Анна Каренина (Толстой)/Часть II/Глава XVI/ДО
| ← Часть II, глава XV | Анна Каренина — Часть II, глава XVI | Часть II, глава XVII → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 213—217. |
Возвращаясь домой, Левинъ разспросилъ всѣ подробности о болѣзни Кити и планахъ Щербацкихъ и хотя ему совѣстно бы было признаться въ этомъ, то, что онъ узналъ, было пріятно ему. Пріятно и потому, что была еще надежда, и еще болѣе пріятно потому, что больно было ей, той, которая сдѣлала ему такъ больно. Но когда Степанъ Аркадьевичъ началъ говорить о причинахъ болѣзни Кити и упомянулъ имя Вронскаго, Левинъ перебилъ его:
— Я не имѣю никакого права знать семейныя подробности, по правдѣ сказать и никакого интереса.
Степанъ Аркадьевичъ чуть замѣтно улыбнулся, уловивъ мгновенную и столь знакомую ему перемѣну въ лицѣ Левина, сдѣлавшагося столь же мрачнымъ, сколько онъ былъ веселъ минуту тому назадъ.
— Ты уже совсѣмъ кончилъ о лѣсѣ съ Рябининымъ? — спросилъ Левинъ.
— Да, кончилъ. Цѣна прекрасная, тридцать восемь тысячъ. Восемь впередъ, а остальныя на шесть лѣтъ. Я долго съ этимъ возился. Никто больше не давалъ.
— Это значитъ, ты даромъ отдалъ лѣсъ, — мрачно сказалъ Левинъ.
— То-есть почему же даромъ? — съ добродушною улыбкой сказалъ Степанъ Аркадьевичъ, зная, что теперь все будетъ не хорошо для Левина.
— Потому что лѣсъ стоитъ по крайней мѣрѣ пятьсотъ рублей за десятину, — отвѣчалъ Левинъ.
— Ахъ, эти мнѣ сельскія хозяева! — шутливо сказалъ Степанъ Аркадьевичъ. — Этотъ вашъ тонъ презрѣнія къ нашему брату городскимъ!.. А какъ дѣло сдѣлать, такъ мы лучше всего сдѣлаемъ. Повѣрь, что я все расчелъ, — сказалъ онъ, — и лѣсъ очень выгодно проданъ, такъ что я боюсь, какъ бы тотъ не отказался даже. Вѣдь это не обидной лѣсъ. — сказалъ Степанъ Аркадьевичъ, желая словомъ обидной совсѣмъ убѣдить Левина въ несправедливости его сомнѣній, — а дровяной больше. И станетъ не больше тридцати саженъ на десятину, а онъ далъ мнѣ по двѣсти рублей.
Левинъ презрительно улыбнулся. „Знаю, — подумалъ онъ, — эту манеру не одного его, но и всѣхъ городскихъ жителей, которые, побывавъ раза два въ десять лѣтъ въ деревнѣ и замѣтивъ два-три слова деревенскія, употребляютъ ихъ кстати и некстати, твердо увѣренные, что они уже все знаютъ. Обидной, станетъ 30 саженъ. Говоритъ слова, а самъ ничего не понимаетъ“.
— Я не стану тебя учить тому, что ты тамъ пишешь въ присутствіи, — сказалъ онъ, — а если нужно, то спрошу у тебя. А ты такъ увѣренъ, что понимаешь всю эту грамоту о лѣсѣ. Она трудна. Счелъ ли ты деревья?
— Какъ счесть деревья? — смѣясь сказалъ Степанъ Аркадьевичъ, все желая вывести пріятеля изъ его дурного расположенія духа. — Сочесть пески, лучи планетъ хотя и могъ бы умъ высокій…
— Ну-да, а умъ высокій Рябинина можетъ. И ни одинъ купецъ не купитъ не считая, если ему не отдаютъ даромъ, какъ ты. Твой лѣсъ я знаю. Я каждый годъ тамъ бываю на охотѣ, и твой лѣсъ стоитъ пятьсотъ рублей чистыми деньгами, а онъ тебѣ далъ двѣсти въ разсрочку. Значитъ, ты ему подарилъ тысячъ тридцать.
— Ну, полно увлекаться, — жалостно сказалъ Степанъ Аркадьевичъ: — отчего же никто не давалъ?
— Оттого что у него стачка съ купцами; онъ далъ отступного. Я со всѣми ими имѣлъ дѣла, я ихъ знаю. Вѣдь это не купцы, а барышники. Онъ и не пойдетъ на дѣло, гдѣ ему предстоитъ десять, пятнадцать процентовъ, а онъ ждетъ, чтобы купить за двадцать копеекъ рубль.
— Ну, полно! Ты не въ духѣ.
— Нисколько, — мрачно сказалъ Левинъ, когда они подъѣзжали къ дому.
У крыльца уже стояла туго обтянутая желѣзомъ и кожей телѣжка съ туго запряженною широкими гужами сытою лошадью. Въ телѣжкѣ сидѣлъ туго налитой кровью и туго подпоясанный приказчикъ, служившій кучеромъ Рябинину. Самъ Рябининъ былъ уже въ домѣ и встрѣтилъ пріятелей въ передней. Рябининъ былъ высокій, худощавый человѣкъ среднихъ лѣтъ, съ усами и бритымъ выдающимся подбородкомъ и выпуклыми мутными глазами. Онъ былъ одѣтъ въ длиннополый синій сюртукъ, съ пуговицами ниже зада, и въ высокихъ, сморщенныхъ на щиколоткахъ и прямыхъ на икрахъ, сапогахъ, сверхъ которыхъ были надѣты большія калоши. Онъ округло вытеръ платкомъ свое лицо и, запахнувъ сюртукъ, который и безъ того держался очень хорошо, съ улыбкой привѣтствовалъ вошедшихъ, протягивая Степану Аркадьевичу руку, какъ бы желая поймать что-то.
