В последней трети июля экспедиция благополучно достигла долины Большего Юлдуса, а в последних его числах уже стояла биваком у слияния рек Большого и Малого Юлдусов.
Прекрасная долина, обставленная высокими горами, тянулась на запад-юго-запад. Прямо на юг от нашей стоянки красовался своими блестящими на солнце вершинами хребет Тсюдыр-улу, значащийся на картах под названием Кок-теке. Направление его было западно-северо-западное, и чем дальше он уходил, тем всё выше и выше вздымал свои белоснежные вершины. Незнание этого хребта, незнакомство с его сокровищами сильно манило к нему. Решено было выделить лёгкий разъезд, по примеру минувшего путешествия, чтобы сделать одно или два пересечения гор, спуститься к стороне северной Кашгарии и затем желательно было бы побывать в г. Куча. Великое содействие в данном случае оказал Чейбсенский Гыген, наш старый знакомый по четвёртому путешествию незабвенного Н. М. Пржевальского. Только чрез посредство Гыгена удалось приобрести торгоута, знакомого с намеченным хребтом.
2 августа, будучи прекрасно снаряжён и напутствуемый экспедиционной семьёй, я отправился в путь. Меня сопровождал вольнонаёмный сарт-калмак Ульзабад Катаев и проводник. Кроме трёх верховых лошадей, взята была четвёртая под вьюк. Первоначальное следование было по богатой растительностью долине на восток-юго-восток. На севере, параллельно нашему пути, тянулся хребет, отделяющий Малый Юлдус от Болшого; своими предгорьями он добегал до нас. По всей долине Большого Юлдуса виднелись юрты номадов и их многочисленные стада. Над рекой и её болотистыми берегами сновали пернатые обитатели. Как первым, так и вторым — простор и приволье.
Пройдя тридцать вёрст, мы круто повернули на юго-восток и вскоре достигли горной гряды, как бы преграждавшей течение реки. Гряда эта возвышается до 1 000 футов относительной высоты и составляет часть каменных преград, сдавливающих р. Хайдык-гол. Когда мы поднялись на высшую точку означенной гряды, нашим глазам представилась поэтическая картина. Я не мог не уделить нескольких минут для того, чтобы запечатлеть её побольше в своей памяти. Действительно, панорама вверх по течению реки была чудесна. Заходящее солнце затейливо играло своими лучами сквозь дымку облаков, изумрудами сияли вкраплённые в яркую зелень лугов площадки воды. Своеобразную картину рисовала сама река у подножия отрога, где, извившись змеёю несколько раз, она точно опоясывала или собирала разбросанные излучины — это была р. Хайдык-гол!.. Доселе неприступные её берега сдавливались каменными грядами. Спокойно и плавно несутся её светлые воды. Течение скорое. На воде при безветрии словно лежит стеклянная поверхность, так она ровна. Каждый плеск рыбы отпечатывается рельефно и бесконечными кругами разносится по сторонам. Ширина реки от 30 до 40 сажен; глубина, по словам торгоутов, 4—5 аршин. Луговая прибрежная терраса возвышалась до сажени. В означенном месте устроена переправа с одного берега реки на другой. Перевозом заведуют ламы ближайшей кумирни. Перевозочные средства — самые примитивные: деревянный ящик, позволяющий вместить в себя до двадцати человек. Уложив свой багаж, мы, при помощи двух лошадей, которых ламы держали за хвосты и поводья, удачно переехали на правый берег. Пониже переправы залегает остров.
Правым боком реки мы должны были следовать вверх по течению Хайдык-гола, держа путь на юго-запад. В два дня мы достигли устья намеченного ущелья, предварительно перейдя три незначительные речки, текущие от гор. Здесь было слияние двух рек, Кююкюннук[1] и Цаган-сала. Первая из них многоводнее и приходится западнее; вторая менее богата водою, но несёт её всегда прозрачною, за что и получила название Цаган-сала. Падение этой реки большое, дно усыпано гранитными валунами; ширина её от 12 до 15 сажен, при глубине 3 фута. Оставив за собою Цаган-сала, мы вступили в Кююкюннукское ущелье, направляющееся на юго-запад-запад. Ширина его от 300 сажен до версты. Растительность богатая. Красотою своих форм ущелье это превосходит многие. При входе в него, с правой стороны, вертикально стоят сланцевые утёсы, образующие два уступа. Нижний уступ омывается водою и из него местами красиво сочится чистая, как кристалл, вода; иногда она бьёт точно фонтаном. Ширина ложа реки, обставленного такими берегами, имеет 15—20, даже 30 сажен; высота же берегов колеблется от 70 до 100 футов. Редкими местами река сдавливается в узкую полосу воды и со страшным шумом бьёт в скалы своим мощным напором. Особенно величественное зрелище она представляет в большую воду, когда цвет последней из прозрачного переходит сначала в сероватый, а потом в грязный, но не кофейный; причиной тому большое количество притоков, несущих прозрачную воду. Ледники, которые шлют муть, значительно удалены. Длина ущелья около 80 вёрст. Оно имеет небольшое уклонение от оси главного хребта, поэтому принимает массу горных ручьев, бегущих с каждой пади. Таковых падей особенно много с юга. Более мягкий характер ущелья начинается приблизительно с его половины. Там, при прежней ширине его, ложе реки значительно расширяется; река дробится на множество рукавов. Вид её не так ужасен; снеговые вершины и ледники приближаются с юга.
Мы продолжали следовать всё по одному и тому же ущелью до его вершины, где залегал могучий ледник. Направление ледника шло сначала на юг, потом уклонилось к юго-западу; длина его простиралась от 3 до 4 вёрст. Внизу он был покрыт грязным слоем гальки, по которой стремительно неслись ручьи. Ежеминутно падали большие и малые валуны; шум от их падения стоял непрерывный. Там и сям были разбросаны конусообразные возвышения. Порою был слышен шум потока, скрывавшегося под грязным льдом. Голова ледника, которую я видел издали, была совершенно бела. За нею высились острые пики хребта. Высшая точка моего поднятия была 12 300 футов над уровнем моря. Гребень гор дик, скалист, труднодоступен; местами невозможен даже для горных козлов. С грустью пришлось вернуться обратно с верховья этого ущелья. Тем не менее, мы снова попытали удачу в соседнем, лежащем восточнее.
7 августа, чуть забрезжила заря, я с проводником уже направился вверх по новому пути. Проводника Ульзабада я оставил. Из ущелья дул ветерок, было довольно свежо: термометр показывал +1,9 °C. В 7½ ч. утра мы достигли подошвы двух лежащих по соседству ледников. Более доступный из них тянулся дугою, сначала к югу, а потом к юго-западу. Верхней границей ему по-прежнему служил острый гребень хребта, местами сплошь засыпанный снегом. Придерживаясь западной стороны ледника, мы и направились к его вершине. Внизу, при лошадях, оставили всё, что могло тормозить наш путь. Буссоль и бинокль были взяты, но ружья оставлены. Вначале пробирались частью по камням, частью по самому леднику. Длина его была около 6 вёрст. Разность между подошвой и вершиной достигала свыше 1 000 футов. Ледник, как и прежний, внизу был покрыт каменистой осыпью, повыше — слоем ярко блестящего снега. На дне, вблизи вершины, встречались воронкообразные провалы; по сторонам и посредине трещины, щели. Дна я их не видел, хотя и был у края пропасти. С юго-западной стороны крутого гребня то и дело сыпались подтаивавшие обломки камней; снежные обвалы случались также; следы недавних разрушений были всюду заметны. Внизу ледник с солнечной стороны граничит с валунами и насыпями, лежащими высокими грядами. Поверхность его также усыпана галькой. Вода сочится и вверху, и внизу. По белоснежному полю во многих местах шумно бегут ручьи. Камней у подножия ледника навалена масса.
