Количество преступленій, повлекшихъ за собою высшую мѣру взысканія по полевымъ уголовнымъ законамъ, т. е. смертную казнь, было очень незначительно, всего только четыре случая (изъ нихъ одинъ въ Кишиневѣ). Принявъ въ соображеніе десятимѣсячный періодъ временн и свыше двухсоттысячное число нашей дѣйствующей арміи, эти четыре случая достаточно краснорѣчиво говорятъ въ пользу дисциплины и вообще нравственности нашихъ военно-служащихъ. Эти качества — слава Богу — стоятъ у насъ выше всякихъ нареканій, и даже самая односторонняя, самая придирчивая оцѣнка, основываясь на такихъ цифрахъ, не могла бы укорить нашу армію въ недостаткѣ дисциплины и нравственности. Поэтому нѣтъ и причины скрывать подобные случаи, тѣмъ болѣе, что нашъ военный судъ искони былъ судомъ гласнымъ, открытымъ, а въ нынѣшнюю кампанію одинъ изъ судебныхъ процессовъ совершился даже, такъ сказать, всенародно, среди лагеря, подъ открытымъ небомъ.
Въ настоящемъ сообщеніи приводятся три наиболѣе характерныхъ случая преступленій, повлекшихъ за собою смертную казнь: одинъ изъ нихъ — разбой, совершонный надъ корреспондентомъ «Агентства Гаваса» г. Поньономъ, другой — важное нарушеніе воинской дисциплины, сопряженпое съ поднятіемъ оружія противъ начальника и, наконецъ, третій — побѣгъ къ непріятелю, при чемъ виновный принялъ участіе въ военныхъ дѣйствіяхъ противъ нашихъ войскъ.
Г. Поньонъ — французскій подданный, молодой человѣкъ лѣтъ 25-ти, успѣлъ пріобрѣсти себѣ большую извѣстность и большое сочувствіе въ средѣ нашихъ офицеровъ, а потому покушеніе, совершонное противъ его жизни и собственности, вызвало въ нихъ всеобщее негодованіе и много искреннихъ сожалѣній о потерпѣвшемъ. Еще съ 25-го іюля, за день до прискорбнаго случая, его видѣли въ деревнѣ Чаушка-Махала, гдѣ тогда находился штабъ Главнокомандующаго. Въ этотъ день, какъ сказываютъ, онъ уѣхалъ въ Зимницу, чтобы послать депеши о военныхъ событіяхъ. Покончивъ въ Зимницѣ свои дѣла, г. Поньонъ возвращался оттуда въ Систово 27-го іюля вечеромъ. Было уже около десяти часовъ, когда онъ, ведя въ поводу своего усталаго коня и направляясь къ пловучему мосту, шелъ по низменному, обширному и довольно пустынному острову, что̀ лежитъ между Зимницей и лѣвымъ протокомъ Дуная. Ночь стояла темная, а Поньонъ плохо зналъ данную мѣстность и боялся какъ бы не сбиться съ дороги. Тутъ попадается ему на встрѣчу какой-то солдатъ, который оказался потомъ ефрейторомъ 6-го сапернаго батальона, по имени Іосифъ Григорьевъ Лазнюкъ, 31-го года[1]. Поньонъ обратился къ нему съ просьбою указать дорогу къ мосту, и Лазнюкъ охотно согласился на это. Идя рядомъ съ г. Поньономъ и опираясь на большую, толстую палку, Лазнюкъ, не доходя моста, кинулся вдругъ на своего спутника и нанесъ ему палкою два весьма сильныхъ удара — одинъ по головѣ, такъ что разсѣкъ кожу до самой надкостной плевы, а другой по плечу, вслѣдствіе чего произошелъ переломъ ключицы. Ошеломленный болью, Поньонъ упалъ на землю, а Лазнюкъ бросился на него и началъ срывать съ него дорожную сумку. Завязалась борьба, среди которой Поньонъ успѣлъ сорвать у грабителя наплечный погонъ и сталъ кричать о помощи. Чтобы