9-го октября, лица принадлежащія къ главной квартирѣ, стали покидать Горній Студень, и отдѣльными партіями, а то и порознь направлялись къ нашей плевненской позиціи, куда въ этотъ же день выступилъ и обозъ Великаго Князя. Ночлегъ обоза, при которомъ слѣдовали часть адъютантовъ и ординарцевъ Главнокомандующаго, комендантъ главной квартиры и нѣкоторыя другія лица, былъ назначенъ въ болгарской деревнѣ Лижанъ. Населеніе этой деревни уже нѣсколько лѣтъ перешло въ римско-католическую вѣру и потому здѣсь находится прекрасный костелъ съ высокою башнею, одинъ видъ которой невольно наводитъ мысль на сравненіе костела съ мѣстными православными церквями: костельная башня гордо красуется на всю окрестность, еще издали заявляя себя каждому путнику; а православная церковь, безъ которой здѣсь нѣтъ почти ни одной деревни, стоитъ словно пришибленная къ землѣ, и ровно ничѣмъ не отлпчается отъ любаго хлѣбнаго амбара. Рѣдко-рѣдко гдѣ встрѣтпшь на такой церковкѣ даже маленькій крестикъ. А что́ за бѣдность внутри!.. Глинобитый полъ, досчатный, тесанный иконостасъ, шерстяныя или ситцевыя ризы, мѣдная или олованная чаша… Можно смѣло сказать и не ошибиться, что въ Россіи нѣтъ того бѣднѣйшаго села, церковь котораго не показалась бы благолѣпною и богатою въ сравненіи съ любою сельскою церковью въ Болгаріи.
И такъ, переночевавъ въ Лижанѣ, обозъ главной квартиры, подъ прикрытіемъ конвойнаго батальона и дивизьона лейбъ-казаковъ пришелъ въ с. Порадимъ, причемъ лейбъ-казаки и нѣкоторыя лица остановились болѣе впереди, въ д. Сгалевицѣ.
11-го октября, часовъ въ десять утра прибыли на позицію къ Плевнѣ. Погода стояла прекрасная; небо было совершенно ясное, какъ бываетъ на сѣверѣ въ іюнѣ, хотя въ ночь и прошибъ порядочный морозецъ, покрывшій всю траву обильнымъ инеемъ. Впереди, направо и налѣво, изрѣдка гремѣли отдѣльные пушечные выстрѣлы на земляныхъ батареяхъ, за которыми сѣрѣли линіи лагерей и бивуаковъ; костры тамъ и сямъ дымились; глухой смѣшанный гулъ людскаго говора стоялъ въ воздухѣ и доносился скрыпъ болгарскихъ колесъ. Бивуакъ главной квартиры раскинулся на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ Великій Князь останавливался и въ послѣднюю свою поѣздку подъ Плевну. Мѣсто это находится на бывшей нашей центральной батареѣ, съ которой двѣнадцать осадныхъ орудій въ августовскіе дни неумолчно громили турецкіе редуты. На батареѣ уже кипѣла работа: нѣсколько десятковъ пѣхотныхъ солдатъ, подъ руководствомъ инженеръ-капитана Александровскаго, копали землянки на 6 и 8 человѣкъ каждая; устанавливали по краямъ туры, насыпая ихъ до верху землею; на туры накладывались лиственные плетни, и все это сверху и съ боковъ засыпалось тоже землею. Такимъ образомъ, наскоро готовились помѣщенія для лицъ главной квартиры, а среди этихъ построекъ тѣ же солдаты, подъ руководствомъ казака-киргиза, устанавливали двѣ войлочныя юрты для Великаго Князя и для начальника штаба дѣйствующей арміи. Позади великокняжеской юрты копали довольно обширную столовую, рядомъ съ которою стояла карета подвижнаго телеграфа, а нѣсколько ниже расположилась на открытомъ воздухѣ походная кухпя. Юрта Его Высочества довольно удобна, если вообще понятіе объ удобствѣ можетъ быть насколько нибудь примѣнимо къ осеннему бивуачному существованію. Здѣсь главное удобство въ осеннюю пору заключается въ погодѣ: сухо — значитъ удобно, а въ ненастье — такъ отвратительно, что и словъ нѣтъ для выраженія. Кромѣ того, въ послѣднее время въ Горномъ Студнѣ одолѣвали еще змѣи, изъ породы виперъ и мѣдяницъ. Дня не проходило безъ того, чтобы ихъ не убивали по нѣскольку штукъ на бивуакѣ и въ селеніи; эти гадины не только забирались въ хаты и палатки, но иногда заползали даже въ постели, прячась отъ вечерняго холода подъ байковыя одѣяла.