В общем казалось, что ледник был доступен, и я, не теряя раннего времени, последовал вверх. Дважды слегка провалился, но, идя более осмотрительно, к 10 часам утра поднялся на вершину гребня. Моему взору предстал бесконечный лабиринт гор: на юго-запад снеговых, на юг — тёмных, безжизненных, за которыми вздымалась пыльная атмосфера, свойственная всей низовой Кашгарии. Спуск к этой стороне был страшно крутой, но, благодаря лежавшему снегу, спуститься было возможно, что и я не замедлил сделать. Убедившись в невозможности прохода с лошадьми, я сел на камень отдохнуть. Тишина… ни звука. Вот, действительно, где в этом заоблачном мире одиноко и сиро кругом. Но это только вначале. Немного позднее прилетела горихвостка (Ruticilla erythrogastra), с минуту посидела на камне, сделав несколько движений хвостом, исчезла; давний след уллара тонкой линией обрисовался по снегу; издалека слабо доносился писк вьюрка (Montifringilla Brandti); всё это свидетельствовало обратное… Внизу мелькнула тень, которая обнаружила, что надо мной бородач-ягнятник(Gypaёtus barbatus) затейливо описывает круги. Чуден он, когда видишь, как гордо и свободно несётся, точно плывёт в эфире неба.
Проводник шёл со мною недолго; снял шапку, одышка взяла и он упал. К нему я возвратился в 1 час дня, расставшись в 9. Но что я пережил за эти четыре часа… Возвращаться обратно по леднику было чрезвычайно тяжело; таявший снег скользил под ногами. Несмотря на всю опытность в горных восхождениях, я трижды обрывался и раз удержался на самом краю. Зияющая пропасть ледника смотрела мне прямо в глаза. Дна её я не видел, так она была глубока. Проводник, оставшись внизу, отдыхал на камнях: его мучили тошнота и головокружение. На его глазах я от одного неверного шага скатился с ужасной быстротой не один десяток сажен. И только благодаря камню, плотно сидевшему во льду, мне удалось спастись! Тут только я перевёл дух и свободнее оглянулся по сторонам. Долго я расшатывал камень и, наконец, осторожно достав его, стал вырубать ступеньки, по которым имел возможность добраться до обнажённых утёсов скал. По ним я уже смелее цеплялся и благополучно спустился к проводнику. Добрый номад встретил меня со слезами на глазах; затем упал на колени и стал возносить благодарение богу. Меня это обстоятельство растрогало, в особенности, когда дикарь стал обмывать кровь, запекшуюся на моих руках. Платье моё было всё мокро; сапоги пришли в полную негодность. Итак, мне суждено было вернуться совсем из Кююкюннукского ущелья.
В два часа мы направились вниз. По дороге нашли на открытой лужайке стадо горных козлов (Capra sibirica); осторожные животные не пустили нас на расстояние верного выстрела; тем не менее, я пустил в них несколько пуль и огласил горы раскатами звучного эхо; звери быстро умчались в свои родные скалы… Вернувшись на свой бивак и наскоро напившись чаю, мы последовали вниз по знакомому ущелью. На первых порах заслышали тяжёлые раскаты грома: началась гроза. Через час гроза миновала; ливень прошёл; мельчайший дождик ещё моросил. Показавшееся солнце украсило ущелье редко красивой лентой радуги, упиравшей свои концы в бока ущелья. Это было дивно художественное явление природы, тем более, что таких цветов мне ещё никогда не приходилось наблюдать…
В два дня мы уже снова вернулись к слиянию рек Цаган-сала и Кююкюннука; на этот раз хотелось проследить течение главной реки вниз к Юлдусу. Оглянувшись ещё раз на ущелье, нельзя было предположить, чтобы там не существовал проход. Масса избитых тропинок, правда старых, всё время тянулась по ущелью. Тропинки добегали до подножия ледника. Жителей мы не встречали, но, по словам проводника, раньше, в пору благосостояния торгоутов, ущелье ежегодно заполнялось народом. Теперь же им достаточно и долины привольных Юлдусов. Действитсльно, куда ни посмотришь, везде мягкие лужайки, точно ковры, устилают долину и скаты гор; древесной растительности нет вовсе; кустарники же встречаются; обильнее всего Potentilla. Из зверей держатся маралы (Cervus sp.); аргали, или каменный баран (Ovis Poli); у диких скал, как я уже упоминал выше, теке (Capra sibirica); тогда как косули (Cervus pygargus), у подножия гор или по мягким горным увалам. Сурок (Arctomys sp.) ютился только в низовой долине и при устьях ущелий; старые норы встречались и в глубине их, но обильная влага заставила самих зверьков удалиться вниз.
Пернатое царство гораздо многочисленнее. Улларов (Меgaloperdix himalayensis) очень много: по утрам слышали их оживляющий свист; нередко раздавалась песнь завирушки (Accentor fulvesceus), бабочками перелетали у скал краснокрылые стенолазы (Tichodroma miraria), с криком проносились стайки каменных воробьёв (Petronia petronia), и оживлённее всех была клушица-грион (Pyrrhocorax graculus). Водяная щеврица (Authus aquaticus) и жёлтая плисица (Budytes citriola) встречались также; реже других сокол-пустельга (Timunculus alaudarius) и сарыч (Buteo ferox). Горные ласточки (Chelidon urbica) вились у скал, щебеча свой однообразный мотив.
Река Кююкюннук после слияния с Цаган-сала выглядит внушительнее по размерам, но мягче по внешности; берега её невысокие, долина широкая; правда, по правому берегу ещё тянулся обрывистый увал, но и он ничто в сравнении с прошлыми навесными скалами. Невдалеке, где река делилась на три широких рукава, мы переправились на правый берег. Общее направление реки в равнине — северо-восточное, чем дальше вниз, тем склонение к востоку всё более увеличивается. Этот приток Юлдуса несёт массу воды и, вероятно, по многоводию стоит в числе первых данников.
Сделав 52 версты, мы остановились ночевать, на середине пути миновав ключ Аршан. Этот ключ, благодаря свойствам своих вод, приобрёл большую известность. Бьёт он из земли несколькими струями. Вода совершенно чистая, прозрачная, температура её в 10 час. утра была +20,5 °C. Я опускал термометр к месту выхода ключей из земли, на глубину около 2 футов; там на ощупь было значительно теплее, нежели на поверхности. Ключевое место, занимающее в окружности около 100 шагов, выделяет ручеёк воды, который сочится на северо-восток — к болотистым берегам Юлдуса. Вокругь бьющих из земли ключей совсем мелко; дно илистое, топкое, поросшее водорослью, между которой шныряют рыбки. Мне с большим трудом удалось поймать два экземпляра в колекцию. На южной стороне ключа стоит «обо». По словам нашего проводника, здесь стекается немало народа, в особенности страдающие сердцем, желудком и другими внутренними болезнями. Пьющие воду из благодатного Аршана получают великую помощь; многие совсем избавляются от мучивших их недугов. Даже сам хан, с своими приближёнными, приезжает сюда и живёт по несколько дней кряду. Попили и мы из этого ключа; вода на вкус оказалась отличная. Проводник не приминул спросить меня о качестве её, и, получив удовлетворительный ответ, видимо, успокоился.
Погода за время рекогносцировки в Кююкюннукское ущелье стояла, в общем, порядочная. Ночи были, по большей части, ясные, свежие. Ветер дул по расселине сверху вниз. По мере поднятия кверху становилось всё холоднее, вследствие близости снегов и большой высоты. Дождей падало мало; облачность же преобладала. Термометр вечерами показывал от +5° до +10°; на восходе солнца спускался ниже 0°. В 1 час стоял около +20 °C. Лучшая погода была по вечсрам — всегда ясно, тихо. Луна лила свой бледный свет и очень часто живописно озаряла вертикальные скалы гор. Шум реки то усиливался, то ослабевал; попутный ветерок или приносил звуки, или их отклонял. Живых же признаков не было заметно среди природы.
В долине Большего Юлдуса мы остановились вблизи кочевников-торгоутов. Проводник наш уехал к хану, вероятно, с докладом. Ожидать нового человека нам долго не пришлось. Бедный торгоут-охотник, явившись потихонько от начальства, изъявил полное желание провести нас за снеговой хребет. Перевал лежал почти на меридиане нашей стоянки, при слиянии Юлдусов.
11 августа мы были снова в пути, который направлялся на юго-юго-запад. Оставив за собою долину, мы вступили в предгорья, порванные рекою Коктекенын-гол. Река берёт начало от перевала Кок-теке, почему и носит такое название. В верховьи она стремительно несётся одним ручьём; перед выходом же из гор справа принимает два притока, Дассалтын-гол и Арцытан-гол. На открытой долине река скрывается под земную поверхность и только у болотистых берегов Юлдуса (Хайдык-гола) выходит снова на свет. Приняв несколько ключевых источников, Коктекенын-гол доносит свои воды до главной ветви Хайдык-гола.