— А вотъ и вы пріѣхали, — сказалъ Степанъ Аркадьевичъ, подавая ему руку. — Прекрасно.
— Не осмѣлился ослушаться приказаній вашего сіятельства, хоть слишкомъ дурна дорога. Положительно всю дорогу пѣшкомъ шелъ, но явился въ срокъ. Константинъ Дмитричъ, мое почтеніе, — обратился онъ къ Левину, стараясь поймать и его руку. Но Левинъ, нахмурившись, дѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ его руки, и вынималъ вальдшнеповъ. — Изволили потѣшаться охотой? Это какая птица, значитъ, будетъ? — прибавилъ Рябининъ, презрительно глядя на вальдшнеповъ: — вкусъ, значитъ, имѣетъ. — И онъ неодобрительно покачалъ головой, какъ бы сильно сомнѣваясь въ томъ, чтобъ эта овчинка стоила выдѣлки.
— Хочешь въ кабинетъ? — мрачно хмурясь, сказалъ Левинъ по-французски Степану Аркадьевичу. — Пройдите въ кабинетъ, вы тамъ переговорите.
— Очень можно, куда угодно-съ, — съ презрительнымъ достоинствомъ сказалъ Рябининъ, какъ бы желая дать почувствовать, что для другихъ могутъ быть затрудненія, какъ и съ кѣмъ обойтись, но для него никогда и ни въ чемъ не можетъ быть затрудненій.
Войдя въ кабинетъ, Рябининъ осмотрѣлся по привычкѣ, какъ бы отыскивалъ образъ, но, найдя его, не перекрестился. Онъ оглядѣлъ шкапы и полки съ книгами и съ тѣмъ же сомнѣніемъ, какъ и насчетъ вальдшнеповъ, презрительно улыбнулся и неодобрительно покачалъ головой, никакъ уже не допуская, чтобъ эта овчинка могла стоить выдѣлки.
— Что жъ, привезли деньги? — спросилъ Облонскій. — Садитесь.
— Мы за деньгами не постоимъ. Повидаться, переговорить пріѣхалъ.
— О чемъ же переговорить? Да вы садитесь.
— Это можно, — сказалъ Рябининъ, садясь и самымъ мучительнымъ для себя образомъ облокачиваясь на спинку кресла. — Уступить надо, князь. Грѣхъ будетъ. А деньги готовы окончательно, до одной копейки. За деньгами остановки не бываетъ.
Левинъ, ставившій между тѣмъ ружье въ шкапъ, уже выходилъ изъ двери, но, услыхавъ слова купца, остановился.
— И такъ задаромъ лѣсъ взяли, — сказалъ онъ. — Поздно онъ ко мнѣ пріѣхалъ, а то я бы цѣну назначилъ.
Рябининъ всталъ и молча съ улыбкой поглядѣлъ снизу вверхъ на Левина.
— Оченно скупы, Константинъ Дмитричъ, — сказалъ онъ съ улыбкой, обращаясь къ Степану Аркадьевичу, — окончательно ничего не укупишь. Торговалъ пшеницу, хорошія деньги давалъ.
— Зачѣмъ мнѣ вамъ свое даромъ давать? Я вѣдь не на землѣ нашелъ и не укралъ.
— Помилуйте, по нынѣшнему времю воровать положительно невозможно. Все окончательно по нынѣшнему времю гласное судопроизводство, все нынче благородно; а не то что воровать. Мы говорили по чести. Дорого кладутъ за лѣсъ, расчетовъ не сведешь. Прошу уступить хоть малость.
— Да кончено у васъ дѣло или нѣтъ? Если кончено, нечего торговаться, а если не кончено, — сказалъ Левинъ, — я покупаю лѣсъ.
Улыбка вдругъ исчезла съ лица Рябинина. Ястребиное, хищное и жестокое выраженіе установилось на немъ. Онъ быстрыми костлявыми пальцами разстегнулъ сюртукъ, открывъ рубаху на выпускъ, мѣдныя пуговицы жилета и цѣпочку часовъ, и быстро досталъ толстый старый бумажникъ.
— Пожалуйте, лѣсъ мой, — проговорилъ онъ, быстро перекрестившись и протягивая руку. — Возьмите деньги, мой лѣсъ. Вотъ какъ Рябининъ торгуетъ, а не гроши считать, — заговорилъ онъ, хмурясь и размахивая бумажникомъ.
— Я бы на твоемъ мѣстѣ не торопился, — сказалъ Левинъ.
— Помилуй, — съ удивленіемъ сказалъ Облонскій, — вѣдь я слово далъ.
Левинъ вышелъ изъ комнаты, хлопнувъ дверью. Рябининъ, глядя на дверь, съ улыбкой покачалъ головой.
— Все молодость, окончательно ребячество одно. Вѣдь покупаю, вѣрьте чести, такъ, значитъ, для славы одной, что вотъ Рябининъ, а не кто другой у Облонскаго рощу купилъ. А еще какъ Богъ дастъ расчеты найти. Вѣрьте Богу. Пожалуйте-съ. Условьице написать…
Черезъ часъ купецъ, аккуратно запахнувъ свой халатъ и застегнувъ крючки сюртука, съ условіемъ въ карманѣ, сѣлъ въ свою туго окованную телѣжку и поѣхалъ домой.
— Охъ, эти господа! — сказалъ онъ приказчику: — одинъ предметъ.
— Это какъ есть, — отвѣчалъ приказчикъ, передавая вожжи и застегивая кожаный фартукъ. — А съ покупочкой, Михаилъ Игнатьичъ?
— Ну, ну…