Внутри юрты Великаго Князя поставили небольшую палатку и складную желѣзную печку; въ палаткѣ постлали войлочный коверъ, на которомъ раскинули желѣзную кровать, складной столикъ и два складныхъ же табурета. На этомъ столикѣ у Его Высочества всегда помѣщается походный образной складень и письменныя принадлежности.
Лѣвѣе бывшей центральной батареи расположился конвойный батальонъ, а еще лѣвѣе, по ту сторону проселочной дороги, ведущей въ д. Радишево, стали лейбъ-казаки, составивъ пирамидами свои красныя пики. Вправо отъ батареи въ нѣсколькихъ шагахъ бѣлѣютъ палатки артиллерійскаго осаднаго управленія, гдѣ временно расположился начальникъ артиллеріи дѣйствующей арміи, князь Масальскій, со своимъ штабомъ, и гдѣ постоянно живетъ генералъ-маіоръ Моллеръ, завѣдывающій осадною артиллеріею подъ Плевной.
Часовъ около трехъ по полудни на батарею пріѣхалъ принцъ Баварскій Арнульфъ, со своимъ адъютантомъ, препровожденный сюда флигель-адъютантомъ, ротмистромъ барономъ Унгернъ-фонъ-Штернбергомъ. Принцъ Арнульфъ — молодой человѣкъ, круглолицый блондинъ, ростомъ немного выше средняго и плотнаго сложенія, явно показывающаго въ немъ хорошо развитую физическую силу. Онъ носитъ постоянно свѣтло-голубой драгунскій мундиръ, съ серебряными петлицами на красномъ воротникѣ, и можетъ неутомимо проводить по нѣскольку часовъ сряду на конѣ; очень любитъ военное дѣло и при каждомъ боевомъ случаѣ стремится постоянно быть впереди, со стрѣлковою цѣпью. За отсутствіемъ Главнокомандующаго, начальника штаба и походнаго гофмаршала Его Высочества, молодой принцъ былъ принятъ комендантомъ главной квартиры, генералъ-маіоромъ Штейномъ, какъ временно-старшимъ лицомъ въ данномъ районѣ позиціи. Въ исходѣ пятаго часа далеко позади Великокняжескаго бивуака послышались привѣтственные крики, которые съ каждой минутой раздавались все ближе и ближе. Это Великій Князь съ генералъ-адъютантомъ Непокойчицкимъ приближался къ позиціи, слѣдуя мимо линій парковъ, обозовъ и резервовъ. Вскорѣ показалась открытая коляска Его Высочества, которая въ сопровожденіи нѣсколькихъ лейбъ-казаковъ, съ пиками на перевѣсъ, на быстрой рыси перерѣзывала лощину, приближаясь къ бывшей осадной батареѣ. Казаки, конвойные пѣхотинцы и всѣ лица главной квартиры высыпали на линію противъ своихъ бивуаковъ для встрѣчи Его Высочества. Поздоровавшись со всѣми и мелькомъ осмотрѣвъ бивуачное мѣсто и свою юрту, Великій Киязь прошелъ впередъ и сѣлъ на брустверѣ осадной батареи. Вся свита нѣсколькими группами окружила здѣсь Главнокомандующаго. Съ этого пункта очень ясно виднѣлись на противолежащей высотѣ турецкіе ложементы и одинъ изъ центральныхъ редутовъ, извѣстный у насъ подъ именемъ нумера перваго (Ибрагимъ-бей-Табіе). Онъ лежитъ какъ разъ противъ одной изъ нашихъ батарей, придвинувшейся съ прежняго мѣста впередъ на 800 сажень, такъ что теперь разстояніе между ними равняется лишь 1.000 саженямъ. Здѣсь же, на брустверѣ, рядомъ со свитою появился вдругъ какой-то англичанинъ въ пробковомъ шлемѣ и статскомъ пальто гороховаго цвѣта. Говорятъ, что онъ членъ парламента, пользующійся вакаціоннымъ временемъ для составленія корреспонденцій «съ мѣста военныхъ дѣйствій» въ одну изъ большихъ лондонскихъ газетъ (Times); другіе же увѣряютъ, что онъ просто любитель, а третьи, что онъ другъ Россіи. Пускай все оно такъ, но нельзя не замѣтить, что этотъ «другъ Россіи» ведетъ себя нѣсколько эксцентрично: сидитъ, напримѣръ, въ присутствіи Великаго Князя въ то время, когда стоятъ всѣ, не исключая даже и Его Высочества; за обѣдомъ встаетъ когда ему вздумается изъ-за стола, гдѣ сидитъ Великій Князь, а въ этотъ день обратился даже къ одному незнакомому офицеру съ предложеніемъ натянуть на него въ рукава гороховое пальто. Офицеръ окинулъ его съ ногъ до головы нѣсколько удивленнымъ взглядомъ, улыбнулся, слегка пожалъ плечами и безпрекословно помогъ надѣть пальто. Англичанинъ въ отвѣтъ слегка приложилса рукою къ своему пробковому шлему[1].