Северный склон гор носит особенно мягкий луговой характер. Зимою, по словам проводника, торгоуты живут здесь со своими стадами. Стоянки свои они избирают, главным образом, при слиянии речек. Здесь же нам проводник указал на большую пещеру в горах, тянувшуюся на задад. Точно тоннель, она простирается далеко в недра гор. Туземцы из боязни дальше тридцати сажен не уходят. На этом пройденном расстоянии пещера сохраняет свой первоначальный вид — полукруга; ширина её простирается до сажени, высота — столько же. Это углубление когда-то служило общей кладовой торгоутов во время их войн с соседями. В настоящее время здесь находят себе приют только одни охотники, застигнутые дождём или бураном.
На второй день, в 8 час. утра, мы уже были на перевале. Высота его — 12 570 футов над уровнем моря. Вид с этой заоблачной точки чудесен. На север Большой и частью Малый Юлдусы видны отлично. При взгляде на юг взору представляется в виде полудуги снеговой хребет; по направлению же ущелья лабиринт гор, изрытых боковыми лощинами, скрывается за горизонт, покрытый желтоватою дымкою пыли. Вблизи показались лужайки с прозрачною водою. По обоим скатам крутизна страшная. Главная ось хребта дика, скалиста; подножия усыпаны камнями. Перевал легко сделать удобным: стоит лишь проложить зигзаги по осыпям, которые залегают по обоим сторонам хребта. И там (на северной), и здесь (на южной стороне) слышались звонкие голоса уларов (Megaloperdix himalayensis). На подъёме горные козлы (Capra sibirica), числом около десятка, стояли на одной из вершин главного хребта и наблюдали за нами; а при движении вниз по ущелью трое коз с детёнышами быстрыми прыжками метнулись в скалы, покинув кормовую лужайку. Общее направление ущелья было на юг; вначале оно уклонялось к юго-западу, а в низовье — к юго-востоку. Падение его очень большое. Отличные пастбища тянулись от самого перевала. Через 10 вёрст начались густые заросли ивы. Тропинки встречались только протоптанные дикими козлами. Местами мы пробирались с великим трудом, с частыми переправами с одного берега на другой. Сходных дорожек к речке не попадалось вовсе.
Ущелье шириною от 50 до 100 сажен обставлено страшно высокими и крутыми горами; северные скаты (левый берег) поросли еловыми лесами, изредка добегавшими до дна ущелья, где преобладали карагач, стоявший сплошным лесом, и густые заросли ивы. В общем, ущелье дико и красиво. Высокий еловый лес чередуется с подлеском и кустарниками. Там дальше, вверх — скалы, а ещё выше сквозь деревья снега ласкают взор. Южный же скат гор беден: печать на нём лежит другая. Тут растения, свойственные сухой Кашгарии: белолозник (Eurotia sp.), полынка (Artemesia) и кусты караганы. В описываемом ущелье ежегодно пасутся стада баранов.
Трудности нашего пути по мере спуска вниз всё увеличивались и увеличивались; переправы стали внушительнее, число валунов прибавилось также. Лошади, потеряв подковы, износили копыта; вьюк, как равно и мы сами, совсем измокли; нередко переправлялись вплавь, но всё-таки двигались; местность делалась живописнее; растительность богаче; колючие кустарники были сплошь одеты ягодами, что и служило приманкой медведям, следы пребывания которых часто обнаруживались. Здешних медведей туземцы разделяют на три вида по цвету шерсти: белый, чёрный и чалый. Все три одинаково достигают значительных размеров и в случае слабого поранения бросаются на охотника. Звери эти, кроме ягод, питаются мясом сурков — (Arctomys), которых отрывают из нор, а также крапивой. С наступлением холодов они уходят в глубокие берлоги. По нашему времени лёжка их начинается с конца октября; в ноябре уже засыпают все и предаются покою четыре месяца; в марте же снова начинают бродить. Охотники-торгоуты места лёжек отыскивают отлично. Во-первых, поблизости каменистого логовища медведя растительность вся вытравлена; во-вторых, в тихий солнечный день над выходным отверстием заметна вибрация воздуха. Туземцы находке зверя всегда довольны, потому что ни один медведь от них не уйдёт. Тотчас же по розыскании логовища устраивают дымокур. Зверь, досыта надышавшись дыма, выползает наружу, как угорелый: едва держится на ногах, вяло водит головою, вообще выглядит опьяневшим. Конечно, он тут же и попадает в добычу охотникам. Из других зверей в этих горах встречаются следующие: марал (Cervus sp.), аргали (Ovis Polii), горный козёл (Capra sibirica), барс (Felis irbis), волк (Canis lupus), лисица (Canis vulpes) и заяц (Lepus sp.).
Из птиц — вверху, как я уже и сказал, уллары (Megaloperdix himalayensis); ещё выше, а нередко и ниже, бородач-ягнятник (Gypaёtus barbatus), грифы — чёрный, или монах (Vultur monachus), и белый (Gyps himalayensis); соседка тех и других — клушица-грион (Pyrrhocorax graculus). В среднем поясе гор по кустам тальника прыгали сороки (Pica pica), распевали синицы (Cyanistes cyanus), а на выступах скал сидели завирушки (Accentor fulvescens), водяная олянка (Cinclus leucogaster) с писком пролетала над водой; с ближайших скал доносилось громкое трещание кэклика (Caccabis chukar). Маленькие пеночки (Phyloscopus viridanus) ютились там и сям; на мокрых лужайках плисицы-белоголовые (Motacilla pегsonata) и жёлтые (Budytes citriola). Весело перелетали с камня на камень горихвостки (Ruticila erythrogastra и R.-rufiventris); вдали мелькнул какой-то дрозд, иечезнувший в чаще леса. Указав на самых поздних по наблюдению — черноухого коршуна (Milvus melanotis) и сокола-пустельгу (Falco tinnunculus) — можно закончить список орнитологической фауны.
Первые дни нашего следования погода стояла хорошая; 13-го же августа, во время поздней остановки, началась гроза. Пошёл ливень. Шум воды, буря, тяжёлые, раскатывающиеся удары грома дополняли мрачную картину; по временам молния особенно фантастично освещала ущелье. Высота воды поднялась значительно и продержала нас на одном месте двое суток. В восьми верстах ниже по ущелью находилась партия дунган-золотоискателей. Она нам помогла выбраться из него.
16 августа мы покинули реку Динар; дальше следовать было невозможно потому, что конгломератовые вертикальные стены до 500 футов высотою сдавили реку по обеим сторонам. Наш путь пролегал по боковому ущелью на юго-запад; солнце пряталось за горы, когда мы остановились на ночёвку. С чувством простора и свободы мы ставили палатку на тихо журчащем ручейке. Этот звук нас только ласкал, а не заглушал, как шум бушующей реки. Когда луна взошла, её свет затемнился пылью, отчего ночное светило казалось в виде мутного диска. По сторонам паслись табуны лошадей, стада коров, а ещё выше по ущелью — стада баранов. По горным кряжам конгломерата стояли недоступные еловые леса, на оголённых площадках между ними держались уллары, которые по утрам звонко свистели, причём им слабо вторили кэклики. По дну ущелья бежал ручей, обрамлённый древесной (ель, тополь) и кустарной (роза, кизильник) растительностью. Падение ущелья большое. Перевал чрез боковой отрог, оказавшийся весьма ощутительным, носит название Сэсык-даван. За ним пошли места того же приветливого характера; там и сям виднелись стада баранов. В зарослях леса раздавался крик синиц (Parus ater) и вьюрков (Carpodacus rhodochlamys); белые щеглы (Carduelis caniceps) стайками или попарно со своим мелодичным криком проносились вдоль опушки леса. Стрепашки (Emberiza sp.) ютились около нас, а также сороки и каменные голуби (Columba rupestris). Из леса доносились голоса ореховок (Nucifraga cariocatactes) и пеночек.
