Мы заперлись въ погребѣ Мерлэна — я, Кларенсъ и пятьдесятъ два британскихъ юношей, хорошо образованныхъ, умныхъ, отважныхъ и дѣятельныхъ. Затѣмъ, я разослалъ приказаніе по всѣмъ нашимъ факторіямъ и большимъ мастерскимъ остановить тотчасъ все операціи и удалиться на значительное пространство, лишь только понадобится взорвать все это минами и ничего не говорить объ этомъ въ тотъ моментъ, а только скорѣе очистить мѣсто. Эти люди меня знали и имѣли ко мнѣ полное довѣріе. Они, конечно, уйдутъ оттуда по моему первому приказанію, а уже будетъ мое дѣло, когда назначить взрывъ. Ни одного изъ нихъ нельзя было подкупить, разъ они знали, что имъ угрожаетъ.
Приходилось ждать цѣлую недѣлю; но я нисколько не скучалъ, такъ какъ писалъ почти все время. Въ теченіе первыхъ трехъ дней я занятъ былъ своимъ дневникомъ и придалъ ему эту повѣствовательную форму: мнѣ потребовалось написать одну только главу, чтобы довести его до того числа, когда совершились послѣднія событія. Затѣмъ, остальную часть недѣли, я писалъ письма къ моей женѣ. У меня вошло въ привычку писать Сэнди каждый день, когда мы были въ разлукѣ; я сохранилъ эту привычку и теперь изъ любви къ ней, несмотря на то, что въ данную минуту я рѣшительно не имѣлъ никакой возможности послать эти письма; конечно, это откладывалось до болѣе удобнаго времени, а теперь мнѣ доставляло удовольствіе побесѣдовать съ Сэнди; мнѣ представлялось, точно я говорю ей: Сэнди, если бы ты и Гелло-Централь были тутъ, у меня, въ погребѣ, вмѣсто вашихъ фотографій, какъ бы это было хорошо!» Я представляю себѣ бебэ съ ея «агу» вмѣсто всякаго отвѣта, съ ея сжатыми кулачками въ ротикѣ, пугающую на колѣняхъ матери; а та смѣется, любуется своей малюткою и осторожно щекочетъ бебэ подъ подбородокъ; время отъ времени Сэнди перекидывается словечкомъ и со мною; такъ все хорошо и мнѣ пріятно сидѣть съ ними и въ погребѣ, съ перомъ въ рукахъ. Какъ было бы хорошо, если бы мы опять соединились.
Каждую ночь я посылалъ развѣдчиковъ узнавать новости. Каждое изъ ихъ донесеній все болѣе и болѣе усложняло обстоятельства. Непріятель все стягивалъ войска; по всѣмъ дорогамъ и тропинкамъ Англіи ѣхали рыцари. Все дворянство, какъ высшее, такъ и мелкое, все среднее сословіе было противъ насъ, но мы этого ожидали. Мы желали до такой степени возбудить народъ, чтобы онъ не требовалъ ничего иного, кромѣ республики.
Ахъ, какой я былъ глупецъ! Недѣлю спустя я убѣдился въ томъ неутѣшительномъ фактѣ, что народъ забавлялся новизною республики только два три дня, а тамъ все было кончено.
Да, теперь провозгласили «смерть республикѣ» вездѣ, а не какіе-нибудь нѣсколько голосовъ. Вся Англія шла противъ насъ. Да, это было гораздо болѣе, чѣмъ я предполагалъ.
Я сталъ присматриваться и къ моимъ юношамъ, къ ихъ лицамъ, ихъ походкѣ, къ ихъ манерѣ держать себя; все это имѣло свой особый языкъ — быть можетъ, и не замѣтный для посторонняго взгляда, но имѣвшій для меня большое значеніе, въ особенности въ такое время, когда приходится хранить все въ тайнѣ. Ведь противъ насъ идетъ вся Англія! Вся Англія! И какъ часто они повторяли это вслухъ, а еще чаще, думали объ этомъ.
