20 месяцев в действующей армии (1877—1878). Том 2 (Крестовский 1879)/93/ДО

[652]

XCIII
Свиданіе Великаго Князя съ Султаномъ
Причины, почему свиданіе откладывалось. — Мнѣнія и толки по поводу свиданія. — Составъ свиты Великаго Князя. — Прибытіе «Ливадіи» и «Константина» къ Долма-Бахче. — Встрѣча и свиданіе Великаго Князя съ Султаномъ. — Дворецъ Бейлербей. — Почетная гвардія Султана. — Внутреннее убранстно Бейлербея. — Турецкій десертъ. — Отвѣтный визитъ Султана Великому Князю въ Бейлербеѣ. — Наружность Султана. — Османъ и Реуфъ-паши. — Адъютанты Султана. — Визитъ Великаго Князя къ германскому посланнику. — Русскіе въ Константинополѣ. — Галата, Пера и Стамбулъ. — Политическое настроеніе данной минуты. — Турецкій театръ и оффенбаховскія оперетки. — Парадный выѣздъ Султана въ мечеть Меджидіе. — Парадъ турецкой гвардіи.
Санъ-Стефано, 18-го марта.

Свиданіе Великаго Князя Главнокомандующаго съ Султаномъ, предположенное еще въ концѣ февраля, какъ извѣстно, въ то время не состоялось. Европейскіе корреспонденты, проживающіе въ Перѣ и въ Галатѣ, объясняли это обстоятельство различными причинами. Но вѣрнѣе всего будетъ предположеніе, что посѣщеніе въ концѣ февраля не состоялось просто потому, что турецкое правительство въ то время продолжало еще выказывать нѣкоторую шаткость въ своихъ отношеніяхъ къ Россіи, колеблясь между искреннимъ примиреніемъ съ совершившимся фактомъ и тайными падеждами на правительства тѣхъ европейскихъ державъ, которыя имѣютъ причины очень злиться на результаты русскихъ военныхъ успѣховъ.

Состоявшееся наконецъ 14-го марта свиданіе объясняютъ въ разныхъ константинопольскихъ кружкахъ тѣмъ, что между [653]Россіею и Турціею не осталось болѣе мѣста недоразумѣніямъ, колебаніямъ, и проч., и что послѣдняя, искренно примиряясь съ совершившимся фактомъ, хочетъ вести свою дальнѣйшую европейскую политику не иначе, какъ въ прочномъ союзѣ со своею счастливою побѣдительницею. Такъ ли оно, или нѣтъ — судить трудно, но передаю только существующее на этотъ предметъ мнѣніе значительнаго большинства въ Константинополѣ.

14-го марта, въ половинѣ 9-го часа утра, на пристани Санъ-Стефано толпились въ походно-парадной формѣ лица, назначенныя сопровождать Великаго Князя въ Константинополь. Нѣсколько катеровъ и шлюпокъ-миноносокъ быстро перевозили отдѣльныя группы этихъ лицъ на два русскихъ военныхъ парохода. Генералъ-адъютанты, генералъ-лейтенанты и личные адъютанты Великаго Князя слѣдовали вмѣстѣ съ Его Высочествомъ на пароходѣ «Ливадія», остальные же всѣ на пароходѣ «Великій Князь Константинъ». Тутъ находились всѣ состоящіе при Главнокомандующемъ, полевой штабъ, представители отдѣловъ и управленій дѣйствующей арміи, свиты Его Величества генералъ-маіоры и флигель-адъютанты, а также почти всѣ командиры частей санъ-стефанскаго отряда. Все вмѣстѣ — это составляло довольно многочисленную и блестящую свиту русскаго Главнокомандующаго. На «Константинѣ» общее вниманіе привлекалъ къ себѣ капитанъ этого судна, флигель-адъютантъ Макаровъ и нѣсколько его субалтернъ-офицеровъ, въ числѣ которыхъ находился капитанъ-лейтенантъ Зацаренный: всѣмъ сухопутно-военнымъ лицамъ любопытно и пріятно было взглянуть на моряковъ—героевъ послѣдняго доблестнаго дѣла въ водахъ Чернаго моря.