Надо сказать, что съ того времени, какъ генералъ Тотлебенъ взялъ на себя руководство осадою Плевны, мы каждое утро, ровно въ пять часовъ, посылаемъ туркамъ привѣтствіе сосредоточеннымъ залпомъ изъ девяноста осадныхъ и дальнобойныхъ орудій, выбирая для этого каждый разъ какой нибудь изъ редутовъ, но всегда такъ, что турки никакъ не могутъ разсчитывать заранѣе куда именно будемъ мы въ такой-то день направлять наши залпы. Точно такое же привѣтствіе прощальное посылается имъ и вечеромъ, между пятью и шестью часами, послѣ чего до пяти часовъ утра слѣдующаго дня съ батарей раздаются лишь одиночные и довольно рѣдкіе выстрѣлы, съ цѣлью мѣшать противнику исправлять поврежденія въ его редутахъ.
Великій Князь, сидя на брустверѣ, дожидался «прощальнаго» залпа, который, какъ говорили, долженъ былъ раздаться черезъ двѣ минуты. На протяженіи всей нашей позиціи въ эти приготовительныя мгновенія царствовала мертвая тишина. Замолкли даже звуки рожковъ и барабановъ, подъ музыку которыхъ гдѣ-то позади дѣлалось какой-то части «ученье». Впереди все болѣе и болѣе тускнѣла противолежащая возвышенность, принимая синевато-сѣрый колоритъ и все рѣзче выдѣляясь своими темными очерками на фонѣ яснаго неба, окрашеннаго пурпуромъ заката. Видѣнъ былъ на ней и редутъ, и ложементы; но все это какъ-то стушевывалось и на первый взглядъ вовсе не напоминало собою чего либо воинственнаго, смертоноснаго; напротивъ, грозная возвышенность казалась совершенно мирнымъ холмомъ и какъ нельзя болѣе гармонировала съ этимъ тихимъ вечеромъ и яснымъ закатомъ. И вотъ, вправо отъ насъ, съ ближайшей батареи разомъ сверкнуло нѣсколько молній, разомъ выкатилось кверху нѣсколько громадныхъ клубовъ лиловатаго дыма — и черезъ двѣ-три секунды вдругъ раздался потрясающій грохотъ. Въ то же мгновеніе подобный грохотъ повторился впереди насъ на новой нашей центральной батареѣ, затѣмъ лѣвѣе ея на слѣдующей, а тамъ еще лѣвѣе, и вотъ вся наша линія отъ праваго до лѣваго фланга, на полукружномъ протяженіи нѣсколькихъ десятковъ верстъ, загремѣла на одно мгновеніе такъ, что земля задрожала и словно бы глухой стонъ дала. Весь воздухъ наполнился роковымъ, зловѣщимъ шипѣніемъ и вслѣдъ за тѣмъ на противолежащей высотѣ, въ редутѣ № 1-го, поднялись исполинскіе букеты дымовъ и фонтаны девяноста гранатныхъ взрывовъ. Можно вообразить каково это тамъ, въ редутѣ, пережить минуту подобнаго ада!.. Большинство снарядовъ легло чрезвычайно удачно: они полопались въ редутѣ и въ ближайшихъ къ нему ложементахъ. На одномъ изъ послѣднихъ виднѣлась группа стоящихъ людей — человѣкъ въ двадцать. Снарядъ упалъ какъ разъ въ эту самую кучку — и въ одно мгновеніе она вся исчезла… Но первое, что̀ обратило на себя общее вниманіе непосредственно вслѣдъ за залпомъ — это гороховый англичанинъ, который, сидя за брустверомъ, хлопалъ въ ладоши и цѣдилъ сквозь зубы: «Oh, brabo, bravo, bravo!…»
Минуты двѣ мы ждали со стороны турокъ отвѣта — отвѣта не послѣдовало.