Я зналъ, что скоро настанетъ время, когда насъ будутъ такъ тѣснить, что, пожалуй, у насъ не достанетъ и силъ для борьбы и вотъ къ этому-то времени мнѣ и необходимо приготовить такой отвѣтъ, который могъ бы ихъ успокоить.
Я былъ совершенно правъ. Наступило время; они заговорили. Бѣдные юноши, жаль было на нихъ смотрѣть, стали такъ блѣдны, такъ взволнованы, такъ встревожены; выборный изъ ихъ среды депутатъ сначала не рѣшался говорить; казалось, онъ не могъ собрать ни мысли, ни подобрать подходящихъ словъ; наконецъ, онъ нѣсколько оправился и сталъ говорить на самомъ чистомъ англійскомъ языкѣ, какому его учили въ моей школѣ:
— Мы старались забыть, что мы англичане; мы хотѣли побѣдить разсудкомъ наши чувства, поставить долгъ выше привязанности; нашъ умъ одобряетъ это, но наши сердца возстаютъ противъ этого! Если бы противъ насъ шло только одно высшее дворянство, или одно мелкое дворянство, или только двадцать пять тысячъ рыцарей, оставшихся въ живыхъ отъ тридцати тысячъ, сражавшихся въ послѣдней войнѣ, то мы были бы тогда иного мнѣнія и насъ ничто не могло бы поколебать; каждый изъ насъ, пятидесяти двухъ юношей, стоящихъ передъ тобою, сказалъ бы: «Они сами выбрали себѣ такую долю и это ихъ дѣло»! Но теперь обстоятельства измѣнились! Вся Англія идетъ противъ насъ! О, сэръ! Сообрази все это, поразмысли? Этотъ народъ — нашъ народъ; мы кость отъ костей его, плоть отъ плоти его; мы любимъ его и не требуй отъ насъ погибели нашего народа!
Да; мнѣ пришлось и самому взглянуть трезвѣе на это дѣло и быть готовымъ къ тому, что неминуемо должно было случиться. Если бы я не предвидѣлъ этого заранѣе, то юноши поставили бы меня въ самое затруднительное положеніе; но я ко всему былъ уже подготовленъ и потому сказалъ имъ:
— Юноши, у васъ добрыя сердца и вы совершенно правы въ этомъ; у васъ честныя и благородныя мысли и я васъ нисколько не виню также и въ этомъ; это достойныя мысли, похвальныя чувствованія. Вы англійскіе юноши и хотите ими остаться; вы желаете сохранить незапятнаннымъ ваше имя. Но не смущайтесь слишкомъ много, а успокойтесь. Поразмыслите только объ одномъ: если вся Англія противъ насъ, то кто будетъ въ арріергардѣ? Кто будетъ идти впереди по правиламъ войны? Отвѣчайте мнѣ.
— Наши заклятые враги, рыцари въ кольчугахъ!
— Совершенно вѣрно. Ихъ тридцать тысячъ человѣкъ. Они займутъ цѣлые акры пространства. Никто кромѣ нихъ не достигнетъ песчаной полосы. На ихъ долю все и достанется! А тотчасъ послѣ этого, вся масса большинства отступитъ отъ этого мѣста и, вѣроятно, совершенно откажется отъ этого дѣла. Только дворянство и рыцари будутъ плясать подъ нашу музыку. Мы будемъ сражаться только съ рыцарями и съ дворянствомъ, именно только съ ними, а ни съ кѣмъ больше. Теперь скажите мнѣ ваши мысли, и я сдѣлаю такъ, какъ вы рѣшите.
— Неужели мы должны избѣгать битвы и отступить съ поля дѣйствій?
— Нѣтъ!!!
Единодушно воскликнули юноши.
— Неужели вы такъ испугались тридцати тысячъ рыцарей?