Около половины одиннадцатаго часа оба судна тронулись къ Босфору. «Ливадія» шла впереди, подъ Великокняжескимъ брейдъ-вымпеломъ вмѣсто штандарта, потому что Его Высочество не желалъ вызывать салютовъ пушечными выстрѣлами. На морѣ было легкое, довольно плавное волненіе, и погода во весь этотъ день стояла дивная, совершенно весенняя, великолѣпный видъ на Босфоръ и Константинополь былъ щедро залитъ лучами солнца. Въ полдень оба парохода подошли на высоту дворца Долма-Бахче, противъ котораго стояло на якоряхъ нѣсколько турецкихъ броненосныхъ судовъ и одинъ [654]нашъ военный стаціонеръ. Турки выслали команды на реи, а отъ пристани отдѣлилось нѣсколько султанскихъ каиковъ, съ многочисленными гребцами, одѣтыми въ нарадные бѣлые костюмы. Двое придворныхъ сановниковъ взошли на «Ливадію» привѣтствовать Его Высочество отъ имени Султана, и Великій Князь, вмѣстѣ съ Ихъ Высочествами Николаемъ Николаевичемъ младшимъ, Евгеніемъ Максимиліановичемъ Лейхтенбергскимъ и Александромъ Петровичемъ Ольденбургскимъ, и съ генералъ-адъютантомъ Непокойчицкимъ, размѣстясь въ первомъ, роскошно отдѣланномъ каикѣ, быстро помчались по волнамъ къ мраморной пристани, при звукахъ музыки, гремѣвшей на одномъ изъ военныхъ судовъ. Въ остальныхъ каикахъ переправилась немногочисленная свита, находившаяся на «Ливадіи». Султанъ спустился на крыльцо для встрѣчи Августѣйшаго гостя, и здѣсь Его Высочество представилъ Абдулъ-Гамиду прибывшихъ съ Нимъ принцевъ Императорскаго Дома. На Великомъ Князѣ Главнокомандующемъ была надѣта орденская лента и знаки Меджидіе, Султанъ былъ одѣтъ въ черномъ партикулярномъ сюртукѣ безъ всякихъ украшеній, и встрѣча съ его стороны отличалась самою изысканною и радушною любезностію. Его величество пригласилъ Августѣйшихъ гостей подняться на верхъ, въ комнаты втораго этажа, гдѣ по восточному обычаю были поданы фрукты, конфекты, сиропы съ водою и кофе. По прошествіи нѣсколькихъ минутъ началось представленіе Султану нашихъ генералъ-адъютантовъ и генералъ-лейтенантовъ, которые представлялись каждый особо, входя поочередно въ комнату, причемъ слѣдующій появлялся не ранѣе, какъ предъидущій выходилъ въ другія двери. Въ числѣ представленныхъ находились генералы Гурко и оба Скобелевы; остальныя лица Великокняжеской свиты оставались внизу. По окончаніи визита, Султанъ любезно проводилъ Его Высочество до пристани, находящейся у воротъ Долма-Бахче, и здѣсь простился съ Великимъ Княземъ.

Между тѣмъ пароходъ «Великій Князь Константинъ», слѣдуя далѣе вдоль по Босфору, остановился противъ дворца Бейлербей, находящагося на мало-азійскомъ берегу. Это тотъ самый дворецъ, въ которомъ жила Евгенія, бывшая императрица французская, во время ея путешествія на Востокъ. [655]Наши паровые катера быстро перевезли на бѣломраморную пристань всю многочисленную свиту Главнокомандующаго и роту лейбъ-гвардіи морскаго экипажа, со знаменемъ и музыкою, составлявшую почетный караулъ для встрѣчи Султана, такъ какъ Абдулъ-Гамидъ долженъ былъ отдать визитъ Великому Князю въ Бейлербеѣ. Отъ пристани до воротъ стоялъ караулъ турецкихъ стрѣлковъ, въ черныхъ курткахъ съ зелеными басонами, а во дворѣ, украшенномъ клумбами зелени, цвѣтовъ и фонтанами, выстроена была рота почетной дворцовой гвардіи Султана, съ хоромъ ея музыки. Одежда этой роты напоминаетъ отчасти мундиръ нашихъ пажей, а ея мартинивскія ружья — это верхъ изящества отдѣлки и полировки: сталь ихъ сверкаетъ какъ зеркало. Въ рядахъ роты, не отличающейся впрочемъ особенно правильнымъ ранжиромъ, къ чему такъ привыкъ нашъ глазъ, находились исключительно молодые и очень красивые люди, почти мальчики, изъ которыхъ многимъ на видъ казалось лѣтъ 13 или 14. Это все, какъ намъ говорили, дѣти лучшихъ мусульманскихъ фамилій, замѣщающія потомъ значительную долю офицерскихъ вакансій въ турецкой арміи. По сторонамъ парадной двери, ведущей съ бѣлаго мраморнаго крыльца во внутренніе покои, стояли на часахъ двое солдатъ-кавалеристовъ, съ винчестерскими магазинками и въ свѣтлолиловыхъ гусарскихъ венгеркахъ, расшитыхъ малиновыми шнурками. Рота нашего гвардейскаго экипажа, составленная вся изъ рослыхъ красавцевъ, стала тоже внутри двора, по обѣимъ сторонамъ крыльца, противъ почетной турецкой гвардіи.

