Всесветная известность, какою пользуется скверный петербургский климат, наводила раздумье на Дёмушку Ратунского, приближавшегося в поезде железной дороги к Петербургу. Завидный удел — вступить в число столичных обывателей; но зачем для этого надо непременно промокнуть тотчас по выходе из вагона? Дождь, дождь, дождь без конца и удушливый ветер, — что другое, по расчётам Дёмушки, могло быть в Петербурге во всякое время года, дня и ночи?
Тем приятнее он был поражён, когда яркое солнце встретило его появление среди толпы пассажиров, высыпавшей из вагонов на платформу Николаевского вокзала, в августовское утро одного из восьмидесятых годов.
К услугам Дёмушки со всех сторон предлагались комнаты и экипажи; но в твёрдой уверенности, что это не комнаты и не экипажи, а ловушки, повсюду расставленные в вертепе хищничества, именуемом Петербургом, он решительно отклонил все назойливые предложения и взял простого, по его мнению, «унылого Ваньку», которому велел ехать на Казанскую, по адресу, указанному опытными людьми ещё в Кокшайске.
«Унылый Ванька», однако, несмотря на все возражения седока, привёз его на угол Невского и Пушкинской, где и водворил в каких-то меблированных комнатах. По мнению Дёмушки, это мог быть разбойничий притон, и в громком женском говоре на кухне, в сдержанном шёпоте за стеною, в таинственных шагах по коридору были действительно подозрительные признаки. Что ж, он не боялся приключений… Но с другой стороны, беспрестанные крики разносчиков на дворе указывали на многие мирные привычки, ещё не утраченные обитателями дома: они, эти последние, очевидно, покупали арбузы и кильки, продавали кости и тряпки и вступали в совершенно законные сделки с татарином.