Такая шутка вызвала громкій взрывъ хохота; безпокойство моихъ мальчиковъ совершенно исчезло и всѣ они весело разошлись по своимъ постамъ. Это были премилые юноши! Кромѣ того, всѣ они были такъ красивы, какъ красныя дѣвушки.
Я совершенно приготовился къ встрѣчѣ непріятеля. Пусть только наступитъ слѣдующій день и они насъ найдутъ уже подъ прикрытіемъ.
Но этотъ день наконецъ и насталъ. Часовой, стоявшій на караулѣ, пришелъ возвѣстить намъ, что на горизонтѣ показалась черная масса и слышенъ отдаленный шумъ, похожій на военную музыку. Какъ разъ былъ готовъ завтракъ и мы сѣли за столъ; когда мы вышли изъ-за стола, я сказалъ своимъ юношамъ небольшую рѣчь и затѣмъ послалъ нѣсколько человѣкъ къ баттареѣ, съ Кларенсомъ во главѣ.
Взошло солнце и озарило землю своими благословенными лучами; мы ясно видѣли враговъ, идущихъ прямо на насъ; они подымались рядами и напоминали волны моря. И вотъ, все ближе и ближе надвигалась эта несмѣтная масса и принимала все болѣе и болѣе грандіозный видъ; да, тутъ была вся Англія; мы скоро увидѣли и развѣвающіяся знамена и блестящее на солнцѣ вооруженіе. Да, это былъ чудный видъ, я еще никогда не видалъ ничего подобнаго.
Наконецъ, намъ пришлось окончательно все устроить. Всѣ передовые ряды враговъ, занимавшіе неизвѣстно сколько акровъ, были все всадники — рыцари съ развѣвающимися перьями. Но вотъ мы услышали звукъ трубъ; они сначала ѣхали шагомъ, но тутъ всѣ пустились въ карьеръ — это также былъ грандіозный видъ. Тамъ, внизу, летѣла эта безчисленная масса лошадей — вотъ она приближается къ песчаной полосѣ… все ближе и ближе… я притаилъ дыханіе… Но вотъ уже осталась одна только узкая лента и та скоро исчезла подъ копытами лошадей. Но, Боже мой! Весь этотъ передовой отрядъ былъ взорванъ на воздухъ съ шумомъ и трескомъ и отъ него остались одни только куски, клочья, обломки.. На полѣ стоялъ густой дымъ и намъ нельзя было разсмотрѣть, что осталось отъ всей этой массы людей, ихъ коней, ихъ вооруженія.
Настало время нанести второй ударъ! Я прикоснулся къ пуговкѣ и растрясъ всѣ кости Англіи, отдѣливъ ихъ отъ позвоночнаго хребта!
При этомъ взрывѣ всѣ наши факторіи — свѣтильники образованія и прогресса исчезли съ лица земли. Это было очень жаль, но я считалъ такое дѣйствіе необходимостью.
Мы не могли допустить того, чтобы враги повернули наше же оружіе противъ насъ.
Теперь наступило самое ужасное время, которое когда-либо выпадало на мою долю. Въ торжественномъ молчаніи, замкнутые въ нашей проволочной оградѣ, мы ожидали конца; а за этою оградою разстилался густой дымъ. Но мало по малу дымъ разсѣялся, мѣстность очистилась и намъ захотѣлось удовлетворить наше любопытство, но тутъ не было ни одного живого существа. Динамитъ вырылъ ровъ вокругъ насъ болѣе чѣмъ въ сто футовъ ширины и воздвигнулъ по обѣимъ его сторонамъ насыпи въ двадцать пять футовъ вышины. Сколько погибло тутъ жизней, это удивительно? Даже невозможно было сосчитать числа убитыхъ, потому что эти убитые не представляли уже болѣе отдѣльныхъ индивидовъ, а составляли однородную протоплазму съ прибавленіемъ желѣза и пуговицъ.