Внутренность дворца, его залы, гостинныя, пріемныя, проходныя и прочія комнаты, все это, можно сказать, верхъ ослѣпительной восточной роскоши. Трудно описать сочетаніе всѣхъ этихъ красокъ, рѣзьбы, арабессокъ, скульптуры, позолоты, мрамора, порфира, яшмы, бронзы, массивнаго серебра, роскошныхъ тканей, мягкихъ ковровъ, и проч. Все это проникнуто въ однѣхъ комнатахъ мягкимъ золотистымъ, въ другихъ серебристо-голубоватымъ, въ третьихъ — розовымъ полу-свѣтомъ, проходящимъ сквозь большія окна, затянутыя шелковыми узорчатыми сторами названныхъ оттѣнковъ. Каждая комната вводитъ васъ въ отдѣльный фантастически-роскошный міръ, а все вмѣстѣ невольно переноситъ воображеніе въ [656]сказочную сферу тысячи и одной ночи. Въ особенности поэтически-хороша большая зала нижняго этажа, по серединѣ которой помѣщается обширный мраморный бассейнъ съ фонтаномъ, служащій, какъ говорятъ, купальней. Въ этой роскошной и изящной залѣ, съ золотистымъ полусвѣтомъ и тонкимъ ароматомъ какихъ-то духовъ, все полно и нѣги, и таинственности. Жаль только одно, что на стѣнахъ всѣхъ этихъ изумительно роскошныхъ залъ нѣтъ ни одной картины, въ нишахъ — ни одной статуи.