Вскоре мы достигли урочища Кара-кюль, лежащего на 8 000 футов абс. высоты. Здесь, в небольшой долине, собралось до десятка семейств горных таглыков. Означенная долина, будучи защищена со всех сторон горами, изолирована от крайностей тепла и холода и выглядит несравненно привлекательнее соседних. Здесь же проживает дунганин-золотопромышленник, который и пригласил меня к себе на отдых. Прииск его нынешнее лето подаст мало надежд на хорошую добычу. Найденные зёрна золота мелки. Высокая вода мешает производить работы в местах более выгодных. Всех рабочих на прииске восемь человек, которые живут в палатке. В 2 часа дня мы направились снова в путь. Перевалив горный отрог, лежащий к юго-западу, мы спустились в долину Кизил-моджу. Бедная водой долина носила своеобразный характер. Направление её простиралось с сев.-запада на юго-восток. К югу горы мельчали, на севере же тянулся невысокий хребет Кизил-таг. Восточным продолжением его служили причудливые вертикальные утёсы конгломерата, напоминающие многоэтажную улицу; пьедесталом этого фантастичного здания являлись более покатые утёсы, на которых уже помещалась эта стена до 1 000 футов высотою[2]. Вид окружающих гор был очень печален: не было заметно ни одного растения. Только по дну долины были разбросаны жалкие кустарники, и кое-где среди них лепился чий (Zasiagrostis}. По долине пролегала колёсная дорога; она, оказывается, создана за последнее время, когда производилась доставка еловых столбов для телеграфа. По собранным сведениям, рубка их производилась участками по всему подгорному большому пути для отправки в города: Куча, Корла, Карашар и др. Работу эту исполняли туземцы, которым было обещано по одному лану серебра за каждый столб; говорю, обещано, потому что китайцы дальше этого «милостивого» слова не пошли. Поздним вечером мы достигли окраины гор, где с севера подошло другое ущелье. На соеденении речек растительность улучшилась и появились стада баранов. Местность носит название Айкамыш. Глубокая балка обставлена конгломератовыми стенами по обеим сторонам. Ложе реки песчано-глинистое, с солёным налётом, посыпано галькой. Падение значительное, течение быстрое; по всей ширине ложа река несёт свои мутые воды несколькими рукавами. Изредка по сторонам, на лёссовых мысах ютится растительность. Из птиц мы встретили не замеченных раньше: ворона (Corvus corax), чёрную ворону (Corone corone) и двух маленьких елавок (Sylvia curruca, и S. minuscula).
18 августа мы прибыли в оазис Бугур, лежащий на большой дороге от Куча в Корла. На другой же день явился, по поручению китайского амбаня, Юсуп-бек, мусульманин, представитель местной власти. Человек очень хороший, оказавший немало услуг.
Собственно Бугур представляет собою такой же оазис, как и все притяньшанские. Административный и торговый центр его состоит из ряда плотно сколоченных земляных фанз. Затем идут по сторонам фермы, фанзы-особняки и поля владельцев. Отдельно стоящие фермы группируются в кишлаки, которых в Бугуре восемь:
| 1) Яче[3] | 170 | домов | 680 | жителей |
| 2) Чумиак | 80 | 320 | ||
| 3) Кишлак-орал | 40 | 160 | ||
| 4) Талак | 60 | 240 | ||
| 5) Годжа | 50 | 200 | ||
| 6) Ала-сай | 40 | 160 | ||
| 7) Долан | 100 | 400 | ||
| 8) Ак-сарай | 45 | 160 |
Всего в Бугуре насчитывается следовательно 585 домов с 2 320 жителями. Основную часть населения составляют сарты, среди которых очень часто встречаются зобатые. Другой элемент — китайцы и дунгане; тех и других — около сотни. Здешние китайцы, кроме начальства, все торговцы. Лавок и мелких лавчонок, составляющих базар, до восьмидесяти; с красным товаром — от пятнадцати до двадцати. Преобладающие товары — русские, но встречаются в небольшом количестве и английские. Оживление в оазисе бывает еженедельно в пятницу, в базарный день, когда производятся все покупки. К югу от центрального поселения стоит большой мазар, в честь святого Ходжи-Аккооши. В длину с востока на запад оазис простирается на 12 вёрст, с севера же на юг, по течению реки — до двадцати вёрст. Оросив оазис, река Динар, как и все реки на этом пути, излишек своих вод несёт к югу, в местность, носящую название Чаян. На основании расспросных сведений, можно заключить, что Чаян представляет из себя обширную котловину, наполненную водой и поросшую высокими камышами, по которым держатся много кабанов, а также нередок и тигр. Воды Чаяна текут в р. Тарим, с долиной которой Чаян составляет одну сплошную растительную полосу.
Во время нашего пребывания в Бугуре термометр Цельсия в 1 час дня, в тени, показывал до 30° тепла. Над горами очень часто носились сплошные кучевые облака, собиравшиеся в грозовые тучи, которые изредка в борьбе с сухим зноем отдавали несколько капель и оазису Бугуру. Раскаты грома доносились нередко, после чего в воздух появлялась особенная свежесть. В Бугуре мы пробыли около трёх суток. Лошади устали настолько, что им потребовалось бы много дней отдыха, но нам нужно было спешить на соединение с главным караваном. Обратный путь я избрал через г. Корла. Вторичного полного пересечения гор сделать не удалось. Имеется ещё один удобный переход оть селения Янги-сара, вверх по реке через перевал Улан-гилэн. Кром того, раньше существовал третий по счёту проход (чрез один и тот же хребет) по реке Цаган-сала, но он умышленно преграждён сартами несколькими рядами каменных стен.
24 августа мы были в г. Корла, а 26-го уже проходили весьма живописным ущельем Курук-тага, прорываемого стремительным течением реки Конче-дарьи. Миновав его, мы свернули с большой дороги, ведущей на г. Карашар, держа путь на север-северо-запад. К вечеру достигли селения Шикшина, которое питается водою отводного рукава р. Хайдык-гола.
Означенное селение протянулось с северо-запада на юго-восток. Длина его от сорока до пятидесяти вёрст; ширина же не более двадцати. Население — торгоуты, подчинённые хану. Числительность их доходит до 1 100 юрт, что составляет одиннадцать сумунов (волостей). Всеми ими ведает старший зангин Ергачике, у которого имеются два помощника. Они возделывают землю; сеют пшеницу, ячмень, сорго, просо и горох. Все хлеба родятся хорошо. Избыток урожая частью отправляют в г. Карашар, частью же сбывают местным китайцам, имеющим здесь водочный завод. Торгоуты пьют все. Водку приобретают на хлеб; причём, стоимость последней определяется по весу; так, например: 1½ фунта джина стоит 15 фунтов пшеницы. Кроме того, они держат скот, главным образом рогатый; баранов и лошадей мало, верблюдов же не имеют вовсе. Подати платят хану. Размеры их не одинаковы, смотря по расходам повелителя. Зимой частью перекочёвывают в Шарчике (юго-восточная окраина урочища Шикшина), частью же остаются на прежних местах. Снега выпадает много; он лежит слоем, достигающим ¼ аршина и более. Из древесной растительности чаще всего встречается кара-агач и тал, изредка даже высокий стройный тополь; на орошаемых местах залегают площади высокого чия (Zasiagrostis). Вблизи растительной полосы, на каменистых местах, держатся антилопы-харасульты (Gazella subgutturosa).
Из Шикшина, держась прежнего направления, мы чрез несколько часов достигли р. Хайдык-гола. Между Шикшином и этой рекой залегает каменистая горная гряда, которая потянулась к востоку. В 7 часов утра мы увидели знакомые воды Хайдык-гола. Неслись они плавно, но быстро. Ширина реки в этом месте достигла от сорока до пятидесяти сажен. Глубина прежняя (около двух сажен). Берега то низменные, то до двух сажен высотою; в первом случае песчаные, во втором — обрывы лёса. Переправились мы на левый берег в утлом челноке, сидеть в котором приходилось неподвижно, иначе челнок тотчас же опрокидывался. Лошадей пустили вплавь.
Тот же день, пройдя по густой растительности[4] и миновав на своём пути юрты торгоутов, от которых услышали о недалекой стоянке нашего каравана, мы прибыли в родную экспедиционную семью.