И такъ нигдѣ не было видно и признаковъ жизни, но, по всей вѣроятности, въ послѣднихъ рядахъ были и тяжело раненные, что часто встрѣчается послѣ такихъ катастрофъ. Но врядъ-ли тутъ могли быть подкрѣпленія; это былъ остатокъ англійскаго рыцарства; это было все, что осталось отъ послѣдней опустошительной войны. Я теперь убѣдился, что военная сила, которую пошлютъ противъ насъ, впослѣдствіи будетъ весьма незначительна, именно сила рыцарей. По этому поводу я выпустилъ поздравительную прокламацію моей арміи въ слѣдующихъ словахъ:
Воины!.
«Вашъ генералъ поздравляетъ васъ! Гордясь своею силою и тщеславясь своею извѣстностью, страшный врагъ вооружился противъ васъ. Вы были готовы. Столкновеніе было очень кратковременное. На вашей сторонѣ осталась слава. Побѣда, одержанная вами — небывалый примѣръ въ исторіи. До тѣхъ поръ, пока планеты будутъ двигаться по своимъ орбитамъ, битва при Песчаной Полосѣ не изгладится изъ памяти людей.
Я прочиталъ это и меня осыпали громкими апплодисментами. Тогда я прибавилъ еще слѣдующее примѣчаніе:
— Война съ англійскою націею, какъ съ націею, уже приближается къ концу. Нація удалилась и съ поля битвы и съ театра войны. Пока ее убѣдятъ вернуться, война уже будетъ окончена. Англійскіе рыцари могутъ быть убиты, но ихъ нельзя побѣдить. Мы знаемъ, что намъ предстоитъ. Пока одинъ человѣкъ изъ этихъ людей еще живъ, наша задача не можетъ быть кончена и война не должна прекращаться. Мы убьемъ ихъ всѣхъ. (Громкія и продолжительныя рукоплесканія).
Я поставилъ пикетъ на насыпи, воздвигнутыя послѣднимъ взрывомъ — проще сказать, назначилъ двухъ юношей на караулъ, которые возвѣстили бы намъ о приближеніи непріятеля.
Затѣмъ я послалъ одного инженера и съ нимъ сорокъ человѣкъ къ одному пункту, лежащему къ югу отъ нашихъ линій; тамъ находился горный ручей и необходимо было отвести его русло такъ, чтобы этотъ ручеекъ приходился внутри нашихъ линій и чтобы я могъ имъ пользоваться, когда въ этомъ встрѣтится необходимость. Эти сорокъ человѣкъ были раздѣлены на два отряда, по двадцати человѣкъ въ каждомъ; они должны были сойтись вмѣстѣ черезъ два часа. Въ теченіе десяти часовъ вся работа была исполнена.
Наступила ночь и я снялъ съ караула мой пикетъ. Тотъ караулъ, который находился на сѣверной сторонѣ, донесъ, что виденъ вдали лагерь, но только въ подзорную трубу. Кромѣ того, онъ донесъ, что нѣсколько рыцарей ѣхало по направленію къ намъ и, что они загнали къ нашимъ линіямъ нѣсколько головъ скота, сами же рыцари не подходили слишкомъ близко. Это было именно то, чего я ожидалъ. Видите-ли, они насъ поняли; они хотятъ знать, сыграемъ-ли мы опять такую ужасную шутку или нѣтъ. Впрочемъ, ночью они станутъ нѣсколько смѣлѣе. Я былъ убѣжденъ, что догадался о ихъ намѣреніи, такъ какъ именно это же самое предпринялъ бы и я на ихъ мѣстѣ, если бы былъ такимъ же невѣждою, какъ они. Я сообщилъ это Кларенсу.
— Я думаю, что вы правы, — сказалъ тотъ, — имъ непремѣнно нужно будетъ испытать.
— Но разъ они пожелаютъ это испытать, то будутъ обречены на смерть.
— Это ужасно, Кларенсъ! Положительно беретъ жалость!