Около часа по полудни прибылъ на «Ливадіи» Великій Князь, и турецкій почетный караулъ встрѣтилъ его музыкой, съ отданіемъ чести. Паша музыка не играла. Его Высочество прослѣдовалъ вдоль фронта и затѣмъ былъ введенъ во дворецъ однимъ изъ церемоніймейстеровъ, на которомъ красовался нашъ орденъ св. Станислава 2-й степени. Въ одной изъ боковыхъ комнатъ приготовленъ былъ широкій и просторный столъ, наполненный хрустальными вазами, массивнымъ серебромъ и золотомъ, букетами розъ, камелій и какихъ-то еще болѣе рѣдкихъ цвѣтовъ, разными сластями и фруктами въ золотыхъ блюдахъ и прохладительными напитками. Здѣсь всей нашей свитѣ предложенъ былъ кофе и папиросы. Минутъ черезъ двадцать Великаго Князя извѣстили, что къ пристани [при]чаливаетъ парадная яхта Султана. Его Высочество въ сопровожденіи нѣкоторыхъ высшихъ лицъ свиты вышелъ къ пристани на встрѣчу, а вся остальная наша свита расположилась тѣсною толпою по обѣ стороны мраморнаго крыльца. Султанъ, встрѣченный звуками «похода» и музыкой русскаго почетнаго караула, въ предшествіи церемоніймейстера, который, сообразно турецкому этикету, шелъ все время почтительно обратясь лицомъ къ своему высокому повелителю, прослѣдовалъ мимо нашего фронта, рядомъ съ Его Высочествомъ, во внутренніе покои средняго этажа. Обѣ свиты — русская и турецкая — поднялись на верхъ, вслѣдъ за Августѣйшими особами, и остановились въ пріемной залѣ; Великій же Князь Главнокомандующій вмѣстѣ съ Абдулъ-Гамидомъ, въ сопровожденіи перваго министра Ахметъ-Вефика-паши и перваго драгомана русскаго посольства г. Ону, вошли направо, въ особую, смежную гостинную, куда былъ поданъ, сообразно турецкому обычаю, кофе на роскошномъ серебряномъ подносѣ. [657]Султанъ во время своего визита, точно также какъ и при встрѣчѣ, былъ въ черномъ партикулярномъ сюртукѣ и въ фескѣ темно-малиноваго цвѣта. На видъ — это молодой мужчина, около 30-ти лѣтъ, средняго роста, довольно худощавый, съ привлекательными чертами лица, но безстрастными и какъ бы нѣсколько утомленными глазами, взоръ которыхъ у него постоянно остается устремленнымъ куда-то въ неопредѣленное пространство — мимо лицъ и головъ всѣхъ присутствующихъ. Впрочемъ, такое направленіе султанскаго взора, какъ передавали намъ, предписывается правилами мѣстнаго придворнаго этикета. Вообще же надо замѣтить, что наружность Абдулъ-Гамида ни мало не походитъ, по крайней мѣрѣ въ настоящее время, на общеизвѣстные, благодаря иллюстрированнымъ изданіямъ, портреты этого государя, гдѣ онъ изображается совсѣмъ еще молодымъ человѣкомъ, безъ бороды и со слегка пробивающимися усами. Въ дѣйствительности, Султанъ Абдулъ-Гамидъ носитъ хотя и небольшую, но довольно окладистую черную бороду и кажется значительно старше тѣхъ лѣтъ, какія можно ему дать, судя по портрету. О чемъ происходилъ разговоръ между Султаномъ и Его Высочествомъ — въ ту минуту конечно оставалось неизвѣстнымъ для всѣхъ, кромѣ турецкаго премьера и г. Ону, служившаго переводчикомъ. Пока длилось въ теченіи получаса это свиданіе, взаимное вниманіе всѣхъ присутствовавшихъ въ пріемной [зал]ѣ[1] сосредоточивалось преимущественно на наиболѣе выдающихся лицахъ обѣихъ свитъ. Турки очень интересовались генералами Непокойчицкимъ, Гурко и Скобелевымъ, а наши Османомъ и Реуфомъ-пашами, только за день предъ тѣмъ возвратившимися изъ Россіи — одинъ въ качествѣ освобожденнаго плѣнника, другой въ качествѣ особо-уполномоченнаго посла. Османъ освѣдомился о генералѣ Скобелевѣ 2-мъ, и когда этотъ послѣдній подошелъ къ нему — они довольно долго и очень любезно бесѣдовали между собою. Кромѣ того, паша разговаривалъ тоже довольно продолжительное время со Скобелевымъ 1-мъ и съ комендантомъ главной квартиры, генералъ-маіоромъ Штейномъ, съ которыми познакомился еще во время своего пребыванія въ Боготѣ. Генералъ Гурко и оба Скобелевы бесѣдовали также нѣсколько времени и съ Реуфомъ-пашею, которому на видъ можно дать лѣтъ сорокъ съ [658]небольшимъ. Это высокій и сухощавый мужчина, съ тонкими, довольно привлекательными чертами лица и съ небольшими усами. Въ средѣ турецкой свиты находилось нѣсколько молодыхъ людей весьма изящной наружности, съ англійскими проборами на затылкахъ, съ парижскими манерами, въ ловко сшитой военной формѣ (чѣмъ далеко не всѣ паши могутъ щегольнуть), съ аксельбантами и штабъ-офицерскими эполетами. Въ нашей русской службѣ положительно не найдется ни одного столь юнаго штабъ-офицера, и эти полковничьи эполеты на столь молодыхъ плечахъ удивляли многихъ изъ насъ тѣмъ болѣе, что намъ не въ рѣдкость было встрѣчать между плѣнными пятидесятилѣтнихъ поручиковъ и шестидесятилѣтнихъ капитановъ. Какъ видно, здѣсь несравненно болѣе, чѣмъ гдѣ-либо примѣнима наша пословица: «кому служба — мать, а кому — мачиха».

Черезъ полчаса Султанъ простился съ Великимъ Княземъ, который проводилъ его до яхты. Оба наши парохода стояли въ виду пристани, иллюминованные множествомъ пестрыхъ флаговъ, съ людьми, высланными на реи, съ которыхъ раздавалось привѣтственное «ура». По окончаніи султанскаго визита, Великій Князь былъ намѣренъ посѣтить германскаго посланника, князя Рейса, и Абдулъ-Гамидъ любезно предложилъ Ему довезти Его черезъ Босфоръ къ дому германскаго посольства, который величественно красуется, со своими одноглавыми орлами по верхнимъ угламъ зданія, на одной изъ возвышенностей, откуда открывается прелестнѣйшій видъ на проливъ и Скутари. Его Высочество изъявилъ свое согласіе и перешагнулъ за бортъ яхты вмѣстѣ съ Великимъ Княземъ Николаемъ Николаевичемъ младшимъ, Герцогомъ Лейхтенбергскимъ, Принцемъ Ольденбургскимъ и двумя Своими адъютантами. Вся остальная свита перебралась на оба наши парохода, гдѣ къ этому времени былъ уже приготовленъ обѣдъ, и пока ми сидѣли за столомъ, «Константинъ» и «Ливадія» бросили якорь въ устьѣ Золотаго Рога. Всѣмъ намъ было разрѣшено воспользоваться остальнымъ нашимъ днемъ, кто какъ знаетъ.