Вообще, съ 1-го сентября турки почти совсѣмъ не отвѣчаютъ ни на наши одиночные выстрѣлы, ни даже на самые ужасные залпы. Одни предполагаютъ, что имъ отвѣчать уже нечѣмъ, другіе же думаютъ, что они сберегаютъ снаряды для дѣйствительно-критической минуты. Послѣднее, кажется, вѣрнѣе.
Великій Князь сошелъ съ бруствера и отправился обѣдать. Небольшой продолговатый столъ былъ, по обыкновенію, скромно сервированъ на открытомъ воздухѣ. За недостаткомъ мѣста, обѣдали въ двѣ смѣны. Въ концѣ обѣда пріѣхалъ изъ Порадима генералъ Тотлебенъ, въ сопровожденіи небольшой свиты, и тотчасъ же удалился вмѣстѣ съ Великимъ Княземъ въ юрту, для совѣщаній. Между лицами той и другой свиты шепотомъ и довольно смутно передавался слухъ, что, кажись, на завтра что-то такое готовится.... Что? Гдѣ? Когда именно? въ которомъ часу? — никому не было извѣстно, но общее убѣжденіе оставалось таково, что будетъ что-то, и скоро, и непремѣнно…
Между тѣмъ совсѣмъ уже стемнѣло и полная луна какъ бы пропитала своими лучами все ясное небо, а всю землю, какъ снѣгомъ, покрыла серебристо-бѣловатымъ свѣтомъ. Воздухъ былъ такъ тихъ и прозраченъ, что даже отдаленные предметы вырисовывались весьма отчетливо: каждое деревцо, каждый отдѣльный часовой или конный казакъ съ пикой, каждый воловій возъ съ сѣномъ и рядомъ съ нимъ своеобразная фигура погонщика-болгарина съ кнутикомъ на плечѣ — все это совершенно отчетливо вырисовывалось черными силуэтами по гребнямъ окрестныхъ высотъ, на фонѣ темносиняго неба, насыщеннаго луннымъ свѣтомъ. Ближайшіе турецкіе ложементы и редутъ выказывали тоже довольно ясно свои насыпи и обсыпи глинисто-песчанаго цвѣта, которыя теперь стали даже какъ будто виднѣе, чѣмъ днемъ, когда ихъ отчасти заволакивала легкая, прозрачная дымка теплаго тумана. Позади давно уже смолкли пѣхотные рожки и барабаны, звучавшіе во время ученья[2], и только время отъ времени съ той или другой батареи раздавался отдѣльный выстрѣлъ. Всѣ разошлись — кто по землянкамъ, кто по телѣгамъ и фургонамъ, кто по наскоро поставленнымъ палаткамъ. Всѣ предполагали, что на этой позиціи придется провести, по крайней мѣрѣ, нѣсколько сутокъ, но около девяти часовъ вечера было сообщено, что лейбъ-казачій конвой снимается съ бивуака въ три часа ночи и идетъ въ деревню Каракіой, гдѣ ожидаетъ прибытія Великаго Князя Главнокомандующаго, долженствующаго выѣхать туда же въ шесть часовъ утра; лицамъ главной квартиры было предоставлено отправиться вмѣстѣ съ лейбъ-казаками. На утро ожидался бой — и бой горячій — гдѣ-то въ тылу Плевны, за Видомъ. Гдѣ именно — у одного ли изъ Дубняковъ, или у Телиша — объ этомъ не было еще извѣстно. Знали только, что за Видомъ.
Примѣчанія
править- ↑ Это былъ извѣстный полковникъ Гавелокъ.
- ↑ На позиціяхъ подъ Плевной, въ тѣ дни, когда нѣтъ никакихъ особенныхъ работъ и занятій, командиры стараются развлекать свои части обыкновенными ученьями, разсыпнымъ строемъ, гимнастикой, церемоніальнымъ маршемъ и т. п. Это практикуется какъ мѣра противъ скуки: все же люди чѣмъ нибудь заняты, дѣлаютъ достаточное движеніе и не забываютъ строеваго дѣла.