Первую треть сентября экспедиция следовала в полном составе южной окраиной гор, лежащих к северу от озера Баграш-куля. Это огромнейшее озеро мы по временам видели, но не во всей красе; причиной тому пыльная атмосфера, висевшая ежедневно над горизонтом. Придя в ущелье р. Нарин-Кургут-гол, экспедиция разбила свой бивуак на берегу живописного альпийского озера Нарин-Кургут-нора. Здесь же пришлось вновь расстаться с главным караваном; на этот раз всего на несколько дней. В. Ц. Роборовский, следуя с последним, придерживался более доступных гор; я же, будучи совсем налегке, сделал пересечение значительно севернее; кроме того, нужно было доехать до верховья реки Алго и близлежащих озер.
11 сентября я, в сопровождении урядника Жаркова и проводника-торгоута, направился вверх по ущелью Нарин-Кургут-гол. Оно имело в общем мягкий характер. Неширокое дно его (от ½ до 1 версты) покрыто прекрасною травянистою растительностью, совместно с которой одевает берега реки лес кара-агача и ильма. Отдельные рукава реки катят свои прозрачные воды под густою тенью тальников. От подошвы гор местами выбегают родники, создавая на своём пути болотистые площадки. Направление ущелья северо-западное. Общий вид беден. Лишь одни северные склоны, где сохраняется влага, покрыты площадями елового леса. Его обрамляет золотисто-жёлтый фон осенней травяной растительности. Долина заселена кочующими торгоутами. Вблизи их юрт паслись стада лошадей, коров и баранов. Очень немногие занимаются земледелием. Пашен было мало. Земля обработывается раз в год и, принеся жатву, отдыхает от трёх до пяти лет. Сеют пшеницу и ячмень. Дожди падают редко; поля орошаются отводными канавами (арыками). Собранный хлеб хранится в ямах. Вот каков общий характер долин, выходивших на наш путь. Из одной в другую туземцы переходят чрез боковые отроги гор, которые их разделяют. Во многих местах имеются для этой цели перевалы и горные тропинки. На восемнадцатой версте реку Нарин-Кургут-гол мы оставили. Путь наш отошёл прямо к северу, притоком её — Хархат-гол. Обе эти речки и размерами вод, и шириною растительных полос, и внешним характером совершенно одинаковы. Горы приняли более величественный вид. Больших и малых валунов, лежащих по дну, прибавилось значительно. Растительность уже заметно стала беднеть. Но всё-таки изредка попадались красивые места. По мере прибдижения к подножию главного гребня, исчезло всё, лишь одни мелкорослые кустарники (Caragana) вились по сторонам сухих и водных русл. Вблизи белеющих вершин гор мы остановились ночевать. Погода испортилась; быстро набежавшие с юго-запада облака окутали горы. Позднее загрохотал гром и посыпалась снежная крупа, к счастью, не надолго. К 10 часам ночи прояснилось: подул горный верхний ветер, — по временам то увеличиваясь, то ослабевая. Тёмно-голубой свод неба был удивительно чист и усыпан ярко блестящими звёздами. Торжественная тишина царила в горах, не нарушаемая монотонным шумом реки…
Утром кругом всё было бело: совершенно зимняя картина. Какие быстрые переходы — накануне ловили аполлонов (бабочек), стреляли дупелей; сурки быстро перебегали нашу тропинку, а наутро зима. В палатке 2—3 °C мороза. Речка на заворотах, в тиши, подёрнулась льдом и чем выше, тем основательнее. С нашим пробуждением раздались и голоса пернатых. Несколько раз колокольчиком в воздухе повторил свою песнь Accentor fulvescens, с криком пролетел Cinclus leucogaster. Подъём на перевал удовдетворительный, но страшно каменистый. Выпавший снег слегка облегчил наше движение. По снежной «пороше» отличио выделялись следы мелких грузынов и аргали. На вершине стоит высокое «обо» (место молитвы для буддистов). Абсолютная высота перевала 13 400 футов. При подъёме в тени было особенно холодно; чуть же показалось солнце, обогрело сразу. Но температура теневого воздуха всё-таки была ниже нуля на 8,5 °C, что при ветре ощутительно. На север с перевала представилась следующая картина: чрез холмистое плато, протянувшееся с запада на восток, стояли два снеговые хребта. Первый западнее и ближе, второй — восточнее и дальше. На обоих лежал белый снег, однако у второго, по мере удаления на восток, вершины чернели всё больше и больше. Там же, на северо-востоке, между двумя белеющими вершинами, лежит перевал Шаргын-дабан, по которому пролегает дорога в г. Урумчи. Он же даёт начало реке Шаргын-гол, впадающей в реку Алго.
Спуск с перевала Беергин-дабан[5] значительно труднее, круче и каменистее; кроме того, на нём залегал снег, глубиною до ½ аршина и больше. Вечные снега соседних вершин блестели; чисто белое поле их было величественно. В течение двух часов, на десятивёрстном расстоянии по направлению к долине реки Алго, мы спустились с 13 400 на 9 400 фут. Снег остался вверху, а с ним и горный холод. Тепло его сменило. Издалека мы увидели пасущиеся стада; струи дыма, поднимавшиеся из жилищ торгоутов, свидетельствовали о присутствии людей. Пройденный нами хребет потянулся почти на запад. В недалёком расстоянии он уклонился на юго-запад, но ненадолго; сделав излом, он снова принял прежнее направление, но значительно понижаясь. Севернее его тянулось всхолмленное плато, изборождённое горными ручьями, составляющими верховье реки Алго. Наперерез этого плато, держа прежний (северный) путь, мы направились вверх для ознакомления с озёрами. Пройдя одиннадцать вёрст по плато, мы их достигли. Они залегают на 11 000 футов абсолютной высоты и расположены почти на середине плато. Большее из них имеет около трёх вёрст в окружности, а меньшее только одну версту. Непосредственной связи между ними не существует. Оба лежат в открытой местности, растянуты с запада на восток и значатся под одним общим названием Кэшягин-нор. Вода прозрачная, пресная. Южные берега выше, северные ниже; болот нет. У берегов мелко, виднеются водоросли. Пролётные птицы: турпан (Casuvea rutila), кряква (Anas boschas), полуха (Chaulelasmus strepera), шилохвост (Daxila aquta) отдыхали, плавая по открытой водной глади.
Вблизи на юг тянется луговой увал, на север другой, по которому, в трёх верстах от восточной оконечности большого озера, лежит весьма удобный перевал в Малый Юлдус. Он носит название Кэшягин-дабан. Немногим восточнее озёр пролегает русло зарождённого Алго. Эта река берёт начало в снеговом хребте, который был виден с перевала Беергин-дабан, и приходтися западнее. Начальное направление её с севера на юг; падение — большое; ложе узко, каменисто; по сторонам кусты караганы. В данное время (сентябрь) воды не было вовсе. Только чрез двадцать вёрст, где река, встретив на пути северную окраину пройденного нами хребта, делает крутой поворот к востоку, по её дну катятся воды западного притока Захсала-гол.
Животная жизнь в верховьи р. Алго бедна разнообразием, но зато богата количеством. Сурок (Arctomys sp.) здесь имеет широкое распространение; холмистое плато повсюду изрыто норами. Но зверьки уже залегли на зимнюю спячку. В тёплый солнечный день (12 сентября) мы наблюдали лишь один случай: зверёк сидел у норы; с приближением нас на сто шагов, он исчез в своё жилище. Своих обычных звуков они не издавали вовсе. Тогда как его сосед и сородич зурмун (Arctomys sp.) в тоже само время был ещё довольно энергичен. Мы их видели часто. Издали завидев опасность, зверёк быстро удирает; пушистый хвостик, точно лисий, несётся на отлёте.
Если опасность близка, то он прячется в первое попавшееся логовище. Несколько раз подымется вверх, столько же раз опустится; пробежит, снова остановится. Нередко также замечали их стоящими вертикально, когда они кажутся беловатыми по цвету брюшка. Я только здесь впервые слышал их звуки. Старый зурмун, которого я скрадывал, голосил звонко. Звуки лились громко, отрывисто и под конец ускоренно, напоминая птицу; что-то среднее между дроздом и сорокой. Перед долгой спячкой зверьки запаслись жиром, подкожный слой которого был довольно основательный. Торгоуты мясо зурмунов в пищу не употребляют, тогда как тарабагана охотно. По берегу озёр масса норок мелких грызунов. Заяц (Lepus sp.) также встречается; вспугнули двух и оба, пробежав некоторое расстояние, спрятались в норы. Кроме того, здесь поподаются: волк (Canis lupus), лисица (Canis vulpes), аргали (Ovis Poli) и горный козёл (Capra sibirica); все они держатся вдали от человека.
