывает прежние свои стихи или вписывает в неё какой-нибудь новый, только что сложившийся него куплет?
Да, это он, — но только вовсе уж не в мечтательном настроении, а скорее с замашками светского щёголя. Он стоит перед зеркалом в умывальной комнате, примыкающей к спальне гимназического пансиона. В качестве своекоштного пансионера он живёт в гимназии, и теперь, в Светлое Христово Воскресенье, получив от дежурного гувернёра отпускной билет, собирается к знакомым с визитом. Это ещё первый визит в жизни Коли Сомова; но ввиду того, что это, хоть и первый, но всё-таки визит, при замшевых перчатках и при мундирчике на белой шёлковой подкладке, — Коля Сомов заранее уже мечтает, как он войдёт в гостиную, расшаркается и («нельзя же христосоваться прямо в губы! неприлично!») — подойдёт к ручке хозяйки. Он мечтает и о том, как его будут называть «Николай Николаич», а не «Коля». Ему всего ещё шестнадцать лет, что видно по его моложавому, совсем ещё детскому лицу. Стоя перед зеркалом, он, по свойственной ему мечтательности и любви искать на белом свете то, чего на самом деле нет, ищет на своём моложавом лице усов, и в глазах его светится удовольствие: он замечает над углами губ лёгкий, светленький пушок.
— Вот человек-то! — слышится в это время от окна не то изумлённый, не то, впрочем, скорее равнодушный возглас другою гимназиста, Баскакова.