лишить его этой послѣдней возможности, Лазнюкъ старался засыпать ему ротъ пескомъ, но Поньону въ это время удалось нанести грабителю ударъ въ глазъ нагайкою, бывшею у него въ рукѣ. Сорвавъ наконецъ сумку, Лазнюкъ пустился съ нею бѣжать отъ своей жертвы. Но, къ счастію, отчаянный крикъ Поньона былъ во-время услышанъ присутствовавшими на берегу матросами, которые бросились къ нему на помощь, успѣли догнать Лазнюка и привели его съ поличнымъ въ лагерь. Поньонъ, послѣ перваго медицинскаго пособія, оказаннаго ему на мѣстѣ, былъ отвезенъ въ Зимницу и помѣщенъ тамъ на излеченіе въ военно-временный госпиталь, а грабитель арестованъ. 22-го августа, въ городѣ Систовѣ, состоялся надъ нимъ военный судъ, къ которому не могли приступить ранѣе, такъ какъ Поньонъ, по причинѣ своихъ страданій, былъ лишенъ возможности дать необходимыя показанія. По 279 ст. воен. уст. о наказ. 1875 г. и согласно 2, 10 и 11 статьямъ того же устава, Лазнюкъ за свое преступленіе, какъ совершонное въ военное время, приговоренъ къ лишенію всѣхъ правъ состоянія, къ позорному лишенію воинской чести и къ смертной казни разстрѣляніемъ, что̀ и исполнено надъ нимъ въ законный срокъ на самомь мѣстѣ преступленія. Въ настоящее время здоровье г. Поньона, какъ слышно, уже достаточно поправилось; приговоръ же этотъ удовлетворилъ справедливому чувству негодованія всей арміи, которая сознаетъ, что г. Поньонъ, явившійся въ ея среду, безоружнымъ и съ полнымъ довѣріемъ, какъ другъ и какъ иностранецъ, естественно долженъ былъ пользоваться съ ея стороны полною охраною и покровительствомъ.
Второй, не менѣе прискорбный случай имѣлъ мѣсто въ 4-мъ резервномъ армейскомъ батальонѣ, и тоже въ іюлѣ мѣсяцѣ.
18-го августа предъ военно-полевымъ судомъ въ городѣ Систовѣ предстали двое рядовыхъ названнаго батальона: Александръ Евменьевъ Назаренко и Миронъ Мартыновъ Прочкинъ, оба 30-ти лѣтъ отъ роду, оба на службѣ съ 1871 года, изъ крестьянъ, и штрафамъ по суду и безъ онаго дотолѣ не подвергались. Обстоятольства дѣла, по обвинительному акту, заключались въ слѣдующемъ:
17-го іюля 4-й резервный батальонъ находился на походѣ въ Румыніи, слѣдуя къ мѣсту назначенія своего въ городъ Систово. День былъ жаркій. На пути между станціею Магалешти и деревнею Лешкиноки батальонъ значительно растянулся по дорогѣ, а нѣсколько солдатъ 3-й роты, человѣкъ около сорока, отдѣлясь отъ общей колонны, расположились отдыхать около рѣчки на мосту. Въ числѣ ихъ находились и Назаренко съ Прочкинымъ. Дежурнымъ по батальону въ этотъ день былъ поручикъ Богачевичъ, который по обязанности слѣдовалъ позади колонны, для наблюденія за общимъ порядкомъ. Видя, что отдѣлившіеся люди расположились на отдыхъ самовольно въ то время, какъ батальонъ уходитъ все дальше и дальше, поручикъ Богачевичъ приказалъ имъ встать и идти вмѣстѣ съ своею частію. Но никто изъ отдыхавшихъ не исполнилъ этого приказанія. Вынужденный по этому отдать его вторично, Богачевичъ подошелъ къ отдыхавшей группѣ. Тогда рядовой Назаренко, поднявшись съ земли, пошелъ впередъ, со словами: «Небойсь, ѣсть не даютъ, а идти впередъ приказываютъ!» Дерзость такого замѣчанія, высказаннаго вдобавокъ громко и вызывающимъ тономъ, не могла уже сама по себѣ пройдти безнаказанно. Желая задержать виновнаго, поручикъ Богачевичъ догналъ его и схватилъ за шинель, висѣвшую въ скатанномъ видѣ черезъ плечо, но Назаренко успѣлъ отъ него вырваться, сказавъ: «Завтра меня поймаешь!» — и тутъ же, обратясь къ остальнымъ солдатамъ, крикнѵлъ: «Нут-ка, ребята, покажемъ еыу!» Вмѣстѣ съ этими словами, взявъ ружье «на руку», онъ съ крикомъ «ура» бросился на поручика Богачевича. Остальные, неразумно увлеченные дурнымъ примѣромъ, окружили этого офицера съ подобнымъ же крикомъ. Тогда Богачевичъ выхватилъ изъ кабуры револьверъ и предупредилъ людей, что дальнѣйшее неповиновеніе его приказанію вынудитъ его сейчасъ же стрѣлять по нарушителямъ порядка. Угроза подѣйствовала, и люди стали, расходиться. При этомъ рядовой Прочкинъ — по показанію дежурнаго: унтеръ-офицера — будто бы сказалъ уходя: «Жаль, а надо бы хорошенько задать ему!» Оба названные рядовые были преданы суду батальоннымъ командиромъ. Полевой военный судъ, по соображеніи обвиненія, выведеннаго въ обвинительномъ актѣ и разъясненнаго какъ на судебномъ слѣдствіи, такъ и въ заключительныхъ преніяхъ, призналъ виновными обоихъ подсудимыхъ. Что касается Назаренки, то тутъ судомъ усмотрѣно два преступныхъ дѣянія: первое заключается въ неисполненіи общаго приказанія начальника, за что виновный подлежалъ бы одиночному заключенію въ военной тюрьмѣ отъ одного до четырехъ мѣсяцевъ, или переводу въ разрядъ штрафованныхъ; второе же, какъ дѣйствіе противъ своего начальника въ высшей степени дерзкое и притомъ совершонное въ военное время, безусловно подлежитъ смертной казни, на основаніи послѣдней части 98 ст. воинск. уст. Этому же наказанію подлежалъ подсудимый и по совокупности преступленій (86 ст. воинск. уст.), а потому военный полевой судъ приговорилъ рядоваго Назаренку къ смертной казни разстрѣляніемъ, но безъ лишенія всѣхъ правъ состоянія и не подвергая его обряду позорнаго лишенія воинской чести. Рядовой же Прочкинъ признанъ виновнымъ только въ непсполненіи общаго приказанія начальника; всѣ же остальные факты его обвиненія судъ нашелъ недоказанными, и потому, согласно 1 пункту 834 ст. XXIV т. свод. воен. пост., 1869 г., Прочкинъ подлежалъ оправданію. За дознанную же вину опредѣлено выдержать его подъ арестомъ на хлѣбѣ и водѣ четыре недѣли и перевести въ разрядъ штрафованныхъ, увеличивъ ему обязательное въ ономъ пребываніе на два года и шесть мѣсяцевъ. Приговоръ надъ Назаренкой приведенъ въ исполненіе въ Систовѣ, причемъ актъ разстрѣлянія былъ совершенъ командою отъ 3-й роты 4-го резервнаго батальона. Но это былъ единственный за все время примѣръ столь дерзкаго нарушенія вопнской дисциплины, и товарищъ прокурора, капитанъ Кессель, произнося обвинительную рѣчь, справедливо сказалъ въ заключеніе, что въ данномъ случаѣ смертная казнь должна послужить грознымъ напоминаніемъ, что штыкъ дается солдату для того, чтобы колоть имъ въ честномъ бою непріятеля, а не затѣмъ, чтобы кидаться съ нимъ на своего офицера.
Третій случай, повлекшій за собою смертный приговоръ, заключается, какъ уже сказано, въ побѣгѣ къ непріятелю.