Мы переѣхали на берегъ, въ Галату, представляющую рядъ прибрежныхъ нечистыхъ улицъ, съ высокими каменными домами, гдѣ кишитъ всяческая меркантильно-торговая и [659]промышленная дѣятельность. Тутъ мы сѣли въ вагонъ «подземной» желѣзной дороги и поднялись въ немъ по тунелю на гору, гдѣ раскинулась Пера — такъ-называемый «цвѣтъ Константинополя». Воля ваша, но этотъ «цвѣтъ» далеко не показался намъ прекраснымъ. Правда, пріятно было очутиться въ большомъ городѣ съ европейскимъ по̀шибомъ, послѣ всѣхъ нашихъ долговременныхъ странствій по трущобамъ Болгаріи и Румеліи, пріятно было почувствовать себя хотя бы и слегка въ европейской обстановкѣ, но все-таки Пера и Галата съ ихъ узкими кривыми улицами, обстроенными то деревянными, то каменными пяти-этажными домами, съ ихъ лавченками, магазинчиками, кабачками, кафе-шантанами и рулетками, съ ихъ плохо мощеными улицами, грязью, вонью, нечистотами и собаками — все это напоминаетъ отчасти Бухарестъ, только въ худшемъ видѣ, а отчасти варшавское наше «Краковское предмѣстье» и улицы около «Старего мяста», въ томъ видѣ, какъ они были до 1865 года. Отъ каждаго изъ этихъ пяти-этажныхъ домовъ такъ и вѣетъ мелкою индустріею, которая не останавливается ни предъ какими средствами порока, обмана и обиранія ближняго для удовлетворенія своей алчной жажды къ золоту и наживѣ. Чуть вы показываетесь на улицѣ — васъ обступаетъ и буквально начинаетъ теребить пестрая толпа разныхъ нищихъ, большихъ и малыхъ, мужчинъ и женщинъ, которые не даютъ вамъ прохода. Въ надеждѣ избавиться отъ нихъ, вы садитесь въ коляску, — они толпою бѣгутъ за вами, лопо̀чутъ на всевозможныхъ языкахъ, протягивая руки, даже вскакиваютъ на подножки, оттискивая и опрокидывая другъ друга. Попробуйте бросить имъ какую нибудь монету — еще хуже! Въ этихъ случаяхъ вы рискуете, что толпа окончательно уже отъ васъ не отстанетъ безъ помощи заптія. И не думайте, чтобы за вами бѣжала дѣйствительная нужда, лютый голодъ, вопіющая бѣдность; отнюдь нѣтъ: — здѣсь это дѣло чисто профессіональное, «амматёрское», это тунеядство и попрошайничество, возведенное въ принципъ, это — средство къ праздной жизни; а въ то же время изъ этой среды выходятъ и мелкія мошенничества и крупныя преступленія. Кромѣ того, вы не можете сдѣлать десяти шаговъ по главной улицѣ Перы безъ того, чтобы къ вамъ не подошелъ таинственно какой нибудь chevalier d'industrie, съ предложеніемъ неприличнаго свойства, либо съ [660]просьбою купить у него что нибудь въ родѣ томпаковыхъ часовъ, выдаваемыхъ за золотые, какой нибудь перстень съ фальшивымъ камнемъ, серебряныя ложки, неприличныя карточки и проч. Эта Пера съ Галатой — и въ особенности Пера — это cloaca maxima всей Европы, куда стекается всякое отребье рода человѣческаго: преступники и мошенники, бѣжавшіе отъ кары закона или изъ каторги, продажная красота, выдохшаяся предварительно на всякихъ подмосткахъ Парижа, Лондона, и проч., разные революціонныхъ и коммунарныхъ дѣлъ мастера, потерпѣвшіе фіаско въ своихъ отечествахъ, всевозможные антрепренеры, прожектеры, шуллера и искатели приключеній политическихъ и иныхъ, — однимъ словомъ, всяческая мерзость, отребье и всякая сволочь. И все это, конечно, преисполнено величайшаго самомнѣнія и цивилизованной ненависти къ варварской Россіи, скрежещетъ зубами отъ ея успѣховъ и въ то же время съ іудиною любезно- сладкою улыбкой предлагаетъ русскимъ офицерамъ всевозможныя гнусныя услуги, стараясь, какъ піявки, высосать изъ нихъ побольше серебра и золота. То же самое, впрочемъ, было и въ Бухарестѣ… Это тоже cloaca, но только меньшихъ размѣровъ.

Стамбулъ, т. е. почти исключительно турецкая часть Константинополя, дѣлаетъ впечатлѣніе гораздо привлекательнѣе Перы. Если хотите, здѣсь такая же грязь и вонь, какъ и тамъ, такое же нищенство, а закоулки еще болѣе узки и темны, дома и домишки со своими балкончиками и фонариками (шахнишинъ) какъ бы нагромождены одинъ на другомъ, а пестрая рыночная толпа еще тѣснѣе и гуще, чѣмъ въ Перѣ и Галатѣ, но это толпа почти исключительно восточная, мусульманская: она не нахальничаетъ, не тычется вамъ въ глаза со своими непрошенными предложеніями, она держитъ себя проще, степеннѣе, достойнѣе во всѣхъ отношеніяхъ. Здѣсь, однимъ словомъ, вы чувствуете присутствіе человѣка, каковъ бы онъ ни былъ, при всей его своеобычности, при всѣхъ его недостаткахъ, тогда какъ тамъ — одна лишь налощенная внѣшнею «цивилизаціей» сволочь, выброшенная за бортъ всѣми странами Европы.

Вообще, на сколько Константинополь живописно и поэтически прелестенъ, когда любуешься на него издали съ [661]Мраморнаго моря или съ Босфора, на столько же онъ непривлекателенъ, когда вступишь на берегъ и потеряешься въ лабиринтѣ его грязныхъ и зловонныхъ улицъ. Впрочемъ, это вообще свойство всѣхъ видѣнныхъ нами городовъ Турціи: они чрезвычайно красивы какъ пейзажъ, и отвратительны какъ города.

