Я в старом сказочном лесу!
Как пахнет липовым цветом!
Чарует месяц душу мне
Каким-то странным светом.
Иду, иду, — и с вышины
Ко мне несётся пенье.
То соловей поёт любовь,
Поёт любви мученье.
Любовь, мучение любви,
В той песне смех и слёзы,
И радость печальна, и скорбь светла,
Проснулись забытые грёзы.
Иду, иду, — широкий луг
Открылся предо мною,
И замок высится на нём
Огромною стеною.
Закрытые окна, и везде
Могильное молчанье;
Так тихо, будто вселилась смерть
В заброшенное зданье.
И у ворот разлёгся Сфинкс,
Смесь вожделенья и гнева,
И тело, и лапы — как у льва,
Лицом и грудью — дева.
Прекрасный образ! Пламенел
Безумием взор бесцветный;
Манил извив застывших губ
Улыбкой едва заметной.
Пел соловей — и у меня
К борьбе не стало силы,
И я безвозвратно погиб в тот миг,
Целуя образ милый.
Холодный мрамор стал живым,
Проникся стоном камень, —
Он с жадной алчностью впивал
Моих лобзаний пламень.
Он чуть не выпил душу мне, —
Насытясь до предела,
Меня он обнял, и когти льва
Вонзились в бедное тело.
Блаженная пытка и сладкая боль!
Та боль, как та страсть, беспредельна!
Пока в поцелуях блаженствует рот,
Те когти изранят смертельно.
Пел соловей: «Прекрасный Сфинкс!
Любовь! О любовь! За что ты
Мешаешь с пыткой огневой
Всегда твои щедроты?
О, разреши, прекрасный Сфинкс,
Мне тайну загадки этой!
Я думал много тысяч лет
И не нашёл ответа».