Эмилия Галотти (Лессинг; Яхонтов)/НП 1877 (ДО)
| ← Орёлъ и Сова | Изъ трагедіи «Эмилія Галотти». | Изъ трагедіи «Натанъ Мудрый» → |
| Оригинал: нем. Emilia Galotti, опубл.: 1772. — Перевод опубл.: 1877. Источникъ: Нѣмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ / Подъ редакціей Н. В. Гербеля — СПб: Въ типографіи В. Безобразова и К°, 1877. — С. 97—101 (РГБ). |
Изъ трагедіи «Эмилія Галотти».
править
Принцъ. А, мой добрый, честный Галотти. Ужь непремѣнно случилось что-нибудь важное, если я вижу васъ у себя. Для бездѣлицы вы бы не пришли. Но я не хочу упрекать васъ.
Одоардо. Ваша свѣтлость, я считаю, во всякомъ случаѣ, неприличнымъ навязываться и своему государю. Кого онъ знаетъ, того и призовётъ, если имѣетъ въ нёмъ нужду. Даже и теперь я прошу извиненія…
Принцъ. Какъ бы я желалъ, чтобъ многіе другіе имѣли эту гордую скромность! Но къ дѣлу. Вы въ нетерпѣніи увидѣть вашу дочь? Она теперь въ новомъ безпокойствѣ, по случаю внезапнаго удаленія нѣжно любимой матери. Зачѣмъ она уѣхала? Я ожидалъ только, чтобы дорогая Эмилія вполнѣ отдохнула, и хотѣлъ потомъ обѣихъ торжественно отвезти въ городъ. Вы лишили меня половины этого торжества, но я не допущу васъ вполнѣ лишить меня его.
Одоардо. Слишкомъ много милости! Позвольте мнѣ, принцъ, избавить несчастную дочь мою отъ всѣхъ тѣхъ многочисленныхъ огорченій, которыя готовятъ ей въ Гвасталѣ друзья и недруги, состраданіе и злорадство.
Принцъ. Было бы жестоко лишать её сладостнаго соболѣзнованія друзей; что же касается предохраненія отъ огорченій со стороны враговъ и злорадства ихъ, то позвольте, любезный Галотти, мнѣ самому позаботиться объ этотъ.
Одоардо. Принцъ, отеческая любовь неохотно дѣлится своими заботами. Я знаю, что моей дочери единственно что прилично въ настоящихъ обстоятельствахъ, это — удаленіе отъ свѣта, монастырь — и какъ можно скорѣе.
Принцъ. Монастырь?
Одоардо. А до-тѣхъ-поръ пусть плачетъ на глазахъ у отца.
Принцъ. И такая красавица должна увидать въ монастырѣ? Ужели одна разбитая надежда должна дѣлать насъ непримиримыми въ отношеніи къ свѣту? Но, во всякомъ случаѣ, никто не можетъ противорѣчить отцу. Увезите вашу дочь, Галотти, куда вамъ угодно.
Одоардо (Маринелли). Что скажете вы, милостивый государь?
Маринелли. Вы меня ещё вызываете.
Одоардо. О, нисколько, нисколько!
Принцъ. Что такъ между вами?
Одоардо. Ничего, ваша свѣтлость, ничего. Мы разбираемъ, кто изъ васъ ошибся въ васъ.
Принцъ. Какъ такъ? Объяснитесь, Маринелли.
Маринелли. Мнѣ жаль, что я принуждёнъ противорѣчить милостивому рѣшенію моего принца. Но если долгъ дружбы требуетъ отъ меня прежде всего искать въ нёмъ справедливаго судью…
Принцъ. Какой дружбы?
Маринелли. Вы знаете, принцъ, какъ я любилъ графа Аппіани, какъ ваши души сливались въ одну…
Одоардо. Вы знаете это, принцъ? Въ такомъ случаѣ вы только одни это знаете.
Маринелли. Назначенный имъ самимъ быть его мстителемъ…
Одоардо. Вы?
Маринелли. Спросите у вашей супруги. Маринелли, имя Маринелли было послѣднимъ словомъ умирающаго графа. И съ какимъ выраженіемъ голоса оно было произнесено! Пусть это страшное выраженіе вѣчно будетъ звучать въ моихъ ушахъ, если я не употреблю всѣхъ усилій, чтобъ убійцы его были открыты и наказаны!