Это разстроило меня до такой степени, что я положительно не находилъ покоя, думая объ ужасныхъ послѣдствіяхъ. Наконецъ, для того, чтобы успокоить мою совѣсть, я написалъ посланіе рыцарямъ:
«Высокоуважаемому военачальнику рыцарскихъ инсургентовъ въ Англіи. Вы боретесь напрасно. Мы знаемъ ваши силы, если только можно имъ дать такое названіе. Мы знаемъ, что, самое большее вы можете выставить противъ насъ, двадцать пять тысячъ рыцарей. А между тѣмъ вы не будете имѣть ни малѣйшаго успѣха. Поразмыслите только: мы хорошо укрѣплены, хорошо снабжены припасами и снарядами. Насъ 54. Вы спросите кого? Человѣка? Нѣтъ; насъ пятьдесятъ четыре ума, наиболѣе способныхъ въ мірѣ; побороть насъ положительно невозможно, это все равно, что если бы легкія морскія волны силились бы разбить гранитныя преграды Англіи. Обдумайте хорошенько. Ради нашихъ семей мы даруемъ вамъ жизнь; не отвергайте этого дара. Это все, что мы можемъ для васъ сдѣлать: положите оружіе; сдайтесь безусловно на сторону республики и все будетъ забыто.
Я прочиталъ посланіе Кларенсу и предложилъ ему отправить его, вывѣсивъ сначала флагъ перемирія. Онъ засмѣялся, свойственнымъ ему саркастическимъ смѣхомъ и сказалъ:
— Вы никакъ не можете достигнуть яснаго представления о томъ, что это за дворянство. Намъ необходимо сберечь время и избавиться отъ безпокойства. Представьте себѣ, что я главнокомандующій находящагося тамъ внизу войска. А вы будете служить парламентеромъ; подойдите поближе и передайте мнѣ ваше посланіе, а я вамъ дамъ отвѣтъ.
Эта идея мнѣ показалась очень забавною. Я подошелъ къ воображаемому караулу врага, подалъ мою бумагу и прочелъ ее. Вмѣсто отвѣта Кларенсъ вырвалъ у меня изъ рукъ бумагу, скорчилъ презрительную гримасу и сказалъ съ негодованіемъ:
— Выпотрошите внутренности этому животному, и отнесите ихъ его господину. Другого отвѣта у меня не будетъ.
Какъ часто случается, что теорія противорѣчитъ фактамъ! А это именно былъ фактъ, и больше ничего. Конечно, все такъ и случилось бы, если бы я рѣшился на переговоры. Я разорвалъ бумагу и постарался успокоить мои сантиментальныя чувства и приняться за дѣло. Я испробовалъ всѣ электрическіе сигналы отъ платформы въ погребъ и убѣдился въ томъ, что все шло правильно; кромѣ того, я перепробовалъ и тѣ сигналы, которые касались оградъ изъ проволоки; это были сигналы для замыканія электрическихъ токовъ, или для ихъ отмыканія, въ каждой оградѣ, отдѣльно, независимо отъ другихъ. Я назначилъ трехъ лучшихъ юношей для охраны соединенія съ ручьемъ, гдѣ они должны были дежурить ночью поочередно и повиноваться моему сигналу — тремъ, слѣдовавшимъ одинъ за другимъ выстрѣламъ изъ револьвера. Другіе караулы были отмѣнены на ночь. Я приказалъ, чтобы въ погребѣ было все спокойно и уменьшенъ электрическій свѣтъ.
Лишь только совершенно стемнѣло, я замкнулъ токъ по всѣмъ проволочнымъ оградамъ и затѣмъ пробрался къ насыпямъ, окаймляющимъ всю нашу сторону большого рва; я взобрался на вершину зтихъ насыпей, легъ тамъ на откосъ и сталъ сторожить, но было слишкомъ темно, чтобы можно было что-нибудь видѣть; царила мертвая тишина и не слышно было нигдѣ ни звука. Правда, время отъ времени, раздавались обыкновенные сельскіе звуки: то гдѣ-нибудь слышится крикъ ночной птицы, то жужжаніе насѣкомыхъ, то отдаленный лай собаки; все это были не такіе звуки, какихъ ожидалъ, они нисколько не нарушали тишины, а еще болѣе ее усиливала, придавая какую-то мрачную меланхолію всей мѣстности.