Из птиц особенно много на плато крупных хищников: беркут (Aquila nobilis), бурый орёл (Aquila sp.) и сарыч (Buteo hemiptilopus). He служат ли им примавкой зурмуны и другие земляные обитатели? Высоко над горами часто кружат в воздухе грифы: монах (Vultur monachus), белый гриф (Gyps himalayensis) и бородач-ягнятник (Gypaëtus barbatus). Из мелкихь — чаще других встречался рогатый жаворонок (Otocorys Elwesi).
По мере нашего дальнейшего следования на восток долиною р. Алго, мы стали встречать всё больше и больше кочевников торгоутов. Эти номады живуть здесь только для скота и зиму, и лето. Ночных морозов не боятся; днём же в большинстве случаев на солнце очень тепло. Снег падает изредка, притом покрывает землю тонким слоем и быстро тает. Справа (на юге) тянется всё тот же белоснежный хребет, каменистое подножие которого сопровождается мягким луговым скатом с горными ручьями. Слева (на севере) круто обрывалось плато, обнаруживая, взамен сплошной травянистой растительности, каменистые обнажения.
Река катила свои прозрачные воды по сплошному каменистому ложу; ширина её колебалась от 7 до 10 сажен. Долина же достигала около версты; изредка она расширялась, где встречались болотистые места с родниками, увеличивавшими размеры реки. Первое деревцо была ива; затем невдалеке показался смешанный лесок и чем ниже, тем всё гуще. Травянистые растения также одели значительные площади своим, до сих пор ещё зеленым, покровом; хотя уже лист на деревьях сильно пожелтел и при ветре падал на землю. Теплее и теплее становилось чуть не с каждым шагом. Торгоутов попадалось больше, они разместились по всей долине. Пройдя 21 версту (а всего за три дня 95), мы остановились бивуаком на отличном месте — острове, покрытом травянистою, кустарной и древесной растительностью. Кроме того, тропинка от перевала Таш-Агайн-дабан, которым должен был проследовать главный караван, вьётся мимо нашей стоянки.
День стоял отличный, каким и начался с самого раннего утра, когда ещё на востоке только зардела алая полоска зари, и звёзды продолжали гореть как бриллианты. Но вечер был ещё поэтичнее, правда ему придала много торжественности наша стоянка на зеленеющем острове, омываемом светлыми рукавами реки. Заря погасла; легли сумраки. Тихо всплыла луна и озарила окрестность. Куда бы не кинул взгляда, везде упоительно хорошо. Голубой свод небес чист. Зубцы гор фантастичны; тенистые стороны ущелий мрачны. В голубой выси снега отливают матовой белизной, — точно устлан ковёр для входа в алтарь природы. Нега, ласка природы производит обаятельное впечатление; полон самых лучших иллюзий идёшь под покров своей маленькой палатки, по которой сквозь листву и ветви деревьев скользят полоски лунного света. Долго не спится в такую ночь. Монотонный шум воды уносит мысль далеко-далеко… а позже и сладко убаюкивает.
На следующий день прибыл караван и разбил свой бивуак на острове. Опять совместное пребывание с ним продолжалось недолго.
Пребывание нескольких дней в селении Токсуне дало возможность вновь расспросить, а отчасти и проверить прежние сведения о ближайших местностях; кроме того, запаслись верховыми лошадьми и проводниками. На этот раз экспедиция разделилась на три части. Главный караван последовал дорогой на г. Люкчун, под наблюдением В. Ф. Ладыгина. В рекогносцировки направились В. И. Роборовский и я. Первый, по дну интересной котловины, к Люкчуну; на мою же долю выпал заманчивый разъезд — по пути к оз. Лоб-нору — в Кызыл-Сыныр.
Утром 30 сентября одновременно из одной точки расстались по радиусам все члены экспедиции. Меня сопровождал теперь, кроме проводника Абдурахмана, старший урядник Баинов. Весь мой караван состоял из трёх верховых лошадей и двух вьючных верблюдов. Кормом для себя и животных запаслись вдоволь. Первые два дня мы шли по большой дороге к Ушак-шалу. Затем, миновав Лянгер-Узме, повернули к юго-востоку (новый путь); придерживаясь такого направления, мы чрез небольшое расстояние вышли из южных предгорий хребта Чол-тага. Несмотря на пыль и облачность в воздухе, нам отлично удалось рассмотреть впереди лежащую долину, граничащую на юге хребтом Караксылом. Последний тянулся с юго-востока на северо-запад. Ширина долины Кумышин-тузе простирается на 20 вёрст. Направление её юго-восточное; она уходит вдаль, скрываясь за горизонт. На нашем пути означенная долина в своей более низменной части была покрыта камышом, тамариском, изредка саксаулом. Во многих местах залегают открытые, блестящие площади соли; издали мы приняли их поверхность за небольшие озёра и болота. У северного подножия хребта Караксыла тянется солончаковая площадь, бывшая не так давно дном озера. Ныне же вода лежит на глубине 1½ сажен от поверхности земли. Вырыты два колодца — Шор-булак, из которых путники добывают воду. В этих местах обитают антилопы — хара-сульты (Gazella subgutturosa), зайцы и мелкие грызуны. Из птиц — полевые воробьи (Passer montanus) и усатые синицы (Panurus barbatus). Ночью в котловине моросил дождь, а по вершинам соседних гор выпал снег. Утром было довольно свежо и ясно: пыль легла на землю. Вся долина и окаймляющие её горы были видны отлично. Дальнейший путь лежал на юго-восток, северной окраиной песчаной гряды, протянувшейся параллельно Караксылу, как раз почти по меридиану. Длина песчаной гряды простирается до десяти вёрст; относительная высота свыше 3 000 футов. Почти на середине между этими песками, в глубокой долине, стоят прекрасно сохранившиеся стены каменных и глиняных фанз. Истории этих развалин проводник объяснить не умел. Судя же по тем старинным городам, остатки которых я видел, эти развалины относятся ко времени пребывания знаменитого Такиянзы и существования гор. Ассы[6]. От гряды песков к солончаковой котловине идёт покатая безжизненная пустыня, ровно посыпанная крупнозернистым песком. По этой местности в юго-восточном направлении и пролегает дорога. Вблизи её мы видели сегодня старые следы диких верблюдов и совершенно свежие волка и рыси. Долину Кумышин-тузе, которая тянется в юго-восточном направлении около трё дней пути, придётся перерезать снова на обратном пути из Кызыл-Сыныра в Люкчун. Обогнув хребет Караксыл по его мелким пальцеобразным придаткам, составляющим возвышенную плоскость, мы вступили опять в долину, носящую название Караксыл-тузе. Длина этой долины около пятидесяти, а ширина двадцать вёрст; падение большое; воды нет совсем. Из растений встречали только одну эфедру. Означенная долина на севере, следовательно, замыкается хребтом, по которому носит название, на востоке и западе плоскими возвышенностями, а на юге хребтом Игэрчи-таг, который также тянется с юго-востока на северо-запад. Вид его мрачен; растительности нет. Перевал отличный: подъём и спуск едва заметны; абсолютная высота около 4 000 тысяч фут. Особенно выделяющихся вершин нет; гребень идёт ровной пилой. В ущельях северного склона, по дну, встречали слюду, блистающую на солнце, как стекло. К солнечному закату, пройдя 45 вёрст, мы достигли новой долины Гепсохоло, которая лежит к югу от Игэрчи-тага. Остановились на ключ Гепсохоло или, как говорят торгоуты, Хоргунчик-булак. Вода несётся на протяжении двух — трёх вёрст. Кругом её желтоватая растительность камыша, тамариска и отдельно стоящих тограков. Небесный свод был удивительно чист; планеты ярко блестели. Погасающая заря на западе своей алой полоской рельефно выделяла зубцы мрачных хребтов. Кругом тихо и одиноко, лишь одни легкие газели (Gazella subgutturosa), украдкой пробираясь на водопой, по временам мелькают, как тени…