Принцъ. Будьте увѣрены въ моёмъ содѣйствіи.
Одоардо. И въ моёмъ горячемъ желаніи вамъ успѣха! Хорошо, хорошо! что же далѣе?
Принцъ. Я тоже спрашиваю васъ объ этомъ, Маринелли.
Маринелли. Есть подозрѣніе, что не разбойники напали на графа.
Одоардо (съ язвительной усмѣшкой). Не разбойники? Въ самомъ дѣлѣ?
Маринелли. Что соперникъ по любви хотѣлъ столкнуть его съ своей дороги.
Одоардо. А! соперникъ по любви!
Маринелли. Не иначе.
Одоардо. Если такъ, пусть накажетъ Богъ этого преступнаго убійцу!
Маринелли. Соперникъ, да ещё счастливый соперникъ…
Одоардо. Какъ? счастливый? Что вы говорите?
Маринелли. Только то, что всюду распространяетъ молва.
Одоардо. Счастливый? Счастливый предпочтеніемъ моей дочери?
Маринелли. Безъ сомнѣнія, это неправда. Этого не можетъ-быть. Я буду опровергать это, если бы даже вы сами мнѣ это подтвердили. Но при всёмъ томъ — вы знаете, самое основательное убѣжденіе не имѣетъ никакой силы на вѣсахъ справедливости — при всёмъ томъ, нельзя же не выслушать показанія прекрасной жертвы этого несчастнаго случая.
Принцъ. Да, конечно, во всякомъ случаѣ.
Маринелли. А гдѣ же можетъ произойти допросъ, какъ не въ Гвасталѣ?
Принцъ. Въ этомъ вы правы, Маринелли! въ этомъ вы правы! Такъ, это измѣняетъ весь оборотъ дѣла, любезный Галотти. Не правда ли? Вы видите сами…
Одоардо. О да, вижу… я вижу то, что вижу. Боже! Боже!
Принцъ. Что съ вами?
Одоардо. Меня сердитъ, что я не предвидѣлъ того, что вижу — больше ничего. Ну да, она должна опять ѣхать въ Гвасталу. Я опять отвезу её къ матери, и пока окончаніе строжайшаго изслѣдованія не освободитъ её, я самъ не оставлю Гвасталы, потому-что, кто знаетъ, (съ горькою усмѣшкой) кто знаетъ — можетъ-быть правосудіе найдётъ нужнымъ и меня позвать къ допросу?
Маринелли. Очень можетъ быть! Въ такихъ случаяхъ правосудію лучше сдѣлать слишкомъ много, чѣмъ слишкомъ мало. Потому-то я боюсь даже…
Принцъ. Чего? чего боитесь вы?
Маринелли. Что на первыхъ порахъ нельзя будетъ допустить, чтобъ мать и дочь говорили другъ съ другомъ.
Одоардо. Имъ не позволять говорить другъ съ другомъ?
Марипелли. Будутъ принуждены разлучить мать съ дочерью.
Одоардо. Разлучить мать съ дочерью?
Маринелли. Да, съ матерью и съ отцомъ. Форма допроса непремѣнно требуетъ этой предосторожности. Мнѣ очень прискорбно, милостивый государь, что я принуждёнъ настоятельно просить, чтобъ Эмиліи по-крайней-мѣрѣ было отведено особое помѣщеніе.
Одоардо. Какъ, особое помѣщеніе? Принцъ! Принцъ! Впрочемъ, конечно, совершенно справедливо: особое помѣщеніе! Не правда ли? какое утончённое правосудіе! Превосходно (Поспѣшно опускаетъ руку въ карманъ, въ которомъ спрятанъ кинжалъ.)
Принцъ (подходя къ нему съ ласкающимъ видомъ). Успокойтесь, любезный Галотти.
Одоардо (въ сторону, вынимая изъ кармана руку). Это произнёсъ его ангелъ-хранитель.
Принцъ. Вы раздражены, вы не понимаете его. Подъ словомъ помѣщеніе, вы разумѣете, вѣроятно заключеніе, тюрьму?
Одоардо. Дайте мнѣ объ этомъ подумать и я успокоюсь.