Но я все смотрѣлъ и смотрѣлъ, а ночь становилась все темнѣе и темнѣе; я насторожилъ уши, чтобы не пропустить какого-нибудь подозрительнаго звука; я полагалъ, что мнѣ только слѣдуетъ вооружиться терпѣніемъ и ждать, а мои надежды должны непремѣнно увѣнчаться успѣхомъ. Однако, мнѣ пришлось ждать очень долго; наконецъ, я уловилъ то, что обыкновенно называется мимолетнымъ отзвукомъ — глухой металлическій звукъ. Я еще болѣе насторожилъ слухъ и даже притаилъ дыханіе, потому что это именно былъ тотъ звукъ, котораго я ждалъ. Этотъ звукъ становился все слышнѣе и слышнѣе и раздавался съ сѣверной стороны… Но вотъ я его уже слышалъ почти въ уровень съ собою — это былъ на вершинѣ противоположной насыпи, на разстояніи не болѣе ста футовъ. Затѣмъ, мнѣ показалось, что я вижу рядъ черныхъ точекъ на этой вершинѣ. Это ужь не человѣческія-ли головы? Но я не могъ сказать ничего положительнаго; пожалуй, тутъ и вовсе ничего не было. Но какъ бы то ни было, а этотъ вопросъ былъ скоро рѣшенъ. Я услышалъ металлическій звукъ, спускающійся въ динамитный ровъ. Эти люди устраивали намъ какой-нибудь сюрпризъ. Мы должны приготовить имъ угощеніе.
Я опять спустился тѣмъ же путемъ и, вернувшись на платформу, далъ сигналъ направить токъ по двумъ внутреннимъ оградамъ. Потомъ я отправился въ погребъ и нашелъ тамъ все въ порядкѣ — караульный бодрствовалъ, а остальные спали. Я разбудилъ Кларенса и сообщилъ ему, что ровъ полонъ людей; по всей вѣроятности, рыцари явились къ намъ въ полномъ своемъ составѣ. Мое мнѣніе было таково, что съ наступленіемъ разсвѣта мы должны ожидать осады; всѣ эти тысячи, наполняющія ровъ, переправятся черезъ насыпь, и окружатъ нашъ погребъ со всѣхъ сторонъ. За ними, конечно, послѣдуетъ и вся ихъ остальная армія.
На это Кларенсъ, съ своею обыкновенною смѣтливостью, сказалъ мнѣ:
— Имъ необходимо послать одного или двухъ развѣдчиковъ для наблюденій. Почему бы намъ не прервать тока на внѣшней оградѣ и такимъ образомъ предоставить имъ нѣкоторые шансы?
— Я уже это сдѣлалъ, Кларенсъ. Неужели вы думали, что я негостепріименъ?
— Нѣтъ, у васъ доброе сердце. Однако, мнѣ нужно идти.
— Будетъ пріемъ комитета? Въ такомъ случаѣ я также пойду.
Мы вышли изъ погреба и легли между обѣими оградами. Полумракъ погреба, вѣроятно, вредно дѣйствовалъ на наше зрѣніе, такъ что въ первую минуту мы тутъ ничего не могли разглядѣть, но мало по малу мы приноровились къ настоящимъ обстоятельствамъ. Вблизи мы могли разглядѣть кое-что, но не видѣли своей ограды. Мы стали разговаривать шепотомъ, но вдругъ Кларенсъ прервалъ меня:
— Что это такое?
— Гдѣ?
— Какой-то предметъ тамъ.
— Что такое? Гдѣ?