Рядовой 8-го пѣхотнаго Эстляндскаго полка Хасмудинъ- Хабидулинъ, родомъ татаринъ, изъ крестьянъ Казанской губерніи, по религіи мусульманинъ, находившійся на службѣ съ 1866 года, уже не въ первый разъ являлся предъ военнымъ судомъ: въ 1878 году онъ былъ присужденъ къ исправительнымъ ротамъ, гдѣ отбылъ назначенный ему срокъ и выпущенъ въ запасъ, а въ текущемъ году, 17-го апрѣля, вновь призванъ на дѣйствительную службу. Сущность преступленія, за которое нынѣ поплатился онъ жизнію, заключается въ томъ, что 10-го августа Хабидулинъ, находясь съ полкомъ подъ Плевною, самовольно отлучился изъ своей части и бѣжалъ въ турецкую армію, къ Осману-пашѣ. Преступленіе это сопровождалось обычнымъ при всѣхъ почти побѣгахъ, такъ называемымъ, «сносомъ казенныхъ вещей», т. е. того бѣлья и одежды, какія были надѣты на дезертирѣ въ моментъ совершенія преступнаго дѣянія, а въ данномъ случаѣ «сносъ» осложнялся еще и тѣмъ, что Хабидулинъ захватилъ съ собою ружье, аммуницію и пять пачекъ боевыхъ патроновъ. Пребываніе его въ турецкомъ лагерѣ продолжалось семнадцать сутокъ, до 27-го августа, когда онъ былъ взятъ въ плѣнъ подъ Плевною, въ турецкой траншеѣ, солдатами своего же полка, которые съ разу признали въ немъ бывшаго сослуживца.
Судъ надъ Хабидулинымъ состоялся 7-го сентября, на бивуакѣ при сел. Горномъ Студнѣ. Подъ открытымъ небомъ поставленъ былъ столъ, на которомъ вмѣсто зерцала положены были двѣ скрещенныя сабли; за этимъ столомъ заняли мѣста предсѣдательствующій, генералъ-маіоръ Величковскій, и трое временныхъ членовъ, при помощникѣ военнаго прокурора, капитанѣ Кесселѣ. Подсудимый не имѣлъ защитника, да по свойству его преступленія и не могло быть въ военное время никакого смягченія. Масса офицеровъ и солдатъ окружала мѣсто судилища. Подсудимый — высокій, худощавый человѣкъ, отличался не столько фанатическимъ, сколько просто безсмысленнымъ видомъ. Видно было, что онъ впалъ въ глубокую апатію. Со времени своего взятія, Хабидулинъ въ теченіи одиннаддати дней не принималъ пищи, желая уморить себя голодомъ: онъ изрѣдка пилъ одну лишь воду, и только это поддерживало нѣсколько его жизненныя силы. Замѣчательно было отношеніе солдатъ къ подсудимому. Извѣстно, что солдаты, какъ и весь вообще русскій народъ, склонны относиться къ преступнику сострадательно, какъ къ «несчастному». Въ данномъ случаѣ такого отношенія у нихъ вовсе не было, и обвинитель, выражаясь въ своей рѣчи, что для подобнаго преступника ему жаль пули, отъ которой теперь умираютъ тысячи честныхъ людей, и требуя вмѣсто нея веревки — служилъ только выразителемъ общаго отношенія къ данному преступленію. Полевой судъ, по разсмотрѣніи дѣла, призналъ, что дѣяніе, совершонное рядовымъ Хабидулинымъ, составляетъ, согласно 137 ст. воинск. уст. о наказ., 1875 г., побѣгъ къ непріятелю и потому подвергаетъ виновнаго наказанію какъ за государственную измѣну, т. е. по 253 и 254 ст. улож. о нак. угол. и исправит., къ лишенію всѣхъ правъ состоянія и къ смертной казни. Въ виду же «безнравственности дѣянія подсудимаго» судъ назначилъ ему, согласно 10 и 11 ст. воинск. уст. о наказ., 1875 г., лишеніе всѣхъ правъ состоянія и смертную казнь чрезъ повѣшеніе, съ позорнымъ лпшеніемъ воинской чести. Приговоръ, выслушанный подсудимымъ съ полнымъ равнодушіемъ, былъ исполненъ надъ нимъ спустя нѣсколько дней, предъ рядами Эстляндскаго полка, для чего Хабидулинъ былъ отправленъ подъ Плевну.