Принцъ. Ни слова о заключеніи, Маринелли! Здѣсь строгость законовъ легко можно согласить съ уваженіемъ къ безукоризненной добродѣтели. Если Эмилія должна находиться въ особомъ помѣщеніи, то я уже нашолъ для нея самое приличное: домъ моего канцлера. Безъ возраженій, Маринелли! Я самъ провожу её туда. Тамъ будетъ она на попеченіи одной изъ достойнѣйшихъ женщинъ, которая будетъ отвѣчать за нее. Вы зашли слишкомъ далеко, Маринелли, право, слишкомъ далеко, если требуете большаго. Вы вѣдь знаете, Галотти, моего канцлера Гримальди и его супругу?
Одоардо. Какъ не знать? даже достойныхъ дочерей этой благородной четы знаю я. Кто ихъ не знаетъ? (Къ Маринелли.) Нѣтъ, милостивый государь, не допускайте этого. Если Эмилія должна быть подъ присмотромъ, то ее должно заключить въ строжайшую темницу. Настаивайте на этомъ, пожалуста. Я безумецъ съ своими просьбами. Я старый дуракъ! Да, она права, добрая Сибилла: кто при нѣкоторыхъ обстоятельствахъ не потеряетъ разсудка, тому и терять нечего!
Принцъ. Я васъ не понимаю. Любезный Галотти, что же могу я сдѣлать ещё болѣе. Остановимся на этомъ, прошу васъ. Да, да въ домѣ моего канцлера! Тамъ мы её помѣстимъ; я самъ провожу её туда, и если её тамъ не встрѣтятъ со всевозможнымъ уваженіемъ,
то слово моё не имѣетъ никакой цѣны. Не безпокойтесь только. Такъ мы и сдѣлаемъ! Сами же вы, Галотти, можете поступить какъ хотите. Вы можете слѣдовать за нами въ Гвасталу, можете возвратиться въ Сабіонетту — какъ хотите. Смѣшно было бы васъ стѣснять. А теперь — до свиданія, любезный Галотти! Пойдёмте, Маринелли: становится поздно.
Одоардо (стоя въ глубокомъ раздумьи). Какъ? я не могу даже переговорить съ моею дочерью? И здѣсь даже не могу? Я на всё вѣдь соглашаюсь: я нахожу всё превосходнымъ. Дочь канцлера естественное убѣжище добродѣтели. О, всемилостивый государь, отвезите туда мою дочь, никуда болѣе! Но поговорить съ нею хотѣлъ бы я прежде этого. Смерть графа ей ещё неизвѣстна. Она не поймётъ за что её разлучаютъ съ отцомъ и матерью. Чтобъ приготовить её къ этому извѣстію, чтобъ успокоить её по поводу этой разлуки, я долженъ переговорить съ нею, ваша свѣтлость, я долженъ съ нею видѣться.
Принцъ. Такъ войдите же къ ней.
Одоардо. О, дочь, конечно, сама можетъ придти къ отцу. Здѣсь, глазъ на глазъ, я скоро кончу съ нею. Пришлите только ее ко мнѣ, ваша свѣтлость.
Принцъ. Хорошо! О, Галотти, если бы вы захотѣли быть моимъ другомъ, наставникомъ. отцомъ! (Принцъ и Маринелли уходятъ.)
Одоардо Галотти (глядя имъ въ слѣдъ, послѣ молчанія). Почему же и нѣтъ? Сердечно радъ. Ха, ха, ха! (Дико озирается.) Кто тутъ хохочетъ? Ей-Богу, я думаю, это я же самъ! Какъ весело, какъ весело! представленіе идетъ къ концу! Такъ, или этакъ! Но если она съ нимъ стакнулась? Если это — обычная, ежедневно-видимая комедія? Если она не достойна того, что я хочу для нея сдѣлать? (Молчаніе.) Для нея хочу сдѣлать? Что же хочу я для нея сдѣлать? Достанетъ ли у меня духу сказать себѣ это? Задумалъ я дѣло, такое дѣло, которое можно только задумать. Ужасно! Прочь, прочь! Я не стану дожидаться ея. Нѣтъ! (Обращаясь къ Небу.) Кто её, невинную, толкнулъ въ эту пропасть, тотъ пусть и вытащитъ. Зачѣмъ нужна ему моя рука? Прочь! (Хочетъ уйти и видитъ входящую Эмилію.) Поздно! А! онъ хочетъ участія руки моей! онъ этого хочетъ!