Ночь морозная, тихая; наутро термометр спустился ниже нуля на 7 °C. Мы пустились в путь с рассветом. Долина Гепсохоло-тузе, в северной части которой мы стояли, носит одинаковый характер с прежними. По ней путь пролегает в Ушак-тал. В длину Гепсохоло-тузе простирается от 40 до 50 вёрст. Ширина её в месте нашего следования 10 вёрст. На юго-востоке, у окраины гор, лежит большая кормная полоса под названием Тунгуз-лык, где можно встретить кабанов, которые прежде водились здесь во множестве. Долина расплывается полудугой — на северо-восток, восток и юго-восток; на всех этих направлениях она граничит с высокими плоскими возвышенностями, примыкающими к горам, на западе — к Хабурга-тагу, а на юге — к Кызыль-тагу. Характер этого последнего совершенно одинаков с вышеописанными; с северо-запада грандиознее, но, идя на юго-восток, заметно понижается. Вид с мягкого перевала этого хребта вдаль на юг и юго-запад прекрасен: через расстилавшуюся долину виднелась резко выделяющаяся по высоте группа гор Чарайлык-таг или по-монгольски Сайхен-ула[7]. Западнее её чернели вершины дугою протянувшегося хребта Курук-тага. Держа направление на юго-запад, мы чрез 12 вёрст достигли урочища Поджюнза, расположенного в долине того же названия. Здесь имеются пашни дунганской партии рабочих свинцового прииска. Кроме того, встретили одну семью кочующих торгоут, обитателей Баграш-куля. Долина Поджюнза имеет посредине небольшую группу гор, у подножия которых струятся источники, создавая растительную полосу в 5 вёрст длиною. На левом возвышенном берегу источника до сих пор сохранились стены небольшого укрепления; по словам туземцев постройка эта существует с незапамятных времён. Были также и фанзы по долине источника, но они унесены водою; невдалеке, к югу, лежат четыре старинных могилы. Общая ширина долины достигает 20 вёрст. К востоку, юго-востоку она уходит далеко. С юга защищена хребтом Курук-таг. В этой подгорной полосе кочуют торгоуты, их не более двадцати юрт. Район кочевья — северные предгорья и ущелья Курук-тага, которые богаты растительностью. Северный склон Курук-тага несравненно богаче южного. Среди этой системы гор резко выделяется группа, о которой я уже упоминал, Чарайлык-таг. Она тянется, согласно общему закону, с северо-запада на юго-восток, но высотою своих вершин значительно превышает соседние. Длина её 20 вёрст. Она почти изолированна: кругом долина, покрытая растительностью. На северо-восточной стороне её имеются два ключа; на противоположной нет воды. Номады живут здесь летом и зимой. Крутизна гор ужасная: ходить невозможно не только людям, как говорят торгоуты, но даже и зверям. Их воображение создаёт всевозможные сверхестественные явления в этих горах; так, например, очень часто слышат раскат грома, пальбу точно из пушек, звон колокольчиков, звуки музыки и тому подобное. Из урочища Поджюнза долиною того же названия мы прибыли на прииск. Он залегает также на северном склоне гор хребта Курук-тага и носит название Чон-кант. Всего работало на нём шесть человек дунган, которые первыми на него наткнулись лет пятнцадцать тому назад. Другие же говорят, что рудники эти весьма древние, но долго были заброшены. Во всяком случае, после новейших работ образцы свинцовой руды были доставлены урумчийскому генерал-губернатору, который и взял его в казну. Работающие на прииске дунгане получают жалованья три лана серебра в месяц и казённый паёк. Жилищем их служат плохо сложенные фанзы. Собственно добывание свинцовой руды производится среди низких гор, район которых простирается до 10 вёрст в окружности. Добывают руду двояким способом или с поверхности, где уже производились работы и раньше, или же углубляясь между разщелинами скал. Шахты встречаются различной глубины: от пяти до ста и больше саженей. По словам рабочих, добыча идёт успешнее по мере углубления вниз, но там часто является большое затруднение со стороны воды. Я видел результат работ за истекшее лето. Он не превышал 50 пудов свинцовой руды, из которой, по заключению рабочих, в среднем выходит чистого свинца около пяти пудов. Ежегодно, осенью, сюда приезжает китайский чиновник из Урумчи. В его присутствии в течение одной недели пережигается вся руда. Дрова для печей идут главным образом саксаульные.
На следующий день, следуя северной окраиной гор, к востоку мы достигли, наконец, желанной цели — увидели селение Кызыл-Сыныр[8]. До сих пор зеленоватые деревья джигды (Eleagnus) стоят среди обнажённых холмов. Этот маленький оазис отстоит от Токсуна на 225 вёрст, слегка уклоняясь от меридиана последнего к востоку.
Недавнее прошлое Кызыл-Сыныра[9] было повествуемо нам так: сорок пять лет тому назад один люкчунский охотник, Юсуп-Сальджи, преследуя зверей в горах, случайно встретил зеленеющий уголок. Прожив здесь несколько дней, в которые добыл много зверей, он решился остаться в этом оазисе навсегда. Семью и всё своё состояние, которое заключалось в двух ишаках и домашнем скарбе, он перевёз из города. Затем, успешно охотясь, усердно обрабатывая землю, удовлетворяя нужды кочующих торгоут, пионер зажил привольно. Китайцы о нём вскоре проведали. К удалённой колонии отнеслись благосклонно; когда же Юсуп-Сальджи отыскал дорогу на оз. Лоб-нор, его даже поощрили наградой. Вскоре этот пустынной уголок связался путями с Люкчунол, Турфаном и Токсуном. Вероятно, существует и прямая дорога в оазис Сач-жоу. На половину этого расстояния охотники (дети нынешнего обитателя, Ахмед-Полгана, приехавшего сюда ещё девятилетним мальчиком) углублялись во время охоты за дикими верблюдами, но дальше не были. Известно также, что южнее этого пути залегает кормная долина с тограковым лесом, но туда ещё они не доходили. Там пока сохранился недоступный уголок — гнездо диких верблюдов. Имея географически такое удобное расположение, Кызыл-Сыныр сделался известен всем туземцам, следовавшим на Лоб-нор и нижний Тарим.
В настоящее время Ахмед-Полган выглядит уже престарелым человеком; ему 54 года. Семья состоит из четырёх сыновей и стольких же дочерей. Единственное их занятие в свободное время — это охота. К ней сыновья пристрастны и отлично приучены. Уже двенадцатилетний мальчик и тот имеет голос в кругу охотников: умело рассуждает о привычках зверя и особенно живо рассказывает о своих удачах и неудачах. Более взрослые уже принимают участие в поездках за дикими верблюдами; причём удаляются на десять дней пути в пустыню.
Семья помещается в одной довольно обширной фанзе, весьма приличной по своему внешнему виду; к ней прилегает огород, в котором по сторонам красуются высокие и развесистые деревья. Глиняные стены огорода и некоторые деревья красиво обвиты повиликой. В огороде хорошо родятся кукуруза, китайская капуста, морковь, дыни и тыквы; вблизи подсадки персиковых деревьев. Рядом с огородом тянутся пашни. Ежегодно засевается зерна (пшеницы и ячменя) около 50 пудов. Средний урожай даёт сам-десять. Пашни орошаются водой, собранной из ключей в один пруд, который при надобности открывается и наполняет оросительные канавы. Непосредственно из того же пруда ведёт арык к мельнице. Сеют обыкновенно в марте и апреле; жатва начинается с августа. Морозы помехой не бывают. Вообще, здесь климат прекрасный во всех отношениях. И старику Ахмед-Полгану с его многочисленной семьей живётся привольно, свободно. Из домашних животных он располагает пятнадцатью верблюдами, таким же количеством рогатого скота, двумя лошадьми, 150 баранами и десятком ишаков.
Из зверей, водящихся здесь, особенного внимания заслуживает дикий верблюд, о котором я и поговорю.