— Тамъ, надъ вами… что-то темное… противъ второй ограды.
Онъ посмотрѣлъ и я посмотрѣлъ. Наконецъ, я сказалъ:
— Ужь не человѣкъ-ли это, Кларенсъ?
— Нѣтъ, не думаю. Всмотритесь хорошенько, это имѣетъ видъ чего-то особеннаго… Да, это человѣкъ, прислонившійся къ оградѣ.
— Но я хочу въ этомъ убѣдиться, приблизимся къ нему.
Мы поползли на колѣняхъ и на рукахъ до тѣхъ поръ, пока не были настолько близко, чтобы разглядѣть. Это дѣйствительно былъ человѣкъ — высокая фигура въ полномъ вооруженіи, стоящая совершенно неподвижно; обѣ его руки были положены на верхнюю проволоку; слышенъ былъ запахъ сгорѣвшаго тѣла. Бѣдный малый умеръ и самъ не зная отъ чего. Онъ стоялъ, какъ статуя безъ малѣйшаго движенія, только ночной вѣтеръ колыхалъ перья его шлема. Мы приподняли его забрало, но никакъ не могли разглядѣть его лица, потому что было слишкомъ темно.
Затѣмъ раздался шумъ шаговъ и мы живѣе легли на землю тамъ, гдѣ стояли. Онъ былъ довольно близко отъ насъ, подошелъ къ первому рыцарю и, казалось, удивился, почему тотъ стоитъ неподвижно; затѣмъ онъ сказалъ тихимъ голосомъ:
— Чего ты тутъ дремлешь, мой добрый сэръ Мор…
Въ это время онъ положилъ руку на плечо трупа и тутъ же упалъ мертвымъ, не договоривъ начатой фразы. Какъ вы видите, онъ былъ убитъ мертвецомъ, быть можетъ, даже покойнымъ другомъ. Въ этомъ чувствуется что-то ужасное.
Рыцари появлялись одинъ за другимъ каждыя пять минутъ въ теченіе получаса. Всѣ они держали въ рукахъ поднятые мечи, но по пути встрѣчались проволоки и все было кончено. Время отъ времени мелькалъ голубоватый огонекъ и мы знали, что это означало, если рыцари были настолько далеко отъ насъ, что мы не могли ихъ видѣть: бѣдняга дотронулся мечемъ до проволоки и тутъ же былъ убитъ сильнымъ токомъ электричества. Были и короткіе промежутки, когда царила глубокая тишина, но она совершенно регулярно прерывалась паденіемъ тѣла въ полномъ вооруженіи; это сильно дѣйствовало на нервы при такой ночной темнотѣ. Мы порѣшили пройтись между внутренними оградами; но старались идти прямо для большей безопасности; если бы насъ кто и встрѣтилъ, то скорѣе принялъ бы за своихъ, чѣмъ за враговъ, кромѣ того, держась прямой линіи, мы не рисковали наткнуться на мечи, а эти люди, повидимому, не брали въ свою экскурсію другого оружія. Но это было замѣчательное путешествіе. Повсюду за второй оградой лежали убитые, — хотя ихъ не было хорошо видно, но все же мы ухитрились насчитать до пятнадцати такихъ неподвижныхъ статуй — мертвые рыцари стояли, положивъ руки на верхнюю проволоку.
Нашъ токъ былъ настолько силенъ, что убивалъ человѣка, прежде чѣмъ тотъ успѣетъ вскрикнуть. Но вдругъ мы услышали шумъ шаговъ и нѣсколько минутъ спустя, мы угадали, что это было; это шли рыцари въ большой массѣ. Я тотчасъ шепнулъ Кларенсу, чтобы онъ шелъ въ погребъ, разбудилъ бы нашу армію и велѣлъ ей быть на готовѣ, но не выходить изъ погреба до дальнѣйшихъ распоряженій. Кларенсъ скоро вернулся обратно и мы стояли у внутренней стороны ограды, подстерегая огонекъ, творившій такое ужасное дѣло надъ этимъ роемъ врага… Нельзя себѣ даже представить всѣхъ этихъ ужасныхъ подробностей; но довольно сказать, что за второю оградою лежала громадная черная масса и все это были убитые люди. Но какая это была ужасная вещь! Не слышно было ни человѣческаго голоса, ни воинскихъ криковъ; эти люди подкрадывались безшумно, думая напасть на насъ врасплохъ, но лишь только кто либо изъ нихъ подходилъ къ роковой линіи, какъ былъ убить, такъ что даже не имѣлъ времени и предупредить своихъ товарищей.