Эмилія. Какъ? Вы здѣсь, батюшка? и только вы одни? а матушка? Ея нѣтъ здѣсь? А графъ? и его нѣтъ? и вы такъ встревожены…
Одоардо. А ты такъ спокойна, дочь моя?
Эмилія. Отчего не быть мнѣ спокойной? Или ничего не потеряно, или все! Могу ли, или должна я быть спокойною — развѣ это не одно и тоже?
Одоардо. Но какъ думаешь ты — что изъ двухъ?
Эмилія. Я думаю, что всё потеряно, и что мы должны быть спокойны.
Одоардо. И ты спокойна, потому-что должна? Кто ты? дѣвушка и моя дочь? Стало-быть, мужчина и отецъ долженъ краснѣть предъ тобою? Но скажи мнѣ: что разумѣешь ты, говоря: всё потеряно? Что графъ убитъ?
Эмилія. И за что онъ убитъ! за что! А! Такъ это правда, батюшка? такъ справедлива вся эта ужасная исторія, которую я прочла въ заплаканныхъ, дикихъ глазахъ моей матери? Куда ушла она?
Одоардо. Вперёдъ, если мы за нею послѣдуемъ.
Эмилія. Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, потому-что если графъ убитъ за это… за это… Для чего мы ещё остаёмся здѣсь. Убѣжимъ скорѣе, батюшка!
Одоаpдо. Убѣжать? Какая надобность? Ты въ рукахъ, ты останешься въ рукахъ разбойника.
Эмилія. Я останусь въ его рукахъ?
Одоардо. И ещё одна, безъ твоей матери, безъ меня.
Эмилія. Я — одна въ его рукахъ? Хорошо: оставьте только меня, оставьте только. Я посмотрю, кто можетъ удержать меня, кто можетъ принудить; кто этотъ человѣкъ, который можетъ приневолить человѣка.
Одоардо. Я полагаю, ты спокойна, дитя моё.
Эмилія. Да, я спокойна. Но что называете вы быть спокойной? Сложить руки и страдать безвинно и безмолвно? Терпѣть то, чего не должно было терпѣть?
Одоардо. О! если ты такъ думаешь, дай себя обнять, дочь моя! Я всегда говорилъ: природа хотѣла сдѣлать женщину совершеннѣйшимъ своимъ произведеніемъ; но она ошиблась
въ глинѣ: она взяла слишкомъ нѣжную. А впрочемъ — всё въ васъ лучше, чѣмъ въ насъ. А! если это составляетъ твоё спокойствіе, то въ нёмъ снова нашолъ я покой и для себя! Дай себя обнять, дочь моя! Подумай только: подъ предлогомъ судебнаго разбирательства — о, адская выдумка! — онъ отрываетъ тебя отъ нашихъ объятій и помѣщаетъ къ Гримальди.
Эмилія. Отрываетъ меня? помѣщаетъ? хочетъ оторвать меня отъ васъ? хочетъ! хочетъ! Какъ-будто мы съ вами не имѣемъ воли, батюшка?
Одоардо. Я такъ былъ взбѣшонъ, что схватился уже за этотъ кинжалъ (вынимая его), чтобъ одному изъ двухъ пронзить сердце.
Эмилія. О, нѣтъ, ради самаго неба, батюшка! Земная жизнь есть единственное достояніе порочныхъ людей. Мнѣ, мнѣ отдайте этотъ кинжалъ.
Одоірдо. Дитя моё, это не головная шпилька.
Эмилія. Такъ пусть же шпилька будетъ и кинжаломъ. Всё равно!
Одоардо. Какъ? вотъ до чего дошло! Нѣтъ, нѣтъ! образумься. И у тебя только одна жизнь.
Эмилія. И только одна невинность!
Одоардо. Которая выше и сильнѣе всякаго насилія.
Эмилія. Но не сильнѣе всякаго соблазна. Насиліе! Кто не устоитъ предъ насиліемъ? То, что называютъ насиліемъ, по моему — ничто. Соблазнъ — вотъ настоящее насиліе. Во мнѣ течётъ кровь, батюшка, молодая, горячая кровь. И чувства мои — человѣческія чувства. Я не отвѣчаю ни за что. Я ни на что не гожусь. Я знаю домъ Гримальди: это домъ веселья. Я пробыла тамъ всего одинъ часъ на глазахъ у моей матери — и въ душѣ моей поднялась такая тревога, что самыя строгія внушенія религіи едва въ нѣсколько недѣль могли усмиритъ её. Религія! Ни какой религіи! Чтобъ избѣжать не худшаго зла, тысячи бросались въ волны — и стали святыми. Дайте, дайте мнѣ этотъ кинжалъ!