Camelus bactrianus fevus довольно обыкновенен в окрестности Кызыл-Сыныра; главное же местожительство его на восток-юго-восток от последнего к стороне Сачжоу, в центральной части пустыни. Величиною старый экземпляр достигает обыкновенно размеров домашнего, но общей длиной его превосходит. Дикие верблюды всегда встречались с двумя невысокими, скорее низкими, кочками. Долговечность этого интересного животного определяют в сорок лет. Весною дикие верблюды покидают глухую пустыню, пробираясь к её окраинам, где проводят и лето. Глубокою же осенью и зимою, когда выпадет снег, верблюды возвращаются в свои труднодоступные места, где проводят брачный период[10]. Самцы в то время ужасно злобны. После турнира победитель далеко преследует побеждённого. В той же части пустыни находится родина верблюдов. Молодые держатся вместе со старыми; большие стада достигают тридцати голов, чаще же их меньше. Осторожен этот зверь в высшей степени. Зрение, слух, чутьё развиты до удивительного совершенства. На рану, по последним сведениям, этот зверь очень крепок. Только раненый в голову, шею, позвоночный столб или грудь — верблюд падает; будучи поражён в другие места — всегда уходит. Тем не менее охотники-туземцы бьют диких верблюдов немало. Если случится в стаде мать с небольшим детёнышем, и по стаду последует выстрел, то она, упёршись своею грудью в заднюю часть тела детеныша, помогает ему нестись так же быстро, какь и всё стадо.
Два с половиною дня мы прожили в Кызыл-Сыныре. Почтенная семья старика к нам привыкла. Сами мы отдохнули порядочно; животные наши также. Запасшись всем необходимым в дороге, мы 9 октября, еще задолго до восхода солнца, выступили в путь по направлению к г. Люкчуну. Утро было ясное, тихое. На горизонте висела пыльная завеса. Высоко над Кызыл-Сыныром пронеслась углом стая уток; среди полной тишины резкие звуки их полёта слышались далеко в синеве неба! Наш путь лежал на северо-восток. Вскоре по выходе из Кызыл-Сыныра мы вступили в слегка всхолмлённую гряду. Там и сям на её вершинах рисовались силуэты антилоп-харасульт (gazella subgutturosa). Гряда сменилась долиной, которую с севера ограничивали горы и плоские возвышенности, служившие продолжением хребтов, пересечённых нами западнее. В два дня мы достигли долины Кумышин или Шор-тузе. Колодезь или ключ Узун-булак, где мы теперь остановились, лежит в шестидесяти верстах ниже нашей западной стоянки при Шор-булаке. Долина имеет тот же характер, что и выше. Абсолютная высота этой части — 2 200 футов. Падение её незначительное. На восток-юго-восток она простирается до ста вёрст, где замыкается горами. По северным и южным предгорьям имеются водные источники. При урочище Узун-булак порядочная, по здешним местам, растительность; кроме того, небольшое озерко, окружённое высокими камышами. Вода с большою примесью соли. Озерко питается ключевым источником, выходящим севернее, где вода немного лучше. На озере держались пролётные утки: кряква (Anas boschas), полуха (Chaulelasmus strepera), чирок (Querquedula crecca), красноносый нырок (Fuligula rufina). По камышам звонко лилось трещание усатой синицы (Panurus barbatus). Вблизи по берегам смело перелетали с одного куста на другой горихвостка (Ruticilla rufiventris) и чекан (Saxicola atrigularis). Мелкие жаворонки (Alauda pispoletta), здешние коренные обитатели, издавали свои тонкие звуки. Ранним вечером кружились летучие мыши, а поздним, в полной тиши, пронеслось дикое завывание сперва одного, а затем и нескольких волков. Чем позднее, тем звуки стали чаще нарушать безмолвие. После нескольких выстрелов в привет непрошеным гостям завывание окончилось. Но перед рассветом они, точно петухи, снова отозвались один другому.
Перед нами на север залегал хребет Чол-таг. Ширина этой системы гор около 70 вёрст, а от Узун-булака до Ташлык-булака 98,5 вёрст. На всём этом, почти стовёрстном, переходе тянется мёртвая пустыня, доступная для движения только осенью и зимой. Летом поверхность её накаляется до невероятия. Во время нашего следования 11 октября, в 1 час дня, в тени термометр показывал +20 °C. Было совершенно тихо. Мы ехали в летнем платье. Далёких горизонтов нам нигде не открывалось. Всё время мы или поднимались на вершины отдельных гребней (протяжение их с северо-запада на юго-восток), или спускались в их узкие долины. Только посредине этой жалкой местности залегала долина, приютившая у себя несколько бугров с тамариском и маленькую площадь камыша. Воды, кроме насыщенного раствора соли, нет. Тем не менее, все путники, одолев половину безводного перехода, остаются ночевать. Трудность этого пути весьма ощутительна для животных и в особенности для лошадей. Их копыта только и ударяются о твёрдые обломки сланцев, которые, разлетаясь по сторонам, звучат, как битое стекло. Да и остановки без воды на камыше и тамариске не особенно сладки; впрочем, в здешнем мёртвом уголке и это рай! Долина Юлгун-тузе, будучи окружена со всех сторон горами, простиралась с северо-запада на юго-восток. По длине она занимает 20, по ширине — 12 вёрст. Общее падение её — на северо-восток. На переход из этой долины в Люкчунскую котловину мы истратили весь день — от зари до зари. Местность носила абсолютно мёртвый характер. Только одни высохшие трупы павших животных — немые свидетели дикой пустыни — попадались навстречу. Приближаясь к северо-восточной оконечности гор Чол-тага, мы с последнего высокого отрога увидели Люкчунскую котловину. Она расстилалась перед нами точно море, поверхность которого представлялась двоякой: тёмной и совершенно белой. Над этим уходящим вдаль океаном стоял туман. На самом же деле тёмная часть оказалась холмами, белая — солончаками. Пыльный туман застилал вид. Только береговые дюны песка действительно не обманывают глаз наблюдателя; одни они лежат неизменно со времени исчезновения моря. Направление этих дюн — с северо-запада на юго-восток. За ними залегает уродливо изрытая солончаковая поверхность. По ней местами вкраплены площади солёной воды и совершенно зелёный камыш. Вблизи показался наш последний ночной приют — колодезь Татлык-булак[11], который далеко не оправдывал своего лестного названия. К западу-северо-западу, в пяти верстах, лежат развалины старого города Асса. Сильно подтянулись наши животные после двух дней безводного пути. В котловине, лежащей ниже уровня океана, было заметно теплее. Приятная прохлада ночи нас быстро усыпила. Чуть же забрезжила заря, наш старый знакомый хохлатый жаворонок (Alauda cristata) приветствовал нас своею звонкой песней. Она здесь ещё звучит далеко не по-зимнему. В десятом часу утра мы сошлись с главным караваном.
По дороге из Кызыл-Сыныра в Люкчун мы пришли на пятый день, сделав 184 версты, что с прежними 225-ю составит 409 вёрст. А всего за три разъезда мною пройдено съёмкою 900 вёрст. Во время пути, помимо своих специальных сборов по зоологии, я усердно брал образцы горных пород и почв. Добыты расспросные сведения, на основании которых, к моему великому удовольствию, можно из Люкчуна предпринять новый разъезд. Его программа будет следующая: достигнув Кызыл-Сыныра новым (турфанским) путём, устроить в нём склад, где оставить всех животных на отдыхе. На наёмных же, имея с собою того же урядника Баинова, я врежусь в пустыню к стороне Сач-жоу. Сколько пройду по этой диагонали, не знаю. Кроме интереса географического, меня сильно манят дикие верблюды. По возвращении в Кызыл-Сыныр иду на сел. Тыккэлик[12], лежащее на рукаве Тарима, и далее по реке Конче-дарья на озеро Лоб-нор. Дав несколько дней отдыха животным, направлюсь южной окраиной пустыни и подножием Алтын-тага в Сач-жоу на соединение с главным караваном, намеренным следовать туда же восточным путём.
Примечания править
- ↑ Дальнейший наш путь.
- ↑ Общая же высота обрывов простиралась до 2 000 футов.
- ↑ Цифры показаны приблизительные.
- ↑ Особенно поражал своею высотою дырисун, который положитольно скрывал всадника с лошадью.
- ↑ Перевал этот весь покрыт осколками гранита, под которыми совершенно скрыты утёсы.
- ↑ Они находятся в Люкчунской котловине.
- ↑ Оба названия означают: хороший, красивый.
- ↑ Приблизительная высота этой местности — 4 500 футов над уровнем моря.
- ↑ В переводе — красная жила.
- ↑ Он совпадает с таковым у домашних верблюдов.
- ↑ Татлык — в переводе сладкий, пресный.
- ↑ От встречных во время разъезда в Кызыл-Сыныр лобнорцев узнали следующее: в десяти верстах ниже сел. Тыккэлика, на правом берегу реки Кугала-дарья, китайцами основан г. Дурал. В нём находится гарнизон в составе трёх лянз.