Въ непродолжительномъ времени предстоитъ еще одинъ уголовный процессъ, который будетъ разбираться мѣстнымъ военнымъ судомъ въ гор. Систовѣ. Виновниками этого дѣла являются грабители-болгары. Обстановка и характеръ дѣйствій ихъ шайки настолько любопытны и характерны, что на нихъ сто́итъ остановить вниманіе:
Окружному систовскому начальнику, подполковнику Михайлову, при объѣздѣ имъ своего района и по прибытіи въ село Карайсинъ (Карасень), одинъ изъ мѣстныхъ жителей сдѣлалъ тайное донесеніе, что на границѣ систовскаго и тырновскаго округовъ нѣсколько человѣкъ болгаръ сформировали изъ себя шайку грабителей, подъ начальствомъ нѣкоего Ивана Гицева, который въ данную минуту (дѣло было 7-го іюля) находится здѣсь, въ Карайсинѣ, вмѣстѣ со своими товарищами. Подполковникъ Михайловъ тотчасъ же принялъ мѣры къ розыску, причемъ Гицевъ былъ немедленно указанъ въ толпѣ народа. Это на видъ коренастый и приземистый мужчина лѣтъ подъ сорокъ, брюнетъ, съ лицомъ довольно некрасивымъ, но энергическимъ.
На вопросъ: что̀ за человѣкъ? — онъ бойко и самоувѣренно назвался болгарскимъ ополченцемъ 4-й роты 4-го капральства Иваномъ Гицевымъ, и заявилъ, что командированъ сюда Его Высочествомъ Главнокомандующимъ, для сбора турецкаго хлѣба, скота и денегъ на продовольствіе русской арміи. Нелѣпость такого объясненія заставила подполковника Михайлова сейчасъ же отобрать у Гицева оружіе и арестовать его, послѣ чего карайсинскіе сельчане отыскали и указали всѣхъ его наличныхъ сотоварищей, между которыми были: бакалейщикъ изъ села Іяиджи Петръ Ивановъ, священникъ изъ села Мекишъ Іорданъ Хоризановъ, учитель изъ села Петрешъ Георгій Попрадевъ, житель села Горна-Турчета Мотю Начевъ и еще двое. На допросѣ, какъ сами заарестованные, такъ и сельчане подтвердили, что Иванъ Гицевъ дѣйствительно былъ «капитаномъ» шайки, т. е. предводителемъ; остальные пособники составляли нѣчто въ родѣ штаба этого капитана. Такъ, Мотю Начевъ былъ знаменосцемъ, священникъ Іорданъ Хоризановъ казначеемъ, учитель Георгій Попрадевъ письмоводителемъ. Деньги, документы, знамя и оружіе, найденние при этихъ личностяхъ, были тогда же отобраны и нынѣ находятся въ числѣ вещественныхъ доказательствъ. Но кромѣ оружія, бывшаго на разбойникахъ, по указанію мѣстныхъ жителей, открытъ еще особый складъ орѵжія, отобраннаго ими у сельчанъ разныхъ деревень и хранившагося въ карайсинскихъ амбарахъ, вмѣстѣ съ разнымъ награбленнымъ имуществомъ. Вся шайка раздобыла себѣ лошадей, отобравъ ихъ у жителей, и разъѣзжала верхомъ и съ подводами въ окружности деревень Іяиджи, Тенчу, Горня и Дольня Липницы, Петрешъ, Неденъ, Дескутъ, Вербовка и Карайсинъ. Съ появленіемъ шайки въ какой-либо деревнѣ, Гицевъ требовалъ къ себѣ «мухтара» (старосту) и приказывалъ ему немедленно же собрать всѣхъ жителей. По докладѣ мухтара, что толпа уже собралась, Гицевъ выходилъ къ ней на улицу и объявлялъ «русскій законъ», въ силу котораго требовалъ выдачи скота, лошадей, хлѣба и денегъ для продовольствія арміи, а за всякое возраженіе со стороны мухтара или жителей, безжалостно сѣкъ ихъ плетьми. По объявленіи «русскаго закона», мухтаръ съ кѣмъ-либо изъ шайки приступалъ къ реквизиціи, предметы которой принимались «казначеемъ» и записывались въ реэстръ «письмоводителемъ». Въ деревняхъ же съ турецкимъ или татарскимъ населеніемъ, Гицевъ, по сборѣ народа, начиналъ обыкновенно съ того, что приказывалъ всѣмъ цѣловать ему руку и ногу, а затѣмъ выбиралъ изъ толпы какого нибудь зажиточнаго мусульманина, шелъ къ нему въ домъ и забиралъ все что̀ вздумается. Если