Наконецъ, я пустилъ токъ по третьей оградѣ и, затѣмъ, по четвертой и по пятой. Я былъ убѣжденъ, что наступило время, когда вся армія попадется въ нашу ловушку. Какъ бы то ни было, но объ этомъ необходимо узнать, какъ можно скорѣе. Я прикоснулся къ пуговкѣ и надъ нашею пропастью засвѣтилось пятьдесятъ электрическихъ солнцъ.
Но, Боже, какой это былъ видъ. Насъ окружали три стѣны мертвецовъ. Всѣ же прочія ограды были наполнены живыми людьми, которые прокрадывались тайкомъ черезъ наши проволоки. Внезапный свѣтъ поразилъ нашего врага и навелъ на него ужасъ; мнѣ, конечно, необходимо было только одно мгновеніе, чтобы воспользоваться ихъ неподвижностью и я не упустилъ этого удобнаго случая. Но вотъ въ чемъ дѣло, въ слѣдующее мгновеніе они пришли бы въ себя и тотчасъ бы сдѣлали натискъ, и тогда я совершенно погибъ бы со всѣми своими проволоками. Но, потерявъ эту минуту, они навсегда потеряли и удобный для себя случай. Для меня же этотъ промежутокъ времени не остался безслѣднымъ; я провелъ токъ по всѣмъ оградамъ и врагъ будетъ убитъ по пути своего слѣдованія. Тутъ вы услышите стенанія! Смерть висѣла надъ одиннадцатью тысячами человѣкъ. Ночь усиливала еще болѣе ужасъ положенія.
Бросивъ взглядъ на остальную часть враговъ — около десяти тысячъ человѣкъ, — я убѣдился, что они расположились между нами и окружающимъ насъ рвомъ, готовясь къ осадѣ. Слѣдовательно, они всѣ были у насъ въ рукахъ. Наступило время послѣдняго акта трагедіи. Я сдѣлалъ три выстрѣла изъ револьвера, что означало:
— Отвести воду!
Послышался сильный шумъ и минуту спустя, горный источникъ наполнилъ широкій ровъ и, такимъ способомъ, образовались рѣки шириною въ сто футовъ и глубиною въ двадцать пять.
— Къ орудіямъ! Откройте огонь!
И въ то же мгновеніе тринадцать орудій стали изрыгать смерть на эти десять тысячъ человѣкъ. Одну минуту они еще продержались подъ этимъ огненнымъ потопомъ, потомъ прорвались, ставъ лицомъ и устремились по направленію ко рву, какъ солома отъ вѣтра. Болѣе четвертой части ихъ силъ не достигло до вершины высокой насыпи, три четверти достигли до нея, но утонули.
Не прошло какихъ-нибудь десяти минуть, какъ мы открыли огонь, а уже почти вся вооруженная сила была уничтожена; кампанія кончилась; мы, пятьдесятъ четыре человѣка, сдѣлались распорядителями Англіи! Двадцать пять тысячъ человѣкъ лежали убитыми вокругъ насъ!
Но какъ измѣнчиво счастье! Въ самый короткій промежутокъ времени — въ какой-нибудь часъ — случилось нѣчто такое по моей собственной винѣ, что… но у меня не хватаетъ духа написать этого. Пусть этимъ и оканчивается мое повѣствованіе.