Одоардо. Если бы ты знала, какой это кинжалъ.
Эмилія. Что жь, если я и не знаю его! Неизвѣстный другъ — всё-таки другъ. Дайте мнѣ его, дайте!
Одоардо. А если я тебѣ дамъ его? — вотъ! (Отдаетъ ей кинжалъ.)
Эмилія. А! (Хочетъ заколоться; отецъ вырываетъ кинжалъ изъ ея рукъ.)
Одоардо. Вотъ какъ скоро! Нѣтъ, не для твоей руки.
Эмилія. Правда, я должна головной шпилькой… (Хочетъ найти въ волосахъ шпильку, и руки ея встрѣчаютъ розу.) Ахъ, ты еще здѣсь? Долой тебя! ты не должна украшать волосы какой-нибудь… какъ отецъ назовётъ меня.
Одоардо. О, дочь моя!
Эмилія. О, батюшка! если я разгадала васъ… Но нѣтъ — вы не хотите и этого. Иначе зачѣмъ бы медлили вы? (Отрывая листки y розы.) Въ прежнія времена были примѣры, что отецъ, чтобы спасти отъ стыда свою дочь, вонзалъ сталь въ ея сердце и во второй разъ давалъ ей жизнъ. Но это — подвиги прежняго времени. Такихъ отцовъ нѣтъ уже нынче!
Одоардо. Есть ещё, дочь моя! есть ещё! (Закалываетъ её.) Боже! что я сдѣлалъ! (Эмилія падаетъ, Одоардо её поддерживаетъ.)
Эмилія. Сломили стебель розы прежде, чѣмъ буря разнесла ея листки по вѣтру. Дайте мнѣ поцаловать эту отеческую руку.
Принцъ. Что это? Эмиліи дурно!
Одоардо. Ей очень хорошо! очень хорошо!
Принцъ (подходя ближе). Что я вижу? Ужасъ!
Маринелли. Бѣда мнѣ!
Принцъ. Жестокій отецъ, что вы сдѣлали?
Одоардо. Сорвалъ розу, прежде чѣмъ буря разнесла ея листья. Не такъ ли, дочь моя?
Эмилія. Не вы, батюшка, я сама, я сама…
Одоардо. Нѣтъ, дочь моя, не ты. Не оставляй свѣта съ неправдою на устахъ. Это совершилъ твой отецъ, твой несчастный отецъ!
Эмилія. Ахъ!… батюшка!… (Умирает. Одоардо бережно кладётъ её на полъ.)
Одоардо. Переходи въ лучшій міръ! Что же, принцъ, нравится она ещё вамъ? Возбуждаетъ она ещё въ васъ желаніе и теперь, когда утопаетъ въ крови, вопіющей объ отмщеніи? (Послѣ молчанія.) Но вы ожидаете, чѣмъ всё это кончится? Вы ждёте, можетъ-быть, что я эту окровавленную сталь обращу противъ самого себя, чтобъ завершить мое дѣло, какъ въ глупой трагедіи? Вы ошибаетесь. Вотъ! (Бросая кинжалъ къ ногамъ принца.) Вотъ онъ, кровавый свидѣтель моего
преступленія! Я самъ предаю себя въ руки правосудія. Я иду и ожидаю васъ, какъ судью, а тамъ (указывая на небо) — буду ждать васъ предъ Судьёю всѣхъ насъ!
Принцъ (послѣ нѣкотораго молчанія, во время котораго онъ смотритъ на трупъ, съ ужасомь и отчаяньемъ къ Маринелли). Возьми, подними его. Что же ты не рѣшаешься? Презрѣнный! (Вырываетъ у него изъ руки кинжалъ.) Нѣтъ, твоя кровь не должна смѣшаться cъ этою кровью! Иди, спрячься отъ людей! Иди, говорю я тебѣ! Боже! Боже! Ужели, къ несчастію столькихъ людей, мало того, что принцы — тѣ же слабые люди? Неужели нужно ещё, чтобъ подъ личиною друзей ихъ скрывались демоны!