же добытая такимъ образомъ сумма денегъ не соотвѣтствовала заранѣе собраннымъ свѣдѣніямъ или предположеніямъ шайки, то приспѣшники Гицева подвергали хозяпна постыднымъ истязаніямъ и затѣмъ умерщвляли его. При такихъ операціяхъ въ особенности отличались священникъ Іорданъ и знаменосецъ Начевъ. Покончивъ съ однимъ хозяиномъ, Гицевъ приказывалъ привести къ себѣ изъ толпы другаго, потомъ третьяго, и съ ними послѣдовательно начиналъ продѣлывать тѣ же истязанія. Такимъ образомъ были умерщвлены: въ деревнѣ Батакъ одинъ, въ селеніи Неденъ четыре и въ селеніи Вербовка семь человѣкъ.
Деньги, отобранныя подполковникомъ Михайловымъ у шайки, составляли сборъ одного только дня и съ одного лишь Карайсина; остальныя же суммы гдѣ-то запрятаны, а гдѣ? — ни отъ кого изъ грабителей невозможно добиться. Но насколько велики были эти поборы — можно судить изъ того, напримѣръ, что въ селеніи Неденъ, до совершенія убійства четырехъ хозяевъ-турокъ, было получено отъ одного изъ нихъ 1,000 лиръ, отъ другаго 120 лиръ, отъ третьяго 70 лиръ и отъ четвертаго 150 лиръ; продано скота въ деревнѣ Петрешъ на сумму 2,000 піастровъ; а сколько забрано хлѣба въ селеніи Павлѣ и продано скота по другимъ деревнямъ — подполковникъ Михайловъ не могъ добиться точной цифры. Жители деревни Петрешъ заявили между прочимъ, что въ грабежѣ и въ дѣлежѣ добычи съ Гицевымъ участвовали попъ Пенчу и нѣкій Цоне Радевъ, проживающіе въ Петрешѣ; но ни тотъ, ни другой не могли быть арестованы, такъ какъ успѣли заблаговременно бѣжать куда-то.
Подполковнику Михайлову пришлось объѣздить много деревень, настигая въ нихъ части награбленнаго имущества, по большей части крупнаго скота, и раскрывая соучастниковъ шайки, которая имѣла много развѣтвленій въ систовскомъ и тырновскомъ округахъ, между деревенскими жителями, занимавшимися укрывательствомъ, переводомъ и сбытомъ награбленнаго. Такъ, напримѣръ, скотъ, собранный въ вышеупомянутыхъ деревняхъ, частію продавался въ ближайшихъ окрестностяхъ, а частію былъ переводимъ въ деревню Вербовку (Тырновскаго округа) къ старому священнику этого селенія, и въ деревню Тенчу къ бѣглому рядовому болгарскаго ополченія, Степану Стоянову, а этотъ, при помощи своихъ пособниковъ изъ мѣстныхъ лавочниковъ, перегонялъ награбленныя стада въ деревню Іяиджи, гдѣ тоже имѣлись «свои люди» — укрыватели и переводчики. Подполковнику Михайлову, кромѣ этого, удалось отыскать еще и во многихъ другихъ деревняхъ награбленный шайкою скотъ, который и переданъ имъ на храненіе мухтарамъ, а частію препровожденъ въ Систовъ и сданъ въ городскую полицію. Во всѣхъ почти деревняхъ, гдѣ лишь было обнаружено посѣщеніе Гицева, мѣстные жители представляли подполковнику Михайлову лицъ, израненыхъ его пособниками или наказанныхъ плетьми и нагайками, а въ селеніи Батакъ покорившіеся турки принесли жалобу, что Гицевъ съ шайкою изнасиловалъ у нихъ нѣсколько малолѣтнихъ дѣвочекъ. Вскорѣ въ селеніи Мекишъ былъ отысканъ и арестованъ бѣглый ополченецъ Степанъ Стояновъ, который при помощи четырехъ лавочниковъ занимался переводомъ скота, присылаемаго Гицевымъ. При этомъ жители деревень Тенча и Мекишъ принесли подполковнику Михайлову жалобу на то, что Стояновъ, имѣя при себѣ оружіе и нагайку, постоянно подвергалъ ихъ истязаніямъ, а жители магометанскихъ участковъ тѣхъ же деревень представили пятнадцать турецкихъ дѣвочекъ, отъ 12-ти до 15-ти-лѣтняго возраста, изнасилованныхъ Стояновымъ и его четырьмя сотоварищами-лавочниками. Всѣ эти лавочники были разысканы и препровождены къ систовскому губернатору.