Мы провели въ Константинополѣ четверо сутокъ, отдавая почти все время осмотру разныхъ достопримѣчательностей. Но въ четыре дня успѣешь осмотрѣть то и другое лишь самымъ бѣглымъ поверхностнымъ образомъ, да и притомъ всѣ константинопольскія достопримѣчательности уже не однократно бывали описаны, болѣе или менѣе подробнымъ и обстоятельнымъ образомъ. Поэтому, оставляя ихъ въ сторонѣ, будетъ гораздо интереснѣе сообщить нѣсколько данныхъ относительно политическаго настроенія Константинополя въ настоящую минуту. Во-первыхъ, въ городѣ находится теперь масса русскихъ офицеровъ, пріѣзжающихъ туда и въ партикулярномъ платьѣ, и въ военной формѣ; но какъ ни одѣнься русскій офицеръ — всѣ узнаютъ его съ разу, а потому гораздо лучше ѣздить туда не мѣняя своего привычнаго форменнаго костюма, тѣмъ болѣе, что до сихъ поръ здѣсь не было еще примѣра, чтобы офицеръ подвергся какой-либо непріятности, благодаря своему мундиру. Напротивъ, каждый турецкій чиновникъ, гражданскій и военный, а также и полиція оказываютъ нашимъ при всякомъ случаѣ самое любезное вниманіе, укажутъ, напримѣръ, что̀ спросишь, проведутъ куда нужно, при какомъ-либо публичномъ зрѣлищѣ или церемоніи поставятъ на наиболѣе удобное мѣсто, и т. п., а военные караулы и часовые всѣ безъ исключенія самымъ отчетливымъ образомъ отдаютъ воннскую почесть проходящимъ мимо русскимъ офицерамъ. Мы, со своей стороны, при встрѣчѣ съ офицерами турецкими, прикладываемъ руку къ козырьку, и такимъ образомъ между нами и ими неукоснительно происходитъ обмѣнъ военной вѣжливости. Со стороны простонародья точно также не было еще ни одного покушенія къ оскорбленію русскаго. Я бывалъ и въ Стамбулѣ, и въ мечетяхъ, и въ центральномъ базарѣ одинъ, съ проводникомъ-евреемъ, одѣтый въ форменное платье, и простонародье не выказывало даже особаго любопытства къ [662]невиданному костюму: вокругъ меня никто не толпился, если не считать конечно нищихъ, никто не разглядывалъ меня и ни одного нахальнаго, вызывающаго или враждебнаго взгляда я не подмѣтилъ среди этого простонародья, а о софтахъ, не смотря на все мое желаніе видѣть хотя одного изъ нихъ — до сихъ поръ просто никакого понятія не имѣю: убрали ли ихъ куда нибудь, или сами они еще не показываются, или же условный ихъ костюмъ запретили — не извѣстно, но фактъ тотъ, что на стамбульскихъ улицахъ за всѣ четыре дня я не видалъ ни одного софта, сколько ни просилъ моего коммиссіонера указать мнѣ на нихъ при встрѣчѣ. Любопытно же было, въ самомъ дѣлѣ, взглянуть на представителей «молодой Турціи», игравшихъ недавно такую роль въ политическихъ событіяхъ мусульманской столицы. Ни о какихъ сходбищахъ, демонстраціяхъ, прокламаціяхъ, и т. п., здѣсь, какъ кажется, вовсе теперь и не думаютъ: городъ носитъ самую мирную, обыденную физіономію, кипитъ базарною меркантильною дѣятельностію и ловитъ русскіе червонцы, которые льются теперь на него золотымъ дождемъ, благодаря массѣ офицерства. Даже странно видѣть, когда встрѣчаешь иногда среди бѣла дня военный патруль, тихо, апатически бредущій по улицѣ, но… говорятъ, будто это сдѣлано въ уступку нѣкоторымъ иностраннымъ дипломатическимъ представителямъ, яко бы опасающимся «взрыва». Все это величайшій вздоръ. По крайней мѣрѣ, судя по внѣшнимъ проявленіямъ городской жизни, здѣсь никто и не думаетъ ни о какихъ взрывахъ и безпорядкахъ. Что касается черкесовъ, то я видѣлъ только тѣхъ, которые составляютъ собственный конвой Султана, остальные же всѣ, вмѣстѣ съ зейбеками и баши-бузуками переправлены уже въ Малую Азію, такъ что и этотъ элементъ безпорядковъ удаленъ изъ столицы, и такимъ образомъ ни жизни, ни спокойствію, ни «интересамъ» христіанскаго и магометанскаго населенія въ Константннополѣ не угрожаетъ ничто, кромѣ… быть можетъ, англійскаго флота, стоящаго не вѣдомо зачѣмъ въ Измидской бухтѣ.

А вотъ еще любопытная черта, рисующая здѣшнее общественное настроеніе. Былъ я какъ-то въ турецкомъ театрѣ, который находится на главной улицѣ Перы, помѣщаясь въ довольно грязненькомъ зданіи, носящемъ громкое имя «Palais [663]de Crystal, гдѣ подъ одною кровлею ютятся и кафе-шантанъ, и игорный домъ съ рулеткой. Театръ со всею его обстановкой напоминаетъ наши провинціальные театришки третьей руки въ захолустныхъ губернскихъ городахъ. Играютъ здѣсь на турецкомъ языкѣ почти исключительно армяне и армянки, но въ числѣ публики бываютъ и турки, преимущественно изъ молодежи. Давали при мнѣ Оффенбаховскую оперетку: «Разбойники», гдѣ, какъ извѣстно, жандармы поютъ куплеты о томъ, что тамъ, гдѣ ихъ нужно, они всегда появляются слишкомъ поздно. Предводитель этихъ жандармовъ былъ гриммированъ типичнѣйшимъ англичаниномъ, и его куплеты, получившіе благодаря этой гриммировкѣ нѣкоторый оттѣнокъ политическаго памфлета, были приняты турецкою публикою съ величайшимъ удовольствіемъ. Турки хохотали, аплодировали и заставляли «инглиза» повторять его «toujour trop tard», передаваемое по турецки не безъ комизма.