Но до чего простиралась безпримѣрная наглость всей этой шайки, лучше всего показываетъ слѣдующее обстоятельство:
Магометане — жители села Неденъ — видя родъ истязаній и убійствъ, совершонныхъ у нихъ Иваномъ Гицевымъ, рѣшились наконецъ оказать ему сопротивленіе и приняли мѣры къ самозащитѣ, вооружась камнями и кольями. Чтб же дѣлаетъ Гицевъ? Онъ посылаетъ своего письмоводителя, учителя Попрадева, въ селеніе Карайсинъ, гдѣ въ то время стояли на почтовомъ посту 15 человѣкъ драгунъ Казанскаго полка. Прибывъ къ посту, Попрадевъ вызываетъ унтеръ-офицера, завѣдывавшаго командою, и заявляетъ ему, что команда болгарскихъ ополченцевъ, командированная Великимъ Княземъ Главнокомандующимъ для сбора хлѣба и скота, встрѣтила со стороны турецкихъ жителей села Неденъ вооруженное сопротивленіе, а потому начальникъ этой болгарской команды именемъ Великаго Князя требуетъ, чтобы драгуны оказали ему немедленную помощь. Унтеръ-офицеръ, не усмотрѣвъ въ этомъ заявленіи ничего особеннаго или страннаго, и встрѣчая со стороны Попрадева такой настойчивый, авторитетный тонъ, распорядился тотчасъ нарядить шесть конныхъ драгунъ съ оружіемъ и боевыми патронами, приказавъ имъ слѣдовать вмѣстѣ съ Попрадевымъ на помощь болгарской командѣ. Прибытіе такого подкрѣпленія придало Гицеву еще болѣе смѣлости и дерзости. Въ ихъ присутствіи онъ снова приступилъ къ истязанію турокъ и, на глазахъ у всѣхъ, лично зарѣзалъ двухъ хозяевъ, а затѣмъ приказалъ драгунамъ присоединиться къ его командѣ и составить личный его конвой. Такимъ образомъ, драгуны были вынуждены сопровождать всю эту шайку въ теченіи двухъ сутокъ, разъѣзжать съ нею по разнымъ деревнямъ и присутствовать при совершеніи возмутительныхъ экзекуцій надъ турками и болгарами. Гицевъ съ невѣроятною наглостью прикрывался повсюду именемъ Великаго Князя Главнокомандующаго, предъявляя при этомъ простодушнымъ жителямъ какія-то бумаги за красною и синею печатями, и тѣмъ же способомъ удерживалъ при себѣ драгунскую команду.
Вся этъ шайка прибыла 7-го іюля въ село Карайсинъ, гдѣ была накрыта подполковникомъ Михайловымъ, и тѣмъ же самымъ шести драгунамъ пришлось конвоировать ее въ городъ Систово.
Примѣчанія
править- ↑ Изъ крестьянъ, въ службѣ состоялъ съ 1868 года и имѣлъ нашивку за шестилѣтнюю безпорочную службу.