Въ пятницу, 17-го марта, я, въ числѣ многихъ русскихъ офицеровъ, отправился въ окрестности дворца Долма-Бахче, чтобы видѣть выѣздъ Султана въ мечеть. На этотъ разъ Абдулъ-Гамидъ долженъ былъ посѣтить небольшую мечеть, извѣстную подъ именемъ Меджидіе. Морская пѣхота, линейный полкъ низама, арабскіе стрѣлки и батальонъ почетной дворцовой стражи были выстроены для парада по сторонамъ площадки, окружающей мечеть. Одинъ изъ турецкихъ офицеровъ въ адъютантской формѣ, замѣтивъ, что мы затрудняемся какимъ образомъ пробраться сквозь густую толпу народа, очень любезно провелъ насъ впередъ и указалъ мѣсто на ступеняхъ террассы какого-то зданія, въ родѣ кордегардіи, откуда мы наилучшимъ образомъ могли видѣть всю церемонію.

Въ началѣ перваго часа звукъ сигнальнаго рожка возвѣстилъ о приближеніи султанскаго поѣзда. Войска взяли «на краулъ» и музыка грянула встрѣчный маршъ. Черезъ минуту показалась процессія. Впереди, по три или по четыре человѣка въ рядъ, шли двѣ колонны, составленныя изъ адъютантовъ Султана. Офицеры эти маршировали очень стройно, въ тактъ играемаго марша. За этими колоннами, шедшими одна по правой, другая по лѣвой сторонѣ прохода, образовавшагося между двумя фронтами войскъ, слѣдовалъ Абдулъ-Гамидъ верхомъ иа великолѣпномъ бѣломъ арабскомъ конѣ: [664]онъ былъ одѣтъ въ легкое черное пальто, съ откинутымъ на плечи капюшономъ. Позади Султана слѣдовала пѣшкомъ густая толпа расшитыхъ золотомъ и серебромъ пашей, министровъ, придворныхъ чиновъ, евнуховъ и служителей. Поравнявшись съ войсками, Султанъ съ ними поздоровался, и они привѣтствовали его громкими и продолжительными криками, а проѣзжая мимо группы русскихъ офицеровъ, державшихъ руки подъ козырекъ, сдѣлалъ имъ привѣтливый знакъ рукою. Когда онъ подъѣзжалъ къ мечети, предъ которой на встрѣчу ему стояли два чиновника съ серебряными курильницами, — музыка марша смѣнилась звуками чего-то въ родѣ гимна, замолкшаго лишь тогда, когда повелитель правовѣрныхъ вошелъ во внутрь храма и муеззинъ съ высоты минарета сдѣлалъ громогласное воззваніе къ молитвѣ. Вскорѣ къ группѣ нашихъ офицеровъ подошелъ одинъ изъ старшихъ адъютантовъ Абдулъ-Гамида и объявилъ, что его величество Султанъ поручилъ ему благодарить отъ его лица русскихъ офицеровъ за ихъ любезное вниманіе. Наши перемѣшались съ офицерами турецкими, любезно обмѣниваясь поклонами, папиросами и завязывая знакомства; между тѣми и другими тотчасъ же пошли довольно оживленные разговоры, турки показывали намъ разные предметы снаряженія своихъ войскъ, въ числѣ коихъ обращаютъ на себя вниманіе прекрасные большіе топоры съ золотыми узорчатыми насѣчками — принадлежность саперовъ, которые носятъ ихъ на плечѣ, слѣдуя особою небольшою командой во главѣ каждаго батальона. Тутъ же на площади находился и нашъ старый знакомецъ Османъ-паша, любезно разговаривавшій въ кружкѣ нашихъ. Вообще, въ отношеніяхъ турокъ къ русскимъ и здѣсь, какъ на базарѣ и повсюду, не пришлосъ мнѣ подмѣтить ничего враждебнаго. Напротивъ того — полное вниманіе и любезностъ. Англичане на этомъ выходѣ блистали своимъ отсутствіемъ. По крайней мѣрѣ, никто изъ насъ не замѣтилъ ни англійскаго морскаго мундира, ни извѣстныхъ своею типичностью британскихъ физіономій, тогда какъ и тѣ и другія нерѣдко попадаются въ городѣ. Молитва въ мечети продолжаласъ нѣсколько болѣе часа, послѣ чего Султапъ пропустилъ войска церемоніальнымъ маршемъ, который былъ исполненъ ими очень удовлетворительно, въ особенности если принять во [665]вниманіе, что въ строю находилось не мало новобранцевъ, лишь три недѣли назадъ поступившихъ въ военную службу. По окончаніи марша Абдулъ-Гамидъ возвратился въ свой дворецъ такимъ же торжественнымъ порядкомъ.


Примѣчанія править

  1. Здесь и на предыдущей странице из-за дефектов не видны отдельные буквы. — Примѣчаніе редактора Викитеки.